«Госкомстат обнародовал данные, согласно которым численность населения России в прошлом году сократилась почти на полмиллиона человек, невзирая на приток соотечественников из „ближнего зарубежья“. Такое абсолютное снижение численности стало рекордным за последние пять лет. Число умерших превысило число родившихся в 1, 6 раза; что же касается здоровья наших граждан… Наиболее высокие показатели естественной убыли населения — 10-14 человек на тысячу населения отмечены в Псковской, Тульской, Тверской, Новгородской, Ивановской, Ярославской и Рязанской областях. Все эти, как теперь называют, регионы — основа могущественного в прошлом государства, называвшегося Московией, потом — Россией… Убыль населения в коренной Великороссии такова, что естественной ее может назвать только статистик».

«По одним оценкам, на Западе и в США находится от 700 миллиардов до одного триллиона долларов США т.н. „русских теневых денег“. По другим — за последние 25 лет за рубежом СССР-России оказались активы отечественного происхождения на сумму около двух триллионов долларов США. Чтобы было понятнее, триллион — это тысяча миллиардов; соответственно вся сумма читается примерно так: 2 000 000 000 000 долларов США».

«В прошедшем году в России было куплено иностранной наличной валюты более чем на 51, 5 миллиарда долларов. Россияне потратили на это около 260 триллионов рублей, что примерно соответствует всем доходам Федерального бюджета за год (включая иностранные займы)».

«Скандалы, разразившиеся в последнее время относительно состояний отошедших от дел (временно?) и активно функционирующих высших должностных лиц, раскручены, судя по профессионализму подготовки и исполнения, работниками спецслужб. И это не былые утечки: видны четкие и давние разработки профессионалов. Судя по всему, столкновение между двумя наиболее могущественными группами российских олигархов, одних — ориентированных на западную модель развития, других — отстаивающих идеи существования России в облике великой державы с жесткими контурами государственно-контролируемой экономики и социальной сферы, перешедшее на время в „латентную фазу“, не за горами».

«В России давно известно: деньги — ничто, связи — все. Связи — это власть, это сила, это возможность легально владеть деньгами и всем, что к этому прилагается. Глубинная суть новой волны криминальных разборок связана в России все с той же борьбой олигархических властных кланов: огромные теневые деньги, контролируемые криминалами, — слишком весомый груз на чаше противостояния… Но вопрос о власти всегда, везде и всюду решался и будет решаться мечом… Ибо он — самый весомый аргумент на любой из чаш. И — горе побежденным».

— Ну, приморили! — выругался в полголоса один из бойцов и выключил радио.

— …Мой товарищ акинак, акинак, конь да лук с колчаном, э-эх, пропадешь ты дурак, как дурак, коль не будешь пьяный… — тихонько, вполголоса напевал Саша Шмаков, самый молодой в группе, сидя на ящике из-под пива.

— Ты бы заткнулся, а? — лениво попросил здоровый. Он, как всегда, разместился в углу, и опять — непонятно как: казалось, если он встанет, то не только заполнит собой всю палаточку, но и крышу проломит.

— И стоило ехать ночью? — не унялся молодой. — Чтобы торчать весь день в этом цинковом гробу?

Хлесткий подзатыльник сбил Шмакова с низенького табурета на пол.

— Ты чего гонишь, блин? Ведь напоешь, курочка, так на свою башку! — зло «вставил» ему здоровый. Остальные шестеро тоже посмотрели на молодого: говорить перед работой о… потустороннем — примета наипакостнейшая. Но тот вдруг завелся:

— Ты чего, сука, из себя пахана строишь?! Да мы в Грозном таких…

— Заткнись, малый, а? — медленно выговорил старшой. — Терпение имей.

Сказано: захватить быстро и скрытно. А белым светом — не получится.

— «Малый», «молодой»… — огрызнулся Шмаков. — Как в огонь лезть — не молодой был, годный… Мы там «чехов» херачили, пока вы тут всемером отморозков в легавке ногами мусолили… Там бы посмотрели, кому какая цена… А то — съездили на экскурсию — под замирение… Одно дело — в десантуре работать по «чехам», другое — на блокпостах греться!

