Глава 17

— Ну как, каковы потери? — спрашивает Лейк у доктора Бредшоу.

— Потери? Чьи? Ваши? — смеется он, осторожно снимая повязку с головы.

— Я о волосах. Сколько вам пришлось отхватить?

— Видите ли, нам пришлось в некотором смысле залезть к вам в голову… Мы, конечно, постарались по возможности прическу не портить, но встали перед дилеммой: волосы или жизнь.

— Что ж, — смеется Лейк, — тогда я вас прощаю!

*

Как только мы возвращаемся домой от врача, она тут же бежит в душ, чтобы помыть голову. Мне уже не страшно оставлять ее одну, поэтому я уезжаю за мальчиками. Подъехав к школе, я вспоминаю, что завтра у них конкурс юных дарований и те, кто записался, сегодня остаются на репетицию. Кирстен и Колдер решили участвовать, но ни словом не обмолвились, что именно будут делать. Я отксерокопировал Кирстен все свои стихи. Она сказала, что стихи ей пригодятся в научных целях, и я не стал с ней спорить. В Кирстен есть что-то такое… В общем, с такими, как она, лучше не спорить.

В конце концов мы все-таки добираемся домой. Лейк до сих пор в ванной. Знаю, ей надоело, что я с ней нянчусь, но на всякий случай все-таки решаю проверить, как там она: слишком уж много времени прошло. Она отвечает на мой стук, но просит меня уйти, и голос у нее грустный-прегрустный. Естественно, я никуда не ухожу.

— Лейк, открывай! — прошу я, дергая за ручку, но дверь заперта изнутри.

— Уилл, подожди минутку, — всхлипывает она.

О господи! Она плачет!

— Лейк! Быстро открывай!

Вот теперь я уже волнуюсь по-настоящему. Она ведь жутко упрямая, и если обо что-то ударилась, то в жизни не скажет. Я барабаню в дверь и снова дергаю за ручку, но Лейк не отвечает.

— Лейк!!! — ору я.

Наконец ручка поворачивается, и дверь медленно открывается…

Лейк стоит, опустив глаза в пол, и рыдает.

— У меня все в порядке, — всхлипывает она, вытирая слезы туалетной бумагой. — И незачем так орать, Уилл.

— Почему тогда плачешь? — обнимаю ее я.

Она отталкивает меня, мотает головой, садится перед зеркалом и тихо произносит:

— Господи, это так глупо!

— У тебя где-то болит? Голова?

— Да нет, — всхлипывает она, снимая резинку с волос, — волосы…

Волосы! С ума сойти! Она так рыдает из-за каких-то волос!

— Волосы отрастут, Лейк, — с облегчением вздыхаю я. — Все будет хорошо.

Я подхожу к ней сзади, обнимаю и убираю волосы с плеч назад. На затылке есть набольшая выбритая область. Ее действительно толком не прикрыть, потому что она прямо посередине.

— А мне кажется, тебе пойдут короткие волосы. Подожди, немного отрастут, и сделаешь стрижку!

— Да это же целую вечность ждать придется! Я в таком виде никуда не пойду. Теперь месяц из дома носа не высуну.

Она, конечно, не всерьез, но мне больно видеть ее такой расстроенной…

— А по-моему, красиво. Это спасло тебе жизнь. — Я провожу пальцами по шраму и открываю шкафчик под раковиной.

— Уилл! Ты что делаешь?! Даже не думай! Ты что, собрался побрить меня наголо?

— Еще чего! — усмехаюсь я, доставая черную коробку, в которой лежит моя машинка. Включив ее в сеть, я снимаю защиту, подношу машинку к затылку, делаю одно быстрое движение, а потом вычищаю из нее пряди волос и выкидываю их в мусорное ведро. — Ну вот, теперь мы отличная пара!

— Уилл! Ты что наделал? Зачем? — резко поворачивается ко мне Лейк.

— Да это же просто волосы, малыш, — улыбаюсь я.

