Глава 9
Вчера крокодил улыбнулся так злобно,
Что мне до сих пор за него неудобно.
Лео куда-то вышел, я поднялась в номер и взглянула на пикнувший телефон. Как я оставила его утром на столике, так он там и лежал. «Непринятых звонков — 11» — было написано на дисплее. Господи, кто же так меня добивается? Не Ирка ли очнулась со своим парнишкой? Может, сбежал, прихватив все ее сбережения и кредитные карточки? Хотя я теперь понимаю, что не так уж и просто ими воспользоваться.
По своей обычной докторской привычке я пошла сначала вымыть руки после магазина. И из ванной услышала, как заиграл телефон. Точно, кому-то я очень понадобилась… Я поспешила в комнату.
— Да? — я подхватила чуть не выскользнувший телефон, держа в другой руке полотенце.
— Мама! Ну, мама, я никак не могу тебе дозвониться! Мамочка! Мама! Почему ты не берешь трубку? — Ийка отчаянно рыдала в трубку, и я с трудом разбирала, что она говорит.
— Иечка, что случилось? — Я сразу села на подвернувшийся подлокотник большого кресла.
— Мама, забери меня отсюда, мама!
— Откуда, дочка? Уходи сама, у тебя же есть ключи!
— Меня не выпускают!..
— Кто, Иечка?
— Мама, я в отделении! В полиции! Мне разрешили тебе позвонить, мобильного у меня нет… Мама, пожалуйста, я не брала у нее ничего, приезжай сюда скорей, скажи им! Скажи папе! Он мне не верит! Я же ничего у нее не брала! Мама!..
— Иечка… — Мне вдруг стало нечем дышать, сильно и неприятно задергалось сердце, стал тяжелым затылок, но я понимала, почему-то очень хорошо понимала — я должна сейчас все узнать. Я услышала и поняла главное — что Ийка в полиции, и она что-то взяла, вероятно, у Марины. — Иечка, наверно, долго тебе говорить не разрешат. Я приеду, детка. Но не сегодня. Я тебе помогу. Ты меня слышишь?
— Да, мама…
— Иечка, только ты должна мне сейчас четко и спокойно сказать — что произошло? Ты слышишь меня? Самое главное скажи.
— Я понимаю — мало денег на мобильном… — проговорила Ийка.
— Нет, Иечка, у меня достаточно денег на мобильном. Пожалуйста, соберись и скажи, что случилось.
— Мама… Она говорит, что я взяла у нее кольцо с бриллиантами, которое папа подарил ей на годовщину свадьбы…
— Она — это Марина? — уточнила я.
— Да… И она говорит, что я его украла.
— Понятно. А с чего она это взяла?
— Не знаю, сказала, что видела на записи… Там у них где-то камера стоит…
— Ясно. А ты трогала это кольцо?
— Нет! То есть… Да… Только я положила его на место!
— Сразу?
— Ну… почти… Я померила его, походила… и положила на место.
— А где ты ходила, Иечка?
— По квартире…
Я услышала мужской голос, который что-то сказал, и Ийка заторопилась:
— Мам, ну все… Мне больше не разрешают… Мама! Мне так плохо здесь! Мам, меня отправят в колонию, да? Но я ничего не воровала, мама…
— Ты положила кольцо на место? Точно?
— Да! Да, мама! И ты мне не веришь! Мне никто не верит… Мама, я так вообще жить не хочу… Мне плохо, мама…
Я вздрогнула. Я уже слышала от нее эти слова. Иногда у моей дочки бывают моменты слабости, когда Ийку начинает мучить неуверенность в самом смысле ее существования на этой Земле. И я всегда борюсь с этим, как могу. Но что я могу сделать сейчас? Какие важные слова найти, несколько слов, пока нас не прервали, чтобы она перестала сомневаться в том, что ей нужно завтра утром просыпаться, и что завтра жизнь покажется ей приятнее и желаннее, чем сейчас…
— Иечка, милая моя. Я тебе верю. Прошу тебя. Я далеко от дома. Но я прямо сейчас возьму билет и прилечу. Я тебя люблю. Я тебе помогу, обязательно. Пожалуйста, успокойся. Это все пройдет…
Я говорила и говорила, пока в трубке не раздалось:
— Вы не слышите? Ало! Ее отвели уже в камеру!
