Глава двадцать четвертая
А по другую сторону Атлантики Габриель погасил свет и заключил Джулию в свои объятия, начав страстно целовать ей шею.
Джулия напряглась.
– В чем дело? – удивился Габриель.
– Разве ты забыл, что я сейчас не могу? Месячные кончатся где-то через два или три дня.
– Я целую тебя вовсе не потому, что ожидаю взамен секс. – (Ответ мужа удивил Джулию.) – У меня очень хорошая память. И я помню, что у тебя сейчас месячные.
Габриель отодвинулся. Чувствовалось, слова Джулии его обидели.
– Прости. – Джулия потянулась к его руке. – Я не хотела разрушить твои надежды.
– Надежды вечны, – хриплым шепотом произнес он.
– Это я тоже слышала.
– Завтра я покажу тебе их вечность.
Джулия улыбнулась:
– Какой остроумный ответ, профессор. Я чувствую себя почти что героиней фильма с участием Кэри Гранта.
– Ты мне льстишь, – сказал Габриель, целуя ей веки. – Скажи, а ты рада своей роли старшей сестры? Это уже не кино, а жизнь.
– Да. Я хочу подружиться с этим ребенком и часто видеться с ним. Можно сказать, я всю жизнь ждала, когда у меня появится брат или сестра.
– Мы ведь все равно планировали проводить часть отдыха в Селинсгроуве. Семьи Рейчел и Скотта тоже увеличатся. Нас потянет чаще видеться. Селинсгроув – идеальное место для семейных встреч.
– Вот и еще одна причина, чтобы радоваться возвращению Ричарда в свой старый дом. Не видать ему тихой жизни.
Габриель играл завитком ее волос.
– А ты знаешь, мне начинает нравиться твоя короткая стрижка. Тебе это идет.
– Спасибо.
– Правда, мне и длинные волосы тоже нравились.
– Они отрастут. Это я тебе обещаю.
Рука Габриеля замерла.
– У меня есть сводные братья и сестры.
– Да?
Джулия старалась, чтобы ее «да» прозвучало как можно непринужденнее.
– Когда у матери бывало дурное настроение, она часто говорила, что отец нас бросил, поскольку ту семью он любит больше.
– Представляю, каково это слышать маленькому ребенку. – Теперь тон ее голоса был серьезным и даже суровым.
– Да, – вздохнул Габриель. – У матери был неустойчивый характер, но женщина она была красивая. Темноволосая, темноглазая. – (Джулия вопросительно посмотрела на мужа.) – Я унаследовал отцовские глаза. В детстве мать казалась мне высокой. Хотя вряд ли очень высокой. Если и выше тебя, то всего на несколько дюймов.
– А как ее звали?
– Сюзанна. Сюзанна Эмерсон.
– У тебя есть ее фотографии?
– Есть, но мало. Есть и фото, где я совсем маленький.
– И ты прячешь их от меня? Почему я никогда их не видела?
– Я вовсе не прячу их. Они лежат в нашем кембриджском доме, в ящике моего письменного стола. У меня даже есть ее дневник.
Джулия удивленно разинула рот. Вот те на!
– У тебя хранится материнский дневник?
– Да. И карманные часы ее отца. Я иногда ими пользуюсь.
– Ты читал ее дневник?
– Нет. Даже не раскрывал.
– Если бы Шарон оставила мне свой дневник, я бы обязательно прочла его.
– Я думал, у тебя от матери вообще ничего не осталось, кроме памяти.
– Когда она умерла, отцу прислали коробку с ее вещами.
– И?
– Я понятия не имею о содержимом коробки. Отец запихал ее куда-то. Наверное, коробка и сейчас хранится среди его вещей. Хорошо, что ты мне напомнил. Пожалуй, я попрошу отца найти ее и показать мне.
– Я поеду вместе с тобой.
– Спасибо за поддержку. А ты много знаешь о своем отце?
– Нет, очень мало. Если не считать вчерашнего сна, в жизни мы с ним встречались всего один или два раза. Когда он умер, у меня было несколько встреч с его адвокатом. Я знал, что отец живет в Нью-Йорке со своей семьей, которую моя мать называла настоящей. Сначала я отказывался от наследства, но когда решил принять свою долю, родные отца попытались нарушить условия завещания.
– Он лишил их наследства?
– Нет, конечно. Просто за год до смерти он изменил условия завещания и включил меня в число равноправных бенефициаров. То есть я получил те же права, что и его дети. Своей жене он тоже оставил кругленькую сумму.
– Значит, ты никого из них не видел?
Габриель невесело рассмеялся:
– Думаешь, они горели желанием увидеться с незаконнорожденным родственничком? Они привыкли считать себя единственными наследниками богатого человека. И вдруг их, образно говоря, заставили подвинуться.
– Прости, что затронула эту тему, – прошептала Джулия.
– Мне нет до них дела. Я не считаю их своей родней.
– А как звали твоего отца?
– Оэун Дэвис. – Габриель приподнял ей подбородок. – Я ответил на твои вопросы. Когда вернемся домой, я покажу тебе снимки. Но пообещай мне, что не станешь разыскивать родственников отца. Даже не попытаешься.
Лицо Габриеля было почти каменным. В его глазах Джулия прочла не только нежелание копаться в прошлом. Там было что-то еще, совершенно непонятное ей.
– Обещаю, – сказала она.
Габриель притянул ее к себе, уложив ее голову на свое плечо.