Батя завелся было, даже жилка на лбу вздулась, да сдержался… В Чечне их группа провела два месяца. Вернее, не только их — всего бойцов из приморского СОБРа было тридцать. С самого начала Батя «закрутил гайки» — дисциплину установил жесткую. Результат — убитых всего трое: одного снайпер снял — это, считай, несчастный случай, двое других — за жратвой да за водкой в самоволку намылились, ну и… К войне той не то что сердце не лежало — тут покрепче сказать… И Батя сразу выяснил, что кандидатов в Герои России — нет, даже если награду вручит недрогнувшей рукой сам Верховный Главнокомандующий… А потому — главной задачей считал сохранить бойцов. Потому как если деток или жен у кого нет, у того мамка с папкой имеются, и класть ребят за понюшку… Как раз тогда «войнушка» под занавес приняла «вялотекущий характер»: со стороны «чехов» — огонь из всех и любых видов, с нашей — как в достославные брежневские: стрельнул — скажи, чего стрельнул, в кого стрельнул, и гильзу предъяви… Не до такой, конечно, степени, но шибко похоже…

…С армейскими толковали… Один комбат славно сказал:

— Знаешь, на что мы здесь похожи? Это если мужика связать по рукам и ногам, поставить среди стаи подростков, да подначить их… А пока подростки те на площади гужуются и с мужиком разбираются, взять, да дома ихние подпалить…

Оторвутся они на мужике? То-то… А стоит ему кого сапогом задеть — так набегают судейские, правозащитники-плакальщики: геноцид, стрептоцид, деток забижают — ну и другие нехорошие слова… А этим часом — сидят те яйцеголовые, что кашу заварили, в тепле и холе, и денюжки считают… Вот что обидно, блин…

Одно эти умники не учли: русский мужик задним умом крепок… Если его обидят, он враз не полезет соплями размахивать, ему штуку эту с обидчиком кардинально порешить надо, чтоб хоть не самому, хоть внукам тех напастей уж не ждать… И уйдет, и в лесах схоронится, и топоришко откует, один, другой, третий, и кольчужку выправит, да не только себе…

Вот были те монголы с татарами, ослабели мы, и насели татары на Русь шибко… И — что? Где их царства-государства нынче? То-то, что нету. И не потому, что побили их мертво… Просто… Россия — это… По весне посмотри, как тепло от земли идет — березки в рощицах колышутся, потому что живые…

Пришелся ты этой земле — жить на ней и будешь, своим станешь, не пришелся — не станет тебя вовсе… Мытьем ли, катаньем, или сам пропадешь… Сейчас — что?

Волки разве те чеченские на Россию набросились? Все набросились, и кромсают, кромсают по живому…

— Не философствуй, майор. Проще все. Продают нас те, что в Москве. Предают и продают. Так нельзя победить. Там разобраться надо, потом — уже по сторонам смотреть. А щас… Будто вся Россия поделилась на столицу и все остальное… А Москва, известное дело, по чужим бедам не плачет… И в той Москве — укрылись они за Садовым кольцом, как за валом крепостным, и царствуют, да не как в своей стране — как в чужой! На разор!

На Русь — словно нетопыри какие слетелись, нечисть, и хоровод свой мышачий устроили… А мы вертим головами и понять ничего не можем! А почему? А потому, что русский человек устроен по-другому! Он — доброе везде ищет, драка идет — так сначала перетерпит, пока не доймут… А тут драка — не драка, не поймешь, что такое… Словно упыри присосались и сосут соки помалеху… И не отвадятся, пока все не высосут…

— От нетопырей серебряная дуля хороша! И — кол осиновый, — хмыкнул комбат.

— Верно. А знаешь, из чего ту пулю в старину лили?

— Ну?

— Копейку серебряную плавили, или сворачивали — и вот тебе и пуля. И сила в ней — не от металла вовсе, от образа святого Георгия Победоносца на белом коне… Вот этого-то нечисть всякая снести и не могла! Когда символом государства — орел с Победоносцем на щите — непобедимо оно…

— Наивняк ты, майор, хоть и сивый… Политика, она штука тонкая и верности не любит.

— В том-то и дело, что наоборот! Без верности да без со вести — кодла и получается, так-то. Я бандитов не год и не два ловлю, насмотрелся.