— Подождите… Скажите мне, где она, что с ней?
— Не положено, приезжайте, все узнаете, — достаточно нервно проговорил молодой мужской голос. — В КПЗ она, Центрального округа. Все, мамаша, поспешите.
Не время было для воспоминаний, но сейчас передо мной стояло лицо Ийки, пяти— или шестилетней, когда она в первый раз сказала мне страшную фразу, которую повторяла потом за свою жизнь еще два или три раза: «Я не буду жить. Я убью себя». Слышать такое от маленького ребенка чудовищно, невозможно. Я догадывалась, что ее слова были вызваны невероятной болью, которую я ей причинила, — болью душевной. Я ее за что-то ругала, сейчас уже и не вспомнить, наверно, за что именно, ругала как-то унизительно для нее, и жизнь в тот момент показалась ей невыносимой.
После этого случая я старалась делать все, чтобы у нее не наступали такие моменты. Но ведь не все в жизни зависит от меня… Когда-то она не захотела жить, потому что мальчик, который ей нравился целых три года, перешел в другую школу и больше ей ни разу не позвонил. И было им по двенадцать лет. И еще раз она произносила эти слова — когда долго врала, скрывала тройки и я, узнав о вранье, неделю с ней не разговаривала. Не ругала, но и не поддерживала ее попытки помириться со мной. Уж больно упорно она тогда скрывала свои «успехи». И, главное, что было их скрывать? Как будто я бы стала ее очень ругать…
Но сейчас… Одна, в какой-то камере, с обвинениями, в которых она никак не может оправдаться… Господи… И вдруг я поняла: а мне все равно — украла она кольцо или нет. Думать, переживать, мучиться по этому поводу я буду потом, когда все выяснится. Сейчас мне важнее, чтобы она ничего с собой не сделала. Мне нужно ее поскорее увидеть, взять за руку… и вытащить из… Даже язык не поворачивается сказать, откуда… Из камеры! Ужас… Мою нежную, доверчивую, не очень способную логически мыслить, сложно врать и давать отпор Ийку.
Перед глазами у меня стояла кружка «Я потерялся на Мальте». Оказывается, я уже давно машинально смотрела на нее, на вмятый бок и беспорядочные светло-коричневые дорожки, которыми она исчерчена… Вот уж точно… Пока я носилась с карточкой, примеряла в магазине всякую ерунду, как безумная обезьяна, мне звонила Ийка, в слезах, беспомощная, растоптанная, одинокая — ей ведь совсем не у кого попросить помощи, кроме меня! Когда же было это ее первое сообщение «Мам»? Вчера или даже позавчера? И почему у нее нет телефона? Отобрали, наверное. Господи… А я тем временем, ошалев от свалившихся на меня денег, даже забыла взять телефон! А Ийка все звонила мне и звонила… Спасибо, что нашелся доброхот в милиции, разрешивший ей позвонить…
Пока я тут развлекалась, разглядывая ангелочков на потолке, блестящие бантики, беседуя с шаловливыми старичками и тоскующими о простой жизни политиками, которым давно никто не говорит «нет», моя дочка где-то там одна билась, плакала и спала в камере…
Я села, чуть успокоилась и постаралась понять, что мне надо сейчас делать. Первое — улететь домой. Потом — все остальное. Я срочно стала искать телефон гида Феликса, того, что не успел встретить нас в аэропорту, или, как я подозреваю, встретил, но не меня, а Ирку.
— Здравствуйте, Феликс, — начала я. — Это Александра Леликова из «Ройял Сюрпрайз»… У меня проблемы…
— Привет! — бодро откликнулся гид. — Рад буду вам помочь! Но не сейчас. Перезвоните мне часика через два.
— Но… мне срочно нужна помощь! Понимаете, мне…
— Извините, — вежливо перебил меня гид. — Я перезвоню вам через пятнадцать минут, я сейчас за рулем, не могу говорить.
Надо же! Вот у нас все говорят, сидя за рулем, и ничего…
Я спустилась вниз, к Лео. Видимо, увидев мое лицо, он даже не стал ничего спрашивать про карточку и мои успехи в беготне по магазинам.
— Что-то случилось?
— Да, Лео. Как мне срочно вылететь в Россию?
— Кто-то… заболел?
