Глава 35,
страшная

Выжженный темным солнцем, иссушенный жарой, мир вокруг совсем выцвел, будто умерли все краски, кроме серой и ржавой. Трава под ногами превращалась в труху, трещинами шла земля, и на деревьях съеживались, скручивались в трубочку и без того редкие листы. Тварей стало совсем мало – неужели и они страдали от зноя?

На другой день после спасения из лесного плена встретилось село, большое и вроде бы даже благополучное с виду: дома под кровлей, клочки огородов, коза где-то орет. Вот только лица у его жителей были совершенно крысиными, разве что без шерсти: глазки-бусинки, длинные рыльца, два зуба выдаются вперед – страх, да и только. Рука непроизвольно потянулась к оружию. Но нападать крысомордые не стали, лишь прицепились со странным вопросом: «Вы к нам, да? Грешники?» И – друг другу: «Эй, Стах, передай там старосте, кажись, уже грешники пошли!..»

– Мы не грешники, – терпеливо втолковывал им Йорген, – мы рыбой торгуем. Отменная рыба, сам… гм… ловил, сам солил! На хлеб меняем!

Выменял за три рыбины четыре добрые лепешки – давно такой роскоши не видали!

– Не знаю, можно ли их есть? Не опасно? – вдруг засомневался малыш Фруте. – Они, верно, колдовские…

– А рыба у нас, по-твоему, какая? – напомнил старший брат, никаких чар на хлебе он не чувствовал, и, что гораздо важнее, не чувствовала их и Гедвиг. – Ешь, не бойся. Это уж точно не пресмыкающиеся хвосты!

Честно говоря, Кальпурцию Тииллу тоже было не по себе принимать пищу из рук тварей. Он потом долго украдкой ощупывал лицо: все ли в порядке, не вытягивается ли в морду? Обошлось.

А потом целых три дня не видели вообще ни единой души, ни живой, ни мертвой. Полное запустение. Хотя когда-то здесь были красивые и изобильные места: тучные поля, холмы, перелески и белоствольные рощи… Леса кишели дичью, в лугах травы стояли по пояс, и жаворонки пели в поднебесной сини… Семиаренс Элленгааль хорошо помнил те времена и местность узнавал. Вон там, за дальним логом, стояла маленькая ферма, и старый хозяин пустил их на ночлег… Что-то с ним сталось, кем сожран?.. А направо, у леса, – мельница. Ох! Хорошо вспомнил! Надо обойти стороной! Любая мельница – странное место, она и в светлые времена притягивает всякую нечисть, можно представить, что там творится во Тьме!.. О! Неужели это уже Белый Курган?! Ведь от него до скал Хагашшая два дня пути!

…Один день…

…Завтра!

…Смотрите!!!

Они вставали впереди почти отвесной зубчатой стеной. Их неестественно острые черные пики упирались в серое небо и изгибались дугой, будто под тяжестью оного. Они не походили ни на одни горы на свете. Просто не бывает в природе таких гор: ветер, вода, летний зной и зимний мороз обязательно сглаживают очертания вершин, осыпи меняют угол склонов. Кривобокий каменный частокол Хагашшая больше всего напоминал неумелый детский рисунок или чьи-то гигантские хищные клыки, торчащие из-под земли. Те божественные силы, что когда-то создали их, будто нарочно (хотя почему «будто»?) позаботились придать им как можно более зловещий и мрачный вид, способный отпугнуть самого отчаянного смельчака. Они даже издали внушали безотчетный ужас. «Ступай прочь, смертный, это место не для тебя, это место не для живых!»

– Что-то как-то не хочется туда идти! – выразил общее мнение Йорген фон Раух, он один из всех не боялся показаться трусом.

– Здесь останемся? – надменно ухмыльнулся Черный Легивар.

– Я же не сказал «не пойдем», я сказал «не хочется», – очень миролюбиво возразил ланцтрегер. – Вот тебе лично – хочется разве?

Бакалавр умолк, чтобы не пришлось лгать.

