Глава 36,
последняя

– Почему же ты меня не убил? – спросил Йорген с укоризной. – Я спал, все уже настроились… Самое время было!

– С чего ты взял, что убивать надо было именно тебя? – свирепо спросила ведьма.

– Нет, а кого еще? Все указывает на меня! У меня с Тьмой давно уже какие-то странные отношения: то я ее вижу, то я в нее ухожу… И природа у меня опять же темная.

Гедвиг Нахтигаль не хотела его слушать. «Кто угодно, – думала она, – кто угодно, может быть, даже я сама, но не Йорген с Кальпурцием! Я уверена!» Однако, если бы кто-нибудь спросил ее, на чем зиждется эта непоколебимая уверенность, девушка не смогла бы ответить.

– Разве ты чувствуешь в себе зло? – поддержал любимую силониец. В виновность дорогого друга он тоже верить не желал.

– Ах, да ничего я не чувствую, – отмахнулся Йорген с досадой. На самом деле он чувствовал очень много всего: усталость, голод, тоску и головную боль, но это к делу отношения не имело. – Вам же сказали ясно: воплощение может и не знать заранее о своей роли. Войдем в пещеру, там я и озверею опять! Семиаренс, право, зачем ты меня не убил?

– Представь на минуту, что это все-таки не ты, – очень мрачно потребовал альв.

– Допустим, представил. И что?

– Теперь представь, что я тебя убил и в пещере «озверел», как ты выражаешься, кто-то другой. Представил? И как, по-твоему, я должен в этом случае дальше жить, убив невиновного?

– Н-да, неловко получается, – признал Йорген, лично он врагу не пожелал бы оказаться в таком положении. – Значит, нам остается одно – выяснить все на месте… Не понимаю только, зачем ты скрытничал так долго? Почему сразу не сказал? Вечно вы, альвы, все таите – и что за народ!

– А было бы лучше, если бы ваши души были заранее отравлены взаимными подозрениями, если бы вы боялись друг другу доверять и в каждом видели врага?! Не уверен, что в этом случае мы добрались бы «до места» живыми! – в сердцах высказался альв, нервы его были на пределе.

Кальпурций Тиилл взглянул на него с состраданием.

– Да, – молвил он, – нелегко тебе пришлось все эти дни, светлый… Йорген, друг мой, прекратим этот разговор, раздоры нам сейчас ни к чему.

Йорген, как всегда, послушался и приумолк. Но потом вдруг снова подал голос, объявил без видимой связи с предыдущим разговором:

– Если после всей этой истории нам суждено остаться в живых, больше никогда в жизни не прибегну к колдовству! Клянусь! – помолчал минуту и еще прибавил: – Или наоборот!

– Что – наоборот? – не понял Кальпурций.

– Пойду учиться на колдуна!

– И где тут логика? – удивился силониец.

– В глубине! – последовал многозначительный, но совершенно бесполезный ответ.

Ночь спутники провели все в той же пещере, обезопасившись всеми возможными способами, от сменных постов до колдовских кругов. Ждали новой беды – а как иначе, ведь самое сердце Тьмы! Предосторожности оказались излишними. Покой их был нарушен лишь единожды, когда ближе к рассвету пришлепало откуда-то существо, больше всего напоминающее помесь маленького лесного карлика с большой розовой жабой, одетой в домотканую рубаху и без штанов. Эту тварь не смутили ни стража, ни чары, она их просто не заметила. Вошла как к себе домой и спросила без всякой преамбулы: «Повидла у вас где? Страсть давно повидлы не едал», из чего Кальпурций справедливо заключил, что не «она» это, а самец.

«Повидлы», у них, понятно, не имелось. Существо согласилось на кусок рыбы и, к немалому облегчению караульного, ушло восвояси. «Хоть и маленькая, а тварь, – думал силониец. – Скорее всего темная. Мало ли, что у него на уме?»

А потом настал новый день. Самое раннее утро, но после блаженной, давно забытой прохлады пещеры оно казалось особенно знойным, хоть наружу не выходи. Вышли, понятно, и с высоты седловины удивительный вид открылся им – зловещий и в то же время не лишенный мрачной красоты. Кольцом высились скалы, до противоположной его стороны было, на глаз, лиги полторы, но, как всегда бывает в горах, это впечатление могло быть обманчивым. Особенно искажал восприятие блеск. Если наружная поверхность черной каменной стены была шероховатой и имела хотя бы отдаленное сходство с обычной породой, то внутренняя блестела, будто намазанная маслом или, что вернее, оплавленная до состояния стекла. Солнце всходило за спиной, бросало на вершины красные блики, и казалось, это кровь стекает с них.

