Глава 48
– Максим Максимович, раз уж речь зашла о таких материях… Вы никогда не замечали, что дети, о которых мы говорили, – особенные…
– Все дети особенные. Все обладают даром ясновидения и прорицания будущего. Все любят и понимают животных и животные – их. Но мир взрослых логичен и упорядочен, в нем нет места озарениям, вот «семья и школа» и делают все возможное и невозможное, чтобы растущие дети растеряли те дары, коими наградил их Господь…
«Я утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам…» Вы не знаете что? Вернее, не помните? Вот и я тоже. А наши детдомовские тем и отличаются от обычных, что росли они необычно, чужд им был «взрослый» мир, они и выживать в нем учились наособицу… Вот такие и вышли. – Максим Максимович замолчал, посмотрел на меня внимательно, чуть прищурившись. – А все-таки вы выглядите крайне усталым и измотанным, Олег. Даже чай вас не согревает. Так недалеко и до нервного срыва. Скажите, вас настолько обеспокоило трехдневное отсутствие Дэвида Дэниэлса или тут что-то другое?
– Трудно сказать.
На самом деле – трудно не сказать, понять – любому человеку, – что с ним происходит. Еще труднее объяснить другому и даже самому себе, не употребляя слов-выручалочек… А вот интересно, откуда доктор Розенкранц знает про трехдневное отсутствие Дэниэлса? Ему рассказал Александр Петрович по телефону? Может быть.
– Максим Максимович, вернемся к Дэниэлсу.
– Извольте.
– Итак, Дэвид пришел к вам на консультацию. Что конкретно он хотел?
– Он пытался узнать от меня историю монеты. Вернее, медальона. Но здесь я ничем не мог быть ему полезен. Я ведаю не больше, чем все местные.
– Но и не меньше?
– Как знать.
– А именно?
– Медальон этот намного древнее собственно бактрийских монет, какие они отливали даже не как средство платежа, а чтобы очертить свой статус – отдельного, независимого от метрополии, в данном случае от Милета, города-государства. В Бактрии особенно процветал культ Гермеса. Оно и понятно: город вел активную торговлю с Милетом и всей Великой Элладой, получая через полисы Греции и Малой Азии товары Египта, Персии, Востока, а с другой стороны, скупая у скифов и перепродавая на юг товары севера: пшеницу, оружие, янтарь, рабов и рабынь. Естественно, что на монете были изображены на аверсе бог Гермес, на реверсе – кадуцей, жезл власти.
Так вот, медальон, о котором идет речь, появился в Бактрии, по преданию, тогда, когда первые поселенцы-греки только основали эту колонию. И изображены на нем были солярные символы ариев; теперь ариев стыдливо и иносказательно именуют индоевропейцами – из-за Адольфа Шикельгрубера и его присных, так нагло и так однозначно использовавших символику одной из древнейших цивилизаций, праматери всех европейских народов, в пропаганде и мистификации нацизма. Впрочем, что за начертания были ранее на медальоне – неведомо. Возможно, просто круг, символизирующий и солнце, и…
Круг. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Код мироздания.
Также говорят, что впоследствии этот символ не свели; просто на оборотной, чистой стороне вырезали изображение кадуцея.
О медальоне здесь рассказывают следующее. В некие времена скифы осадили древнюю Бактрию; ее падение казалось неминуемым; жители трепетали перед грядущей расправой и разграблением: силы были слишком неравные. Правитель города был отважен и патриотичен; он надел медальон и отправился к скифам с малой свитой. Неизвестно, что он желал им предложить, но, увидев солярный символ на медальоне, вожди скифов преклонили колена и сняли осаду. Последующие отношения между скифами и Бактрией привели к небывалому расцвету города: многие из этого народа поселились здесь, и именно они составили первое профессиональное воинское сословие Бактрии.