– …Сначала мы должны миновать внешнее скальное кольцо, – принялся рассказывать Семиаренс Элленгааль, желая отвлечь приунывших спутников от дурных мыслей; он хорошо помнил, как сам стоял перед Хагашшаем впервые, как трепетала его душа и все движения сковывал страх. – Прежде это было нетрудно, между некоторыми пиками есть вполне проходимые ущелья. Внутри лежит огромная котловина, каменистая и голая. А в самом ее центре – еще одна скала, и в ней – та самая пещера, вместилище Тьмы. Если все пройдет удачно – будем там под вечер.

– А дальше? – вежливо поинтересовался Кальпурций Тиилл.

Светлый альв лишь удрученно вздохнул в ответ. Карты фатума о том молчали. Они предписывали лишь одно: войти в пещеру. Что будет дальше, никто не ведал.

– Понятно, – кивнул силониец. – Живы будем – поглядим.

Нужное ущелье Семиаренс Элленгааль опознал сразу, две скалы по обе его стороны были очень приметными, они так сильно склонялись одна навстречу другой, что едва не смыкались в арку. Десять лет назад он под ней проходил беспрепятственно.

Но теперь здесь поселилось ЭТО.

Оно вылезло из пещерки старого, полусумасшедшего колдуна-отшельника, что некогда коротал свой век в этом мрачном месте, занятый написанием трактата «О смысле бессмысленного» – что-то в этом роде.

Оно было кошмарно.

Огромное – в два человеческих роста высотой, коротконогое и длиннорукое чудовище с горбатым загривком шло им навстречу странной, раскачивающейся, будто лишенной центра тяжести походкой. Из его узкого зубастого рыла капала зловонная слюна, тянулась нитями. Голодное безумие сверкало в желтых глазах. Но самое главное – плоть твари была прозрачна… «Как тело пещерной рыбы», – подумал бы Семиаренс прежде. Теперь у него родилось другое сравнение – «как руки Йоргена после колдовства». И он ужаснулся.

– Это клар, – очень спокойно сказал ланцтрегер фон Раух. – Он боится огня.

Но это был не клар. Подумаешь – клар! Это было МНОГО КЛАРОВ.

Они выходили из-за скал, шли один за другим, опираясь руками о камень, низко, по-волчьи пригнув голову к земле, выставив кверху острые хребты. Они шли убивать. И они не боялись ничего – даже огня. Он убивал их – а они не боялись, потому что знали только одно чувство – голод. Все остальное им было недоступно. Стало недоступно. Потому что раньше они были другими…

…Ах, что же делать, ведь это конец! Ни смолы под рукой, ни горючего порошка, ни простого факела, чтобы тыкать в морды!

– Огненные шары! – сказал Йорген мертвым голосом.

Светлый альв. Ведьма-повитуха. Маг третьей ступени – одно название, что боевой. Трое против двадцати кларов. И разве это боевые шары? Красные огоньки. Детские хлопушки, воняющие паленой шерстью. Против клара. Смешно!

Умирать однажды все равно придется. Так почему бы не теперь? Один умрет или всех сожрут – есть разница? Конечно, они будут его ругать. Ничего, это недолго. Зато останутся живы.

Целый год учился колдовству нифлунг Веннер эн Арра! Это – война! Пусть видят люди, пусть видят твари, как воюют дети тумана и тьмы! И – эх, напоследок!!!

Ему было легко и весело. Огненные шары, огромные, добела раскаленные, сами срывались с пальцев, летели по красивой дуге, оставляя за собой искрящийся хвост, жгли, жгли беспощадно мерзкие прозрачные туши. И гибли твари одна за другой, корежились, исчезали в магическом пламени их тела…

И вдруг все кончилось. Огни догорели. Веселье битвы ушло. Мир окунулся в серость. Йорген фон Раух устало привалился спиной к скале.

– Хэй!!! – завопил радостно Фруте. – Победа-а… – и осекся.

Четверо молча смотрели на одного. Долго. Отчаянно. Потом заговорила ведьма.

– Йорген, что ты наделал, – убито выговорила она. – Ты понимаешь, что ты наделал?!

– А иначе нельзя было. Сожрали бы всех. Это же клары… – Он виновато опустил голову. – Они такие…

– Ты скотина! Ты не должен был! – сказала ведьма и тихо заплакала.

Рядом стоял Кальпурций Тиилл, и на него было страшно смотреть.