Таким же зеркально-гладким было и дно гигантской котловины – ни вывороченного камня, ни деревца или куста. Только что-то беловатое, бесформенное было разбросано по его черному глянцу. А в самом центре высилась та самая скала. Идеально ровный, остроконечный конус с отверстием в самой вершине.

– Это похоже на маленькую огнедышащую гору… – пробормотал Кальпурций Тиилл. – У нас на полуострове Аппро есть такие, только больше и положе. Не представляю, как мы взберемся наверх! У нас ни веревки, ни зубила… – Он знал толк в скалолазании.

– Там есть ступени, отсюда не видно, – пояснил альв. – Очень крутые, неудобные, но подняться можно. Если не будет сильного ветра.

– Ах, откуда здесь ветер, – безнадежно вздохнула ведьма. – Он, наверное, умер давно. Девы Небесные, какая же жара! Можно подумать, мы сидим в огромной сковороде, поставленной в печь… Или нет! Это не сковорода! Это форма для кекса, какой у нас в Гизельгере пекут, с дыркой посередине, – такое у нее сравнение родилось, чисто женское, но от этого не менее верное.

Ветра не было. Воздух плыл. Из-за бесчисленных красных бликов какая-то дурная зелень стояла в глазах. Ноги, вопреки опасениям, не скользили, ступали твердо – уже хорошо. Дна удалось достигнуть довольно быстро, должно быть, и часу не прошло. Спустились и увидели, что там белело. Кости это были, аккуратные кучки человечьих костей.

– Ой! – покачал головой Легивар. – Похоже, здесь еще какая-то дрянь гнездится. Надо соблюдать осторожность.

– Не похоже, – возразил ланцтрегер фон Раух. – Никакая тварь не станет специально раскладывать кости, она жрет, и все. Жертвы, вот что это такое.

– Какие жертвы? – не понял бакалавр, при всей его образованности и начитанности жизненного опыта ему не хватало.

– Человеческие, какие еще! – Йорген поднял череп, рассмотрел. – Лет десять тут лежит, пожалуй. Наверное, в первые годы Тьмы кто-то пытался ее умилостивить.

– А потом? – часто моргая, спросил Фруте.

– Потом она не умилостивилась, и все умерли. Некого и некому стало приносить. Это очень, очень старые кости… – Он сжал череп в пальцах, и тот развалился на части.

– Больше так не делай, – попросила Гедвиг, поморщившись. Ведьмам по роду их занятий не следует быть излишне чувствительными, но она такие вещи не любила.

– Не буду.

Йорген, как всегда, был покладист и мил, на воплощение Тьмы не походил решительно.

«И все же это он, – обреченно думал альв. – Больше некому».

На дне котловины стало совсем невыносимо, подошвы только что не дымились. Даже дышать было горячо. Черный Легивар свалился в обморок и в чувство долго не приходил. А когда пришел, Йорген прямо ему сказал, что думал, на правила хорошего тона наплевав:

– Да сними ты наконец эту черную хламиду, дурень! Сваришься ведь заживо!

Маг хотел по старой привычке обидеться, но вспомнил, что Йоргена могло уже не быть в живых, умилился и доброму совету внял. Жить сразу стало легче. «Давно бы так!» – подумала Гедвиг Нахтигаль. Хоть и казалось Легивару, что мантия придает его облику внушительности и таинственности, на деле же он смотрелся в ней довольно нелепо. Возможно, под сводами библиотеки или в колдовской лаборатории она выглядела бы органично, но в дальнем походе, измятая до неприличия, облепленная репьями по подолу, как хвост шелудивой собаки, украшением служить никак не могла. Кроме того, она просто не к лицу была своему хозяину, фасон ему не шел. Посмотришь издали – испугаешься: ну точно шторб из могилы вылез. А так – парень как парень, молодой, неплохо сложен. Зачем было себя уродовать?

