ГЛАВА 16
— Как ты не вовремя его устранил, — беззлобно попенял мне Баморд, когда едва живого Эйгильда унесли из кабинета, — у нас было к нему еще несколько вопросов. Ну в таком случае остался только милорд Дрежер де Борсайд, возьмемся за него?
Милорда Борсайда стражники накрепко прикрутили к стулу, хотя он вел себя довольно мирно. Но когда консорт поднял на самого важного пленника строгий взгляд, я в полной мере одобрил эту предосторожность. Нет, зачинщик не смог сделать ни одного резкого или угрожающего движения. Зато презрительно ухмыльнулся, не сводя горящих ненавистью глаз с консорта, и отправил в его сторону смачный плевок. Достать свою цель он не сумел, зато у него отлично получилось мгновенно настроить против себя всех, кто до этого момента еще считал, что с пленником удастся поладить добром. На скулах Гийома крутнулись тугие желваки, он побледнел от ярости, но каким-то чудом сдержался, предоставив мнимому мажордому задать первый вопрос.
— Скажите, милорд Борсайд, вы принесли во дворец такое опасное зелье только затем, чтоб припугнуть лорда Антора? Не могли же вы не догадываться, что пострадаете первым?
— Я собирался убить вашего драгоценного лорда и всех его приспешников, — с садистским наслаждением тянул слова Борсайд, — а для себя и тех, кто мне сможет пригодиться, припас противоядие. Мало кто знает, что первые три дня, пока золотая плесень еще только распространяется по телу, она не опасна. Опасен яд, который потом выделяют в кровь зараженного ее невидимые корни. Но об этом вам подробнее расскажут матросы с яхты «Южная звезда».
В кабинете воцарилась просто гнетущая тишина, каждый пытался справиться с нахлынувшим отчаянием по-своему. Милорд стиснул в кулаках несчастное пресс-папье с такой силой, что костяшки пальцев стали синеватого цвета, Элессит в ужасе широко распахнула и без того огромные глаза, неверяще вглядываясь в сидящее посреди комнаты чудовище. Рамм почему-то закрыл ладонью рот, а Зигель, до этого наполовину витавший в своих мечтах, уставился на лорда, еще вчера казавшегося ему таким гостеприимным и милым хозяином, с нескрываемым омерзением.
— Милорд… — справившись с собой, попытался задать следующий вопрос Баморд, но консорт остановил его резким взмахом руки.
— Где это противоядие?
Его свистящий шепот был страшнее пения черной песчаной гюрзы, крадущейся ночью по бархану к своей жертве. Глаза потемнели и сузились, а руки словно начали тянуть из земли нечто невидимое, но жуткое. Только в этот миг я догадался сопоставить недавнюю лекцию герцога о магии с тем фактом, что он сам является далеко не простым служителем Зеленого монастыря.
— Ничего не получишь… — полузадушено выдавил преступник, которого давила и ломала неведомая сила, — пока… не вернешь украденное.
— Что такое? Я? У тебя? Украл? — разом отпустив призванную им силу, недоуменно уставился на Борсайда монах, и в его взгляде появилось явное сомнение в душевном здравии противника.
Впрочем, я и сам так решил, устраивать заговоры и играть в смертельные игры ради даже самой драгоценной вещи может лишь настоящий безумец. Мы ошеломленно уставились на пленника, пытаясь рассмотреть в бледно-голубых глазах и надменном, злом лице неоспоримые признаки душевной болезни, а он холодно рассматривал нас. Потом мрачно ухмыльнулся и резко, как топор в дерево, швырнул в консорта всего одно слово:
— Алексанит.
Что? Чушь какая-то, мотнул я головой, это же имя герцогини?! И все знают, что ее светлость утянул неизвестно куда старинный артефакт! С веселым возмущением обернувшись к монаху, убедиться, что и он думает так же, я с изумлением натолкнулся на помертвевшее лицо и потерянные зеленые глаза, ставшие бездонными от невыносимой боли.
— Папа!
Элессит с отчаянным криком бросилась к отцу и, обхватив обеими руками его голову, крепко прижала к груди.
— Не верь, он все врет! Я знаю… она мне говорила! Я… хорошо запомнила, что ты самый лучший!
