Книга: Быть бардом непросто
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

Дверь в палату приходится вырезать заклинаниями. Таичи только укоризненно смотрит на меня, а пришедший с ней лекарь бросается проверять, все ли живы, при этом не перестает орать на девушку, требуя, чтобы меня немедленно убрали из палаты.
Больные врачу радуются как родному. А я тут же ухожу. Замис просит заходить еще и называет меня своим ушастым другом. Я ничего ему не отвечаю. Да и Таичи торопится увести меня подальше с глаз начальства.
– Так. А теперь – рассказывай.
Меня усаживают в небольшой каморке, дают кружку с чаем и складывают руки на груди.
Я понимаю, что отмолчаться не удастся.
– Он меня бросил. – Голос звучит как-то глухо и безжизненно.
– Кто? Аид?
– Да. Сказал, что я должен измениться. И что такой, как я, ему не нужен.
– Не ври. Он вчера заявился ко мне посреди ночи, поднял из кровати и полчаса психовал по поводу того, что ты не вернулся домой.
Удивленно на нее смотрю:
– Он же решил переночевать в таверне…
– Ну не знаю, что он там тебе наговорил, а только мне он сказал, что пытался хоть немного тебя приструнить. Дабы ты в один прекрасный день кого-нибудь не прирезал.
– Что? Как это «прирезал»? Я же пацифист. – У меня, наверное, очень глупый вид. Уши – в разные стороны, в глазах – никакого понимания.
– Аид, кстати, извинялся. Велел, чтобы я передала: он понял, что перегнул палку. Так что хватит сходить с ума – марш домой! Вам еще вечером серенады петь. Кстати, я восстановила твою шляпу. Перья, конечно, удалось спасти, но не все. Правда, выглядит она ничем не хуже, чем раньше. Я туда еще и своих перьев напихала. У петуха соседского выдрала парочку.
Девушка встает, достает из шкафа мою шляпу и гордо мне ее вручает.
– Ну? Как?
Изучаю шляпу, абсолютно ее при этом не замечая.
– Так ты говоришь… он пошутил?
– Ну можно и так сказать. Просто ты его вывел из себя. Мало того что дурью все время маешься, так еще из-за пустяка чуть заказчика не убил, так что Аид слегка психанул… Бывает. Он, правда, думал, что ты первым придешь мириться. Сказал, что не учел особенностей характера и чуть перестарался. И если ты сейчас же не явишься домой – он придет сюда и вытащит тебя силой. За уши. Ты мне лучше скажи, как тебе шляпа? Я всю ночь с ней возилась.
– Она прекрасна.
– Я рада. – Девушка краснеет и нахлобучивает шляпу мне на голову. – Ну? Чего сидишь? Давай иди, пока ваш заказ окончательно не уплыл у вас из-под носа.
– Ага.
Встаю и в полной прострации выхожу из каморки.
– И больше нас не пугай, понял?
Удивленно кошусь на Таичи и киваю:
– Ладно.
– Вот и молодец. Ладно. Я побежала, меня больные ждут, а я уже на полчаса опаздываю. Ты в порядке теперь?
Киваю.
– Вот и молодец. Тогда пока.
– Пока.
– И заходи. Как можно чаще. А то мне тут скучно. А вас вечно дома нет. Или я заканчиваю поздно.
– Все равно заходи. К нам… Я тебе всегда рад.
– Правда? Отлично! Считай, что я поймала тебя на слове.
И это чудо убегает, помахав мне напоследок. А я иду домой – мириться с Аидом.

 

Дверь не заперта. Аид сидит на кровати, облокотившись на спинку, и читает какую-то книгу. Захожу, вытираю ноги на пороге, бросаю куртку на вешалку и иду к камину.
Немая сцена. Я – делаю вид, что грею руки. Он – делает вид, что читает.
– Кхм.
Светлый отрывается от книги и смотрит на меня поверх корешка. Хмуро взираю на его рожу, пытаясь понять, что именно надо говорить в таких случаях. «Привет?» Нет, не то. «Скучал?» Бред какой-то…
– Заходил барон. Очень ругался. Я обещал, что сегодня ночью ты споешь.
– Угу.
И он снова углубляется в книгу.
Нервно шевельнув ушами, иду к своей кровати и тоже на нее сажусь. Трекшест! Я так не могу. И это все, что ли? И мы так просто все забудем? А как же его слова о том, что я ему не нужен?! И вообще…
– Почему ты вернулся? – Это я спросил, не выдержав.
– Ты против?
– Нет. Но ты говорил, что не вернешься.
– Я был зол, – отвечает он, переворачивая страницу.
Аид тяжело вздыхает и закрывает пухлый томик, вкладывая между страницами изящную закладку.
– Хорошо. Я извиняюсь.
Хмурюсь, недоверчиво изучаю выражение его лица.
– За что?
– Вспылил.
Кусаю нижнюю губу, размышляю.
– И это все?
– Мне встать на колени? – Он саркастически заламывает правую бровь.
– Ну… можешь попробовать.
– Обойдешься! – Аид снова открывает книгу, более не обращая внимания на такой недостойный предмет интерьера, как темный эльф в алой рубашке.
– Ну и ладно.
Ложусь на кровать и складываю руки на груди.
Светлый только усмехается, но так ничего мне и не отвечает.