— Нет, слава богу. Но… у моей дочки беда. Я должна сегодня улететь.
Лео с некоторым сомнением посмотрел на меня.
— Не уверен, что это возможно… Но мы сейчас посмотрим, — он открыл в компьютере расписание рейсов. — Вы, разумеется, можете обменять свой билет…
— Я просто куплю новый, на ближайший рейс!
— Да, конечно… Только… Так, смотрим. Вот вчера было два рейса и сегодня, утром… А следующий рейс будет… через неделю…
— Как через неделю? — ахнула я.
— Нет, простите, это расписание на апрель… А сейчас уже сезон открылся. С пятнадцатого мая самолеты полетят пять дней в неделю. А сейчас — только четыре… Так что следующий рейс будет через четыре… то есть, можно сказать, через три с половиной дня. Сегодняшний можно не считать.
— Нет… — мне показалось, что кто-то сильно сдавил мне грудную клетку, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Лео, вы хорошо посмотрели?
Он повернул ко мне монитор компьютера, на котором было открыто расписание.
— Я сейчас позвоню в аэропорт. Можно улететь через другие страны. У вас мультивиза?
— Не знаю… Нет, наверно. Вряд ли.
Я быстро сходила в номер и принесла все, что у меня было — паспорт, билет на двенадцатое мая, страховку…
Лео уже разговаривал с аэропортом.
— Увы, Александра… Пока ничего обнадеживающего. Можно лететь через другую страну, есть еще билеты на седьмое… там придется подождать четыре часа в аэропорту… Но это не самый надежный путь.
— Почему?
— Ничего не выиграете, только намучаетесь. Рейс могут отложить на пять часов, а то и больше. Второй — тоже. Сами знаете — чартерные рейсы. Сейчас наплыв туристов, особенно из Восточной Европы. А прогноз погоды на ближайшие дни в Европе очень средний. И там будете сидеть в аэропорту, и здесь…
В висках у меня стучало, и я с трудом уже понимала, что объясняет мне Лео.
— … ваш рейс вряд ли отложат надолго… хорошая авиакомпания…
Я заставила себя прислушаться к тому, что говорит Лео:
— … терпеливо ждать… осталось всего несколько дней…
Понятно. Ждать. Не улететь. Нет, не может такого быть! Надо просто ехать в аэропорт и сидеть там, с чемоданом. Или не сидеть, а идти к начальнику аэропорта… Или поехать в российское консульство, посольство… Ведь что-то здесь есть наше, какие-то чиновники, может, помогут… Как же они сами летают, чиновники и начальники? Не ждут же по три дня, если срочно нужно лететь. Как-то ведь улетел наш политик с веселыми глазами… Захотел и полетел в любой день. Но я ведь не знаю, может, он улетел в Чехию или Женеву, а вовсе не в Москву… Частный самолет! Может, мне арендовать частный самолет? Хватит ли у меня денег? Но теперь деньги мне понадобятся на другое — на хорошего адвоката… И потом, говорят, что за деньги можно забрать человека откуда угодно, не только из КПЗ, но из настоящей тюрьмы…
Мысли скакали в разные стороны и одинаково упирались в неопределенное и уступчивое по звучанию, но такое категоричное по смыслу «No!», которое как будто невидимый кто-то все повторял и повторял, громче и громче… Это «ноу» расширялось, приобретая плотность, и заполняло собой все пространство небольшого холла, в котором я стояла…
— Александра… Вам нехорошо? — услышала я голос Лео, пробравшийся через душное и давящее «Ноу!».
— Нет, то есть да… Я пойду в номер…
— Подождите…
Он протянул стакан воды, показавшейся мне горькой и пахнущей мылом. Но я ее выпила, и вода как будто застряла холодным противным комком где-то на уровне ключиц. Я пошла за Лео, который попытался предложить мне руку, но я понимала, все же понимала, как мне ни было плохо, что сейчас главное — не поддаваться вот на такие штучки собственного организма. В чрезвычайных ситуациях он зачастую начинает заботиться сам о себе — когда вся энергетика направлена вовне, на кого-то другого, когда о себе забываешь. Тогда вдруг неожиданные органы начинают о себе напоминать — дернет сердце, заколет в селезенке, потянет печень, заноют зубы, станет как будто на пять килограммов тяжелее голова… Так, видимо, заложено в программе, практически не знающей сбоев на протяжении тысячелетий, — неведомой нам программе жизни, записанной в сложнейших и тончайших молекулярных формулах. Сначала сохрани себя, а потом уже все то, что кажется тебе дороже даже собственной жизни.