Но это было еще не чудо. Чудо произошло позже. К городу с моря подошли корабли парфян. Помимо боевых триер там были и галеры, на которых было около пятнадцати тысяч великолепно обученных воинов. Они готовились к высадке и осаде города. И вот тогда Верховный жрец забрался на самую высокую гору в ясный солнечный день и, творя молитву или заклинания – кто теперь скажет? – подставил медальон солнцу… И – случилось невероятное: в течение часа поднялся ветер, небо заволокли тяжкие тучи, начался не шторм даже – ураган! Волны бесновались, ветер валил мачты триер, гребцы галер были бессильны в борьбе со стихией… Около тридцати пяти судов просто-напросто разбило в щепки о прибрежные скалы, и большинство воинов утонуло. А еще через час тучи развеялись, море успокоилось и тихий вечер засиял в южном своем великолепии…
Верховный жрец Бактрии повелел свершить над павшими из греков-наемников в рядах парфян погребальный обряд, а жрецам парфян, кои, как известно, поклонялись богу солнца Митре, разрешить свершить такой обряд над своими падшими… Но городские обыватели, опьяненные нежданно дарованной им победой и местью за недавний свой страх, бросились на берег, убили жрецов и стали добивать раненых и грабить мертвых… Доспехи, оружие – все это было в цене, и каждый желал обогатиться… Опустилась ночь, и до самого рассвета при свете взошедшей полной луны продолжались грабежи и убийства… На побережье вышли все жители города – мужчины, женщины, дети… Вооруженные ножами, они беспощадно вырезали чудом спасшихся и дочиста обирали тела… Верховный жрец попытался с малой группой воинов остановить горожан, но осатаневшая от безнаказанности убийства и обильности грабежа толпа просто смела смельчаков, забив кольями и палками… Убит был и Верховный жрец. И медальон – пропал.
Утреннее солнце осветило опоенный кровью, пирующий город. Часть людей закрылась в домах, пересчитывая добычу, часть – уже торговала друг другу награбленное, упиваясь вином и творя непристойности на площадях… Бывшие добропорядочные жены в одночасье сделались шальными вакханками, и мерзость происходящего, в котором принимали участие подростки и дети, смутила сердца оставшихся благородных. И они – покинули город.
Разбойный пир продолжался трое суток. И трое суток дневное светило солнце и ночная владычица луна безучастно смотрели на то, как люди, превратившись в зверей и скотов, упиваются алчностью, похотью и смертью. Четвертой ночи никто из них не увидел. Мир снова померк над городом; небо заволокли тучи, и пошел невиданный доселе здесь в это время года снег. Ударил мороз, с моря подул ледяной ветер… Жалкие жаровни никого не могли согреть, а тут еще начался прилив, затопивший большую часть города. Люди пытались спасаться в крепости – но как спастись от пронизывающего, леденящего холода среди камней и снега? Люди пытались спасаться в степи, но как спастись в ней, продуваемой стылым ветром?.. А ветер налетал порывами секущей поземки, разметывая костры, которыми несчастные пытались отогреться… Но разве можно согреться внешним огнем, если в душах уже воцарился холод и мрак смерти?
Из тех людей не спасся никто. По преданию, большая часть Бактрии так и осталась под водами моря; почти столетие город заселяли лишь дикие псы, что соперничали друг с другом за право питаться падалью… Береговая линия изменилась, море обмелело, и корабли уже не могли швартоваться там, где раньше. Новые колонисты отстроили Бактрию в другом месте, там, где возникла новая береговая линия; снова возникли торговые связи и все пошло своим чередом; от старой остались развалины, занесенные временем. Говорят, что и название того, первого города было вовсе не Бактрия, но как он назывался – теперь уже никто не знает. Ученые по традиции именуют его «Древней Бактрией». Вот только ученые не бывают умны, как и умные – учены.
После завоеваний Александра произошло новое смешение языков, культур, верований, культов; Бактрию наводнили восточные маги и чародеи; говорят, медальон попал в их руки и именно благодаря их медитациям Бактрия снова оказалась центром некоей странной духовной жизни окраины Древнего мира… Процветала торговля, люди города богатели и – снова, прельстившись золотом, этими странными дарами Плутона и Гермеса, какие и даются часто нам во испытание и искушение, перестали искать в собственной жизни смысл, сделавшись рабами низших страстей – чревоугодия, похоти, алчности, властолюбия… И опустевшее время заполняли они беспутными или жестокими игрищами, возлияниями да пустым умствованием… Людей не так губят невзгоды, как ставшая привычной роскошь. И – снова пришли завоеватели, и – снова превратили бывших господ в рабов, а город – в опустелое и жутковатое место…
Что еще? Здесь бродит множество толков и слухов, что, когда медальон якобы объявлялся, происходили смуты либо, напротив, расцветы города: местные жители связывают это с тем, к каким людям и с какими помыслами попадал древний талисман… Но верно ни про него, ни про то, что с ним действительно связано, не может сказать никто.