— Это ты верно. Когда совести в людях нет — это кодла. Посидели тогда еще, все больше молчали. Каждый о своем, а получалось… А получалось — о нашем…

…А Саша Шмаков, как пришел к СОБРам, был сперва среди молодежи, да еще — бешеный как черт. Генерал Васнецов отдал его в группу Бати «на перевоспитание»:

«Мы не варяги, нам не рисковые ситуации нужны, а результативная работа». Но парнишку в Чечне изломало порядком, попал он под самое жестокое, январское наступление «генерала Паши», да так и не отошел до конца, корил «дедов»…

— Слушай, Шурик, — обратился к молодому тот же здоровый, — мы тебя к себе не шибко звали…

— Да просто сволочь я всю эту разожратую ненавижу, зубами грызть готов, а не ля-ля разводить!

— Злой ты…

— А вы добрые, да?

— Мы — справедливые. Работа такая.

— На хер кому сдалась эта справедливость, понятно? Думал, попаду к «серым», у них хоть без бумажек и поживее, а если разобраться — то полная труха…

— Ты не горячись, парниша, смолкни… Вон, тебе Геннадьевич сказочку расскажет… Он у нас образованный, грамотный, сказок много знает… Да и мы послушаем, надо же как-то день перекоротать…

— Может, водки лучше выпьем?

— Не, водки нельзя… Чайку — можешь, жратвы здесь навалом, покурить — только не всем враз… Это — жизнь, а не засада… А то хочешь — дремай, хочешь — сказку слушай.

Группа захвата разместилась впритык в палаточке напротив пансионата. Всего их стояло три, летом — и клиент, и навар, зимой работала одна, и та — с грехом пополам, только по базарным дням. Сегодня был обычный. Вытащили под утро из койки капитана Назаренко, объяснили тому накоротке «диспозицию», поехали за станицу, на побережье, к пансионатам. «Рафик» приткнулся к палаточке тихонько — ну привезли коробейники товар, и кому какое дело. Теперь оставалось ждать.

Приказ был: «быстро и скрытно». А белым днем из «Лазурного берега» скрытно — никак.

— Ну что, Геннадьич, давай сказку-то… Хоть и враки, а слушать приятно…

Боец, которого назвали Геннадьичем, отличался от других щуплым сложением, но оттого не был хилее. Было ему под сорок, к СОБРам прописался лет пять назад — до того работал в каком-то техникуме преподавателем истории; потом, по причине двадцатилетнего увлечения каратэ, попал в хранители тела средней крутости персоны; ровно через десять месяцев закончил эту карьеру на больничной койке с тремя пулевыми ранениями и под статьей. Притом искренне считал, что ему крупно повезло: бывшие партнеры по спаррингам и каратэшному подполью теперь пропорционально разместились либо в органах внутренних дел и близких к ним, либо в салонах «мерседесов» или местах не столь отдаленных — это уж кому как покатило. Короче, партнеры из ВД, уразумев, что их «сэнсэй» попал по наивности в чужие разборки, из-под статьи вытащили, а раны сами затянулись. А у Бориса Геннадьевича Грешилова осталась незаживающая обида уязвленного самолюбия: кинул его «персона», как голого лоха, да еще и шкуру попортили… Ко всему, морочить голову малолеткам Грешилов вконец замучился; а потому, когда предложили повоевать с преступностью — влегкую согласился. В Чечне в нем открылся дар рассказчика: бойцы слушали его раскрыв рот, и хотя многие исторические факты он безбожно перевирал, оттого было интереснее и ему самому, и остальным.

— Про что сказку-то?

— Давай про старое.

— Про старое — так про старое. — Грешилов задумался на минуту, словно погружаясь туда, в непроглядную муть отлетевшего времени, в историю, которая, увы, никого ничему не учит.

— Великая Римская империя германской нации развалилась после изгнания Генриха Льва. Страну разорвали в клочья ненасытное властолюбие баронов, интриги завистливых соседей, череда войн, обессилили крестовые походы. Рыцари, младшие сыновья в семьях, кроме титула и храбрости, не получали ничего. По большим и малым дорогам грабили шайки обнищавших феодалов и озверевших до дикости простолюдинов; беззаконие сделалось законом, насилие и смута стали такими же естественными, как любовь. Бароны и рыцари пировали с вассалами в тяжелых цитаделях, окруженные верной охраной и каменными стенами; там, внизу, люди постепенно превращались в скотов, сходя с ума от вечного страха… К тринадцатому веку эпоха высокого рыцарства близилась к закату; наступало безвременье. Могущество и насилие повсеместно заняли место права и правосудия; бароны и рыцари возвели насилие в ранг закона; кто смел, тот и мог. Тогда-то и образовалось Вестфальское судилище.

