Глава 36
Щенок, которого Борзов посадил на колени, затих и меланхолично жевал рукав дорогого пиджака. Борзов тряхнул головой, позвал:
— Гринев!
Олег вошел и сел за стол.
— Тебя не задевает, что я приглашаю тебя в твой собственный кабинет?
— Сейчас это не имеет никакого значения.
— А что имеет значение?
— Дело.
— Лады. Ты меня не обманываешь. И не разводишь. Ты искренен. Твои расчеты умозрительны, но что-то подсказывает мне, что основаны они на здравом смысле.
Не на твоем, Медведь, у тебя его нет. На здравом смысле очень больших людей.
Это первое. Второе. Ты рискуешь всего лишь головой. И голова твоя на рынке соответствующих услуг больше десятки никак не стоит. А если подумать, то тебе ее и бесплатно снести могут запросто. Так?
— Допустим.
— Вот. А я кладу на алтарь, так сказать, умозрительного успеха серьезные деньги. Согласен?
— Да.
— А потому перепишем-ка мы с тобой договорчик. По завершении дела твои — десять... нет, пятнадцать процентов.
— Вас не устраивает четверть миллиарда?
— Сынок, миллиард без малого меня устраивает куда больше. А в твои годы поиметь полторы сотни — тоже неплохо. К тому же, если следовать твоему плану, я несу накладные расходы, так?
— Так.
— Значит, договорились.
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Ты не желаешь менять существующий договор?
— Его придется изменить, так как изменились обстоятельства.
— Я рад, что ты это понимаешь, Медведь. И как писали классики, торг здесь неуместен.
— Я и не собираюсь торговаться. Просто хочу равного партнерства. Я хочу пятьдесят процентов.
— О, мои шансы растут. Только что ты предлагал двадцать пять. Или — это была «домашняя заготовка»?
— Вы правы.
— А «полтинник» — другая заготовка? И ты согласишься на десять?
— Нет. Это — принцип. Хочу работать на равных.
— У тебя есть принципы, кидала? Или появились бесхозные полсотни миллионов? Чтобы «работать на равных». Или — сто?
Олег улыбнулся мягко:
— Мой вклад в проект — «know how». Я знаю, как превратить сто миллионов в миллиард.
— Риски несопоставимы.
— Это с чьей стороны посмотреть, Никита Николаевич. Мне моя голова дороже ваших миллионов.
Борзов застыл на стуле. Произнес медленно:
— Значит, не договорились. — Помолчал, резюмировал:
— Ты сейчас переводишь оставшиеся деньги на мои счета и — отъезжаешь вместе с моими ребятами. Сейчас я занят, а через пару недель определю тебя на место. Где ты и будешь отбивать должок.
— Нет.
— Что — нет?
— Деньги я не верну. Согласно существующему договору, они могут находиться в полном распоряжении моей конторы еще четыре месяца. Пусть все будет по закону.
Борзов расхохотался искренне:
— Гринев! Мы не в Швейцарии живем! А помнишь пункт о форсмажоре? Борис Михайлович Чернов, судя по всему, слился с концами — он всегда был шустрик и умница! Ну а твою безвременную кончину мы сейчас организуем. Сева! — позвал Борзов.
Охранник немедленно появился в кабинете.
— Сева, обида на этого типа осталась?
— Нет.
— Что так?
— В работе всякое бывает.
— Ты — молодец. А вот он... хитромудрый сильно. Бабки затер, да такую сумму, что и молвить страшно. И договариваться по-хорошему не желает.
— Полечить его?
— А ну — снова сплохуешь?
— Нет.
Борзов чуть заметно дернул ресницами, Сева молниеносно выбросил вперед руку, и Гринев кулем оплыл в кресле.
— Ну что, Медвежонок? Сговорчивее не стал?
— Нет.
— Может, его по полной программе, а, Никита Николаевич?
— Не надо. — Борзов повернулся к Олегу:
— Тебе на размышление ровно минута. Одна. Шестьдесят секунд. Или мы договариваемся, или — нет. Деньги свои я верну: непреодолимые обстоятельства. Чуть-чуть помурыжимся, конечно, но ты же сам знаешь: финансовые институты непроницаемы только для лохов, а я — не лох. Я тот, кто их лечит.
Борзов вынул секундомер, повернулся к Севе:
— У него минута. Если не скажет «да» — выстрелишь в висок. С близкого расстояния, чтоб гарь на коже осталась. А потом ему, тепленькому, пистолетик в ладошку вложишь. — Борзов наклонился к Олегу:
— Все будет очень достоверно, Олежек: глупый мальчик растратил чужие деньги и счел за благо застрелиться.
Очень логично.
Он включил секундомер, положил на стол перед Гриневым, отошел в угол комнаты:
— Время пошло.
Сева неторопливо вынул полимерный «глок», передернул затвор.
Олег смотрел на бегущую стрелку и не ощущал ничего: ни горечи, ни даже равнодушия. Ни тем более страха. Чувства словно застыли в нем. Внезапно остро захотелось курить, но и это прошло. Пятнадцать секунд, десять, пять...
«Господи, помилуй мя грешного...» — само собою пронеслось, и — время словно замерло. Пять секунд, четыре, три, две... одна... И — стрелка замерла. Олег смотрел на нее, но она действительно пробежала роковой круг и остановилась за одно деление до двенадцати. Олег почувствовал, как струйки сбегают по спине, поднял взгляд на Борзова: тот всматривался в лицо Олега с азартным нетерпением.
Гринев усилием воли заставил себя расслабить мышцы лица, произнес чуть хрипловато:
— Первая попытка не засчитана. — Взял пачку, выбил сигарету, прикурил, затянулся, поставил секундомер на ноль, произнес, выпуская дым:
— Любопытствуете, Никита Николаевич?
— Еще бы. Это ты ставишь на кон свою никчемную жизнь. А я — пожженные тобою пять миллионов долларов. Тут и корова засуетится.
— Ваш хронометр неисправен, Борзов. Так что новое время: тридцать секунд.
Сева глянул на Борзова. Тот чуть раздвинул уголки губ в оскале и кивнул.
Олег запустил секундомер и положил его на стол. Теперь он был безмятежно спокоен. Жалеть о том, что он так и не сделал?.. На это нужен досуг.
