Глава 5

Лейк жутко расстроилась, что в субботу утром я ушел, не разбудив ее. Сказала, что так нечестно: из-за меня она проспала все самое интересное: ведь мы впервые провели вместе всю ночь!

Ситуации вроде той, в которой мы оказались в пятницу вечером в ее спальне, больше не повторялись. Думаю, нас обоих поразила сила охватившей нас страсти, поэтому мы стараемся быть осторожнее — по крайней мере, до следующих выходных. В субботу вечером мы вместе с Эдди и Гевином ходили в гости к Джоелу, а в воскресенье вместе с Лейк делали домашнее задание. В общем, выходные как выходные.

Сейчас я сижу на «Смерти и Умирании», и с меня глаз не сводит единственная девушка, с которой у меня был секс. Странное ощущение. Воэн ведет себя так, что мне начинает казаться, будто я действительно что-то скрываю от Лейк. Но если я расскажу ей правду сейчас, она поймет, что я не был до конца откровенен с ней в первую неделю семестра. В свете грядущих выходных мне совершенно не хочется расстраивать Лейк, поэтому я решаю подождать еще недельку.

— Воэн, преподаватель вон там! — говорю я, показывая ей на кафедру.

— Уилл, перестань вести себя как сноб! — не сводя с меня глаз, шепчет Воэн. — Почему ты со мной не разговариваешь? Если я тебя больше не интересую, то почему ты так напрягаешься?

С ума сойти! Она что, и правда думает, что я хочу начать все сначала? Да я и думать о ней забыл с того самого дня, как познакомился с Лейк.

— Ты меня больше не интересуешь, Воэн! Уже три года прошло! Я тебя тоже не интересую. Просто ты всегда хочешь получить невозможное, вот и злишься. Так что я тут совершенно ни при чем.

— Думаешь, ты мне нужен?! — Скрестив руки на груди, Воэн откидывается на спинку стула, сердито смотрит на меня, а потом отворачивается и шепотом добавляет: — Тебе кто-нибудь говорил, что ты сволочь?

— Вообще-то, да, — смеюсь я. — И не раз!

*

Сегодня Кел и Колдер, отбыв дома положенное наказание, снова пошли в школу. Я заезжаю за ними, и они с грустными лицами молча забираются на заднее сидение. Рюкзаки набиты книгами так, что даже не закрываются. Похоже, мальчикам придется сегодня весь вечер просидеть за уроками, чтобы догнать класс.

— Ну что, ребята, теперь понимаете, что к чему? — задаю я им риторический вопрос.

Едва мы с мальчиками выходим из машины, как дверь открывается и на пороге появляется Лейк. Я спокойно отношусь к ее визитам в мое отсутствие, но все равно любопытно: что она там делала? Заметив мое недоумение, Лейк протягивает руку и показывает мне звездочку из маминой вазы.

— Не суди строго, — тихо говорит она, крутя в руках звездочку, — просто сегодня мне ее очень не хватает…

У нее такое выражение лица, что мне становится очень грустно. Я быстро обнимаю ее, но она высвобождается из моих объятий, переходит через улицу и скрывается за дверью своего дома. Думаю, ей хочется побыть одной. Что ж, не буду мешать.

— Кел, побудь немножко у нас, — предлагаю я, поворачиваясь к мальчикам. — Пойдемте, парни, помогу вам с уроками.

За пару часов нам удается справиться со всеми заданиями, которые накопились за то время, что мальчики отсутствовали. Сегодня к нам на ужин придут Эдди и Гевин, поэтому я сразу же иду в кухню и начинаю готовить. Бургеры на сегодня отпадают. Думаю, не только на сегодня… Может, сделать базанью? Хотя нет, лень… Если честно, я вообще не очень люблю готовить. Подойдя к холодильнику, я вытаскиваю из-под магнитика меню китайского ресторана с доставкой.

Через полчаса появляются Эдди и Гевин, еще минуту спустя приходит Лейк, а за ней — рассыльный с китайской едой. Я выставляю на стол контейнеры, и мы дружно принимаемся накладывать еду на тарелки.

— Мы с Келом дошли только до середины игры. Можно, мы поедим в моей комнате? — спрашивает Колдер.

— Конечно, — отвечаю я.