Она снова вытирает глаза туалетной бумагой и смотрит на наше отражение в зеркале, а потом качает головой и смеется:

— Ты выглядишь по-дурацки!

— И ты тоже!

*

Если не считать визита к врачу накануне, сегодня Лейк впервые выходит из дома. Шерри согласилась присмотреть за мальчиками пару часов после конкурса, так что мы с Лейк пойдем на свидание.

— Ты никогда меня не спрашиваешь, все решаешь сам! — возмущается она.

Поэтому мне, естественно, пришлось встать на одно колено и торжественно пригласить ее на свидание. Однако посвящать Лейк в подробности я не стал, так что она понятия не имеет, какие у нас сегодня планы. Ни сном ни духом!

Эдди и Гевин уже ждут нас в актовом зале, Шерри и Дэвид тоже на месте. Я сажусь рядом с Шерри, а Лейк — с Эдди. Ей удалось завязать хвостик, поэтому шрама практически не видно. А вот мне завязывать нечего…

— Это какая-то новая мода, Уилл? Я отстала от жизни? — спрашивает Шерри, скептически поглядывая на мою «стрижку».

— Вот видишь! Я же говорила, что ты выглядишь по-дурацки! — смеется Лейк.

— Ты можешь хоть намекнуть, с чем будет выступать Кирстен? — шепотом спрашивает Шерри.

— Понятия не имею, честное слово! Думаю, будет читать стихи. Она вам не показывала?

— Нет, с очень таинственным видом обещала сделать нам сюрприз, — отвечает Дэвид.

— Колдер тоже… Не знаю, что он там задумал. Не уверен, что он то самое «дарование», которому стоит выступать на таких конкурсах…

Занавес открывается, к микрофону подходит директор Брилл, произносит вступительное слово и объявляет конкурс открытым. Все родители снимают своих детей на камеры, а я, идиот, забыл взять! Ну что я за отец?! Когда наступает очередь Кирстен, Лейк достает из сумочки камеру… Конечно, она никогда ничего не забывает. Молодец!

Кирстен выходит на сцену и поправляет микрофон здоровой рукой, на ее загипсованной руке висит сумочка.

— Сегодня я хочу показать вам, что такое слэм. Это такой поэтический жанр. С ним меня познакомил в этом году один мой друг. Спасибо тебе, Уилл! — Кирстен смотрит на меня, и я улыбаюсь ей в ответ. Набрав в легкие побольше воздуха, она громко объявляет: — Я прочитаю вам стихотворение под названием «Бабочка вас задери!»

Мы с Лейк в ужасе переглядываемся, и я понимаю, что она думает о том же, о чем и я: «О господи, только не это!»

Бабочка. Какое красивое слово! Какое хрупкое существо! Хрупкое, как жестокие слова, срывающиеся с ваших губ, Хрупкое, как еда, вылетающая из ваших рук… Вам от этого легче? Чувствуете себя лучше? Чувствуете себя настоящими мужчинами, когда дразните девчонку? Сегодня я постою за себя — давно пора. Не собираюсь больше терпеть, бабочка вас задери!

Кирстен снимает с руки сумочку и достает оттуда пригоршню самодельных бабочек. Снимает микрофон со стойки и спускается со сцены в зал, продолжая говорить:

— Я бы хотела отплатить вам той же монетой. Эта бабочка для вас, миссис Брилл, — провозглашает Кирстен, подходя к директору.

Миссис Брилл широко улыбается и берет бабочку. Лейк хохочет, и мне приходится ткнуть ее локтем в бок, чтобы вела себя потише. Кирстен ходит по залу и раздает бабочек некоторым ученикам, включая тех трех, с кем у меня был разговор в столовой.

Бабочка для тебя, Марк. Бабочка для тебя, Брендан. Бабочка для тебя, Колби.

Закончив раздачу бабочек, она снова поднимается на сцену и ставит микрофон в стойку.