Стало совсем стыдно и тошно. Захотелось умереть быстро. Но так в его летах уже не бывает.

Подошел Семиаренс Элленгааль, обнял за плечи и повел куда-то: «Я сам все сделаю».

Раньше в этой пещере жил старичок-колдун. Имени его не помнил никто, и он сам не помнил, потому что годов насчитывал под три сотни, а может, и больше – сбился в какой-то момент. Ученик, что состоял при нем, звал колдуна просто, по-семейному: «деда». Молодой паренек, сирота. Он был способным от природы, страсть способным, но денег на обучение не имел, вот и пришлось приткнуться, где взяли. Казалось бы, чему может научить полусумасшедший отшельник, видевший смысл исключительно в бессмысленном? Но когда-то, во времена давние и лихие, он был самым настоящим боевым магом, каких теперь поискать. Годы шли, воин старел, глупел, но Сила – она и в дряхлом теле Сила, только крепнет, нерастрачиваемая боле.

И когда рванула из неведомых бездн Тьма, он вдруг отвлекся от бессмысленности своей и вывалил накопленное, отдал мальчишке: иди, сыне, рази! И умер. А тот, чувствуя в себе небывалую дотоле мощь, вышел навстречу Злу. Это был лучший день в его жизни: он бил, крушил и жег незнакомую погань, рвущуюся в мир, он рвал в клочья черную пелену, он захлебывался от восторга битвы, от ощущения собственной силы… Но ликование вышло недолгим. Не было тому парню двадцати пяти лет, и колдовство съело его.

Тогда он вернулся в пещеру и съел тело «деда». И многих потом съел, кто проходил мимо. Ел и ждал, ждал и ел…

Годы шли, приходили еще мальчики, хотели спасти мир. Многим тоже не исполнилось двадцати пяти.

Как и Йоргену.

Пещера была просторной и удобной, имела две камеры. За десять лет здесь мало что изменилось, разве что пыль покрыла все кругом, и некоторые шкафы ученик опрокинул своей неповоротливой тушей. «Хорошо, клары не гадят, – подумал Йорген сонно. – А то сколько помету накопилось бы за годы Тьмы – страшно представить. Где бы мы тогда расположились? Пришлось бы на улице помирать, при всех».

Теперь же они расположились удобно, в дальнем помещении, отделенном от переднего длинным коридором и грязной полотняной занавесью на входе. У стены лежал матрас, набитый овечьей шерстью, широкий и мягкий. «В нем блохи, – пришла новая мысль. – Это уж наверняка… Кусать станут. Глупо, глупо быть покусанным блохой на смертном одре! Или они сдохли от голода за десять лет? Одна надежда…»

– Сюда! – велел Семиаренс Элленгааль. – Ложись… Вот так. – Йоргена сильно шатало, пришлось поддержать. – Рубашку давай снимем…

Сняли. Прозрачными были руки целиком, плечевые суставы захватило и уже на шею поползло.

Альв достал нож. Красивый кинжал старинной работы, с гравировкой и инкрустацией – ах, какой прекрасный кинжал!

– Будет немного больно, ты потерпи.

Йорген закрыл глаза и закусил губу, собрался внутренне – он решил, уже пора. Но Семиаренс не ударил, только самым кончиком сделал на теле несколько неглубоких царапин, на расстоянии толщины пальца одна от другой. Первая – точно на границе прозрачной и неизмененной плоти. Последующие – все ближе и ближе к сердцу. В полумраке пещеры, в неверном свете лучинки, на бледной коже были хорошо видны пять кровавых бороздок. Очень скоро их стало четыре. Йорген уходил во Тьму. Больно ему не было – было страшно.

– Мне страшно, – сказал он и вцепился Семиаренсу в рукав, будто надеялся удержаться на этом свете. – Вдруг ты не успеешь? Давай не станем ждать?

Альв сел рядом, снова достал нож. Холодными пальцами нашел то место на шее Йоргена, где бьется в жилке кровь, приставил холодное лезвие, поудобнее устроил свой локоть, чтобы не затекал, и велел:

– Спи, мальчик. Я успею, не бойся.

