ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,
в которой Лада делает поворот оверштаг

– Ворон и Кот, вы мне нужны, – сказала Лада.

Я высунулся из-под стола, сохраняя напряженность в теле, которая должна была помочь мне в случае опасности юркнуть обратно. Ворон вылез из груды тонких растрепанных книжек, приглаживая клювом встрепанные перья.

– Как у вас обстоят дела?

Ворон прокашлялся и начал мямлить, что дела обстоят в общем-то нормально, вот только он немного простыл или вирус какой подхватил, а так все в порядке…

– Я имею в виду, как успехи Кота в теоретической подготовке?

– А… Хорошие успехи. С рунами пока что слегка не ладится, а в целом… Для начинающего очень неплохо.

– Я хочу предложить Коту производственную практику, – сказала Лада, и в синих ее глазах, кроме молний, вспыхнули яркие огоньки. Зрелище, доложу я вам, было устрашающим и завораживающим одновременно. Представьте себе: огромные ярко-голубые глаза, того самого оттенка, какого бывает небо в ясный осенний день, и они полыхают голубым сиянием, и поблескивают синими зарницами, и вот-вот из этих глаз сорвутся убийственные синие молнии… Страшно. И красиво.

– Завтра утром вы пойдете со мной. Я покажу вам объект приложения сил. Надо соблюдать осторожность, чтобы этот субъект не заподозрил, что я с вами связана. Поэтому постарайтесь, чтобы он вас не заметил. А потом руководить Котом будешь ты, Ворон, так что надо подлечиться. После ужина займемся твоей простудой, Домовушка сделает тебе ванну. А ты, Кот, повтори пока теорию.

С этими словами Лада вышла. Ворон выглядел озадаченным. Простуду он придумал, надо было как-то оправдать свой испуганный кашель, а теперь ему придется мыться, что, если учесть нелюбовь Ворона к мытью, ему совсем не улыбалось. Но – с разгневанной ведьмой спорит только безумец, и Ворон беспрекословно выполнил все требования магомедицины. Я же послушно полистал конспект. Как я догадывался, завтра мне должны потребоваться разделы, касающиеся небелой магии. То есть специфических кошачьих талантов.

Конечно, мое отношение к любому применению небелой магии в неблаговидных целях – то есть в целях мести – не изменилось ни на йоту. Но должен отметить (если вы еще не заметили этого сами) – я не дурак. И спорить с Ладой я не собирался, даже будь она в спокойном состоянии.

Еще до рассвета Лада спихнула меня с кровати. Спать в эту ночь мне пришлось мало – она все время ворочалась, вздыхала, даже и стонала во сне, а один раз уронила большую соленую слезу, отчего намокла моя шерсть на спинке.

Я запротестовал, что еще рано, что я не выспался, вцепился когтями в одеяло, но Лада была непреклонна. Она резко встряхнула одеяло и скомандовала, и в голосе ее звякнула сталь:

– Вставай, Кот! Нас ждут великие дела!

Она умылась и тщательно накрасилась, хотя и натянула свой старый свитер и линялые джинсы. Завтракать она отказалась и не позволила и нам с Вороном – потому-де, что на охоту не отправляются с сытыми собаками. Пес, услышав слова Лады, встрепенулся и сказал, что он тоже еще не завтракал, так что тоже может пойти.

– Нет, – отрезала Лада. – Ты слишком велик и слишком заметен. Ты нас выдашь.

– Я не выдам! – взвыл Пес. – Никакими пытками из меня не вытянут ни одного слова!

– Никто тебя пытать не собирается, – сказал я. – Ты просто махнешь один раз хвостом, и всем уже станет известно, что ты – здесь, значит, и Лада во что-то там замешана.

– Во что? – встрял Жаб, пробужденный в этот неурочный час своим неуемным любопытством – ну и, наверное, производимым нами шумом.

– Пока не знаю, – сказал я. – Идем производить разведку на местности.