Хочу вам кое-что сказать. Я обращаюсь не к хулиганам и не к тем, кого они достают. Я обращаюсь к тем, кто смотрит на это и молчит, кто не вступается за тех, кто плачет, кто просто делает вид, что ничего не заметил. И правда, вас ведь это не касается, вас никто не задирает, да и вообще вы тут ни при чем, вы не бросаетесь в других едой. Но… вы держите рот на замке. Вы не делаете ни шагу, чтобы защитить. Вы не протягиваете руку помощи. В глубине души вам откровенно по фиг! Поэтому я говорю вам: учитесь защищать себя, учитесь защищать своих друзей! Я призываю вас не сдаваться! Не сдаваться и не отступать! Тогда им нас не достать!

Как только Кирстен произносит «по фиг», миссис Брилл вскакивает и спешит к сцене. К счастью, Кирстен успевает закончить свою речь и уйти. Зрители в шоке. Точнее, большая часть зрителей в шоке. А наш ряд аплодирует стоя! Через пару минут мы садимся, и Шерри шепчет мне на ухо:

— Я не очень поняла, при чем тут бабочки, но вообще это было просто обалденно!

— Согласен! Это было, бабочка меня задери, просто великолепно!

На сцену вызывают Колдера. Он явно нервничает. Да и я за него волнуюсь. И Лейк тоже. Жаль, он не захотел рассказать мне, с чем будет выступать, может, я бы ему помог… Лейк направляет камеру на Колдера и приближает изображение. Я делаю глубокий вдох и молюсь, чтобы в его выступлении не было ругательств. Миссис Брилл и без того занесла нас в черный список. Колдер подходит к микрофону:

— Меня зовут Колдер. Я тоже прочитаю вам стихотворение в стиле слэма. Оно называется «Отстой-отпад».

Ну вот, начинается…

В моей жизни было много отстоя. Очень много. Четыре года назад, когда мне только-только исполнилось семь, умерли мои родители. С каждым днем я помню их все хуже и хуже. Вот, например, моя мама… Помню, что она любила петь. Она всегда была такая веселая, всегда танцевала. Я плохо помню, как она выглядит, разве что по фотографиям, не помню, как она пахнет, не помню, какой у нее голос… Или вот мой папа… Его я помню лучше, но только потому, что я считал его самым удивительным человеком на свете. Он был такой умный. Всегда мог ответить на любой вопрос. А еще он был сильный и умел играть на гитаре. Раньше я обожал лежать в кровати по вечерам и слушать звуки музыки, доносившиеся из гостиной. Поэтому я скучаю больше всего по его музыке. После их смерти я стал жить с бабушкой и Дедополом. Не поймите меня неправильно… я их очень люблю. Но еще больше я люблю наш дом. Наш дом, где все напоминает мне о родителях, о моих маме с папой. В год их смерти мой брат как раз поступил в колледж. Он знал, как мне хочется домой. Знал, как много это для меня значит. Поэтому он сделал так, что я смог вернуться. Мне было всего семь лет, поэтому я согласился. Согласился, чтобы он пожертвовал всем ради того, чтобы я вернулся домой. Ради того, чтобы я не грустил. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы никогда на это не согласился. Он тоже заслуживает своего шанса в жизни. Шанса быть молодым. Но иногда, когда тебе всего семь лет, мир совсем не похож на 3D игру. Поэтому я очень многим обязан своему брату. Я не устану повторять «Спасибо!», «Прости меня!», «Я тебя люблю!». Я многим обязан тебе, Уилл: Благодаря тебе моя отстойная жизнь стала не такой отстойной. А в чем же мой отпад? Мой отпад в том, что мы есть друг у друга!

Интересно, а запас слез ограничен? Если да, то я, кажется, выплакал норму на пару месяцев вперед! Встаю, пробираюсь мимо Шерри и Дэвида и выхожу в проход. Колдер спускается со сцены, я беру его на руки, крепко-крепко обнимаю и шепчу ему на ухо:

— Колдер, я тебя очень-очень люблю!