…Должно быть, она думала слишком громко. Потому что следом за ее собственными вдруг пришла в голову совсем другая мысль, восхищенная: «Вот они, женщины! Нам жить, может, всего ничего осталось, а она рассуждает, к лицу бакалавру хламида или не к лицу!» И опять никто не понял, чего это перемигиваются и хихикают ведьма с будущим воплощением Тьмы.

А дальше начался подъем, и тут уж не до мыслей стало – только следи, чтобы не оступиться на крутом склоне, не сорваться со ступени вниз, не то костей не соберешь. А солнце печет, и воздух как кисель, и злая черная птица каркает над головой – откуда взялась? Неделями не видели ни одной, пустым и мертвым, как все вокруг, было небо! И вдруг нате вам напоследок – прилетела вещать беду… Кыш! Кыш, дрянь такая! Нет, не улетает…

…Нутро скалы разверзалось черным жерлом, винтовая лестница, сложенная каменными блоками, уходила внутрь. Там на дне – ужас и гибель, там гнездится вековечное Зло… Они рванули туда с таким воодушевлением, будто внизу их родная бабушка с пирожками ждала! Почему? Прохладой оттуда тянуло! Сыростью и тленом, если называть вещи своими именами. Пусть! Это лучше, чем безумная, испепеляющая жара. Скорее, скорее вниз – и будь что будет!

Была пещера, огромная – целый подземный зал. Дневной свет не мог в нее проникнуть, но сами стены излучали слабое, мертвенное сияние, что-то похожее они видели на тропе в проклятом лесу Айо. Каменный блок прямоугольной формы, высотой в два человеческих роста, стоял точно посередине пространства, узкая сквозная щель шла поперек него…

Семиаренс Элленгааль когда-то видел его целым, этот алтарь Тьмы. Десять лет назад он сам читал проступавшие на камне огненные письмена, это его собственный голос заставил глыбу расколоться пополам, и Тьма вырвалась из трещины, затопила все вокруг… Тогда его сердце трепетало, заходилось от ужаса, а спутники его, ныне покойные, стояли, замерев в молитвенном молчании, сраженные величием этого мрачного места…

Спутники нынешние повалились на пол вокруг алтаря, растянулись блаженно:

– Ах, как хорошо! Ах, как свежо!

А Йорген фон Раух без всякого трепета засунул в трещину палец и спросил с непосредственным любопытством:

– Выходит, оттуда она вылезла, да? – и палец зачем-то лизнул, будто не великого Зла им коснулся, а в муравейнике шарил или в банке с вареньем.

Довольно долго ничего не происходило. Вообще ничего. Просто лежали и отдыхали, поглядывая друг на друга, не воплощается ли сосед, не пора ли браться за мечи? Нет, спокойно, все спокойно…

– Ну что, – соскучившись, подал голос главный претендент на уничтожение, – кто-нибудь уже чувствует в себе Тьму? Я пока нет! Семиаренс, скажи, это всегда так долго? Может, мы что-то неправильно делаем?

Что мог ему ответить альв? Только руками развести. Выпускать Тьму в мир ему приходилось, обратно загонять – нет. Он ни малейшего представления не имел, как это делается. В первый раз все вышло само собой: спустились, увидели алтарь, и письмена проявились на нем… А теперь…

– Не знаю. Я не знаю, что делать.

– Давайте пообедаем, – предложила ведьма.

Прямо на месте, у алтаря Тьмы, привычно расстелила рогожку, собрала на стол: хлеб, рыба… Кальпурций Тиилл потянулся за куском…

– Фу-у! Что такое?!!

Не было в руке куска. Раскис, растекся свежей кровью! Рогожка потемнела на глазах, пропитавшись красным.

– Поесть не получится, – констатировал Йорген. – Началось, что ли?

Он прислушался к себе, надеясь уловить какие-то перемены, но все было по-прежнему. Не чувствовал он Тьму, хоть ты тресни. Но другие этого не знали.

– Йорген, это ты творишь? – сердито осведомился Легивар. – Неужели трудно было подождать пять минут? Дай поесть, а потом воплощайся в собственное удовольствие!

– А при чем тут я? – удивился тот. – Оно само…

– Да при чем тут Йорген?! – раздался вдруг голос откуда-то сверху. Очень, очень знакомый голос – и в то же время чужой. Злое, дикое торжество звенело в нем.