— Это из-за тебя она осталась с ним! — с ненавистью бросил принцессе милорд. — Из-за тебя ложилась под нелюбимого! Ты сделала из Алексанит шлюху!
— Милорд, вы забываетесь! — возмущенно вскочил со своего места Десмор, но меня уже тоже несло волной гнева.
— Сядь, Рамм, — коротко приказал я, направляясь к пленнику, и северянин послушно опустился на стул, — я сам с ним поговорю.
— А я не собираюсь… — начал было очередную тираду негодяй, но вынужден был смолкнуть.
Еще никому не удавалось разговаривать с заткнутым ртом. В самом прямом смысле — прихваченной мною со стола крахмальной салфеткой.
— Когда я говорю, что собираюсь поговорить, — склонившись к Борсайду, насмешливо сообщил я, — это значит — все остальные должны помолчать. Мне очень жаль, что пришлось потратить на вас салфетку, но, во-первых, я не терплю, когда про женщин говорят таким тоном, а во-вторых, не желаю давать вам возможности плеваться как самое вредное ездовое животное. Слово из семи букв, не угадали? Я так и думал, что вы не знаете. Что? Не слышу. Сейчас выну салфетку.
Я специально молол всякую чушь, отвлекая на себя внимание окружающих, давая время консорту и его дочери утешить друг друга.
— Знаю, верблюд! — злобно рявкнул милорд, едва салфетка была выдернута у него изо рта, и тут же возмущенно замычал, немедленно получив ее обратно.
— Хорошо, верю, что с верблюдом вы знакомы, я сразу понял, что именно у него вы научились так отвратительно себя вести, а теперь поговорим о главном. — Мой голос мгновенно потерял игривость и стал тверже стали. — Вы думаете, что запугали всех своими угрозами и теперь получите желаемое? Не надейтесь. Мы немедленно отправим во все ваши дома и дворцы стражников и соберем всех их обитателей в одном замке, самом надежном. Всех до единого, включая стареньких нянюшек, конюхов и ваших родственников. Посадим всех в подвал, вместе с вами, разумеется, и бросим в окно пузырек с золотой плесенью, предварительно объяснив несчастным, по чьей вине они будут страдать. И не думайте, что я блефую, люди Дуна — мои друзья, я не один год делил с ними кусок хлеба и глоток пресной воды, пережидал многодневные штили и боролся с яростными штормами. Они мне ближе, чем братья, и за противоядие для них мне не жаль всех ваших тетушек, дядюшек, племянников и бастардов.
Произнося эту речь, я, не отводя глаз, следил за противником, незаметно выделяя ключевые слова и ловя его малейшую реакцию. Как бы ни владел милорд собой и каким бы ловким лицедеем он ни был, в такой напряженной обстановке полностью скрыть свои чувства ему не удалось. При упоминании тетушек и бастардов его дыхание сбилось, а на висках появились крошечные капельки пота.
Вот оно как! Сам с пылающими гневом глазами громогласно обвиняет консорта в воровстве его собственной жены, делая при этом довольно многозначительные намеки на запутанные любовные отношения, и в то же время не отказывает себе в удовольствии плодить бастардов?
— Хотя, судя по вашей реакции, — с жестокой прямолинейностью открываю ему свои карты, — вполне достаточно будет одних бастардов. Да и пузырек разбивать не придется. Баморд, думаю, тебе пора отправлять стражников на поиски незаконных деток милорда Борсайда и слуг, которые смогут указать, где содержатся матросы. Да не скупитесь, платите за помощь золотом. Милорд ведь богат? А вы, Борсайд, пока попробуйте представить, как встретят ваших милых деток морские волки, когда им подробно объяснят, что к чему.
Отвернувшись от милорда, я спокойно направился к столу, стараясь не смотреть в изумленные глаза Зигеля. Ну да, я и сам знаю, что был просто отвратителен в роли не знающего ни малейшего сострадания пирата. Но не менее твердо я знал и другое: только таким угрозам может поверить негодяй, подобный Борсайду. Потому что самому ему даже в голову бы не пришло кого-то пожалеть.
И только когда Баморд действительно вызвал Ганиса и начал деловито пояснять полковнику, кого и где им нужно разыскать, особо упирая на секретность и срочность задания, до меня начала доходить противоестественность происходящего.