— А я думал, они наказаны, — удивляется Гевин.

— Они и правда наказаны, — отзывается Лейк.

— Так они там в видеоигры рубятся! — сообщает Гевин, поглощая яичный ролл. — Какое ж это наказание?

Лейк беспомощно смотрит на меня. Не зная, что ответить, я решаю, что лучшая защита — нападение:

— Гевин, ты что, сомневаешься в наших педагогических способностях?

— Не, ну что ты! — смущенно отвечает он.

Сегодня у всех какое-то странное настроение. Эдди против обыкновения весь вечер молчит и вяло ковыряется в тарелке с едой. Мы с Гевином пытаемся поддерживать разговор, но у нас не особенно получается, а Лейк и вовсе ушла в себя и, кажется, вообще не замечает, что происходит вокруг.

— Ну что, отстой-отпад? — предлагаю я, пытаясь разрядить обстановку, и, поскольку все трое в один голос протестуют, интересуюсь: — А что, собственно, происходит? Почему сегодня все такие грустные?

Все молчат. Эдди и Гевин переглядываются. Эдди как будто вот-вот заплачет, поэтому Гевин целует ее в лоб. Я вопросительно смотрю на Лейк, но она не отрывает взгляда от тарелки, размазывая по ней лапшу.

— А ты, малыш? Что-то не так? — спрашиваю я у нее.

— Нет-нет, все в порядке, — совершенно неубедительно пытается заверить меня она, улыбается, берет со стола наши стаканы и идет в кухню за лимонадом.

— Прости, Уилл, — смущенно говорит Гевин, — мы с Эдди не хотим показаться невежливыми, просто у нас тут столько всего…

— Да без проблем. Могу чем-то вам помочь? — спрашиваю я, но они дружно качают головой.

— А ты пойдешь на слэм в четверг? — пытается сменить тему Гевин.

Мы не были там уже несколько недель — последний раз, кажется, еще перед Рождеством.

— Не знаю… А почему бы нет? Хочешь пойти? — спрашиваю я Лейк.

— Было бы здорово. Надо только узнать, сможет ли кто-нибудь присмотреть за Келом и Колдером.

— Ну, тогда там и увидимся, — говорит Гевин, надевая куртку, пока Эдди уносит посуду в кухню. — Спасибо за ужин. Обещаю, в следующий раз мы не будем такими отстойными.

— Да все в порядке. У всех случаются неудачные дни, — успокаиваю его я.

Они уходят, я закрываю контейнеры с остатками еды и убираю их в холодильник, а Лейк моет тарелки. Я подхожу к ней сзади и обнимаю:

— С тобой правда все в порядке?

— Все хорошо, Уилл, — отвечает она, поворачиваясь ко мне и кладя голову мне на грудь, — просто…

— Что случилось? — тихо спрашиваю я, видя, что она едва сдерживает слезы, и обнимаю ее крепче.

— Просто сегодня… — начинает она, и слезы текут у нее по щекам. — Сегодня их годовщина…

Ну почему же она всегда так злится на себя, когда расстраивается… Все ясно: сегодня день свадьбы ее родителей… Я ничего не говорю, просто крепко прижимаю ее к себе и целую в макушку.

— Я знаю, что глупо так расстраиваться. И больше всего расстраиваюсь из-за того, что расстраиваюсь.

— Вовсе не глупо, Лейк! — возражаю я, гладя ее по щекам. — Иногда полезно поплакать.

— Завтра вечером мы с Эдди пойдем по магазинам, — улыбается она и целует меня в щеку. — В среду у меня вечерние занятия, так что увидимся уже в четверг. Ты найдешь няню или мне поспрашивать?

— А ты думаешь, им до сих пор нужна няня? Келу уже одиннадцать, Колдеру исполнится столько же через два месяца. По-моему, они вполне могут остаться на несколько часов одни. Что скажешь?

— Да, пожалуй… — кивает она. — Я, наверное, просто попрошу Шерри заглянуть к ним ненадолго и накормить ужином. Предложу ей немножко заплатить Как думаешь?

— Отличная идея! — поддерживаю я.

Лейк зовет Кела, надевает куртку и ботинки, а потом возвращается в кухню, обнимает меня и шепчет, целуя в шею:

— Еще девяносто три часа. Я люблю тебя!