– Фруте?! – вскинул голову ланцтрегер. – Зачем ты туда взгромоздился?

Никто не видел, в какой момент это произошло. Вроде бы только что сидел рядом со всеми и вдруг…

Он стоял на алтаре, прямо над трещиной. Он был страшен. Куда девался хорошенький мальчик с открытым, светлым лицом?! Теперь оно было искажено ненавистью, но не той, что заставляет человека страдать, отдаваясь резкой болью в душе, а той, какую вынашивают и взращивают, холят и лелеют, упиваются ею, получая извращенное удовольствие.

Изменилось не только лицо. От всей фигуры мальчишки исходило кровавое сияние, светлые волосы стояли ореолом вокруг головы, развевались, будто на ветру – как у колдуна в момент высвобождения силы. Но особенно ужасны были глаза – совершенно черные, без белков. Тьма заполнила их. Тьма обрела свое ВОПЛОЩЕНИЕ.

– Это что же? – шептал Семиаренс Элленгааль в смятении. – Это я его привел?! Я сам?!

– Да, ничего не скажешь, светлые альвы – большие мастера бороться с Тьмой! – хмыкнул за спиной бакалавр.

А Йорген фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм, казалось, не мог осознать всего ужаса происходящего.

– Фруте, слезай оттуда, – велел он буднично. – Что я родителям скажу?

Да нет, все он, конечно, осознавал не хуже других, просто не знал, как полагается себя вести братьям Тьмы, поэтому вел себя по-старому. К тому же он не видел в происходящем ничего ужасного. Фруте одержим злом – что ж, бывает, он и сам был недавно в схожем положении. Ничего, справился… Враг выбрал самого юного, слабого духом – и вселился. Вот и хорошо. Тем легче его будет изгнать, потому что Фруте воин никакой, равно как и колдун. Что-то даст ему Тьма, но взять от нее много он не сможет. Чистая душа сама отторгает зло, а он еще и альв наполовину. Альвы – светлый народ, Тьма противна самой их природе. Она сделала ошибку, избрала не того. Брата удастся спасти – был уверен Йорген.

О! Он многого не знал о своем брате! Ему еще только предстояло это открытие!

– Слышишь? Слезай! И как тебя угораздило связаться с Тьмой?!

Казалось бы, ничего не значащее восклицание, так, бросил в сердцах. Но Фруте вдруг дернулся, будто его стегнули плетью, лицо перекосилось еще страшнее, и огнем полыхнули жуткие глаза.

– Как меня угораздило связаться с Тьмой?! – расхохотался он. – Ты хочешь знать, братец? Ты правда хочешь это знать?!

– Хочу, – подтвердил Йорген, он решил, это будет полезно для предстоящего изгнания.

– Что ж, я тебе расскажу! «Связаться» – это ты правильно сказал, братец! Я призвал ее, три года тому назад, я сам впустил ее в себя! Сам, слышишь! Это было мое решение, не ее!

– Ну-ну. – Йорген не верил. – И зачем же ты это сделал? Три года тому назад?

В ту пору они часто виделись, и Фруте был абсолютно нормальным мальчишкой, без каких бы то ни было признаков сопричастности Злу.

– Зачем?! – Одержимый взвизгнул истерически, дискант резанул по ушам, усиленный эхом пещеры. – Да потому что я ненавижу! Родителей, Дитмара, тебя!!! Всех вас не-на-ви-жу!!!

Лицо Йоргена застыло. Сердце еще отказывалось верить, но что-то внутри холодным и ясным голосом сказало: «А ведь он не лжет. Не Тьма говорит устами твоего брата – это его собственные слова!» Уму непостижимо!

– И маму?! – вырвалось у него как-то очень по-детски. – Маму тоже ненавидишь?!

– Ее больше всех! – был резкий, как плевок, ответ.

Вот этого он уже не мог постичь!

– Почему?!!

– Да потому что вы украли ее у меня, а она позволила! Она предала меня, своего сына!

– Что за ерунда?! – Ланцтрегер тряхнул головой, ему казалось, он спит и видит сон, нелепый до смешного, потому что наяву такого просто не может быть. Леди Айлели любила родного сына со всей материнской самоотверженностью, она сделала все, чтобы в самые страшные годы он знал одно лишь счастье… – Ты дурак, что ли?!