Вестфалия заключала в себе страну между Рейном и Везером; Гессенские горы составляли ее южную границу, а Фрисландия — северную. Там и были созданы Священные фемы. Люди называли их — Вольные судьи. Главной задачей Вольные судьи поставили себе справедливость: захватить виновных в преступлении, кто бы они ни были, и наказать прежде, чем они узнают об ударе, им угрожающем… И — покарать преступление… Любое. Существование этого тайного общества, как орудия «гласа народа», как защитника его от всех и всяких притеснителей, скрытно поддерживалось людьми, и власть его была хотя и тайной, но оттого не менее значимой, ибо опорой ей служило сочувствие и уважение народа…

…Грешилов вел рассказ неторопливо. Бойцы забыли и об усталости, и о голоде, и обо всем на свете… Люди, вершившие справедливость, были понятны им и близки… Только… Только бывает ли справедливость? И нужна ли она кому? Или — этим понятием все, кому не лень, маскируют собственные алчность и властолюбие?..

— Вот это были мужики! — подытожил Саша Шмаков, когда Грешилов закончил рассказ. — Пока в Думе эти задроты перетирают, что, кому и сколько, пока в Кремле прикидывают, сколько, что и кому, должен кто-то и людей защищать. И от тех, и от этих. А то — что толку? Вяжем мы «солдат», и даже если отправились они по этапу — так у них карьера такая, без этого нельзя. А «генералы» и там, и там сидят, коньячок попивают, и ни хрена не боятся. Нужно, чтобы боялись!

— Саша, Саша… То ж он про немцев рассказывал. Знаешь поговорку? Что русскому хорошо, то немцу — смерть. И наоборот. Анекдот хочешь старенький? Про институток?

— Ну?

— Собрались, значит, после Олимпиады девки из разных там вузов и техникумов, и вопрос самый животрепещущий решают: чьи тетки в Москве центровее?

Покумекали, решили: не фига мужикам вообще за так давать, вон иностранцы правильно говорят: «Любовь придумали русские, чтобы за это дело не платить».

Подумали, пошли в райком, говорят: будем валюту для страны зарабатывать.

Секретарь спрашивает первую, из политеха: «Сколько нужно денег, чтобы переоборудовать общежитие в публичный дом?» Та отвечает: «Тыщу рублей.

Занавесочки на окна, то-се, абортарий…» Спрашивает вторую, из педа. Та:

«Десятку». — «Чего столько?» — «Табличку на здании поменять». Третью, из медучилища: «А вам — сколько?» — «Две копейки. Позвонить, обрадовать девчат, что перешли на легальное положение». Ущучил?

— Что все девки — стервы?

— Да при чем тут девки?! Сколько, по-твоему, стоит превратить любое специальное подразделение или отдел спецслужбы в то, что сейчас называют «криминальной структурой», а? Две копейки старыми деньгами, понял! Только вывеску сменить… а ты говоришь — «надо, чтобы боялись». Кого? Тебя, школьника, «чехами» по случайности недобитого?

— Так чего там, мужиков настоящих нет, что ли?

— Мужики — есть, а только кто их во что посвящает?

— Получается — вилы? Посвящать в задание всех кого ни попадя — тоже нельзя: утечка пойдет, пацаны на засаду нарвутся…

— Во-во. Кидняк.

— Тогда на хер мы вообще нужны? Вот взять хотя бы сегодня! Отдали нам приказ, сидим, кого ловим, зачем? Да еще — оружия не брать…

— Приказ — приказом, а дело — делом, — ухмыльнулся Батя. — Если выпить не наливают, мужики приходят со своим. А ну, хлопцы, у кого ствола нет, крякните по-утиному!

Хлопцы ответили дружным тихим ржанием.

— Выходит, я один тут, как фраер, без «пушки»?

— Вот так вот. «Ходит по миру мужик с мордой перекошенной — отвяжись, плохая жизнь, привяжись хорошая!» Учись, студент, пока мы живы! И приказ надо исполнять, и «голова у всех — одна, как и у меня», — напел здоровый. — Поберечь никогда не вредно. Тем более береженого — Бог бережет.

— А все одно, не лежит у меня сердце к этому сидению — словно кильки в банке, и неясно, кто сожрет! — отозвался Шмаков.

— Чему быть — того уж не воротишь. А наше дело — телячье: прокукарекать, а там хоть и не рассветай!