Почему мои циничные рассуждения о тетушках и детишках шокировали только чувствительного Зигеля?! И отчего ни Десмор, ни принцесса даже не поморщились? Хотя раньше Рамм никогда бы не смолчал, встретившись со столь явным проявлением бесчеловечности. Да и Элессит еще несколько минут назад вся пылала от возмущения. А теперь только старательно прячет взгляд, усердно ковыряя ложечкой раскрошенный бисквит.
Отчаянное мычание пленника, на которое никто старательно не обращал внимания, дополнилось истеричным стуком каблуков.
— Ну что тебе еще?! — досадливо фыркнул я, сообразив, что больше никто, кроме меня, не собирается общаться с негодяем, и вновь нехотя встал со стула.
— Ты… — едва я выдернул салфетку, надсадно закашлялся лорд, — чудовище!
— Если ты сучил ногами только для того, чтобы попытаться меня оскорбить, то зря старался, — бесстрастно уронил я в ответ, — ругань негодяев я могу считать за комплимент. А вот если ты сейчас не скажешь ничего действительно интересного, эта салфетка останется с тобой до самого дома.
— Стой… я скажу. Не нужно никуда отправлять стражников… я блефовал. Матросы Дуна спокойно спят на яхте… я сумел подкупить одного, он подсыпал в еду сонное зелье. А Дуна забрал ре Жегриз… мы специально их разделили. Поверь… это правда.
— Милорд… скажите честно… хоть раз в жизни, а вы сами на моем месте чему бы поверили? То вы машете пузырьком и грозите всех заразить, то заявляете, что матросы уже больны, а потом вдруг говорите, что они просто спят. Нет, я никак не могу вам сейчас поверить. Вот когда у меня в руках будут ваши отпрыски, тогда и поговорим, — обращаясь к негодяю с самой убийственной вежливостью, сообщил я и сделал вид, что собираюсь снова заткнуть ему рот салфеткой.
— Не нужно, умоляю, у меня больные легкие… мне не хватает воздуха, — буквально взвыл Борсайд, едва я поднял руку. — И детей… пожалейте… они же испугаются…
Что-то сложилось у меня в голове не столько от этих слов, сколько от силы прозвучавшего в них чувства. Странной смеси застарелой вины, досады и страха. Словно в темном чуланчике вдруг вспыхнул яркий светильник, и сразу стало видно, где что находится.
— Ваших деток вам жаль, — склонившись почти к самому лицу милорда, яростно прошипел я, — а маленькую дочку Алексанит вы не пожалели? Или вы не догадывались в тот момент, что дети страшно пугаются, когда на них нападают чужие дяди?
— Откуда мне было знать… — дернулся он в сторону, и вдруг до него дошло, — ты… исчадие тьмы… как ты узнал? Нет… тебе никто не мог сказать… нас было всего трое…
— Так это было твоих рук дело! — Консорт в одно мгновение оказался рядом и попытался вцепиться в горло старинного врага дрожащими пальцами. — Своими руками… как бешеного пса…
— Гийом! — еле протиснувшись между ними, попытался я загородить пленника своим телом. — Да помогите же мне кто-нибудь! Он ведь действительно придушит эту гадину, и мы никогда не узнаем правду.
Но северяне уже и сами, роняя по пути стулья и посуду, спешили мне на помощь, и через несколько минут, вняв их доводам, Антор нехотя возвратился на свое место. Вернулся и я, отчетливо разглядев на побелевшем лице негодяя то особое, ошеломленно-глуповатое выражение, какое бывает только у людей, минуту назад чудом разминувшихся с собственной смертью. Им еще не верится, что все случившееся действительно произошло не с кем-то другим, а леденящий ужас запоздалой волной уже стискивает внутренности.
— Лорд Борсайд, — голос Баморда прозвучал сухо и презрительно, — несколько минут назад вы косвенно признались, что нераскрытое покушение на жизнь принцессы, произошедшее двадцать четыре года назад, — это ваших рук дело. Сообщите нам, с какой целью вы его совершили?!