*

Вручения призов мы решили не дожидаться — детям не терпится провести вечер с Шерри и Дэвидом. И они торопятся поскорее уехать. Кирстен и Колдеру не важно, кто выиграет, — горжусь ими! Все-таки не зря я вбивал Кирстен в голову цитату из Алана Вульфа: «Балом правят не баллы, балом правит поэзия».

Дэвид и Шерри увозят мальчиков. Мы с Лейк идем к машине, и я помогаю ей сесть.

— А где мы будем ужинать? Я жутко проголодалась, — заявляет она.

Я молча закрываю пассажирскую дверь, сажусь за руль, достаю с заднего сиденья два пакета и вручаю один ей:

— Ужинать времени нет. Я сделал горячие бутерброды с сыром.

Она с улыбкой открывает пакет и достает оттуда сэндвич и лимонад. Я не ошибся: она прекрасно помнит наше первое свидание.

— А есть сэндвич обязательно? — морщит носик она. — Он сколько уже в машине-то валяется?

— Ну, максимум два часа, — со смехом отвечаю я. — Но это скорее ради поддержания традиции, уж прости! — признаюсь я, забираю у нее сэндвич и кидаю обратно в пакет. — Путь неблизкий, и мы можем скоротать время за игрой. Она называется «Ты бы предпочел…». Знаешь правила?

— Пришлось как-то сыграть с одним крутым парнем, — с улыбкой кивает Лейк. — Но это было давно и неправда… Может, ты начнешь, а я как раз вспомню?

— Ладно, но сначала мне нужно кое-что сделать, — соглашаюсь я, открываю бардачок и достаю оттуда повязку на глаза: — У меня для тебя сюрприз, поэтому надень ее, пожалуйста. Ты не должна видеть, куда мы едем.

— Ты собираешься завязать мне глаза? Серьезно? — Она со вздохом наклоняет голову.

— Вот так, — довольно говорю я, завязывая покрепче. — И, чур, не подглядывать.

Мы выезжаем с парковки, и я задаю ей первый вопрос:

— Итак, ты бы предпочла, чтобы я выглядел как Хью Джекман или Джордж Клуни?

— Как Джонни Депп! — быстро отвечает она. Слишком быстро.

— Какого черта, Лейк! — разочарованно восклицаю я. — Ты должна была сказать: «Лучше бы ты выглядел как Уилл!» Я должен нравиться тебе таким, какой есть.

— Но такого варианта не было!

— Джонни Деппа тоже никто не предлагал.

— Ладно, — смеется она, — моя очередь! Ты бы предпочел страдать от неконтролируемой отрыжки или лаять, как только кто-нибудь произносит слово «это»?

— Лаять в смысле, как собака?

— Ага.

— Нет уж, лучше отрыжка.

— Прекрасно! — морщится она. — Я бы еще, может, пожила с тобой лающим, но если у тебя все время будет отрыжка…

— Что ж, тогда буду лаять. Мой ход. Ты бы предпочла быть похищенной инопланетянами или поехать в турне с группой «Никельбек»?

— Лучше бы меня похитили «Братья Эйвитт».

— Такого варианта нет.

— Тогда пусть будут инопланетяне Ты бы предпочел быть богатым стариком, которому осталось жить всего год, или бедным печальным юношей, которому жить еще пятьдесят лет?

— Я бы предпочел быть Джонни Деппом.

— Да ты вообще играть не умеешь! — дразнится Лейк.

Я беру ее за руку, она со смехом откидывается на спинку сиденья. Она понятия не имеет, куда мы едем. Наверняка рассердится, когда увидит, но, надеюсь, быстро сменит гнев на милость. Я еще немножко езжу кругами, и мы продолжаем играть. Если честно, с ней я мог бы играть в эту игру весь вечер, но мы все-таки прибываем наконец в пункт назначения. Я быстро вылезаю из машины, открываю дверцу и помогаю Лейк выйти:

— Держи меня за руку, я тебя отведу.