И от этих холодных прикосновений Йоргену вдруг сделалось хорошо и спокойно, надежно. Он пожалел, что не ладил с Семиаренсом Элленгаалем при жизни, и заснул. Он знал, что никогда больше не проснется, хотел напоследок подумать о чем-нибудь важном, но не стал.

Что может быть тяжелее ожидания неминуемой беды?

В пещере было тихо, только вода капала где-то в глубине, отсчитывая минуты. У стола валялись две длинные скамьи, но они уселись прямо на полу, рядком, в одинаковых позах – уткнувшись лбом в колени. Сидели и ждали. Молча. Ждали, когда выйдет Семиаренс Элленгааль, и хотели, чтобы он не вышел никогда.

В мыслях было пусто, в душе было черно. «Так нельзя, – сказал себе Кальпурций Тиилл, – так не провожают воинов. Надо вспомнить о человеке все самое лучшее, чтобы ему легче было предстать пред ликом богов. Таков обычай северян». Он стал вспоминать, но в голову, будто назло, лезла всякая чепуха: фельзендальские животные, скользкие ярмарочные столбы, пестрый петух по кличке Молодой Видар, лягушки, которых есть можно, и ящерицы, которых есть ни в коем случае нельзя… Потом в памяти всплыл день, когда Йоргена покусал шторб – как они сидели и ждали: что-то будет? Тогда у них оставалась надежда. А теперь – нет… Стало совсем тошно. Он вдруг поймал себя на том, что тихо подвывает сквозь зубы.

Но больше никто этого не заметил – не до того было.

Рядом, раскачиваясь из стороны в сторону, сидел Фруте, бледный как мертвец, и причитал: «Что же я дома скажу? Что я дома скажу? Так нельзя! Сделайте что-нибудь!»

Черный Легивар шепотом твердил простенькую формулу Трех Путей. Суеверие, пожалуй, но в среде молодых магов считалось, что она, хоть и предназначена изначально для другого (а именно для розыска заплутавшей скотины), попутно может отводить беду. До этого дня бакалавр Йоргена недолюбливал, считал легкомысленным и нахальным мальчишкой, которого природа одарила гораздо щедрее, чем тот заслужил. Но теперь ему почему-то совсем не хотелось, чтобы ланцтрегер умирал… Да что там – «не хотелось»! Он просто в ужасе был от этой мысли, прямо обрывалось все внутри – вот ведь странность какая! Казалось бы – с чего вдруг? Не брат, не сват, а поди ж ты! Привык, что ли? Не иначе… «Эрстэн вэг – нах иннен, цвайтен вэг – хинаус, дриттен вэг – нах Хаус». Эрстэн вэг… Суеверие, конечно, но вдруг поможет, чем Тьма не шутит?

Гедвиг Нахтигаль сидела, бессильно привалившись к плечу Кальпурция Тиилла – а он этого даже не замечал. Вот и хорошо. Она не ждала утешений. Она не хотела слов. Для нее ничего вокруг не существовало. Одна-единственная мысль неотвязно крутилась в голове. Даже не мысль – что-то вроде молитвы. «Пожалуйста, – беззвучно шептала она, – пожалуйста! Если Йорген останется жив… Я никогда, никогда…» Она никогда больше не подумает о нем. Она пальцем не шевельнет, чтобы сделать его своим. Она выйдет замуж за его друга и будет силонийцу преданной, любящей и честной женой. А от Йоргена – отречется навсегда, по собственной воле и никогда в жизни не попрекнет судьбу за то, что пришлось отказаться от счастья. Это – ее жертва. Богам, судьбе, смерти – кому угодно. Ничего больше она дать не могла. Ничего дороже у нее не было. Потому что теперь она ясно, ясно до боли поняла, кого именно любит.

Время шло. Медленно-медленно. Где-то монотонно капала вода – от этого можно было сойти с ума.

Семиаренсу казалось – это будет быстрее. Первая метка пропала, растворилась в прозрачности. Вторая, третья… Осталось две… Потом одна. Последняя.

Йорген спал беспокойно – вздрагивал и дышал тяжело, в двадцать лет так не дышат. Больше всего на свете Семиаренс боялся, что он проснется, и пошевелиться не смел. Рука с кинжалом совсем затекла, до боли – как бы не соскользнул удар… Несмотря на страшное напряжение ожидания, а может, по причине его вдруг стала наплывать дремота.