 

А вечером мы снова идем «на дело». Я собираюсь, беру сонату, которую разучивал весь день от нечего делать, и, накинув синий плащ, выхожу наружу. К счастью, дождь прекращается, он явно устал поливать и без того влажную мостовую. Отлично. Еще было бы не так холодно… Аид выходит следом и закрывает дверь. Весь в черном, он довольно сильно дисгармонирует со мной. Надо будет ему купить что-нибудь яркое. А то он – ходячая депрессия, а не светлый эльф.
– Идешь?
Киваю и отправляюсь следом за ним.
Башня, в которой живет баронесса, довольно высокая. Выше, чем я предполагал, и в ней всего одно окно. Сегодня, кстати, ветрено. И даже очень. Хорошо, что и сама башня, и замок барона расположены в самой глубокой части западной пещеры. А иначе добраться до девушки я бы в принципе не смог.
Стоим, ждем. Аид достает из кармана странного вида золотистый мешочек, извлекает из него небольшую трубочку и закуривает.
– Это что еще такое? – кутаюсь в плащ, заворачиваюсь в него до самого носа. Что-то я стал мерзнуть… Зима, что ли, пришла.
– Сигара, – сообщает светлый, изучая свет в окне башни и выпуская красивые клубы зеленого дыма.
– Дай попробовать.
– Тебе нельзя. Голос посадишь.
– Ну ты же не охрип.
– Пока нет. – Выпускает еще более впечатляющий клуб дыма, отдаленно напоминающий колечко.
– Дай, – протягиваю руку.
Аид оценивает степень упрямства на моем лице и сдается.
– На. Только осторожно. Первая затяжка тебя унесет.
– Куда?
– Не так далеко, как синяя смерть, но тоже не близко. Может, обождешь немного? Придет барон, споешь, а потом уже и попробуешь?
– Поверь, мозги у меня поустойчивее твоих. Давай сигару.
Аид пожимает плечами и протягивает мне мешочек.
Достаю трубочку, нюхаю, прикуриваю от огонька, который эффектно извлекает из пальца светлый, и мощно затягиваюсь. Чтобы всякие там не думали, что нас, темных… кхм… Кх-кх… кх-кх-кх… аргх.
– Ну как?
Изучаю растянутого Аида, который стал шире раз в сто. Всю улицу занял, зараза. А сама улица… как-то извивается. И везде эти бегемотики летают. Розовые такие, размером с новорожденного поросенка.
Счастливо улыбаюсь, что-то мычу. Сигару забирают. И только я собираюсь возмутиться…
– Ну что? Вы готовы? – Голос доносится из такого далекого далека, что становится страшно, каким же острым теперь стал мой слух.
– Наконец-то, барон. Мы вас заждались.
– Были проблемы. Подбирал плащ.
– Черный?
– Да. Ну что он будет петь? И чего он так широко мне улыбается?
– Он… рад вас видеть.
Изучаю огромного бегемота, на плечах которого покачивается черный плащ с золотистой подкладкой.
– Ты кусаешься? – уточняю я, поглаживая его по носу. Бегемотик смущенно шарахается.
– Он что, под кайфом? – визжит бегемот.
– Немного. Но ему это не повредит. Не будет так сильно волноваться.
– Он волновался?
Подхожу к нервному бегемотику и с силой прижимаю его к себе, утыкаясь носом в его ухо.
– Не волнуйся. Я и тебе другом буду. Я со всеми вами дружить буду, и с тобой, и с ним, и…
Толстый эльф отдирает меня от нового друга, всовывает в руки какие-то исписанные листы, гитару и приказывает петь.
– Зачем?
– Дама ждет. – Мне указывают на окно, которое сверкает ярко-алым светом метрах… нет, километрах в ста над землей. Ой, так это у меня и зрение улучшилось… Довольно улыбаюсь.
– Вы уверены, что он вообще в состоянии что-либо спеть?
– Одну минуту. Надо просто правильно его проинструктировать. Фтор!
– Чего тебе, смешной толстый эльф? Ой, не могу… толстый… ну надо же, толстый эльф… – Давлюсь от смеха.
– Ты должен спеть то, что сочинил вчера, понимаешь? Это очень важно. Все строчки записаны здесь. Барон принес гитару. Ну же. Ты ведь хотел быть бардом.
– Да… хотел… да…
– Отлично. Тогда пой.
– Что именно он курил?
– Зеленый смог.
– Вы что, с ума сошли?! Даже я знаю, что у темных от него башню к дэймосам сносит.
– Да? А меня лишь слегка повело.
– Вы не продукт генетического извращения.
– Не забывайтесь, барон. Я все же эльф и говорить в таком тоне…
– Простите. Просто он теперь вообще ни на что не способен! Все. Уходим. Надеюсь, до завтра он отойдет.
– Погодите! Я буду петь! – сжимаю гитару, гляжу в окно и чувствую, как меня распирает невиданная доселе жажда творчества. Она буквально рвется наружу, бурлит и клокочет, мечтает прорваться и вылиться рифмованными строчками, окутанными моим хрустальным голосом.
– Может, лучше не надо? – сомневается бегемотик.
– Хуже не будет, – вздыхает толстый эльф. – Ладно. Фтор, мы с бароном будем неподалеку. Вон в том переулке, понял? И прекрати улыбаться!
Киваю с еще более счастливой улыбкой. Он ругается. Потом берет бегемотика за лапку и тащит за собой. Бегемотик при этом очень ругается.
Итак… мой черед. Ночь. Тысячи голубых звезд сияют на небосклоне. Воздух чист и невинен, как принцесса в первую брачную ночь. И сейчас я разорву его своим голосом. Да!
Заглядываю краем глаза в листки. Ничего не вижу. Отбрасываю их. И перекидываю перевязь гитары через плечо. Начнем! Моя драконица.
Я эльф, обезумевший от любви.
Я темный снаружи и внутри.
Я светлый лишь рядом с тобой.
Прошу, окно мне открой.
Я эльф безутешный, пою о том,
Как стал я жить под косым мостом.
Питаться рыбой, что прогнила,
И все, чтобы ближе ты была…

Я эльф, который сошел с ума.
О милая, выгляни из окна.
Я на колени встаю, смотри,
Ну что же ты? На меня взгляни.