– Вы обязаны меня взять, – заявил Пес. – Помнишь, Кот, ты обещал пойти со мной в разведку? Тогда, в новогоднюю ночь…

– Ну обещал. Сходим еще. А сегодня не я командую.

– А кто, Ворон? – спросил Пес, явно собираясь пристать со своими просьбами к наимудрейшему.

– Командовать парадом буду я, – сообщила стальным в сегодняшнее утро голосом Лада, появляясь в кухне. Она опять взлетела сантиметров на пять – как я думаю, теперь уже не от счастья, а от нетерпения. – Солнце встанет, и выходим.

– Лада, но я не могу так, на пустой желудок! – запротестовал взъерошенный Ворон. – Мне, в конце концов, не семнадцать лет! Так же и язву нажить недолго!

– Злее будешь, – усмехнулась Лада. Ничего хорошего ее улыбка не предвещала.

Петух прокукарекал положенное число раз и явился в кухню за завтраком. А мы, присев перед дорогой, отправились в путь.

В троллейбусе, несмотря на ранний час набитом битком, мы молчали – и не только из соображений конспирации. В целях сохранения тайны Лада упрятала Ворона в хозяйственную сумку и застегнула молнию, а меня крепко прижала к груди. Я поглядывал на ее лицо. Лада улыбалась зловеще и многообещающе. Так, наверное, улыбались гневные эринии перед началом операции возмездия. Мне стало даже и жаль того, на кого нам предстояло охотиться.

– Значит, так, – сказала Лада, когда мы наконец вылезли из автобуса, изрядно помятые и еще больше разозленные – особенно Ворон, которого в давке чуть не задушили. – Мы сейчас находимся в десяти метрах от подъезда, из которого через несколько минут должен выйти интересующий нас субъект. Вы сможете узнать его по кожаной куртке. Шапки он не носит, волосы у него светлые. Сегодняшняя ваша цель – проследить, каким маршрутом он добирается на работу. Если появится такая возможность, найти его рабочее место. Дождаться конца рабочего дня и проводить его домой. Если вечером он куда-то пойдет, проследить куда. А если он еще и с кем-то встретится… – Теперь в ее голосе уже не сталь чувствовалась, а свинец. Да что там свинец – уран! Плутоний! Все радиоактивные элементы таблицы Менделеева!

Ворон, выбитый из колеи ранним подъемом и отсутствием привычного горячего завтрака, ничего этого не услышал, потому что он разочарованно заявил:

– Ни за какие блага мира я не могу согласиться на почти суточное дежурство без трехразового питания. Я есть хочу, я умру с голода, мои умственные способности ослабеют, и я перестану соображать. Даже ради целого королевства ты не должна губить своего преминистра, Лада!.. Ну и фамулуса тоже.

Лада была непреклонна.

– Потерпишь, – прошипела она.

Я наконец набрался смелости, чтобы – нет, не вступить с Ладой в спор, но несколько освежить в ее памяти недавно произнесенные ею слова.

– Ладушка, – мурлыкнул я как мог нежно и умильно, – а ты уверена… ты уверена, что мне так уж нужна производственная практика применительно к ЭТОМУ субъекту? Вспомни, не далее как вчера утром…

– Разговорчики! – рявкнула Лада. – Твое дело – выполнять мои распоряжения. Свои сомнения оставь при себе. Действуйте!

С этими словами она почти что швырнула меня на землю – хорошо, что я умею приземляться на все четыре лапы, как любой порядочный кот, – и зашагала прочь широким и упругим шагом, иногда взлетая над мостовой. Ворон приземлился рядом со мной.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я. – Вчера она категорически запретила нам трогать ее бывшего возлюбленного, а сегодня…

– Ну, – сказал Ворон задумчиво, – еще неизвестно, он ли это. Может быть, этот субъект связан с ней в ее производственной деятельности. Либо просто знакомый. Мы же совсем ничего не знаем о ее жизни в большом мире. Она же ничего нам не рассказывает. Мало ли кто может быть ее врагом!