— Я хотел вернуть Алексу… — еще растерянно пробормотал Борсайд, и вдруг его словно прорвало, видимо, дало себя знать недавнее потрясение, — мы любили друг друга! Мне было двадцать три, а ей только минуло девятнадцать, когда мы встретились. И я сразу понял: она предназначена мне самими богами… или духами… Тому, кто не пережил этого чувства, меня не понять… Мы несколько лет изредка встречались тайно, ее родители были категорически против, и я терялся в догадках, знатность рода и богатство делали меня одним из первых претендентов на ее руку. А когда мне в сотый раз запретили даже близко подходить ко дворцу, а она отказала очередному жениху, мы решили бежать. Однако попытка не удалась, меня обманом запер в подвале собственный отец. А через несколько дней велел страже привести в свой кабинет и сообщил, что по приказу великой герцогини должен открыть мне важную тайну. Вы уже поняли, что он мне поведал? Мой любвеобильный папочка успел наследить и в герцогской спальне! Алекса оказалась моей сестрой! Я не мог его простить и на несколько лет уехал в Гассию. Кутил, гулял… но каждый раз, получая письма из дома, больше всего боялся найти в нем сообщение о ее свадьбе. А дождался других вестей: родители Алексанит один за другим покинули наш мир, оставив ее повелительницей. Я мчался назад как сумасшедший, наивно считая, что препятствий для нашего брака больше нет. Увы. Алекса считала иначе. Ей уже исполнилось тридцать, и она думала о наследнике. А стать его отцом я никак не мог… зато именно я придумал, как нам решить эту проблему. Она возьмет консорта, а после рождения ребенка отправит его куда-нибудь в Гассию… с дипломатическими полномочиями и заключит долгожданный брак со мной. Я лично перебрал всех возможных претендентов и принес ей список из шести имен. Она, не читая, поставила крестик против первого имени… вот так лорд Антор занял мое место…
Борсайд скривился и отвернулся в сторону окна, уставясь опустошенным взглядом в сгущающиеся сумерки. Некоторое время все молчали… Не знаю, о чем думали остальные, а я пытался сопоставить уже известные мне факты с этим откровением.
— Зачем вы хотели убить принцессу… если сами способствовали ее рождению? — Точнее, чем выразился Баморд, я и сам бы не сформулировал этот щекотливый вопрос.
— Не собирался я никого убивать, — скрипнул зубами допрашиваемый, — и другим бы не позволил. Знал, что Алекса не простит… хотел лишь увезти девочку и потребовать с герцогини исполнения данного мне слова… Она все тянула с браком, говорила, что ребенку нужно немного подрасти… а мне уже надоело ждать.
— Что случилось, когда вы попытались забрать ребенка? — резко оборвал я его путаные объяснения, сообразив, что милорд специально уводит разговор в сторону.
— А вы ее спросите. — Прежняя ненависть на миг вспыхнула в глазах неудавшегося правителя, но тут же разбилась о лед моего взгляда. — Она оказалась посвященной. Со мной был один из тайных чернокнижников, специально его брал, спутать следы, вот они и схлестнулись. Он пытался набросить на принцессу повиновение, но она умудрилась открыть зеленый путь и сбежать. Мы не смогли ее найти… пришлось спешно уходить… Наследили, конечно, больше, чем хотели… А чернокнижника накрыло сразу, как мы вышли из его портала… и часа не прожил. Пытался он сам распутать ту гадость, что его догнала, говорил, собственное заклинание с чем-то смешалось, только я в этом ничего тогда не понимал… После уже читал разные книги, но так и не разобрался. Только когда у нее горб начал расти… догадался, что означала его последняя ядовитая улыбочка…
— Я не знаю… что я сделала… — яростно мешая превратившийся в кашу бисквит, очень тихо, почти шепотом всхлипнула Элессит, — в тот раз я впервые почувствовала силу духов… наверное, от страха… Напавшие все были в серых балахонах, лиц не видно… только дырки для глаз… и вдруг один бросил в меня что-то недоброе… темное… А духи бросили навстречу зеленую сеточку, это я хорошо помню, и сразу открыли путь в беседку… там меня и нашел папа.
— Ты все сделала правильно. Это сейчас он говорит, что не хотел причинить тебе вред, а что было бы на самом деле, теперь никто не узнает, — твердо заявил консорт, ободряюще прикоснувшись к плечу дочери, — к тому же его новый план — срочно выдать наших девочек замуж — как-то не согласовывается с душещипательной историей про любовь.