Что хочешь? Крови? Убью врагов.
Разрушу семьи, сожгу их кров.
И принесу тебе их глаза,
Лишь бы смотрела ты на меня.

Но если я не желанен, что ж —
Проткнет мне сердце холодный нож…
И сдавит горло мое петля.
Не жить на свете мне без тебя.

Струны затихают. Три… Еще две… порвались. Зато сколько экспрессии, я срываю голос, бужу всех соседей и собираю небольшую толпу из стражников. Они стоят молча, лишь изредка кто-то утирает слезинку-другую. После окончания представления меня уводят… в тюрьму. Но все же! Всего на мгновение я замечаю, как занавеска в башне шевелится, из-за нее показывается прелестная белокурая головка, весело мне улыбается и бросает что-то сверкающее и изящное. Это оказывается ваза. Размером с меня. Она раскалывается на тысячи осколков, окатывает стражей водой. Кого-то ранит.
Стою, улыбаюсь и ору, что я тоже ее люблю! И что вернусь, и мы будем жить хоть и недолго, но счастливо.
Из тюрьмы меня освобождают только на следующее утро. Я успеваю прийти в себя и на волю выхожу с дикой головной болью и в крайне отвратительном расположении духа.
Аид встречает меня на ступенях, на нем черный теплый плащ с меховой подбивкой. В руках он держит еще один.
– Это мне? – уточняю, отчаянно щурясь. Даже тот тусклый свет, который достигает до дна ущелья, где какой-то идиот решил построить город, режет глаза.
– Тебе. Надевай.
Плащ швыряют мне в руки. Надеваю и натягиваю капюшон. У них в камерах температура – минус десять. А я только в рубашке, свой плащ где-то потерял. Настроение подумало и поднялось с нулевой отметки до уровня плинтуса.
– Как все прошло с женой беге… барона?
– А ты не помнишь? Она швырнула в тебя вазой.
– Хм. Я так плохо пел?
– Тебе подвывали собаки, собравшиеся со всей округи. Гитара едва ли не заглушала тебя, так ты налегал на струны. Посреди всей этой какофонии слова, к сожалению, терялись, и общий смысл поняли только те, кто стоял рядом. Это были я, барон и стража.
Смущенно чешу затылок.
– Эх. Слишком много экспрессии.
– Я бы сказал – перебор.
– А что, если повторить, но… уже без сигар?
– Ты повторишь. По крайней мере, ты ее заинтересовал, причем сильно, так что есть шанс, что сегодня ночью тебя не проигнорируют.
– Да? – довольно усмехаюсь. – Такого, как я, забыть сложно.
– Это уж точно.
– А что барон?
– Хм?
– Он заплатит?
– Да. Он счастлив. Говорит, что, наверное, жена и впрямь его любит.
– Ну! – гордо смотрю на него.
– Но у него очень плохо со слухом… в смысле… музыку он вообще не воспринимает и не любит. Так что даже если бы ты орал эту песню и при этом бил дубиной в барабан, барон и тогда не оценил бы уровня какофонии.
– Главное – заказчик доволен. Может, и на этот раз исполнить все, как вчера? И барон будет доволен, и к нам претензий никаких.
– Тогда нам заплатят лишь пять золотых. Десять – это в случае, если она окажется суккубом.
– А сейчас мы куда?
– В баню.
Удивленно на него смотрю:
– Не понял?
– Я сознаю, что тюрьма – это не Вечный лес. Но все же… Ты что, спал в канализации? От тебя испражнениями несет за версту! – морщится и прикладывает к носу ажурный платочек.
– Подумайте, какие мы нежные. Ну пахну, и чего? Тебя бы туда.
– Нет, спасибо. Тем более что мы почти пришли.
Изучаю поток женщин, идущий в двери сомнительного заведения с огромной и чересчур пестрой вывеской над дверями. На вывеске написано: «Парная».
– Уверен, что нам сюда? Может, это только для женщин?
– Я уже все узнал. Здесь есть и для женщин, и для мужчин. Идем скорее, иначе я задохнусь от вони, исходящей от тебя.
Фыркаю и иду следом. Тоже мне, неженка.

 

Ну… в бане в целом неплохо. Правда, она все же раздельная. Я имею в виду парные. И когда мы оба, в труселях, гордо входим в женскую парную… сколько визгу и писку, а тазикам, которыми в нас швыряют, вообще нет конца!.. М-дя. Так не орали даже фрейлины моей матушки, когда засекли меня подглядывающим в замочную скважину, как они купаются. Правда, потом бабоньки видят, что именно к ним пришло, и нас, забитых, вытаскивают из угла и чуть не доводят до смерти ласками. Мне лично сразу трут спинку, пятки, моют голову, рассказывают сплетни, выясняют прошлое, будущее, предпочтения в еде, изучают уши. На последнее я реагирую крайне остро. Ибо уши – мое самое чувствительное место. А потому они вечно дергаются. Я убираю от них чужие руки и едва не глохну от визгов и писков восхищенных дам. Аиду приходится не легче. Его оккупируют дамы постарше и сразу мочат в чане с кипятком. Ну… или не совсем с кипятком… Короче, судя по его воплям и поднимающемуся пару, вода далеко не ледяная.
Потом его бьют вениками, бьют до тех пор, пока он не падает и не затихает. Потом его окатывают ледяной водой и снова бьют. В итоге белоснежный цвет кожи сменяется сначала розовым, потом малиновым, глаза заплывают, опухают, и Аид только тихо поскуливает, умоляя меня никого здесь не убивать.
Да я в общем-то и не собираюсь. Девчонки, увидев мою темную кожу, не решаются огреть меня веником. А массаж и мытье головы и прочих частей тела я умудряюсь перенести стоически.
Из парной мы практически выползаем. Аид висит у меня на плече и бормочет что-то бредовое про веники и садизм. Я его не очень понимаю, но не лезу к нему с уточнениями и расспросами.
В раздевалке мужики встречают нас радостно, спрашивают, чего мы бегаем без полотенец – дамы же могут увидеть. И выдают от щедрот два чистых полотенчика. Замотав их вокруг бедер, я понимаю, что рассказывать этим добрым мужчинам о том, где именно парился, не буду. Сам-то я еще отобьюсь, а вот светлый точно умрет от первого же удара в челюсть, после бани-то.