Я пришла в номер, умылась ледяной водой, рассосала гомеопатические таблетки от укачивания — других лекарств у меня с собой не оказалось. Ничего, сойдет. Главное, чтобы организм почувствовал, что о нем тоже есть забота. Заказала в номер чаю и взяла в руки телефон. Нужно звонить тому, кто отправил Ийку в тюрьму… в милицию, скажем так. Кто этот человек — мне понятно. Зачем он так поступил и как смог — непонятно, но это уже другой вопрос. Я собралась с духом и набрала номер Хисейкина.
— Вадим, что происходит? Мне звонила Ийка…
— Твоя дочь украла у Марины кольцо, — произнес Хисейкин достаточно спокойным и усталым голосом.
— И… и что дальше?
— Ты соображаешь, что говоришь? Как — что дальше? Дальше она кольцо отдаст и посидит годика два в колонии. Больше ей не дадут, к сожалению.
— Вадик… — Я была уверена, что он нарочно бесит меня, радуясь, что представилась такая возможность.
— Что, Саша? Ты думаешь, я шучу? Вовсе нет. Я присмотрелся к ней и решил, что ей, с ее замашками непризнанной звезды, будет очень полезно увидеть жизнь с другой стороны. Чтобы начать ценить то, что у нее есть. Ты разве со мной не согласна?
— Вадик! — я вдруг почувствовала, что он говорит совершенно серьезно. — Ты не сделаешь этого!
— А то — что? — усмехнулся он. — Ты отрежешь мне ухо? И положишь в мой собственный карман? Помню-помню, надысь обещала… Кишка тонка, уважаемая, что-то у кого-то отрезать! Не надо было клянчить у меня все эти годы деньги на свою жалкую, завистливую дочь.
— Вадик, как же ты можешь? Ийка ведь любит тебя!
— Что-о? — засмеялся Хисейкин, и я как будто почувствовала ужасный запах, который с некоторых пор появился у него изо рта — наверно, стали гнить зубы под какой-то коронкой. — Ийка любит мои деньги.
— Неправда. Она любит тебя, иначе никогда бы к тебе не ушла. Гордится тобой, гордится, что похожа на тебя.
— Ладно! — зевнул Хисейкин. — Извини, плохо спал сегодня. Короче, девчонка у тебя не очень вышла, Леликова, прямо скажем, с гнильцой. И надо ее учить, пока не поздно. Пока она кого-нибудь не убила за кошелек с кредитными карточками.
— Послушай… — Я поняла, мне сейчас не убедить его отказаться от задуманного. — Давай я тебе заплачу.
— Давай, — засмеялся Хисейкин. — И сколько? Двести рублей в рассрочку на два года?
Я старалась не обращать внимания на его смех и тон.
— Сколько стоит ваше кольцо? Кстати, Ийка говорит, что она не брала его, только померила и положила обратно.
— Ага-ага. Давай даже не начинать. У нас записано на видеокамеру, как она брала колечко, так что не… — Хисейкин вдруг грязно выругался.
Я насторожилась. Зная его прекрасно и уже много лет, я вдруг четко поняла — что-то здесь не так. Вадим Хисейкин, в отличие, наверно, от большинства российских мужчин, ругается только в одном случае — если он в чем-то очень и очень неправ и сильно нервничает. И тут может быть два объяснения: либо он поет сейчас под чужую дуду, и тогда у меня есть шанс все же его отговорить, либо… Либо тут чтото другое. Что — я пока не знаю.
— Вадик, — повторила я. — Сколько стоит кольцо? Пусть Ийка его отдаст, а я тебе еще заплачу, за моральные издержки.
— Ты что, почку собираешься продать, матьгероиня?
— Какая разница? Семь тысяч долларов тебя устроит?
— А почему не восемь? — засмеялся Хисейкин. — Слушай, твои почки точно дешевле стоят. Тебе ведь уже сто лет в обед.