А вот тут я был полностью с ним согласен. Конечно, первой реакцией на столь откровенное признание было чувство сострадания и солидарности, но оно как-то незаметно улетучилось, едва я подсчитал, сколько лет лорд Борсайд настойчиво пытался стать законным супругом своей сестры. Нет, я не считал его слишком старым, в свои шестьдесят три года милорд прекрасно выглядел, ну так северяне живут в среднем по сто пятьдесят лет, что в среднем на пять — десять больше, чем представители южных народов. И если раньше я считал, что это результат более размеренной жизни, то теперь начинал догадываться об истинных причинах.
А вот то чувство, которое он по привычке лицемерно называет любовью, давно перестало таковой быть. Ибо нет в нем ни преданности, ни верности, ни самоотверженности. Зато появились ненависть, обида и желание непременно добиться своего. Да и первоначальная цель — быть рядом с любимой женщиной — постепенно трансформировалась в желание любой ценой оказаться рядом с ней на троне. Или и вовсе без нее, никто ведь не может дать гарантию, что подвал вернет правительницу после свадьбы дочери.
— Лорд Борсайд, — презрительно усмехнулся я ему в лицо, решив не скрывать своих выводов, — вы и сами в глубине души знаете, что давным-давно не любите миледи Алексанит. Не дергайтесь, сначала выслушайте. Все ваши поступки свидетельствуют против вас. Узнав от отца досадную правду, вы не бросились утешать любимую женщину и не стали бороться с отцом и ее родителями за собственное счастье, а сбежали в Гассию и предались бурным развлечениям. Далее. Вдоволь настрадавшись в объятиях гассийских красоток, вы узнаете, что путь к трону свободен, и мчитесь сюда, но встречаете повзрослевшую и поумневшую правительницу. Но, несмотря на то что она отлично осведомлена о всех ваших похождениях, я точно знаю, на что способны шпионы Шладберна, герцогиня решает дать вам последний шанс. Миледи ставит перед вами простую на вид задачку: ей нужен наследник. Не буду сейчас перечислять сотни возможных решений, от помощи ваших духов до банальной подмены. Но вы решили эту проблему по-своему и, судя по результату, окончательно отвратили от себя миледи этим решением. Не удивлюсь, если узнаю, что после свадьбы с лордом Антором леди Алексанит прекратила с вами встречаться. Уверен, она нашла для этого кучу отговорок, не желая ранить ваше самолюбие. Наверняка она все еще любила вас в тот момент, и хотя не собиралась больше впускать в свою жизнь, но и обижать резким отказом не хотела. Наивно надеялась, что вы постепенно и сами все поймете и пойдете своим путем. Однако совершенно не учла вашего стремления к трону и ваших амбиций. И несомненно, даже предположить не могла, что вы решитесь шантажировать ее ребенком. А вот тут я рискну предположить, что миледи была единственной, кто догадался связать ваше имя с этим преступлением. И наверняка попыталась вам объяснить, что все попытки вернуть прошлое бессмысленны. Однако вы уже настолько сроднились с мечтой о власти, что не пожелали ее понять.
По мере того как я излагал пленнику свои догадки, логика подсовывала все новые кусочки в возникавшую картину сложных отношений, и вскоре меня уже несло на волне проснувшейся интуиции. Я никогда не видел портрет великой герцогини, но теперь ее печальный образ словно витал перед моим мысленным взором, глядя из ниоткуда проникновенными глазами Элессит.
— Ты лжешь… — не выдержав, зарычал Борсайд, — все было не так… Да, она догадалась, но потом простила меня… тогда мы еще не знали, что на принцессе висит проклятие… Она просила подождать еще… пока принцесса забудет произошедшее, девчонка ни с кем не желала общаться, кроме нее и отца, засыпала только в его присутствии… мне пришлось согласиться. Алекса вообще была слишком упряма, но я уже привык ждать. А потом вдруг служанки заметили у принцессы горб… Я узнал об этом одним из первых… и начал тайно искать и привозить чернокнижников и знахарей. И только когда скрывать болезнь стало невозможно, миледи решилась сообщить Антору. Никто не знал… она была очень несчастна в замужестве, но пыталась скрыть ото всех… Ваш драгоценный лорд Антор таскался в то время за всеми хорошенькими служанками… а она все ему прощала, хотя я и никогда не понимал почему.