 

– Ну как? Чувствуешь себя обновленным?
Сидим на краю небольшого фонтанчика, в арке, выбитой прямо в стене каменного города.
– Ага.
– Вот и я… Как-нибудь стоит повторить.
– Без меня. – Утыкается лбом мне в плечо.
– Как скажешь.
Усмехаюсь и вытаскиваю у него из кармана мешочек с сигарами.
Мешочек тут же отбирают.
– Убью, – говорит тихо. Проникновенно.
– Понял. – Пожимаю плечами и провожу пальцами по воде, в которой резвятся маленькие синие рыбки.
Домой мы приходим никакие. А там нас уже поджидает барон и нервно дергает за веревочку колокольчик. Кстати, а с каких это пор у нас есть звонок? Видать, светлый сообразил. Нет, что ни говори, а белобрысый – голова. Только ведь сопрут. Как есть сопрут.
– Ну наконец-то! Где вы были?
Аид выпрямляется, прекращает подволакивать ноги, как калека. Восхищенно на него смотрю. А я поверил, что он и впрямь помирает.
– Мы договорились на десять. Разве нет?
– Сейчас половина десятого! Я зашел пораньше! Какие-то проблемы?
– Что вы, нет. Заходите.
– Непременно.
Дверь открывается, мы заходим, дверь закрывается.
– Итак! Он сегодня вменяем? Или опять видит бегемотов?
Барон при этом смотрит почему-то именно в мою сторону. Я решаю, что надо ответить.
– Аид нормален. Он слегка увлекся в парной, но в целом вполне адекватен.
Белобрысый криво улыбается.
– Курить не давал, – поясняет он барону.
– Ага. Отлично, тогда вперед. Ты. Петь будешь то же самое. А то вчера она вряд ли что-то расслышала.
– Я уже понял.
– И без гитары.
– Хорошо.
– И не сильно надрывайся, – посоветовала мне эта белобрысая зараза. – Если она и впрямь суккуб, то слух у нее очень тонкий. Пой спокойно.
– Я вот тут подумал… А может, мне к ней по стене подняться и заглянуть в окно?
– Это как? Башня отвесная и гладкая. Там без веревки не поднимешься, – нервничает барон.
Молча показываю ему когти. Черные и гладкие, они мягко отражают свет камина.
– Хм… посмотрим. Но это на крайний случай. Пока споешь так.
Киваю.
До башни мы добираемся быстро. Хочется все сделать и свалить. А вообще неплохая у меня работа: три ночи по одному часу плюс два часа на сочинение стихов. Получается – по золотому за каждый час работы. Вот это я понимаю!
Ладно. Барон с Аидом уже скрылись. Стою, изучаю далекое темное окошко. Может, она спит? Чего я тогда петь буду? Или ее там вовсе нет. Все-таки муж уехал – самое время сбежать и чуток повеселиться.
Хотя… это все не мое дело.

 

Тихий голос темного эльфа прокрадывается в тишину, сплетая мелодию песни. Ночь колышется и впускает его, подстраиваясь под ритм. Кажется, даже кристаллы на потолке огромной пещеры начинают подмигивать в такт, а не просто бесцельно мерцают, украшая свод.
Голос эльфа – неземной. И светлый в который раз зачарованно замирает, вслушивается в слова, впускает в сердце мелодию и понимает, что уже никогда не сможет оставить этого странного барда, который владеет даром сирен, подчиняющих сердца и души живых существ. Не сможет оставить хотя бы потому, что хочет слышать его песни снова и снова…
Вокруг снова собираются люди, гномы, эльфы… Попрошайки стоят в переулке неподалеку и почти не дышат, удивленно изучая невысокую изящную фигурку, которая стоит у подножия башни и поет песню о любви. Слова, мелодия и магия его дара поражают воображение и заставляют испытывать удовольствие такое же чистое и редкое, как глоток самого редкого и дорогого вина, как первый поцелуй любимой, как первый выигранный бой. Сравнений много.
И ни одна живая душа не может проигнорировать такое. Наверху, под самой крышей башни, в окне зажигается свет. Неяркий и почти невидимый. Занавеска отклоняется вбок, и из-за нее выглядывает девушка. Она смотрит вниз, видит эльфа и, облокотившись на подоконник, начинает слушать мелодию, посвященную ей.
А после, когда последний звук тает в ночном воздухе, скрывается в комнате, задув свечу.

 

Темный эльф поворачивается и подмигивает таящимся в тени спутникам. После чего идет прямо к ним.
– Ну что? Я же говорил, что она не суккуб. – Уши его возбужденно шевелятся, глаза сияют, а широкая улыбка обнажает острые белоснежные клыки хищника.
– Еще раз, – хмурится барон. – Завтра.
– Зачем? – Аид буквально заставляет себя переключиться на то, что говорит барон, и перестать думать о песне.
– Если все будет нормально, заплачу семь золотых, а не пять.
– Хорошо. Еще раз так еще раз, – пожимает плечами бард. – Ладно, пошли, белобрысый. Ты чего такой растерянный?
Аид смотрит на темного, трясет головой и усмехается:
– Ничего. Поешь красиво.
Нос темного тут же задирается, а глаза мерцают озорным блеском.
– А то! Ты только сейчас это заметил?
Светлый тяжело вздыхает.