Я была абсолютно уверена, что кольцо, которое Хисейкин подарил жене, не стоило таких денег, но продолжила торг, опять же зная, как Вадик падок на деньги.
— Десять, Вадик. Десять тысяч долларов. И ты сейчас же забираешь заявление из милиции и отвозишь Ийку домой. Ко мне домой, естественно.
— Ойё-йёй! Это не я там бегом побежал в милицию, нет? Не смеши меня, тетя Саша! У тебя таких денег нет и никогда не будет. Тем более что кольцо стоит двадцать пять.
— И что же это за кольцо, Вадик? Как может кольцо стоить столько денег? В нем, что, бриллиант размером с булыжник?
— Не твое дело, Леликова, что там — булыжник или нет. Тебе сказано: хочешь платить — плати тридцать тысяч.
— Только что было двадцать пять, Вадик, — негромко сказала я, и совершенно напрасно.
— Ты ослышалась, Леликова. Было пятьдесят, стало сорок, вам по бедности. Быстренько квартирку свою скинь подешевле, чтобы осталось в Подольске двушку купить. Сядешь там и будешь сидеть. А дочка твоя…
Мне приходилось с ним говорить. Мне приходилось отвечать и торговаться, мне нельзя было сказать ему сразу, что он подонок, каких не должно быть на земле. Потому что Ийка в этот момент дрожала от ужаса, страха, беспомощности в каталажке и рядом какие-нибудь страшные бабы смеялись над ней… Хорошо, если только смеялись.
— Вадик! Я умоляю тебя. Я продам квартиру, хорошо. Хочешь, я дам тебе пятьдесят тысяч, хочешь, на коленях извинюсь перед Мариной за Ийку…
— И за то, что ты все эти годы лезла к нам, не давала спокойно жить — «Иечке нужно знать, что ты о ней помнишь», «Иечка заболела!», «Иечке нужно отдыхать на Черном море…»! — тут же вставил мой бывший муж.
Я хотела спросить — у меня давно уже вертелось на языке — а как же его родители? Ведь наверняка они не одобрят поведение своего благородного сыночка, расстроятся… И как же друзья — что скажут они о своем самом порядочном друге? Но я удержалась, не стала ничего спрашивать, лишний раз дразнить его. Видимо, Вадик сумел, как обычно, обернуться и выкрутиться так, что и в столь страшной ситуации оказался во всем прав перед лицом родителей и друзей…
Но не зря мы с Хисейкиным жили вместе и столько лет общаемся. Ему будто передались мои сомнения, и он сам сказал:
— Не вздумай звонить моим родителям — мама и так лежит с сердечным приступом.
— Из-за того, что Ийка украла кольцо?
— Неет! — недобро усмехнулся Хисейкин. — Вовсе нет! Пришлось рассказать маме, как твоя дочь мальчика, малыша моего Кирюшу учила всяким нехорошим делишкам. Девчонка у тебя развратная, мерзкая, я же тебе сказал…
— Ты врешь!
Я услышала короткие гудки. Или связь прервалась, или Вадик просто-напросто бросил трубку. Я почувствовала, что смеюсь. Это, наверно, был нервный смех. Но мне вдруг показалось просто невероятно смешным то, как быстро Хисейкин пожелал иметь отношение к неожиданно свалившимся на меня деньгам. Конечно, знать о них он не мог, но как будто интуитивно почувствовал — вот оно! Час икс! Хотя, может, все наоборот — это мой ангел-хранитель надоумил итальянцев, зная, какие еще испытания мне предстоят…
От сумбурных и нереальных мыслей мне стало совсем нехорошо. Я попыталась включить похолоднее кондиционер, из него сразу подула ледяная и очень вонючая струя. Выключив его, я опять умылась холодной водой, пахнущей хлоркой, но какой-то другой, сладкой, не нашей. Вода немножко помогла, но не надолго. Мои голова и тело как будто налились тяжелым горячим воском. Вдруг сильно заломило позвоночник, словно кто-то подошел сзади и сильно ударил меня ногой в спину.
Я села в глубокое кресло и увидела, как в окне напротив, в другом крыле нашего небольшого отеля, целуются юноша с девушкой, оба совершенно голые, худые, и, судя по движениям, очень молодые. Девушка так медленно, будто напоказ, опустилась перед ним на колени, юноша так же демонстративно, словно наслаждаясь замешательством зрителей, запрокинул назад голову. Я резко отвернулась. Да, как бы ненароком не возненавидеть весь мир, а в особенности мир целующийся и совокупляющийся… Другая реальность.