«Не смей! – приказал он себе. – Думай!»

Стал думать, холодно и цинично, сейчас так было нужно.

Путь Йоргена в этом мире окончен, он выходит из игры. Мелкая карта, введенная лишь затем, чтобы брат его, воплотивший в себе Свет этого мира, смог благополучно добраться до роковой пещеры и выступить против воплощения Тьмы. Остаются трое: ведьма, маг и человек. Кто из них?

Легивар Черный самонадеян, тщеславен и слаб. Представления о добре и зле у него размыты, как, впрочем, у всех, кто в том или ином виде практикует колдовство. Гедвиг Нахтигаль – не исключение. Но пока о Легиваре. Его заветная мечта – стать настоящим магом. Сила ему нужна не ради власти, не ради денег – ради славы. За нее он готов жизнью заплатить. А во Тьму ступить, если поманит? Не исключено…

Теперь Гедвиг. Хорошая, скромная девочка, и ремесло у нее самое мирное из возможных для урожденной ведьмы. Что могло толкнуть такую во Тьму? Вина. Две маленькие сестрички, ушедшие в ночь на зов ратфангера. Не уследила, не уберегла. Какими неосторожными словами она бросалась тогда, сама будучи еще ребенком, какими проклятиями себя клеймила? Любое слово ведьмы – это не просто слово…

Кальпурций Тиилл. Прекрасный молодой человек – смелый, великодушный, благородный и открытый. Побольше бы таких в этом мире – лучше был бы мир! Но – долгие месяцы рабства и внезапное счастливое избавление. Чем он за него заплатил?

Никакой ясности. Никакой… никакой…

Он вздрогнул как от удара. «Заснул! – обожгла мысль. – Как я мог?!» Рука судорожно стиснула нож. Бросил смятенный взгляд на спящего, уже не Йоргена ожидая увидеть, а чудовище из Тьмы… Но что это?! В глазах спросонья двоится?! Он долго моргал и веки тер свободной ладонью, смотрел так и эдак… Метки было ДВЕ. Снова две!

Он долго не верил, выжидал. Пока не проявилась третья запекшаяся кровью черта. Тогда он осторожно-осторожно, с замиранием сердца, отложил нож. Он чувствовал, что страшно, смертельно устал.

Гул шагов нарушил тишину пещеры. Семиаренс Элленгааль, пошатываясь, выбрел из темноты узкого коридора. Встал, привалившись боком к каменной стене. Стоял и молчал. Они глядели на него и тоже молчали. Просто все слова умерли в горле, не успев выйти наружу, и остались там лежать твердым шершавым комом – не выдавишь, не проглотишь.

Кое-как справился с собой Легивар. Прохрипел с усилием:

– Что? Все?

Светлый альв покачал головой. Отрицательно.

– А… что?!

– Там… – Альв сглотнул. – Идемте. Тихо.

Они тихо вошли. Йорген спал, дышал ровно и неслышно, как и положено в двадцать лет. И рука его, лежащая на груди, была самой обычной человеческой рукой, разве что у самых кончиков пальцев сохранилась слабая прозрачность – не будешь знать, так и не заметишь. Он был жив.

Тогда Гедвиг выскочила из пещеры, упала на колени, спрятала лицо в ладонях и расплакалась беззвучно, неудержимо. Все решили – от радости. Они не знали, что она оплакивает свою любовь. «Жертва принята, – твердила она одними губами. – Моя жертва принята!»

А Черный Легивар думал свое, причем вслух: «Вот вам и суеверие! Сработала формула-то! Хорошо, догадался применить! Какой я молодец!» (К чести его заметим, «молодца» он добавлял уже мысленно.)

И только один Семиаренс Элленгааль, тан светлых альвов Нидерталя, знал ПРАВДУ. Не в жертвах было дело и не в примитивных заклинаниях. Мертвый Йорген фон Раух не нужен был Тьме, как не нужен был преобразившимся в клара. Воплотить ее мог только живой.

Эту правду больше нельзя было скрывать. Он рассказал ВСЁ.