– Ну нет, – не согласился я. – Этот тип – точно Он. Тот, который ее бросил. И она узнала о нем что-то такое… Неприятное для нее. Скорее всего, увидела его с какой-то бабой. Ни по какому другому поводу она бы так не разъярилась – в нынешнем-то ее состоянии…

Ворон прервал мою речь, больно клюнув в темечко. Я взвыл – по-кошачьи, разумеется.

– Тихо! – каркнул он шепотом.

Я оглянулся. По пустынной улице в нашем направлении двигался объект наблюдения. То есть интересующий нас субъект. Во всяком случае, на нем была кожаная куртка, голова не покрыта и волосы светлые. Что до всего остального, то я засомневался – больно плюгавеньким он мне показался. Плюгавеньким, непредставительным и каким-то… пошмонцанным.

Судите сами: росту он был значительно ниже среднего, пожалуй, даже ниже Лады.

Светлые волосы были очень уж жидкими и успели уже поредеть на макушке, как сообщил мне потом Ворон. Лысины еще не было, но она могла появиться в ближайшее время. Это при том, что на вид он был весьма молод – года двадцать два – двадцать три.

Его кривые ноги подчеркивали ужасные штаны из отечественной джинсовой ткани отечественного же пошива – не самопальные под фирму, нет, нет! Именно отечественного пошива, то есть уродливого, безобразного, мешковатого кроя, ткань топорщилась, а строчки были криво прострочены безобразными оранжево-желтыми нитками.

И свои сапоги он не чистил, пожалуй, несколько недель.

Что касается его лица, то внимание привлекали только густые черные брови – такие черные, что закрадывалось сомнение: не крашеные ли они? Или, может быть, он красил волосы? Говорят, это сейчас модно. Но нет – слишком он был неряшливым для столь дорогостоящей и хлопотливой заботы о своей внешности.

Из-под темных бровей хмуро смотрели голубенькие глазки в обрамлении черных ресниц. Нос его, крючковатый, широковатый в основании, нависал над тонкими губами. И все это дополнялось пухлыми щечками и круглым девичьим подбородком.

– Это не он, – шепнул я Ворону, когда мой наставник спустился на землю. – Чтобы наша Лада на такого посмотрела? Нет, это не он.

Ворон, колеблясь, кивнул.

– Может, ты и прав, Кот. На всякий случай давай разделимся. Я полечу за этим, а ты подожди еще немножко. Вечером встретимся дома и обсудим.

Ворон упорхнул, потому что субъект в куртке подошел к остановке, а с другой стороны к этой остановке приближался автобус. Я плохо себе представлял, как Ворон сможет осуществлять слежку, если объект наблюдения влезет в автобус, – вряд ли пассажиры правильно отреагируют на птицу, пользующуюся общественным транспортом. А лететь вслед за автобусом – это довольно сложно для лишенной тренировок и иных физических нагрузок мудрой птицы. В конце концов, не мускулы самая важная часть организма преминистра.

Но тут из подъезда вышел другой светловолосый гражданин, и я сосредоточился.

Этот был больше похож на экс-возлюбленного Лады.

Правда, ростом он тоже не вышел – сантиметров на пять, пожалуй, превышал объект номер один. Зато все остальное – фигура, одежда и выражение лица – было не в пример приятнее. Узкий в бедрах, он был широк в плечах, и ноги у него были стройные, и обувь чистая, и джинсы фирмы «Вранглер», и куртка хоть и из искусственной кожи, но приемлемая в качестве верхней одежды для современного молодого человека. Правда, я не мог назвать его красивым, но я ничего не понимаю в мужской красоте, а этот тип был самым обыкновенным парнем, простоватым даже, зато у него была приятная улыбка. Улыбался он сам себе, потому что вряд ли его улыбка предназначалась мне – мы с ним были совершенно незнакомы, а только сентиментальные девушки способны улыбаться совершенно незнакомым котам. Что касается погоды, то погода была самая что ни на есть мерзопакостная – морось сверху, слякоть снизу, – так что и погода тоже едва ли способствовала хорошему настроению. Значит, сделал я вывод, этот субъект в ладу с самим собой, здоров, вкусно позавтракал и радуется жизни, потому что не имеет перед ней (жизнью) никаких обязательств. А почему он не имеет никаких обязательств перед жизнью? Потому что он развязался с Ладой, то есть своей бывшей девушкой, и над ним не висит уже дамокловым мечом угроза жениться. Отсюда и улыбка. Следовательно, этот молодой человек и есть интересующий меня субъект. Что и требовалось доказать.