 

На следующую ночь все повторяется. Я пою, барон радуется, дева разок выглядывает со свечкой, но вазами на этот раз не бросается.
Нам выплачивают семь золотых, прочувствованно пожимают мне руку и отпускают на все четыре стороны. И я понимаю – барон вне себя от радости из-за того, что причина его быстрого старения заключается вовсе не в темной магии молодой супруги, так что в чем-то я даже принес мир и покой в его душу.
– Странно, от чего же тогда он так быстро стареет? – иду, заложив руки за голову, и пытаюсь вспомнить хоть что-то из курса темной магии, которую отец пытался вбить в мою непутевую голову.
– А ты не понял?
– Нет, – удивленно кошусь на белобрысого.
– Она ведьма. Причем сильная. Но не суккуб.
– Не понял.
– Она нас чувствовала и, пока ты пел, прощупывала мысленно пространство вокруг башни. И каждый раз замечала барона. Потому и не светилась сильно в окне.
– А почему ты барону этого не сказал?
– Я говорил, чтобы он не приходил. Но барон крайне упрям и считает себя умнее всех и каждого. Вот пускай теперь сам и разбирается со своими проблемами. Согласно контракту наша часть работы выполнена безупречно.
– Хм. А светлые и впрямь очень гордые существа.
– Ты сам не так давно готов был убить его всего за одну колкость, сказанную в твой адрес.
Н-да. И ведь не поспоришь.
Разворачиваюсь и иду в обратную сторону. Аид останавливается и оглядывается:
– Уверен?
– Да. – А что еще я мог сказать? Знаю, все знаю. Даже то, что уж кому-кому, а людям, тем более таким, помогать не стоит. Но как-то… странно себя чувствую. Наверное, все это плоды пацифизма. Редкая зараза, от которой уже не смогу отделаться никогда.
– Жду тебя дома.
Киваю. Я и один справлюсь. Тем более что если белобрысый что-то решил (в данном случае – не помогать барону), то не изменит своего мнения никогда.
Мне открывают только после того, как я начинаю бить в дверь не кулаком, а сапогом. На пороге стоит высокий надменный дворецкий, который пытается облить меня фирменным презрительным взглядом, но вовремя одумывается, заприметив цвет кожи. На его лице даже появляется некое подобие улыбки.
– Что угодно молодому господину?
О как! Даже приятно. Господин.
– Мне нужно срочно увидеть барона.
– Прошу прощения, но барон сегодня никого не принимает. Не могли бы вы зайти в другой удобный для вас день?
Улыбка на лице дворецкого становится шире, но эффект от этого не улучшается. И если бы я не видел, как подрагивают его колени, я мог бы решить, что надо мной просто издеваются.
– Нет, не мог бы.
– Кто там, Бернард?
– О, господин барон. Пришел мистер темный эльф.
– И что ему надо?
– Он сказал, что это срочно.
Все. Мне надоело. Не люблю, когда в моем присутствии обо мне же говорят в третьем лице. Я вообще-то еще здесь стою.
Дворецкий шарахается в сторону, едва видит длину выпущенных когтей. Вот и молодец. Правда, за его спиной меня уже поджидает охрана барона. Ребята явно мечтали закончить жизнь как-то иначе, а потому пока не лезут. Барон стоит в холле за их спинами с бокалом вина и оценивающе меня изучает.
– Чем обязан?
– Мне нужно срочно с вами поговорить наедине.
Из комнаты выходит невысокая девушка, одетая в длинный шелковый халат. На ее лице написано живое любопытство ко всему происходящему.
– Говорите здесь.
– Наедине.
Барон обнимает жену за талию и отпивает еще один глоток вина из бокала. На меня он смотрит оценивающе. А я – злюсь. И злюсь сильно. И если он сейчас же меня не выслушает – развернусь и уйду. Оно мне надо? Это, в конце концов, его жизнь. И его выбор.
Но барон непрост. Что-то в моем тоне или взгляде таки убеждает его согласиться, несмотря на возражения баронессы, которая умоляет более не оставлять ее одну даже на секунду, дабы она не умерла от разлуки с любимым.

 