— Баморд, прикажи увести преступника в подвал, помнится, у нас была там каморка с надежным засовом? — глухо велел консорт, не поднимая взгляда от растерзанного пресс-папье. — Да прикажи хорошенько охранять… он мне еще понадобится.
Борсайд возмущенно блеснул глазами и попытался что-то выкрикнуть, но я многозначительно помахал перед его носом пожеванной салфеткой, и милорд благоразумно смолк.
Несколько минут после того, как стражники уволокли негодяя, мы сидели молча, думая каждый о своем. Лично я пытался найти ответы на оставшиеся у меня вопросы и не находил. А задать их мрачному, как грозовая туча, Гийому все никак не решался. Его состояние было мне понятно и вполне закономерно: никому не понравится, когда самые сокровенные и интимные подробности его семейной жизни вываливают на всеобщее рассмотрение.
— Давайте отложим все остальные дела на утро, — так и не дождавшись новых указаний консорта, осторожно предложил бывший мажордом, — сегодня был очень трудный день, и всем нужно отдохнуть.
Я был полностью с ним согласен, но, едва начал подниматься со стула, решительное «Нет!», произнесенное Гийомом, вернуло меня на место.
— Нет, я хочу сегодня же покончить с этим вопросом. Не все из присутствующих знают, как на самом деле складывался этот брак… а те, кто знает, не в курсе некоторых деталей… важных для понимания моих тогдашних действий. Я никогда никому этого не рассказывал… и потому попрошу меня извинить… если иногда буду прерывать рассказ, и еще… прошу, не задавайте вопросов. Мне было всего двадцать лет… и я скакал по жизни, как жеребенок по весеннему лугу, когда герцогские стражники привезли тот указ…
Глухой голос монаха звучал чересчур ровно и размеренно, а я, прикрыв, словно от усталости, глаза, живо представлял себе, как юный герцог Ференц Антор Гийом Дабтурский, прыгая через ступеньку, взбежал на второй этаж фамильного дворца, где в кабинете, заставленном потемневшей старинной мебелью, его ждал отец. Чтобы сухим голосом, старательно скрывая эмоции, торжественно сообщить, что его дорогого мальчика выбрала в супруги великая герцогиня Алексанит.
— Но ведь она же старуха?! — не удержался от недоуменного восклицания озадаченный этим сообщением отпрыск, еще не понимая окончательно, что его судьба уже предрешена и никакие, самые слезные мольбы или доводы отныне не имеют никакого значения.
— Ты отправляешься в путь немедленно, — так же сухо сообщил старый герцог Дабтурский, сделав вид, что не услышал отчаяния в бестактном заявлении сына.
И лишь когда двое стражников шагнули к юному герцогу, а третий недвусмысленно распахнул перед ним дверь, старик как-то жалко сморгнул и на миг искривил рот в горестной улыбке. Но тут же взял себя в руки и стоял величественной статуей, пока бросавший на него потрясенные взгляды Антор не исчез в глубине анфилады сумрачных залов. Лишь после этого старый герцог позволил себе обессиленно рухнуть в кресло, и его поникшие плечи затряслись от рыданий.
До самого Гийома суть происходящего начала доходить только в карете, куда его проводили люди герцогини, не обращая никакого внимания на горячие уверения жениха, что он прекрасно держится в седле. Уже через несколько часов бешеной скачки, когда юноша немного пришел в себя и рассмотрел обитое мехом нутро кареты, он сполна оценил и удобное ложе, и откидывающийся столик. А особенно крошечные окошки, сквозь которые нельзя было просунуть даже голову, и отгороженную в задней части кабинку с дыркой в полу. Эта карета, украшенная снаружи золотыми вензелями и гербом повелительницы, изнутри была тюремной камерой, и все его сомнения в сделанных выводах развеялись в тот момент, когда на короткой остановке, требующейся для смены лошадей, ему просунули в окно деревянные горшочки с едой и питьем, а к ним деревянные же миски и ложки.
