Глава 35
Борзов молчал долго. Потом произнес:
— У тебя есть пять минут. Слушаю.
— Ваш охранник Сева подготовленный человек?
— А он здесь при чем?
— Для примера.
— Ну если для примера... Да. Дилетантов я не держу.
— Он тяжелее меня, сильнее физически и постоянно занят той работой, что ему поручена. Тем не менее, он бросился на меня, полусонного, и оказался на полу. Почему?
— И — почему?
— Я использовал его собственную силу, его стремительность, его натиск — против него самого. Потому что знаю, как это делается. Второй охранник, кажется Владимир, тоже человек подготовленный?
— Разумеется. Ему ты двинул в челюсть.
— Нет. В подбородок. И он не успел отреагировать, потому что вошел из освещенной комнаты в темную. Он меня не видел. А я был быстр и точен.
— Браво, Олег Федорович. Ты, случаем, не еврей?
— Нет.
— Странно. Твое желание разложить по полочкам все мелочи и нюансы... Чисто еврейская черта.
— У евреев есть чему поучиться. Особенно в финансовых вопросах. А в них, как известно, мелочей не бывает.
— Не знаю, как в финансовых вопросах... Но с евреями я дело имел часто. И вот когда кто-то из них начнет эдак умно и издалека рассуждать, то первая мысль моя такая: «Ба, какой он умный!» Потом приходит другая мысль: «Какой я дурак!»
А потом и третья: «Он хочет меня кинуть». И уж поверь, Олег Федорович, не ошибся я ни разу! Ни разу! — Борзов налил себе коньяку, со вкусом выпил. — Так что давай — к существу дела.
— Существо дела я уже изложил. Фондовый рынок рухнул под собственной тяжестью, я лишь помог ему в этом. Но силы он не потерял. И я хочу помочь ему подняться.
— Как?
— Вот на этой бумажке все расписано. — Олег упорно пододвинул Борзову листок с четкими пунктами плана.
Тот лишь бегло взглянул:
— Это я уже видел. Изящно, но... Гладко было на бумаге. Хорошо, ты встретишься со всеми этими людьми, создашь, так сказать, предпосылки рывка...
Хочешь, я тебя огорчу, Гринев? Фондовый рынок предприятий реального сектора экономики — это не только и не столько экономика, сколько политика. «Социалка».
И слишком много могущественных людей заинтересовано как раз в том, чтобы такие вот предприятия лежали и не чирикали.
— И могущественных кланов.
— Ты согласен?
— Отчасти.
— Тебя сыграли втемную, Гринев. Кто-то просчитал твои амбиции и запустил в фондовый рынок: не медведем — зайчиком. Ну? Что ты молчишь?
— Ищу повод для оптимизма.
— Да?
— В любой игре участвуют, как минимум, две стороны.
— И ты знаешь эту вторую?
— Предполагаю.
Гринев взял чистый лист бумаги и в несколько росчерков нарисовал график-схему.
— Посмотрите. Это фондовый рынок сейчас. Вот здесь и здесь мы ударим теми финансами, что имеются в наличии. После упомянутой в плане-конспекте «артподготовки» волей-неволей подтянутся все значимые брокерские конторы. И начнут осторожно покупать.
— Капля в море.
— И наконец, олигархи, чьи предприятия связаны с упомянутыми заводами производственным циклом, не упустят возможность поправить их положение, и тем — свое.
— Складно пишешь. И сладко поешь. Вот эти господа, — Борзов назвал фамилии олигархов, — пойдут на финансовые потери, лишь бы выполнить данные им политические установки. Ты понял, о чем я? Так что все твои планы окажутся пшиком.
— Никита Николаевич, рынок, как минимум, выровняется. Посмотрите на это.
Гринев вынул из папки чарты кризисов прошлых лет. Показал жалом ручки восходящие тренды.
— Вам это ничего не напоминает?
— Нет. Но на размышления наводит.
— Меня тоже. И размышления эти привели к созданию математически просчитанной модели. Она — перед вами.
— Еще из школьного курса я помню такой термин: погрешность в вычислении.
— Она возможна. Но не фатальна. Тенденция останется неизменной. — Гринев помолчал, добавил:
— Ничто не запрещает одной или обеим сторонам, участвующим в большой игре, полагать, что они нас используют. Но и нам ничто не мешает использовать их. Я лишь придумал прием, как это сделать.
Борзов помолчал, вздохнул:
— Знаешь, Медведь, может, ты и гений. И если бы ты занимался теоретической математикой — куда ни шло. Я бы купил тебе пять кило бумаги, литр чернил и доску с мелками. Расчерчивай таблички, угадывай пустые клеточки, как Дмитрий Иванович Менделеев, и пусть уже потом будущие химики открывают элементы и вписывают туда всякие палладии, рутении и иридии. А мы имеем дело с деньгами.
Это для тебя они — финансы, для всех остальных — деньги!
— Нет.
— Нет?
— Мы имеем дело с людьми. А люди в большинстве своем мыслят штампами. Их пугает опасность и влечет нажива. Нажива... наживка... Похожие слова, нет?
— Тебе не надоело заниматься словопрениями, Олег Федорович?
— Я работаю.
— Над чем?
— Хочу, чтобы вы поверили в удачу. И в четверть миллиарда долларов прибыли.
Борзов внезапно замер, сосредоточенно уставился в ведомую ему точку на полу, поднял взгляд на Гринева:
— А сколько хочешь заработать ты, Медведь?
— Семьсот пятьдесят миллионов.
Борзов пододвинул к себе график с чартами, листок с планом действий.
Произнес тихо:
— Две стороны, говоришь?
— Две.
— А если ты ошибся?
— Я потеряю голову. Вы потеряете деньги.
Борзов встряхнулся, налил себе коньяку, выпил, чуть поперхнулся, закашлялся до слез:
— Знаешь, в чем дурость всего происходящего, Медведь? Ситуацию я не понимаю, но я ее чувствую. И не как игрок.
— Интуиция — это просто предвидение событий.
— Угу. И что самое противное, что мой инстинкт самосохранения молчит. И что еще противнее: если я соглашусь и потеряю на твоей игре сто миллионов, для меня не станет это крахом: просто придется продать что-то из моих активов, чтобы компенсировать потерю. Но я всю жизнь буду недоумевать: зачем я это сделал? А если не соглашусь... Если не соглашусь, то покоя мне не будет вовсе.
Почему так, Медведь?
— Вы опытный человек, Никита Николаевич. И подсознательно понимаете, что это — ваш шанс. Тот самый шанс, который вы ждали всю свою жизнь. И вы — готовы к нему. И если мы сейчас расстанемся, ничто — ничто! — и никогда не компенсирует вам эту жизненную неудачу.
Никита Николаевич устало улыбнулся:
— И вроде выпил я не много... Медведь, а ты, часом, не шаман?
— Нет. Я финансист.
— И какая разница в нашем случае? Выйди куда-нибудь. Покури. Ладно? А песик у тебя здесь откуда?
— Приблудился.
Гринев вышел. Охранники, что сидели в соседней комнате, встрепенулись, один заглянул было в кабинет и тут же отпрянул. Сообщил товарищам шепотом:
— Думает.
Но вряд ли то, что происходило с Борзовым, можно было, назвать «процессом мышления». Перед его взором пробегали и взрывались алые, желтые, сине-зеленые всполохи, и все они рассыпались на квадратики и кружились гармонической гаммой... Он ждал. Ждал прихода какого-то тревожного, грязного цвета, но его не было. Мерцающие квадратики соединились в синем небесном сиянии.