— Уилл, я волнуюсь. Вечно у тебя какие-то тайны.

— Никаких тайн, просто мне нравится делать тебе сюрпризы! Еще чуть-чуть — и я сниму с тебя повязку.

Мы заходим в дом, и я едва сдерживаю улыбку, предвкушая реакцию Лейк, когда она откроет глаза!

— Сейчас я сниму повязку, но, пожалуйста, обещай мне не забывать, как сильно ты меня любишь. Хорошо?

— Обещать не могу, — отвечает она.

На свой страх и риск я снимаю повязку. Лейк открывает глаза и тут же приходит в ярость:

— Какого черта, Уилл?! Ты снова привез меня на свидание к себе домой?! Почему ты вечно так поступаешь?!

— Прости, — смеюсь я, бросая повязку на журнальный столик и обнимая Лейк. — Просто некоторые вещи лучше делать не на людях, а тет-а-тет, и это одна из них.

— Что еще за вещь? — встревоженно спрашивает она.

— Садись, я сейчас приду. — Я целую ее в лоб, а сам ухожу в спальню, достаю из шкафа заранее заготовленный сюрприз, кладу в карман и возвращаюсь в гостиную. Включив музыкальный центр, ставлю на повтор «Я тебя люблю» — ее любимую песню.

— Лучше сразу скажи, пока я не разрыдалась… Это как-то связано с моей мамой? Ты же говорил, что ваза со звездочками — это последнее послание!

— Последнее, клянусь, — заверяю я, сажусь на диван, беру ее за руку и торжественно начинаю: — Лейк, я должен тебе кое-что сказать и хочу, чтобы ты выслушала меня, не перебивая.

— Да я вообще никогда не перебиваю! — огрызается она.

— Вот видишь! Ты уже перебиваешь! Пожалуйста, потерпи.

— Постараюсь, — смеется она, сменив гнев на милость. — Говори!

Нет, что-то не так… Как-то уж очень официально мы сидим — непохоже на нас. Я усаживаю Лейк к себе на колени, и она ногами обнимает меня за талию, руками — за шею и внимательно смотрит мне в глаза. Только я собираюсь открыть рот, как она спрашивает:

— Уилл…

— Лейк, ты меня перебиваешь!

— Я тебя люблю, — с улыбкой продолжает она, гладя меня по щеке. — Спасибо, что ты так заботишься обо мне.

Ну вот, сбила меня с мысли! Но я не в обиде. Медленно глажу ее по рукам и обнимаю за плечи:

— Лейк, на моем месте ты бы поступила точно так же. Иначе и быть не может.

— Да, — улыбается она, а по щеке медленно ползет вниз слезинка, которую она даже не пытается смахнуть. Иначе и быть не может.

— Лейк, ты для меня важнее всего на свете, — начинаю я, беря ее за руки и целуя каждый пальчик. — Ты так много принесла в мою жизнь… Именно тогда, когда мне это было очень нужно. Ты себе даже не представляешь, в каком отчаянии я находился до нашего знакомства. Я хочу, чтобы ты понимала, как сильно изменила мою жизнь.

— Я понимаю, Уилл, я тоже была в отчаянии…

— Снова ты меня перебиваешь…

— Да мне все равно, — подмигивает она.

Я смеюсь, толкаю ее на диван и сажусь сверху:

— Ты хоть понимаешь, как иногда меня раздражаешь?!

— Вопрос вроде как риторический, да? Ты же только что попросил меня не перебивать — как же я отвечу?

— Боже, Лейк! Ты просто невыносима! Ты же не даешь мне и пары фраз сказать!

— Ну все, все, — шепчет она, цепляясь за мою футболку. — Слушаю. Обещаю молчать.

Мне отчаянно хочется ей верить, но, как только я собираюсь продолжить, она награждает меня таким страстным поцелуем, что я напрочь забываю все, что хотел сказать. В мире не существует ничего, кроме вкуса ее губ, кроме ее рук, гладящих меня по спине. Я прижимаюсь к ней всем телом и позволяю ей еще больше сбить меня с толку. Она сбивает, сбивает, сбивает… Нечеловеческим усилием я отрываюсь от нее, сажусь и отодвигаюсь подальше.