Через сутки, глубокой ночью, карета вкатила в передний двор замка, и по-прежнему молчаливые охранники проводили полусонного жениха во дворец. Чтобы уже через полчаса, отведенные на купание и облачение в парадный камзол, поставить в тронном зале перед настоятелем Зеленого монастыря. Рядом решительно встала худенькая девушка с затравленным взглядом синих глаз, и по ее свадебному наряду лорд Антор понял, что это и есть герцогиня. Ее хрупкость и юный вид мгновенно примирили герцога с ролью жениха, и он чувствовал себя вполне довольным внезапным поворотом судьбы, пока не услышал заключительных слов монаха, объявившего его не соправителем, а консортом. Это было оскорбительно для юного герцога, по древним обычаям Гассии и Шладберна, консорт не имел права вмешиваться в управление герцогством и ставить свою подпись на государственных указах. По сути, Гийом становился всего лишь «ночным мужем», и это известие мгновенно вдребезги разбило едва возникшую симпатию, вмиг сделав герцога врагом коварной супруги.
А она, заметив изменившийся взгляд юного супруга, только крепче сжала искусанные губы, как он тогда в ожесточении решил — страстным любовником.
Разумеется, ни о какой взаимной любви после этого Антор и не помышлял, да и молодая жена ловко избегала встреч с супругом, особенно когда стало ясно, что его краткие визиты в супружескую спальню принесли желаемый результат.
Все изменилось после рождения Элессит. Неожиданно даже для себя Антор почувствовал в сердце необычайную нежность и теплоту, рассматривая золотистые волосики и крошечные кулачки дочери. Он точно знал, что ребенок его, Алекса не дала ни единого повода для сомнений, и, кроме того, фамильное родимое пятно, украшавшее поясницу всех отпрысков герцогов Дабтурских, обнаружилось на своем законном месте.
Гийом начал появляться в покоях жены на рассвете и уходить поздно вечером, покидая комнату только для того, чтобы переодеть испачканный камзол и пообедать. Он и не пытался понять, откуда в нем такая любовь к дочери, был ли то голос крови или смутное стремление быть ближе к единственному родному существу в этом огромном чужом мраморном дворце. Но через декаду герцог уже купал и пеленал ребенка не хуже опытной няньки, знал, как брать ребенка на руки, и умел стричь крошечные ноготки. Алекса, в первые дни напряженно следившая за каждым его движением, к этому времени успокоилась и тихо дремала, пока юный супруг мягко ходил по ковру, укачивая дочку.
В тот вечер Гийом долго не мог уснуть, накативший на побережье штиль, несмотря на распахнутые настежь окна, не давал отдыха от летней духоты даже ночью, постель казалась неудобной, а в ушах еще звенел плач дочки. Ребенок что-то особенно капризничал сегодня, возможно, тоже страдал от жары. Лорд сердито прошлепал в купальню и шагнул в мраморную бадью с прохладной водой, лучшее средство вернуть себе нормальный сон.
Он и в самом деле почти заснул после купания, когда донесшийся издалека надрывный детский плач словно ураганом сбросил милорда с постели.
Лестницу и пару залов Гийом пробежал за считаные секунды, а когда ворвался в спальню, путаясь руками в рукавах непослушной рубахи, то потрясенно застыл, в растерянности оглядывая разбросанные детские вещи и пустую кроватку. Жуткая догадка о нападении злобных и коварных похитителей лишь на миг заставила лорда застыть в растерянности, уже в следующий момент он собрался и начал действовать. С силой подергал шнур звонка, вызывая на подмогу проспавших нападение стражников, и, когда шнур, не выдержав такого обращения, обвис в руках бесполезной бечевкой, бросился в кабинет жены, вспомнив, что видел там висящие на ковре кинжалы. Стражники толпой вломились в дверь из коридора, и в то же мгновение с балкона влетела перепуганная нянька. Через минуту все объяснилось: Алекса, решив, что не перестающей плакать дочурке мешает заснуть духота, отправилась укачивать ее на широкий балкон, надеясь на случайный ветерок и ночную прохладу.
— Не могла меня позвать, — сердито пробурчал Антор, забирая хнычущего ребенка из рук герцогини, и случайно в неверном свете луны заметил, каким несчастным и обиженным стало на миг ее лицо.