– Хм… ведьма. – Маленькие глазки мерцают в полутьме. На меня он смотрит с большим сомнением. – А вот мне почему-то кажется, что вы просто хотите вынудить меня заплатить еще.
– Эта информация не требует оплаты. Считайте, что рассказать заставили моя честь и совесть.
Усмешка и тихий плеск вина, льющегося в бокал.
– Вот как. Честь темного барда. Значит, вы пришли, заявили, что моя жена ведьма, и теперь можете уйти со спокойной душой?
– Ну, – пожимаю плечами и сам понимаю, что выглядит это не очень красиво. – Если надо, могу попробовать доказать истинность этого утверждения.
– Да? И как же? Сожжете ее на костре? Но даже на костре далеко не каждая ведьма сознается в своих злодеяниях и примет свой истинный облик.
– Все проще. Не забывайте, что я – темный эльф. У нас есть своя магия, которая людям недоступна.
– И что она может?
Не люблю, когда на меня так смотрят. Словно я холоп, оправдывающийся перед господином. Но… надо закончить это дело. Раз и навсегда.
– Я могу снять все чары, наложенные на вас. И даже более того – обратить заклинание вспять – тогда вы станете выглядеть на свой истинный возраст, а она… как вы сейчас.
– Хм. Заманчиво. Но откуда я узнаю, что это именно снятие заклинания, а не новое заклинание, которое вы решили наложить на меня и мою добродетельную супругу?
– Все очень просто. При снятии чар тот, кто лишается настолько мощной энергетической подпитки, не может долго удерживать свой истинный облик. Она взбесится, и вы сами увидите ее сущность. Если же она и впрямь ни в чем не виновата, то будет просто медленно стареть и усыхать… Неприятно, но не смертельно.
– В этом случае я подам иск властям, и кое-кого вздернут на виселице, от которой тебя и без того отделяет всего один шаг.
Усмехаюсь и подхожу к барону. Бутылка с вином – пыльная, с остатками патины, тонкими нитями свисающей с ее краев и серебрящейся в затхлом воздухе этого кабинета. Переворачиваю ее, чувствуя, как напиток льется в горло, разбиваясь о тысячи чувствительных клеток, наполняя меня ароматом и вкусом неземного пития. Так и знал, что дрянь он употреблять не станет.
Ставлю бутылку на стол и смотрю на него. Ему не нравится, что я так близко. От него пахнет страхом. Едва-едва, но запах все же уловим, особенно для обостренного алкоголем восприятия.
– Но если я прав, вы выплатите еще десять золотых. И за освобождение, и за защиту. Так как, чтобы избежать старения, она непременно постарается вас убить.
– Значит, все-таки деньги.
– Да. И четыре дня. Молодость вернется за четыре дня.
– Хорошо. Я согласен. Когда вы проведете…
Мои когти касаются дряблой шеи, он замирает, не договорив, а запах страха буквально врезается мне в ноздри, заставляет обнажать клыки. Как сложно все-таки бороться с инстинктами.
– Сейчас. – Шепот разливается в воздухе.
Пламя камина дрожит, резко падает вниз, облизывает покрытые золой плиты. А вокруг начинает сгущаться такая тьма… которая давит, скручивает и не дает дышать.
Он хрипит, цепляется за мои пальцы. Его маленькие глазки округляются, в них плещется океан ужаса. Он хочет позвать на помощь, но не может вдохнуть.
Я же шепчу слова, которые услышал однажды от кого-то из моих очень и очень дальних родственников, и с тех пор они отпечатались в моей крови.
Вся магия. Все волшебство. Все знания… Нам, темным перворожденным, не нужно учиться всю жизнь, дабы запомнить лишь жалкие крохи того, что накоплено родом за последние несколько поколений. Все это в моей крови. Именно поэтому мы женимся только на темных. И именно поэтому мы должны оставлять потомство. Как можно больше потомства.

 

Я убираю руку. Воздух снова становится прозрачным, а обиженное пламя с гудением поднимается вверх, облизывает трубу дымохода и снова занимает утерянные позиции.
Барон сидит, хрипло дышит, держась за горло и зажимая три неглубоких пореза.
– На ваших щеках уже проступает румянец. Боль уходит с каждым вздохом. Каждые полтора часа к вам будет возвращаться год вашей жизни.
В дверь молотят кулаком. Слышатся крики прислуги. Зовут барона.
Оборачиваюсь и усмехаюсь:
– Баронесса… очнулась.
Барон выходит из комнаты первым. Я иду следом. Снаружи уже стоят трое слуг. Темноволосый молодой человек испуганно лепечет, что ее милости внезапно стало плохо и она громит верхний этаж.
Наверху и впрямь происходит нечто невероятное. Слышны грохот, шум отодвигаемой мебели, визги и звуки ударов. То и дело что-то разбивается или скатывается по ступеням.
– Она в ярости.
Барон даже не оглядывается. Он идет вверх по ступеням – медленно и спокойно.
– Господин! У нас еще один посетитель!
– Гони всех в шею.
– Но это… он уже внутри.
Оборачиваюсь и ошарашенно смотрю на Аида, стоящего у подножия лестницы и с интересом изучающего ошеломленное выражение моего лица.
Барон машет рукой и просит всех оставить его в покое. После чего продолжает подъем. Он бледен, руки сжаты в кулаки, его слегка трясет.
Светлый подходит ко мне. Я усмехаюсь и щурю глаза.
– Неужели стало настолько скучно?
– Без тебя всегда скучно, – кивает этот гад и треплет меня по голове, как ребенка. После чего проходит мимо и продолжает подниматься по правую руку от барона.
Задумчиво смотрю ему вслед. Я думал… он не придет.

 

Баронесса не просто в ярости. Она себя вообще не контролирует. И в данный момент летает между комнатами, изредка взмывает к потолку, цепляется за мебель, швыряется ею и визжит, как сирена, которой прищемили хвост. Милое пухлое личико обезобразила ненависть, глаза налились кровью, из скрюченных пальцев вылезли длинные кривые когти, а уши заострились и обвисли, словно весь хрящ из ушных раковин исчез, оставив две бесполезные тряпочки.
– Марго! – Барон останавливается посреди холла и протягивает к ней руки. – Марго! Иди сюда! Спускайся! Марго, я все исправлю, не плачь, солнышко.
Женщина его не слышит. Мимо барона пролетает двухметровая ваза и, врезавшись в ступени лестницы, осыпается вниз градом осколков.
– А он и впрямь ее любил. – Аид стоит рядом, сунув руки в карманы, и следит за женщиной. – Советую тебе быстрее заканчивать. Иначе минут через пять она придет в себя и сможет внятно говорить. После этого барон тебя слушать не станет, это точно.
– Потому что любит?
– Именно. На нем очень сильные приворотные чары. Их ты снять не смог.
– И уже не смогу. С меня пока хватит и одного заклятия.
– Тогда береги барона, а с ней разделаюсь я.
– Почему ты?
– Ты же наверняка пообещал защиту. А значит, не можешь оставить его одного.
Мне подмигивают. Вынимают из-за пояса два длинных кинжала и тонкую серебряную цепочку с браслетами на концах.
– Она не даст это на себя надеть.
– Посмотрим.
В барона швыряют креслом. Приходится отвлечься, чтобы откинуть его с траектории полета мебели, иначе заказчика мы лишимся точно.
Аид в это время куда-то исчезает. То ли он прошел в другую комнату, то ли спустился на первый этаж.
Три минуты в нас швыряют всем подряд. Она разобралась в том, кто главный виновник ее стресса, и не скупится на предметы мебели. У меня даже руки болят от того количества метательных снарядов, которые приходится отражать. Барон при этом помогать мне и не думает. Он все зовет ее по имени и умоляет успокоиться. И это притом, что ее лицо назвать человеческим или милым уже очень и очень сложно. Сморщенное, покрытое взбухшими линиями вен, с алыми от лопнувших сосудов глазами и слюной, брызжущей изо рта… Короче, зрелище не для слабонервных.
Но ничего. Как только сил у нее поубавится – заклятие приворота растает само собой. Без подпитки она лишится чар. Заклятие красоты, к примеру, уже осыпалось с ее плеч черной золой.