И тут мне пришла в голову мысль. Возможно, от резкого движения тяжело ворочающиеся, толкающие друг друга мысли встряхнулись, перемешались в голове и вынырнула вдруг совершенно неожиданная идея. А что, если позвонить Марине, жене Хисейкина? Ну, пусть он подонок, с ним и так ясно. Но ведь она-то женщина, и сама — мать… Попробовать поговорить с ней. Только у меня нет ее телефона. Можно постараться как-то узнать… Есть ведь телефонные базы со всеми номерами Москвы… Мне нужен домашний телефон Хисейкина или мобильный Марины. Попросить подружку Ксюшу… Где-нибудь, в какой-то базе может и выскочит сверхсекретный домашний номер Вадима или мобильный его супруги. Я позвонила Ксюше, и та, ни о чем не расспрашивая, обещала помочь.
Но я зря старалась. Не прошло и получаса, как раздался звонок. Женщина представилась сразу, не здороваясь:
— Это Марина Хисейкина, жена Вадима.
— Здравствуйте, Марина, — сказала я и почувствовала, как что-то очень неприятное будто окутало меня, опустившись с затылка на спину.
— Здравствуй, Сашенька, здравствуй, — ответила мне Марина. — Ты мне вот что скажи: какого хрена ты вдруг решила, что твоя недоношенная девчонка может впереться в мою жизнь?
— Мне казалось, что это вы с Вадиком ее пригласили…
— Тебе сказали: пожалел добрый Вадик твою убогую дочку, помочь ей хотел, труду научить, благородной профессии — детей воспитывать, а она, вместо благодарности…
— Марина! — прервала я ее. — Скажи мне, ты чего хочешь? В обмен на Ийку? Тебе что надо?
Это был рискованный шаг. Марина могла послать меня и повесить трубку, но она этого не сделала.
— Вот это другой разговор, — произнесла Марина довольно миролюбиво. — Во-первых, Вадик сказал, что ты собираешься продавать квартиру и отдать половину нам — за то, чтобы мы пошли против совести и забрали заявление из полиции.
Я крепко-крепко сжала резную металлическую вазочку, которую машинально крутила в руке, так крепко, что она стала горячей и сплющилась в моей ладони.
— А во-вторых?
— Ты меня не перебивай, — так же дружелюбно сказала Марина. — Еще во-первых не закончилось. Мы тут подумали — а зачем тебе половина денег? Ведь ты все равно не будешь жить в Подмосковье. У тебя родители престарелые, а у них квартира хорошая, как Вадюша говорит… Так что же голову ломать? Ты должна о родителях заботиться, а если уедешь в Подмосковье, то помогать им не сможешь. Старые люди, им нужен уход… Давай так: ты нам отдаешь свою квартиру, пишешь дарственную, или деньги за нее, как хочешь. Как тебе проще. И миром разойдемся. Я прощу твоей девчонке все те гадости, которые она успела мне сделать. Ты будешь жить с родителями, помогать им… А хочешь, их квартиру нам отдай, еще лучше. У них-то квартира в центре, там дышать нечем, зачем им там жить? Возьми стариков к себе. Это будет хороший поступок. Благородный. Так как?
— Я подумаю.
— В смысле?
— Подумаю, какую квартиру быстрее получится продать. Что еще? — спросила я.
— Еще пусть отдаст кольцо, — как-то уж слишком небрежно ответила Марина. — И ты напишешь расписку, что больше никаких претензий к Вадику не имеешь и иметь не будешь. Ни финансовых, ни моральных — никаких. Да, ну и просто на всякий случай, чтобы уж по нормальному разойтись — напиши, что в случае… То есть ты отказываешься от доли наследства за Ию. Вы же пойдете судиться, если что… Без стыда без совести ведь люди…
Я поставила измученную вазочку на место, отошла от окна и села в кресло.
— Алло? — несколько встревожилась Марина. — Ты слышишь меня?
— Слышу. А если Вадик проживет еще сорок лет? — спросила я.
— Значит, эти сорок лет он будет жить спокойно. Ты все поняла?