— Черт побери, Лейк! Ты дашь мне сказать или нет?! — восклицаю я, усаживаю ее ровно и встаю перед ней на колени.

Думаю, до этого момента она даже не подозревала, что ее ждет сегодня вечером. Она смотрит на меня с удивлением, на лице попеременно отражаются страх, надежда, предвкушение, тревога… Со мной происходит то же самое, но я все-таки беру ее за руку, делаю глубокий вдох и начинаю:

— Я сказал, что звездочки были последним подарком от твоей мамы. Теоретически так оно и есть.

— Погоди! Что значит «теоретически»?! — вырывается у Лейк, но она тут же понимает, что снова меня перебила, и ловит мой сердитый взгляд. — Прости! — восклицает она и зажимает ладонью рот.

— Да, теоретически! Я сказал, что звездочки были ее последним подарком нам обоим — так оно и есть. А еще она дала одну звездочку лично мне, чтобы я подарил ее тебе, когда настанет время. Когда ты почувствуешь готовность… Я искренне надеюсь, что ты наконец готова. — Я достаю из кармана звездочку, кладу ее в раскрытую ладонь Лейк и жду.

Она разворачивает ее и достает кольцо — обручальное кольцо ее мамы: Лейк громко ахает и прикрывает ладонью рот. Я беру ее за руку, собираюсь с духом и говорю:

— Я знаю, что мы еще очень молоды, Лейк. У нас вся жизнь впереди, и, наверное, нам рано думать о браке. Но иногда жизнь идет не совсем так, как положено. Особенно наша с тобой жизнь: в ней хронологический порядок нарушился уже очень давно.

Лейк молча протягивает мне безымянный палец. Руки дрожат у нас обоих, но мне все-таки удается надеть ей кольцо. Оно идеально подходит ей по размеру. Свободной рукой она вытирает мне слезы и целует в лоб. Ее губы оказываются в опасной близости от моих, и я не могу не поцеловать ее. Лейк обнимает меня за шею, медленно переползает с дивана ко мне на колени, я теряю равновесие, и мы падаем назад, не прерывая поцелуя. Это лучший поцелуй в мой жизни!

— Я люблю тебя, Уилл! — шепчет она, почти не отрываясь от моих губ. — Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!

— Это еще не все, — ласково отстраняюсь от нее я, переворачиваюсь на спину и приподнимаюсь на локте: — Перестань, бабочка тебя задери, меня перебивать!

— Ну давай уже, делай мне предложение! — кричит Лейк, совсем по-детски молотя ногами воздух. — Я же сейчас умру от нетерпения!

— Вот-вот, Лейк… Дело в том, что я не собираюсь делать тебе предложение…

Не успеваю я закончить фразу, как на ее лице отражается настоящий ужас. Я быстро прижимаю палец к ее губам, делая знак помолчать.

— Я знаю, что ты любишь, когда тебя просят, а не когда тебе говорят, что делать. — Я наклоняюсь, смотрю ей прямо в глаза и понижаю голос до шепота: — Но я не прошу тебя выйти за меня замуж — я приказываю тебе выйти за меня замуж, Лейк, потому что жить без тебя не могу.

Лейк начинает плакать, потом смеяться, затем смех смешивается со слезами, а она тем временем еще успевает целовать меня.

— Боже, как я ошибалась! Иногда девушки обожают, когда им приказывают, — шепчет она между поцелуями.

*

— Ты что, залетела? — спрашивает Эдди.

— Нет, Эдди. Залетела у нас ты, — отвечает Лейк.

Мы сидим в гостиной. Лейк не выдержала и сразу же позвонила Эдди, чтобы сообщить ей радостную новость, поэтому уже через час Эдди и Гевин стояли у нас на пороге.