Но ему хватило и этого мгновения, чтобы все понять. И, не выпуская из одной руки ребенка, другой решительно притянуть к себе жену.
С той ночи лорд возвращался в ее покои и после ужина, но далеко не сразу они сумели разрушить возведенную обидой и недомолвками стену. Дочка подрастала, и днем герцогиня усиленно занималась запущенными за последние месяцы государственными делами, а Антор, не желая, чтоб их маленькая тайна стала достоянием чужих языков, вовсю флиртовал со служанками, иногда специально прогуливаясь с очередной красоткой под окнами кабинета миледи. Но никогда этот флирт не переходил во что-то большее, и неизменно он встречал рассвет в постели жены, чтобы, оставив на сонной щечке прощальный поцелуй, тенью ускользнуть в свою спальню.
Постепенно Гийом смирился и со званием консорта, и с нежеланием жены допускать его к решению государственных дел. Он даже почти решился переступить через свою растоптанную гордость и уязвленное самолюбие и сказать ей заветные слова, как случилось то несчастье.
В ясный весенний день, когда они принимали гостей в городском доме, на Гийома внезапно обрушился дикий ужас и отчаяние дочери. Ощутив ее чувства так остро, словно в него самого вонзился кинжал, лорд ринулся прочь из-за праздничного стола, сметая все на своем пути. А выскочив на дорожку, ведущую к воротам, внезапно сообразил, что в праздничный день не так-то просто будет добраться до дворца. Отчаяние и горе рвали душу Гийома на части, и духи услышали его страстный призыв, открыв для консорта зеленый путь. И уже в следующий момент он вихрем влетел в беседку и подхватил на руки исцарапанную и зареванную Элессит.
Лорд надолго смолк, отвернулся к темному окну и о чем-то задумался, потирая тонкими пальцами дергавшуюся под глазом жилку и изредка глотая давно остывший чай из почти пустого стакана, молчали и мы. Я уже услышал почти все, что хотел, и теперь не мог придумать, как потактичнее остановить его исповедь, точно зная, что уже утром, если не прямо сейчас, он пожалеет о своем порыве.
Но, опровергая мои предположения, Гийом вновь заговорил, суховатой лаконичностью фраз постепенно разрушая хрупкое чувство сострадания и сопричастности. Жизнь перековала его, сделав из доверчивого мечтательного юноши сильного и осмотрительного мужчину, и теперь он не желал ничьей помощи или даже простого участия.
Придя в себя после того нападения, Гийом потребовал, чтобы Алекса передала в его распоряжение часть своих тайных агентов и проверенных охранников. А также доступ к деньгам и секретной информации. Герцогиня не стала перечить, по его виду правильно поняв, что на этот раз отказа консорт не примет. Он досконально изучил дела своих новых подопечных и предложил тем, кого выбрал для своих целей, просто сказочные условия. Вот с тех пор и появились во дворце Баморд, Макквин, Клата и Дили.
Отношения с женой у Гийома оставались прежними, но рассказывать ей про свои чувства он передумал. Получив ключ от кабинета Алексы, лорд часто работал там в ее отсутствие и однажды, проводив жену на заседание какого-то совета, случайно наткнулся на секретный ящичек. Любопытство страшная сила, вот и Гийом не смог отказаться от соблазна разгадать тайну замка и заглянуть в аккуратно связанную пачку бумаг. Все стало на свои места, едва он прочел первые строчки, а когда лорд нашел аккуратный список женихов, в котором напротив его имени, стоявшего под первым номером, был начертан небрежный крестик, то очень порадовался, что не успел открыть супруге душу. Не нужна была ей его любовь, нужна была лишь дочь, и едва Элессит подрастет, его место в покоях Алексы займет любимый супруг, отодвинув подальше сыгравшего свою роль консорта.
Одно оставалось тайной — личность счастливого избранника, Алекса очень осмотрительно нигде не упоминала ни титулов, ни имен.
Дрожащими от невыносимой боли пальцами лорд аккуратно сложил все на место и весь вечер метался по своей комнате в поисках выхода, как загнанный в смертельную ловушку зверь, а увидев сияющий нежностью взгляд вернувшейся жены, понял, что и под пытками не признается ей в своем открытии. И будет рядом ровно столько, сколько позволит ему судьба.