— Да, вы получите деньги. И только в том случае, если к моему приезду Ийка будет на свободе.
— А ты сколько будешь добираться? Часа полтора? Вы же где-то на окраине живете?
— Мы живем в Строгино, Марина, но я сейчас не в Москве.
— Да что ты говоришь! Мамочка отдала дочку добрым людям, а сама гуляет! А где ты? На даче? Ну, так топай к электричке и — домой. Разговаривай с родителями, объясни им все, что да как, пока Вадик им не позвонил. Бери все документы на квартиру и — в ближайшее агентство. И, знаешь, не жадничай. Мой тебе добрый совет, просто почеловечески: выставь квартиру дешевле — агентство сразу у тебя выкупит, к вечеру будешь с деньгами. Они сами все организуют, нарисуют все бумаги за пять минут. И вот еще что: не вздумай торговаться со мной. Я сказала — заплатишь деньги, мы выпустим твою дочь. Могу пойти тебе навстречу. Отпиши квартиру по дарственной, вообще самое быстрое. Кто хозяин квартиры? Отец с матерью? Вот пусть напишут. Дело займет полчаса у нотариуса. Ясно? Мы в любом случае ничего не теряем, теряешь ты. На нашей стороне правда. Тебе все ясно?
— Я не поняла, сколько денег вы хотите с Вадимом получить. Вы же компенсацию хотите. Марина, если не в квартирах, а в деньгах считать, то сколько?
Марина замялась.
— Что? Денег? Мы вообще просто хотим тебе помочь. По-человечески. Ты же запуталась, Саша. По жизни запуталась. Воспитала плохую дочь.
— Поточнее можно? Сколько стоит ваша с Вадиком человечность?
— Креста на тебе нет! — ответила мне Марина. — Я ведь тебе все объяснила. Нам деньги не нужны. Перевози к себе родителей, оставляй нам их квартиру.
— Марина, а вот, скажем, девяносто тысяч евро тебе бы подошло?
— Сто, — быстро ответила мне Марина.
— Нет, именно девяносто. Без торга, без всякой волокиты, без дарственной на квартиру, которую можно опротестовать…
— Наличными?
— Да, наличными. Или на счет могу вам перевести. Номер счета скажешь, я переведу.
— Ммм… Да, подойдет. А откуда у тебя такие деньги?
— Это неважно, Марина, — постаралась как можно тверже сказать я. Я же бываю твердой. Когда заставляю мамочек делать прививки детям, когда настаиваю на том, что ребенка нужно лечить, даже если нет сил и средств…
— Когда деньги переведешь? Сегодня?
— Когда Ийку выпустят.
— Мы обсудим с Вадиком, — ответила мне Марина. — Это, конечно, не те деньги, о которых мы думали…
— Ясно, — ответила я и первой положила трубку.
На самом деле ясно мне было только одно — Марина с Вадиком заволновались, почувствовали реальную добычу. Вероятно, Хисейкину срочно понадобились деньги. Какой-нибудь пациент с него потребовал. Или не поделил бизнес с таким же прохиндеем. Или… Да что гадать! Может быть, все гораздо проще — он решил таким образом убить всех зайцев. И от Ийки избавиться, от ее глаз, под взглядом которых он всегда тускнел и грустнел, и денег заработать, и мне отомстить… Начал торг он, правда, с семи тысяч долларов за кольцо с бриллиантом, а закончилось дело квартирой моих родителей на Чистых прудах… Но как-то просто пошел хорошо торг. Я, как обычно, мямлила и не смогла сразу дать отпор. А какой тут дашь отпор, когда речь о жизни и свободе твоего единственного неразумного ребенка? Слабого и беспомощного, зависимого, обманутого… Вот Вадик и воспользовался…
И все же у меня никак не сходились концы с концами. Но логику человеческих поступков не всегда возможно вычислить с помощью простой арифметической логики — три пишем, два в уме. Неужели это его многолетняя ненависть обрела такую чудовищную форму и плоть? И ему действительно просто необходимо мне отомстить — за всю нашу историю, от первого до последнего дня, когда я постоянно вынуждала его поступать так, как он не хотел! И если он поступал посвоему, ему приходилось прикрываться, рисоваться перед друзьями и родственниками, бояться, что его в чем-то уличат…