— Послушай, Лейк, — серьезно говорю я, глядя ей в глаза. — Ты имеешь право иногда погрустить. Перестань вырезать тыквы. Я тебя тоже очень люблю. — Я целую ее на прощание и запираю за ними дверь.

Странный сегодня вечер… Что-то явно не так. Раз уж мы собираемся на слэм, стоит записать мысли на бумагу. Сделаю Лейк сюрприз: это выступление будет посвящено ей. Может быть, тогда она чуть повеселеет.

*

По каким-то недоступным моему пониманию причинам в следующую среду Воэн снова садится рядом со мной. А я-то наивно надеялся, что после нашей небольшой стычки в понедельник она оставит эту безнадежную затею…

Даже не взглянув на меня, она достает тетрадку и открывает учебник на том месте, где мы остановились в прошлый раз. Она не смотрит на меня и не говорит ни слова. Меня это радует, и в то же время я испытываю легкое чувство вины за свою прежнюю грубость. Настолько легкое, что извиняться точно не собираюсь: она получила по заслугам!

Звенит звонок, мы молча собираем вещи, и тут Воэн кладет листок бумаги на парту прямо передо мной и быстро уходит. Я подумываю, не выбросить ли записку сразу, не читая, но любопытство берет верх. Заняв место в аудитории, где должно пройти следующее занятие, я разворачиваю листок.

Уилл!

Возможно, ты и слышать это не захочешь, но я должна тебе сказать: прости меня! Больше всего на свете я жалею о том, что мы с тобой расстались, — это была самая большая ошибка за всю мою жизнь! Особенно если учесть, в какой ситуации я тебя бросила… Теперь я понимаю, что поступила нечестно по отношению к тебе, но я была всего лишь маленькой, испуганной девочкой…

Пожалуйста, не делай вид, что наши отношения для тебя ничего не значат. Я любила тебя и знаю, что ты тоже любил меня. По крайней мере, ты мог бы поговорить со мной. Дай мне шанс лично попросить у тебя прощения. Я не могу забыть о том, как мы с тобой расстались. Пожалуйста, разреши мне попросить у тебя прощения!

Воэн

Сложив записку, я убираю ее в карман, сажусь за парту и тяжело вздыхаю. Ну почему она не может просто оставить меня в покое? Не хочу думать об этом и не буду. Подумаю об этом позже.

*

На следующий день все мои мысли заняты только Лейк.

Мы договорились, что я зайду за ней через час, поэтому я быстро доделываю домашнее задание и бегу в душ, проносясь мимо комнаты Колдера, где они с Келом играют в видеоигры.

— А почему нам нельзя с вами? — спрашивает Кел. — Ты же сам говорил, что там нет ограничений по возрасту.

— А вы что, парни, правда хотите с нами? — замираю я в дверях. — Вы понимаете, что это вечер поэзии?

— Я люблю поэзию, — отзывается Колдер.

— А я — нет, но мне хочется хоть раз в жизни куда-нибудь сходить! — сообщает Колдер.

— Ну ладно, подождите — пойду посоветуюсь с Лейк, — удивленно говорю я и выхожу на улицу.

Едва я переступаю порог дома Лейк, как раздается оглушительный визг:

— Уилл! Отвернись!

Я послушно отворачиваюсь, но уже поздно: я все видел. Она, видимо, только что вышла из душа и совершенно голая стоит посреди гостиной.

— Господи, я думала, что заперла дверь! А стучаться теперь не принято?

— Добро пожаловать в мой мир! — смеюсь я.

— Ладно, можешь поворачиваться, — сменяет она гнев на милость.

Лейк успела завернуться в полотенце. Я обнимаю ее за талию, подхватываю на руки и кружусь, потом с улыбкой ставлю ее на пол:

— Всего двадцать четыре часа. Волнуешься?

— Ни капельки! Я же тебе говорила, что у меня нет причин волноваться. Я в надежных руках.

Мне безумно хочется поцеловать ее, но я сдерживаюсь: она как-никак в одном полотенце. На всякий случай я все же делаю шаг назад:

— Кел и Колдер спрашивают, можно ли им пойти с нами. Им интересно, что происходит на слэме.