Мои умозаключения базировались на собственном опыте в бытность мою человеком. Во всяком случае, когда какой-нибудь затяжной роман, грозивший набросить аркан брака на мою свободную шею, прекращался – обычно по моей инициативе, – я чувствовал себя легко и свободно и улыбался сам себе даже и в плохую погоду.

Я ошибался в своих умозаключениях, но это выяснилось позже.

А пока молодой человек зашагал по улице, а я отправился за ним, стараясь на всякий случай держаться ближе к стенам домов или прятаться за деревьями, растущими кое-где вдоль тротуара.

Через десятка три шагов мы свернули в подворотню, он толкнул узкую, обшитую кожей дверь и вошел внутрь, я же остался в подворотне, принюхиваясь. Когда он входил, из двери повеяло сильным резким запахом, очень мне знакомым, но я не сразу сообразил каким – ведь я к этому времени был котом уже около года и успел забыть многие запахи, связанные с человеческим образом жизни. Очень скоро еще один человек вошел в ту же дверь, и снова та же густая и теплая струя похожего запаха. Я чуть не взвыл от восторга, узнав этот сложный аромат кожи, клея и обувного крема. Запах сапожной мастерской, вот что это было! Объект наблюдения работал сапожником.

Я осторожно отошел к краю тротуара. Так и есть: молодой человек снял свою курточку, надел фартук и сидел теперь у окошка, склонившись над напяленным на колодку ботинком.

Теперь мне нужно было найти место для постоянной дислокации на все время наблюдения. Сидеть посреди дороги мне не хотелось, котам не свойственно слишком часто попадаться под ноги прохожим, коты предпочитают уютные закоулки и теплые подвалы, чтобы сверху не капало и сбоку не дуло. К тому же голод весьма чувствительно давал о себе знать. Кишки мои истончились и тихо мурлыкали, что не прочь перекусить чем-нибудь калорийным и вкусным, например, вареной колбаской или хотя бы ложкой пшенной каши.

Поэтому я перенес свой наблюдательный пункт в подворотню, пристроившись под дверью мастерской. Там не дуло. Я был уверен, что объект наблюдения от меня не уйдет – у сапожных мастерских, как правило, не бывает двух выходов. К тому же занять место на коврике под дверью для бездомного кота вполне естественно, и есть надежда – хлипкая, конечно, потому что в мастерской не было женщин, – что меня пожалеют, пригласят внутрь и чем-нибудь угостят.

Я распушил шерсть, обвил себя хвостом и поджал под себя лапки – все теплее будет. И приготовился ждать.

К счастью, в этой мастерской работала еще голенастая девчонка-приемщица. От одного взгляда на ее костлявые посиневшие коленки, прикрытые тоненьким капрон-чиком, мне стало зябко. Зато она даже замурлыкала от удовольствия, увидев меня:

– Ой, киса! Какая красивая, пушистая! Дай я тебя поглажу!

Она погладила мою спинку, которую я выгнул дугой, чтобы сделать ей приятное, почесала мне шейку и за ушком, и я замурлыкал, чтобы подольститься. И – судьба за нас! – она сделала именно то, что я от нее и ждал: взяла меня на руки и вошла вместе со мной в теплую мастерскую.

– Опаздываешь, Лёня, – сказал интересующий меня субъект девушке, назвав ее почему-то мужским именем.

– Смотрите, какой котяра сидел под нашей дверью! Красавец, и явно домашний. Наверное, кто-то выбросил. Сволочи! – со смаком произнесла она, не обращая на замечание внимания. – Надо его покормить. Ты голодный, киса?