– Она – моя, моя мать, не ваша! А я только и слышал, сколько помню себя: «Ах, наш Йорген такой умница! Ах, наш Дитмар так талантлив! Ах, какие чудесные мальчики…» – Он кривлялся, на него было гадко смотреть. – Не-вы-но-си-мо это было! Когда вас, раненых, приволакивали домой и мать сутками просиживала возле вашего изголовья и плакала – каково приходилось мне? Я богов молил, всех ведомых богов, чтобы подох хотя бы один из вас, а вы выживали раз за разом, будто заговоренные!.. – Он всхлипнул и сбился. – Она никогда не сидела так со мной…

– Сидела! – воскликнул Йорген так поспешно, будто слова его могли развеять Тьму в душе брата. – Днем и ночью! Ты не помнишь, у тебя черная лихорадка была…

– И что? Сиделки в палатах тоже сидят! Если бы она была настоящая мать, она избавилась бы от вас ради родного сына! Раз и навсегда!

– А мы-то чем тебе не угодили?.. Ну ладно, может, я тебя иногда дразнил. А Дитмар? Да он за тебя любому глотку перерезать готов!

– Ах, братец, братец, – насмешливо покачал головой Фруте, и не на мальчишку он был похож в тот момент, а на злобного, ехидного старика. – Думаешь, дело в глупых детских шалостях? Ты еще вообрази, будто я об отцовом наследстве пекусь, что не все его земли достанутся мне! Да не нужно оно мне! Просто мне надоело быть вечно в вашей тени! Ну как же – герои! Без страха и упрека! В песнях о них поют! Легенды о них ходят по землям Севера! А я кто такой? Вечный младший братец, слабый, нежный, ни на что не способный! Ни человек, ни альв…

– Ты и человек, и альв! – Йорген вклинился в его яростный монолог.

– Неправда, братец! Это ты у нас счастливчик – и нифлунг, и человек, и все тебя любят!..

Да, это была правда. Люди числят род по отцу, нифлунги – по матери. Йоргена фон Рауха люди считали человеком, в Веннере эн Арра нифлунги видели соплеменника.

– …А я – никто! Полукровка – вот кто я для людей! Сын отступницы – для альвов!

– Это только название, ты сам знаешь! Оно ничего не значит для нас, – дрогнувшим голосом, через силу произнес Семиаренс Элленгааль – почему-то очень трудно стало говорить.

– Для вас не значит! Но не для меня! Но теперь… – Фруте картинно воздел руки к потолку, и две молнии, слетев с его пальцев, ударили под ноги альву, едва не опалив сапоги.

«Ведет себя будто ярмарочный комедиант в роли злодея, – очень холодно и отстраненно подумал Кальпурций Тиилл. – Такого хочется не убивать, а стянуть с него штаны и отстегать ремнем! Но придется убить. Ах, бедный мой друг Йорген!»

– …Теперь все изменится! Я один буду решать, кому и как жить в этом мире! И все вы – ничтожества предо мной!

«…Ну точно! И слова как из дурной пьесы! Сколько можно слушать эту гадость, пора что-то делать!» Силониец потянулся за мечом…

Страшная сила подхватила его, швырнула, припечатала к стене так, что ни повернуться ни вздохнуть.

– Даже не думай! – оскалился в усмешке мальчишка. – Здесь я хозяин. А ты – никто. И пока жив братец Йорген, избранный мой противник, ни один из вас не сможет и пальцем пошевелить мне во вред! Таковы правила… Ну что, братец, сойдемся в поединке? Посмотрим, кто из нас сильнее теперь? Попробуй убей меня! Убей воплощение Тьмы! Ведь ты за этим сюда пришел? Ну? Что же ты медлишь?

Йорген медлил. Случись кому из подчиненных увидеть его в этот момент – не узнал бы своего командира в этом бледном, растерянном существе! Трусом счел бы, если бы прежде не видел его в деле.