— Правда? Неожиданно… Я не возражаю, если ты не против.

— Хорошо. Пойду скажу им. — Я направляюсь к двери и, не удержавшись, бросаю через плечо: — Лейк! Спасибо за предпросмотр!

Она выглядит чуть смущенной, поэтому, прежде чем закрыть за собой дверь, я весело подмигиваю ей. Да, похоже, следующие двадцать четыре часа станут самыми длинными в моей жизни…

*

Мы садимся в самом конце зала вместе с Гевином и Эдди — за тот самый столик, где мы с Лейк сидели на нашем первом свидании. В последний момент выяснилось, что Кирстен тоже хочет поехать с нами, поэтому на диване тесновато.

Шерри, наверное, нам и правда доверяет, хотя, разумеется, не преминула подробно расспросить, куда мы собрались, прежде чем отпустить с нами Кирстен. К концу допроса с пристрастием Шерри и сама заинтересовалась слэмом. Сказала, что для Кирстен это наверняка будет полезно. А Кирстен тут же вставила, что для ее портфолио было бы неплохо выступить на слэме, поэтому она взяла с собой ручку и тетрадку, чтобы записать то, что покажется ей важным.

— Так, кто что будет пить? — спрашиваю я перед тем, как пойти в бар.

На сцену уже вышла «жертва», значит скоро начнется первое выступление. По пути я успел объяснить детям правила — они вроде как все поняли. Но я не стал говорить им, что и сам буду выступать, — хочу сделать сюрприз. Лейк тоже не в курсе, поэтому по пути из бара я подхожу к жюри и оплачиваю участие.

— Так круто! — восклицает Кирстен, когда я подхожу к столику с подносом. — Ребята, вы самые офигенные родители на свете!

— А вот и нет! — возражает Кел. — Они не разрешают нам ругаться!

Первый выступающий подходит к микрофону, и Лейк делает детям знак замолчать. Лицо у парня знакомое, он здесь часто выступает, причем неплохо. Я обнимаю Лейк за талию, и из динамиков доносится:

— Меня зовут Эдмунд Дэвис-Куинн. Я прочитаю вам свое последнее стихотворение. Оно называется «Пишите плохо».

Пишите плохо. Отстойно. Пишите ужасно. Отвратительно. Пугающе жутко. Как будто вам все равно. Отключите внутреннего редактора. И позвольте себе писать. Пусть слова текут. Пусть совершаются ошибки. Сделайте что-нибудь сумасшедшее. Напишите пятьдесят тысяч слов. В ноябре. Я так и сделал. Это было здорово и безумно, я писал тысячу шестьсот шестьдесят семь слов в день. Оказалось, это возможно. Но вам придется отключить внутреннего критика. Полностью отключить его. Просто писать. Быстро. Подчиняясь порыву. С радостью. Если не пишется, убегите ненадолго. Вернитесь домой. И снова пишите. Писать невозможно научиться сразу, как и чему-то другому. Это ремесло, которому вы должны все время учиться. Не видать вам Джульярдской школы , если не будете трудиться. Хотите попасть в Карнеги-Холл? Практика, практика, практика… …Ну или дайте большую взятку кому надо. Как и в любом другом деле, необходимо потратить десять тысяч часов, чтобы стать мастером, считает Малькольм Гладуэлл. Поэтому пишите. Ошибайтесь. Записывайте свои мысли. Откладывайте в сторону. Пусть хорошенько промаринуются. Только потом редактируйте. Но не редактируйте в процессе написания, это лишь тормозит мозговую активность. Придумайте себе ежедневную практику, я, например, веду блог. И мне это нравится. Чем больше вы пишете, тем легче вам это дается. Чем больше поток ваших слов, тем меньше беспокойства. Ведь вы пишете не для школы, не на оценку, а просто чтобы вынести свои мысли в мир. Вы же знаете — они так и просятся в мир. Так что не сдавайтесь. Постоянно практикуйтесь. Пишите плохо, пишите ужасно, пишите до полного опустошения, и, возможно, в результате вы напишете что-то настоящее, по-настоящему хорошее.

Зрители начинают аплодировать. Я кошусь на Кирстен и мальчиков: они в оцепенении смотрят на сцену.