 

– Марго! Марго, не надо! Иди ко мне! Прости, Марго! Я… я не знал.
Ведьма замирает где-то под потолком, вцепившись в него когтями на руках и на ногах и немыслимо вывернув шею для того, чтобы видеть барона. Зрелище – ужасает.
– Марго… солнышко, ну что же ты испугалась?
Тихий, надсадный свист, видимо, является попыткой ответить.
– Я тоже испугался. Иди ко мне, милая. Иди.
Удар. Она падает на пол, но тут же поднимается на четвереньки и очень быстро ползет к нам. Я бы даже сказал, чересчур быстро. Движения рук и ног, у которых к тому же появляется по одному лишнему суставу, почти невозможно заметить.
За миг до того, как ведьма бросается на барона, я встаю между ними.
Она замирает, дрожит и с ненавистью смотрит на меня. Ее глаза закатываются, и между век видны только белки. Изо рта стекает вязкая вонючая слюна. Окровавленные пальцы с когтями на концах непрерывно скребут по полу.
– Если не хочешь сдохнуть – уходи.
За спиной слышатся звук удара и вскрик барона. Оборачиваюсь и удивленно смотрю на Аида, который стоит над бароном и выкручивает его руку, заведенную далеко за спину, – в руке человека небольшой кинжал.
– Какого лешего подставляешь спину?
Он меня чуть не ударил? Растерянно смотрю на искривленное ненавистью лицо человека.
– Не отвлекайся!
Трекшест, Марго. Я успел поставить блок, и ее когти сомкнулись не на шее, а на руке. И все равно приятного в этом мало. И это больно! Очень.
– Не калечь ее, иначе взбесятся оба.
– Они и так не слишком спокойные. – Пытаюсь отцепить от себя беснующуюся ведьму, одновременно защищая жизненно важные органы.
– На-ка, надень на нее это.
На плечо падают браслеты. Ускоряясь, хватаю их свободной рукой, и за миг до того, как ведьма успевает вонзить когти в мое лицо, надеваю браслеты на ее руки.
Щелк. Щелк.
Визг, шипение, запах паленого мяса и катающийся по полу комок боли.
– Отойди от нее. Цапнет.
Киваю и делаю шаг назад. Аид уже отпустил барона, и тот тяжело дышит, лежа на полу и глядя на то, что еще утром было его женой. Прелестной, изящной, ранимой и хрупкой, как он полагал.
– Эти браслеты останавливают все чары. Приворотное заклинание уже не должно работать, – сообщает Аид.
Изучающе смотрим на барона.
– Вы как? – уточняю я.
Мужчина садится, потирает плечо, которое едва не выдернули из сустава, и глухо всхлипывает.
– Тогда с вас – двадцать золотых. Еще десять – за браслеты, – улыбается светлый. В его глазах нет и тени иронии.

 