А он не боялся, нет – даже в новом, грозном обличье брат казался ему не опаснее любой другой ночной твари. Он был не готов. Правду говорил Фруте – он был счастливым. И понял это только теперь. Голод, война, раны – это все не так важно, это уходит. Его на самом деле все любили – вот главное. Брат, мачеха, отец, пусть по-своему. Родня со стороны матери, хотя в ту пору он не желал этого замечать, а они не умели проявлять чувства явно. Слуги, кнехты, подчиненные и начальники, и король с королевой, и друзья, и совсем малознакомые люди… И он к этому привык, считал, так и должно быть, и любил всех в ответ. И жизнь за них готов был отдать – а как же? Долг!.. Удобный, милый, черно-белый мир, где враг – это враг, а свой – это свой. Война без перебежчиков и предателей. Ведь даже те несчастные, что впустили в душу Тьму, – они не союзники ее, а жертвы…

Он не ждал удара в спину. Он никогда прежде не сталкивался с такой НЕНАВИСТЬЮ. Просто не знал, что с ней делать.

– Убей!!! – стонали вдавленные в стену друзья. Те, кого он должен защищать.

– Ну что же ты, братец?! – хохотало дико ВОПЛОЩЕНИЕ и больно било его черными молниями – не насмерть, а чтобы помучить. – Убей меня, убей! Попробуй! Вставай! Сражайся! Ведь ты для этого здесь!

Да, он мог убить. Потому что целый год учился колдовству, изучал сейд, и галдр, и мэйн, и ведербэльгр, и еще одно, неназванное. И одного этого неназванного хватило бы на малыша Фруте, не так уж щедра к нему оказалась Тьма, как он вообразил по неопытности, впервые почувствовав в себе Силу. А можно обойтись и без колдовства, простым мечом – еще проще.

Но что скажет отец? Дитмар? Как мачехе смотреть в глаза? Как жить потом самому?

Вдруг вспомнилось ясно, будто вчера было. Няня выносит из родительской спальни что-то пышное, бело-голубое, все в лугрских кружевах. Кладет ему на руки – подержи, да не урони смотри. Откидывает покрывальце, а там внутри – человечек! Крошечный как лягушонок, разве такие бывают? А как же! Нынче народился! Брат!

И его – убить? Собственными руками?

А если этого не сделать – весь мир погрузится во Тьму на веки вечные…

– Бей!!!

– Убей меня!!!

– Бей!!!

Тьма клубилась в пещере, Тьма клокотала и ревела, и гудела гора, распираемая волнами Зла…

А Йорген вдруг понял, что устал и ничего больше не хочет. Это не его битва, пусть сражаются другие. «Я трус. Дезертир. Я не справился. Предал. Я так виноват, перед всеми. Но я – не могу!»

– Вставай!!! Сражайся!!! – Фруте красиво, зависнув на миг в воздухе, соскочил с алтаря, и не молния уже, а меч сверкнул в его руках…

– Отстань, – утомленно сказал Йорген и закрыл глаза. – Я не стану с тобой сражаться… – И, обернувшись к спутникам: – Простите…

– Ну что ж! – Жестокое лицо воплощения озарилось торжеством. – Ты сделал свой выбор, брат! Не захотел погибнуть с честью – умри с позором! Да пребудет с нами вечно Тьма.

За спиной отчаянно, не по-человечески взвыла ведьма.

Это был прекрасный меч из арсенала ландлагенара Рюдигера, любовно выкованный мастерами северного Вальдбунда. О том, чтобы брат содержал его в должном порядке, Йорген заботился лично. Сверкающее лезвие легко и глубоко проникло в плоть. «Почти не больно!» – мелькнула мысль. Красная струйка скатилась из угла рта по подбородку. Йорген улыбнулся счастливо – больше ему не надо было ничего решать. Он вышел из игры.

И что было дальше, видеть уже не мог.

Как богентрегер Фруте фон Раух, воплощение Тьмы, вдруг рухнул словно подкошенный, и выражение дикого торжества на его лице сменилось удивлением, а потом ужасом. Как жуткий черный вихрь ворвался, завывая, в пещеру, а трещина в камне озарилась дурным синим сиянием и стала со свистом втягивать в себя его черноту, пока не поглотила всю, без остатка. Как сомкнулась она потом, и на монолитной передней поверхности алтаря, вспыхнув на миг кровавым, проступили выжженные письмена. Как зашевелились спутники, с трудом отдирая свои измученные тела от стены. Как забился, зашелся отчаянным плачем мальчик Фруте. «Она обманула меня! Обманула! – выкрикивал он сквозь слезы. – НЕНАВИЖУ!!!»

Но ничего этого Йорген фон Раух не видел. Потому что умер – так ему показалось. И не ему одному.