— Твою ж мать! — потрясенно восклицает Кирстен. — Это просто обалденно! Невероятно!

— Уилл, почему ты нас раньше сюда не водил? Это так круто! — поддерживает ее Колдер.

Не ожидал, что им так понравится. Остаток вечера они тихо сидят и внимательно слушают выступающих. Кирстен что-то строчит в тетрадке. Не знаю, что именно, но она явно увлечена своим занятием. «Надо как-нибудь дать ей почитать мои старые стихи», — думаю я.

— Следующим выступит Уилл Купер! — объявляет ведущий, и все с удивлением смотрят на меня.

— Ты будешь выступать? — спрашивает Лейк.

— Ага, — с улыбкой киваю я и иду к сцене.

Раньше я всегда нервничал перед выступлением. Какая-то часть меня, наверное, до сих пор испытывает волнение, но теперь это скорее напоминает выброс адреналина. Впервые я пришел сюда с отцом. Он всегда интересовался искусством: музыкой, поэзией, живописью, литературой — всем, чем только можно. Когда мне было пятнадцать, я впервые увидел его на сцене, и с тех пор слэмы стали моей страстью. Как же все-таки обидно, что Колдер не успел узнать его с этой стороны! Я сохранил все папины рукописи, какие смог найти, и даже пару старых картин. Когда-нибудь я отдам это все Колдеру. Но только когда он станет постарше и сможет оценить такой подарок.

Запрыгнув на сцену, я подхожу к микрофону и регулирую высоту стойки. Кроме Лейк, никто из присутствующих не поймет, о чем идет речь в моем стихотворении, — оно предназначено только для нее.

— Я прочту вам стихотворение под названием «Точка возврата»… — начинаю я.

Софиты слепят глаза. Я не вижу Лейк, но уверен, что она улыбается. Я не спешу. Хочется читать медленно, чтобы она хорошо расслышала каждое слово.

Двадцать два часа до начала нашей войны. Схватки конечностей, и губ, и ладоней… Точка возврата перестанет существовать, когда обе стороны наконец выкинут белый флаг. О, сколько раз я терпел поражение… Или это ты столько раз побеждала? Уже пятьдесят девять недель мы играем в эту игру, и, по-моему, пока что счет ноль — ноль. Двадцать два часа до начала нашей войны. Схватки конечностей, и губ, и ладоней… Неужели можно не останавливаться в точке возврата? С неба душевыми потоками прольется вода, А потом разорвутся бомбы и раздастся пушечный залп. И тогда мы с тобой упадем на землю. До начала битвы, до начала войны… Хочу, чтобы ты знала: я мог бы ждать тебя еще пятьдесят девять недель. Сколько угодно, лишь бы дать тебе выиграть. Я готов останавливаться в точке возврата снова, и снова, и снова.

Я отхожу от микрофона и спускаюсь со сцены, но не успеваю дойти и до середины зала, как Лейк бросается мне на шею, целует меня и шепчет:

— Спасибо.

Мы возвращаемся за столик.

— Предупреждать надо, Уилл! — закатывает глаза Колдер. — Мы могли бы спрятаться в туалете, если что!

— А по-моему, было очень здорово! — возражает Кирстен.

Уже девять часов, скоро начнется второй раунд.

— Поехали, ребята, вам же завтра в школу, — говорю я, и они с недовольными стонами начинают собираться.

*

Мы возвращаемся, и дети сразу идут по домам, а мы с Лейк еще долго обнимаемся во дворе. С каждым днем мне становится все сложнее расставаться с ней по вечерам и засыпать, зная, что она всего в нескольких десятках метров от меня. Каждую ночь мне приходится прикладывать титанические усилия, чтобы не написать ей и не позвать ее к себе в постель. Мы сдержали данное Джулии слово, поэтому мне кажется, что после завтрашней ночи нас уже ничто не остановит… Ну разве что наши попытки являть собой пример для подражания Келу и Колдеру, но это вопрос решаемый…

Мои руки скользят ей под рубашку. Лейк дергается и пытается увернуться:

— Перестань! У тебя руки холодные! — смеется она.

— Знаю, — киваю я и обнимаю ее еще крепче. — Поэтому стой спокойно, чтобы я мог их немножко согреть.