— Не пойми меня неправильно: я за вас ужасно рада, просто как-то странно… Чего это вы вдруг? До второго марта остается всего две недели…

Мы с Лейк переглядываемся, она подмигивает мне и прижимается покрепче. Я целую ее, потому что… Потому что по-другому — просто никак!

— А зачем мне традиционная свадьба, Эдди? — обращается к подруге Лейк. — У нас в жизни все и так, мягко говоря, нетрадиционно! Родителей у нас нет, звать, кроме вас с Гевином, особо некого. Бабушка с дедушкой Уилла, может, вообще не захотят прийти… Она же меня терпеть не может!

— Ой, совсем забыл! — перебиваю ее я. — Вообще-то, ты очень даже нравишься моей бабушке. Еще как! Просто ее бесит, как я себя с тобой веду.

— Правда? Откуда ты знаешь?

— Она мне сама сказала.

— Да ты что?! Приятно слышать, — улыбается Лейк.

— Вот видишь! — торжествует Эдди. — Они придут! И Шерри с Дэвидом придут! Вот, уже девять человек!

— Девять человек! — закатывает глаза Лейк. — И ты хочешь, чтобы мы закатили настоящую свадьбу ради девяти человек?!

— Ладно, сдаюсь! — вздыхает Эдди, падая на колени к Гевину. — Ты права. Просто мне так охота когда-нибудь организовать настоящую свадьбу!

— Вот свою и организуешь! — утешает ее Лейк, поглядывая на Гевина. — Через сколько там минут ты собираешься сделать ей предложение, Гевин?

— Примерно через триста тысяч, — и бровью не поведя, отзывается он.

— Вот видишь, Эдди. К тому же я хочу, чтобы ты сделала мне прическу и макияж. А еще нам нужны свидетели. Вы с Гевином сойдете, и еще Кел с Колдером.

Эдди улыбается. Убедившись, что ее точно пригласят, она явно вздохнула с облегчением.

Сначала я и сам скептически отнесся к предложению Лейк. Но потом она мне все объяснила, и когда я понял, сколько денег мы можем сэкономить на свадьбе, то быстро согласился. А насчет даты у нас разногласий, понятное дело, не было.

— А что будете делать с домами? Где будете жить? — спрашивает Гевин.

Это мы с Лейк начали обсуждать еще две недели назад, до того как я сделал ей предложение. После выписки она провела в моем доме десять дней, и мы поняли, что больше не сможем жить отдельно. Примерно с неделю назад мы придумали отличный план и решили, что сейчас самое время сообщить о нем нашим друзьям.

— Вот об этом мы как раз и хотели с вами поговорить, ребята. Мне выплачивать ипотеку за дом еще три года. Перед смертью Джулия оплатила арендную плату за дом до сентября — тогда истекает срок договора. Так что мы имеем свободный дом с оплаченной арендой на полгода вперед. Мы знаем, что вы ищете жилье перед рождением ребенка, так что предлагаем вам поселиться у Лейк как минимум до сентября, а там вы уже сами решите, продлевать вам договор или нет.

Они молчат и смотрят на нас с открытыми ртами. Гевин качает головой и собирается было возразить, но Эдди шлепает его по губам, поворачивается ко мне и радостно кричит:

— Мы согласны! Согласны, согласны, согласны!!! Ура!!! — верещит она, хлопая в ладоши, потом обнимает Лейк и меня. — Господи, ребята, вы настоящие друзья! Правда, Гевин?

Гевин смущенно улыбается — ему не хочется показывать, как он рад, но я-то знаю, что ситуация у них безвыходная. Постепенно радость Эдди перевешивает его смущение, и он обнимает Лейк, потом меня, потом Эдди, а потом еще раз меня. Когда страсти наконец успокаиваются, мы садимся на диван, и с лица Гевина вдруг моментально исчезает улыбка.

— Знаешь, кто теперь будет нашей соседкой? — мрачно спрашивает он у Эдди. — Кирстен!