Я замурлыкал громче.

– Ах, котофей! Я назову тебя Котофеем, ладно? Будешь у нас жить, не сбежишь?

– Да брось ты эту грязную кошку! – сказал второй сапожник, меня не интересовавший. – Сядь разберись лучше с заказами! Вот бог послал на нашу голову работничку!

Работничка из нее была, конечно, никакая.

Во всяком случае, в это утро.

Она устроила мне место под стойкой, за которой размещались сапожники и где она сама выписывала квитанции заказчикам.

Она раздобыла для меня молока, сбегав в молочную на углу.

Она даже подогрела молоко на плитке, которой пользовались сапожники в производственных целях, и молоко у нее сбежало, за что она получила по голове от обоих своих начальников. Из соображений конспирации, а также будучи голодным, я полакал немножечко молочка, налитого для меня в блюдце. Я бы предпочел, конечно, есть за столом, а не на грязном полу, но нельзя же было выходить из роли бездомного кота. Ребята уже смотрели на меня хмуро, как на виновника всего этого переполоха, и я счел за лучшее сидеть в углу и не высовываться.

Всем шпионам, соглядатаям, филерам, а также разведчикам! Настоятельно рекомендую свой способ маскировки! Буде у вас возникнет необходимость в пристальной слежке за каким-либо объектом, превращайтесь на это время в котов! Ваши возможности становятся практически неограниченными, и в то же время вы не вызываете никаких подозрений!

Я буквально по пятам таскался за белобрысым парнем, пару раз попался ему под ноги, и что? Кроме двух или трех ругательств, ничего. Он даже был, по-моему, польщен моим вниманием – я потерся о его ноги и помурлыкал немного, а девушка по имени Лёня меня приревновала.

– Котофей, как тебе не стыдно? Я для тебя все делаю, а ты лезешь к Процюку? Совести у тебя нет!

Совесть у меня какая-никакая есть, но, к счастью, я умею с ней ладить. В конце концов, я не в коты к ним нанимался, а выполнял поручение Лады. Она велела мне проследить за бывшим своим возлюбленным, я и следил. И ничего более. А если кто-то при исполнении мною своих обязанностей оказывает мне знаки внимания, как то: угощает подогретым молоком, кусочком вареной колбаски «Любительская» или жареной рыбки, а также погладит, почешет или иначе приласкает, – я эти знаки внимания, так и быть, приму. Но чувствовать себя за это обязанным по гроб жизни – уж извините!

К сожалению, я слишком увлекся слежкой и, образно выражаясь, преступил черту. То есть проследовал за объектом наблюдения даже в то место, китайцами (или японцами, не помню) поэтически именуемое «местом уединения» – говоря по-простому, в туалет. Оттуда я был изгнан с позором весьма чувствительным пинком в бок.

До этого момента я был в целом расположен к Процюку – как вы уже, конечно, догадались, это была фамилия экс-возлюбленного Лады. Он был мне симпатичен, и, в отличие от Пса или Ворона, я не видел смертельного греха в том, что молодой человек принял решение расстаться с нашей Ладой. Ну повстречались немного, ну разбежались! Житейская история, и никакой трагедии в том нет.

Но когда я получил острым носком сапога под ребра, я обиделся. И разозлился. И совсем позабыл, что Лада велела только следить за молодым человеком, но отнюдь не принимать меры.

Будь я обычным котом, я б его цапнул. Однако воспитание, обучение и мои навыки начинающего мага, фамулуса могущественной магини, позволили мне отреагировать на удар тоньше, изящнее и эстетичнее.

Я чихнул. Чих мой, почти незамеченный, вызвал немедленную реакцию: Процюк зацепился каблуком о порожек туалета и растянулся вдоль коридора, задев при падении стеллаж с уже исполненными заказами. Сапоги, туфли и ботинки посыпались на него со всех сторон, набив пару шишек на его не слишком высоком лбу. Он злобно и непечатно выругался, вскочил на ноги и уже изготовился к еще одному пинку, который был бы не в пример чувствительнее предыдущего, но тонконогая девушка Лёня спасла меня, схватила в охапку и заорала на моего обидчика:

– Ну ты! Какого хрена?!