Я глажу ее под рубашкой, стараясь не поддаваться грезам о завтрашней ночи. Это практически невозможно, поэтому я убираю руки и просто обнимаю ее.

— Какую новость ты хочешь услышать первой? Плохую или хорошую? — спрашиваю я.

— Куда ты хочешь, чтобы я тебе двинула: по лицу или по яйцам? — задиристо отвечает она вопросом на вопрос.

— Бабушка с дедушкой волнуются, что мальчикам у них будет скучно, — смеясь, начинаю я, на всякий случай готовясь прикрыть рукой потенциальную мишень, — поэтому просят оставить их у меня дома. А вот и хорошая новость: мы не можем остаться у тебя, поэтому я забронировал номер в отеле в Детройте на две ночи.

— Ну и где тут плохая новость? Только зря напугал!

— Просто я подумал, что тебе не очень хочется встречаться с моей бабушкой, — знаю, как ты к ней относишься…

— Перестань, Уилл! — хмурится Лейк. — Ты прекрасно понимаешь, что дело совсем не в том, как я к ней отношусь. Это она меня терпеть не может!

— Вот и неправда! Просто она за меня волнуется, — заверяю ее я и целую за ухом.

— Кстати, это ты виноват, что я ей не нравлюсь.

Я пораженно отстраняюсь:

— Это чем же?

— Помнишь твой выпускной? Помнишь, что ты сказал, когда мы с ней познакомились?

Если честно, не помню. Вообще понятия не имею, о чем она. Ни малейшего.

— Уилл, мы же оторваться друг от друга не могли. Когда после вручения дипломов мы пошли в ресторан, ты и слова за весь вечер не произнес, потому что мы все время целовались. Твоей бабушке это совершенно не понравилось! А когда она спросила, как давно мы с тобой встречаемся, ты ответил: восемнадцать часов! И как ты думаешь, кем она должна меня считать после этого?

Да-да, припоминаю… Ужин тогда удался на славу. Я так радовался, что больше не надо скрывать наши отношения, что и правда не отпускал от себя Лейк ни на секунду…

— Но это же правда… Официально мы с тобой встречались ровно восемнадцать часов.

— Она считает меня потаскушкой, Уилл! — отталкивает меня Лейк. — Я не знаю, куда деться от стыда!

— Ну, пока у нее никаких оснований так думать, — дразню я ее, снова целуя за ухом.

— Все, никаких больше глупостей в ближайшие двадцать четыре часа! — ударив себя кулаком в грудь, со смехом клянется она и уходит в сторону своего дома.

— В ближайшие двадцать один час! — кричу я ей вслед.

Лейк заходит в дом и закрывает за собой дверь, даже не поцеловав меня на ночь. Ну уж нет, не позволю, чтобы последнее слово осталось за ней! Бегу к двери, влетаю в дом, вытаскиваю Лейк на крыльцо, прижимаю к стене и, глядя ей в глаза, приникаю к ней всем телом. Она пытается делать вид, что злится, но в уголках губ играет улыбка. Наши пальцы переплетаются, я поднимаю руки вверх и тоже прижимаю их к стене.

— Слушай меня внимательно, — шепчу я, не сводя с нее глаз. Она слушает. Ей нравится, когда я так себя веду. — Не смей брать с собой никаких вещей! — продолжаю я. — Оденься точно так же, как в прошлую пятницу. Надеюсь, ты еще не выкинула ту жуткую рубашку?

Лейк улыбается и кивает. Не думаю, что сейчас она смогла бы что-нибудь произнести вслух, даже если бы захотела.

— Отлично. Тебе не разрешается брать с собой никаких вещей, кроме тех, что будут на тебе: никакой одежды, никакой пижамы — ничего! Встретимся у меня дома в семь вечера. Поняла?

Она снова кивает. Я чувствую, как бешено колотится ее сердце, и по взгляду понимаю, что она ждет поцелуя. Продолжая удерживать ее руки наверху, я касаюсь ее губами, но в последний момент отказываюсь от своего намерения, медленно отпускаю ее руки, отворачиваюсь и иду к своему дому. Прежде чем войти, я оглядываюсь: Лейк все еще стоит, прислонившись к стене, и не шевелится. Прекрасно! На этот раз последнее слово за мной!