Прибывшая стража грузит ведьму в карету и отвозит в городскую тюрьму. Барон выплачивает двадцать золотых, но благодарности мы так и не дожидаемся. Более того, он смотрит так… словно это я виноват в том, что его жена – ведьма.
Мы покидаем дом, и двери с грохотом закрываются за нашими спинами.
– Смотри-ка, снег. – Поднимаю голову и, стоя на ступенях, с интересом изучаю белые невесомые снежинки, медленно опадающие на еще теплую землю.
Эльф достает из кармана сигару и закуривает, выпуская изо рта зеленые струйки дыма.
– Почему ты вернулся?
Он задумчиво смотрит на меня, прикасается к моему уху. Я нервно им дергаю и отшатываюсь.
– Ты забавный. Не хотел терять такую игрушку.
Чего? Это кто еще тут игрушка?
– А в ухо?
– И так-то мы благодарим своего спасителя? Пошли домой.
Возмущенно соплю, но сбегаю вниз по ступеням, изучая прямую спину, на которую наброшен белый, подбитый мехом плащ.
– Слушай, а где ты плащ достал?
– Купил.
– А я? В смысле, а мне?
– А тебе сейчас купим.
Довольно улыбаюсь, представляя все то, что мы сегодня купим лично мне помимо плаща. Аид косится на меня и тяжело вздыхает.
– Недаром говорят, что темные как дети. Все, что их заботит, – золотые побрякушки, добыча и еда.
– А что еще должно заботить? – непонимающе смотрю на четкий профиль перворожденного.
– Ну… к примеру, искусство.
– Я бард, – сообщаю с намеком.
– Молодец. Считай, что ты выбился из стройного ряда обезьянок.
– Ты вот сейчас зачем мой народ обижаешь? Я, конечно, добрый, но не обладаю ангельским терпением.
– Это точно. Кстати, скоро Новый год.
Настораживаюсь, поворачиваю к нему уши, пытаясь понять, что за нотки проскользнули в его голосе.
– И что?
– Праздник.
– Какой же это праздник? Просто один год сменит другой.
– Ты что, никогда не отмечал этот праздник? Ну там елка, подарки, дед Метель?
– Какой еще дед? К нам в горы редко кто суется. Ты знаешь, нас вообще-то побаиваются, особенно после событий последней войны.
– Хм. Это упущение.
– Погоди, погоди. А что ты там говорил насчет подарков? В смысле, их всем дарят?
– Да.
– А кто?
Аид сворачивает направо и выходит на торговую улицу, на которой витрины магазинчиков украшены яркими стеклянными игрушками и бантами, а в сумраке светятся фонари, расставленные через каждые пятьдесят метров. Снег идет интенсивнее. Наверное, где-то там, наверху, усилился ветер и теперь скидывает в ущелье целые пригоршни белых хлопьев, устилая ими мостовую.
– Дед Метель.
– А что именно он дарит?
– Все, что попросишь… – Но, заметив фанатичный блеск в моих глазах, белобрысый исправляется: – В пределах разумного, конечно.
– А почему он мне никогда ничего не дарил?
– Ну… наверное, и впрямь боится к вам соваться.
– Это правильно… Он человек? Маг, наверное. А зачем он дарит подарки?
– Просто так… чтобы все были счастливы.
– Он что, свихнувшийся богач?
– Нет. Просто добряк.
– А когда он успевает понаделать столько подарков?
– Ну… эм-м… у него для этого есть целый год.
Аид, не ожидавший целого шквала вопросов с моей стороны, явно нервничает. Но я уже представил себе невозможное и все никак не мог понять, в чем суть этой игры под названием «Новый год»?
– То есть ты хочешь сказать, что где-то живет мужик, который целый год делает подарки, а потом за одну ночь всем их разносит и ничего взамен не получает?
– Почему ничего? А счастливые улыбки детей и взрослых?
– Знаешь, когда я беру что-нибудь с прилавка и улыбаюсь, что-то это за плату еще никто не принимал.
– Он особенный.
– Я понял-понял. А на что он живет?
– Ну… у него есть помощники.
– И он их ест?
– Нет! Он… они… помогают делать подарки весь год.
– Куча рабов, я понял. Небось и еду они добывают.
– Почему рабов?
– Он им платит?
– Э-э-э… нет.
– Тогда чего спрашиваешь? Целый год работать за бесплатно будет только раб. А где живет сия одиозная личность?
– Ты где таких слов набрался?
– Я бард. Я много читал. Кстати, надо будет зайти в книжный магазин.
– Ты меня поражаешь.
– Знаешь, не все мы – неучи, которые чуть что – горазды лезть в драку.
– Ну-ну… – скептически продолжает Аид. – Дед Метель живет на Северном полюсе.
– Там море.
– И лед.
– Он живет на льдине?
– Да. Он же дед Метель.
– Бедняга. Год сидеть на льдине, делать подарки, да еще и отдавать их даром… Я бы утопился.
– Ему нравится! Понимаешь? Нра-вит-ся! Улыбки детей, праздник, украшения, елки.
– А при чем тут елки?
– Это тоже традиция. В канун Нового года каждый разумный житель приносит в дом елку, наряжает ее и ложится спать. А утром находит под ней подарки.
– От деда Метели?
– Именно.
– Он еще и домушник?
– В смысле?
– За ночь вскрыть столько домов и оставить символы того, что он там был… Это даже мы такое провернуть не смогли бы. Даже если бы сильно ускорились. И часто его ловят за таким занятием?
– Нет. Его еще никто и никогда не видел.
– Но должен же быть треск, когда выламывают двери, скрип половиц в конце-то концов… да еще и подарки… Уверен – он вваливается с огромным мешком.
– Дед Метель умеет останавливать время и спускается через дымоход.
– А если умеет останавливать время – чего лезет в грязную трубу? Адреналина в жизни не хватает? О да! Это поистине острые ощущения – предвкушение углей, которые вонзятся в зад…
– Фтор!
– Что? – растерянно смотрю на злого, возмущенного Аида, который никак не может до меня что-то донести.
– Он – дух!
– Привидение?
– Дух Нового года!
– Ага… Призрак, что ли?
– Неважно.
– Призраки бестелесны. Они не могут таскать подарки и останавливать время.
– Это особый дух. Он может. И у него есть маленькие помощники. Эльфы.
Мой хохот его прерывает. Смеюсь так, что слезы текут из глаз, и все никак не могу успокоиться. Приходится даже упереться руками в колени. Белобрысый возвышался надо мной с видом праведника, которого попросили показать дэймосу рай.
– Ты чего ржешь как сивый мерин?!
– Ой, прости, – вытираю слезы, кашляю в кулак и восхищенно смотрю на светлого.
– Так вот чем вы весь год в Вечном лесу занимаетесь. Подарки всем делаете! А я-то думал…
– Знаешь, иногда мне хочется тебя придушить.
Широко усмехаюсь и хлопаю его по плечу.
– Ну прости, прости. Но ведь это дурацкая история, согласись. Жить в холоде и думать о том, как осчастливить весь мир. Этот дух должен быть как минимум очень и очень могущественным. А таких не существует. Наверняка все подарки делают друзья и родственники, а потом суют под елку и рассказывают байки о великом деде Метели.
Аид только вздыхает и идет вперед. Больше о празднике он не заговаривает.
В тот день мне покупают шикарный белый плащ, которым не погнушался бы даже мой отец. Теплый, красивый и пушистый, он радует мою душу и согревает тело. В дополнение к нему мне покупают теплые варежки, меховые штаны и шапку-ушанку. Шапку я откопал чисто случайно, пока белобрысый торговался с продавцом. Когда он обернулся на мой радостный вопль и увидел это на моей голове… он застонал и попросил снять. Но я не поддался и решил так и ходить. А что? И голову греет, и выглядит убойно.
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14