– А какого он под ногами путается? Убью гада! – добавил он уже беззлобно, и я понял, что жить буду.

Я выскользнул из рук своей спасительницы и забился поглубже под стойку.

И уже оттуда наблюдал за дальнейшим развитием событий.

Скажу честно и без ложной скромности: было на что посмотреть.

С этой минуты и до самого конца рабочего дня мой обидчик не смог завершить ни одного начинания благополучно.

Он попадал молотком по своим пальцам. Он порезался трижды и два раза испортил заготовку кожи для набоек. Он опрокинул клей на свой стульчик и долго отскабливал его ножом. Его зажигалка испортилась, он стал пользоваться спичками, и спички эти ломались, или гасли в тот момент, когда он подносил их к сигарете, или стреляли серой в разных направлениях, в том числе почти что ему в глаз. Но – к счастью – до членовредительства дело не дошло. Кроме шишки на лбу и травмы большого пальца, он не получил никаких видимых повреждений. Зато настроение его было испорчено всерьез и надолго. Он уже не улыбался сам себе и всему свету, он хмурился, ворчал под нос, орал на Лёню и даже на какую-то толстую заказчицу, которой не понравилось что-то в отремонтированных им прежде сапогах.

Я скромно порадовался своему первому успеху – оказывается, первый блин не всегда комом! Я чихнул с нужной степенью интенсивности.

К вечеру последствия моего чиха стали сходить на нет. Мой подопечный перестал попадать молотком по пальцам, и заготовки для набоек вырезал аккуратно и точно требуемого размера. Сигарета прикуривалась сразу же, клей не разливался, и спички не ломались.

Я задремал, убаюканный монотонностью этого вначале столь хлопотного дня, и размышлял в ленивой полудреме, а не чихнуть ли мне еще разок, когда громкий разговор заставил меня встрепенуться. Разговор шел обо мне.

– …Никаких котов! – категорически заявлял тот сапожник, что постарше. – Еще чего! На улицу его, и пусть идет, откуда пришел.

– Ну, – хныкала Лёня, – ну пожалуйста! Он же домашний, он же пропадет!.. И смотри, какой он красивый!

– Гони его в шею, я сказал! – не сдавался тот. – Или возьми себе домой, если тебе его так жалко!

– Я не могу домой! У меня Пончик! Он его разорвет!

Как я понял, Пончик – это имя собаки.

– Туда ему и дорога, – сказал Процюк и расхохотался. Его смех прозвучал крайне невоспитанно и неуместно, я бы даже сказал, оскорбительно для меня. Я не удержался и чихнул еще раз.

– У него насморк, он больной, ему нельзя под дождь! – завопила Лёня. А Процюк чихнул в свою очередь и полез за носовым платком.

– Еще нас всех тут перезаразит! – сказал он, высморкавшись. – Меня так уже заразил.

– Кошачий насморк людям не передается! – заявила Лёня торжественно. – Таких элементарных вещей не знаешь!

– Элементарных вещей я, может быть, и не знаю, – согласился Процюк и снова высморкался. – Но я знаю другое: если я его еще раз увижу, то привяжу ему на шею камушек и брошу в канализацию. В тот колодец, что во дворе, открытый…

Дальше я не слушал. Я взвыл и кинулся к двери. Инстинкт самосохранения был сильнее доброй воли.

Я – сильный кот, и дверь, как бы плотно закрыта она ни была, распахнулась сразу же. Я шмыгнул в подворотню, а оттуда – на улицу. Потом подкрался к окну мастерской и осторожно заглянул. На улице было уже темно, а внутри горел свет, поэтому они меня не увидели. Да они и не смотрели в окно. Они смотрели друг на друга, и выражение их лиц было недоуменным и даже испуганным.

Ай да я!