Глава 32,
в которой Семиаренс Элленгааль вспоминает дядюшкины пироги, юный Фруте пренебрегает головой, а Йорген фон Раух демонстрирует окружающим редкую честность
– У светлых альвов всегда есть еда! – сказал Йорген фон Раух и стал ждать возражений от благородных спутников своих. Но вместо этого услышал вопрос.
– Откуда ты знаешь? – с живым интересом спросил Кальпурций Тиилл. – Ты уверен?
Ланцтрегер фыркнул:
– Можно подумать, я никогда не… Короче, доверься моему опыту, друг Тиилл. Не знаю, где они ее берут, может, боги любят их паче иных народов и одаривают щедрее или это такое колдовство, но еда у них в достатке даже в самые голодные времена. Проверено.
Семиаренсу Элленгаалю стало смешно.
– Ну-ка, ну-ка, поведай нам, о благородный отпрыск славного рода фон Раухов, каким же именно способом ты это проверял? Помнится, во времена Первого Противостояния мой дядюшка Аверрес сетовал порой, что из шатра его таинственным образом исчезают пироги с начинкой…
– Красивый такой шатер, – сказал Йорген, глядя себе под ноги. – Красный и расшит драконами…
– Именно! – подтвердил альв.
– Было дело, – смущенно признался ланцтрегер, – заглядывал я туда! – И поспешил добавить в свое оправдание: – Но я никогда не грабил подчистую. Всегда оставлял ему кусочек. Он об этом упоминал?
– Упоминал, а как же! – поспешил заверить Семиаренс, кривя душой и не стыдясь этого.
– Значит, решено? Ночью идем? – воодушевленно переспросил Йорген, уяснив, что племянник обворованного дядюшки на него вроде бы не сердится.
В общем, этическая сторона дела наших друзей не волновала. Самые праведные из них с собственной совестью поладили очень легко. Альвы в них выпустили стрелы? Выпустили. Значит, они, по сути, враги. А потому не воровством будет считаться предстоящее предприятие, а благородной охотой за трофеями. Так сказал Кальпурций Тиилл, и Семиаренс Элленгааль согласился с ним в душе. Что ж, пусть осудит их тот, кто никогда не голодал, а мы не станем. Но был еще чисто практический вопрос.
– Думаете, это не слишком опасно? – вздохнула Гедвиг Нахтигаль. – По мне, так чистое безумие!
Видят боги, как нелегко дались юной ведьме эти слова: пирог с начинкой уже стоял перед ее глазами, и даже запах вроде бы чувствовался – горячее тесто и корица (потому что воображаемая начинка была яблочной, по старому хайдельскому рецепту).
– Ничего страшного! – Йорген был полон оптимизма. – Дорогу мы знаем… вы ведь знаете? – Он обернулся к Семиаренсу, тот утвердительно кивнул. – Знаем! Выбраться тайно оттуда получилось, значит, и туда пробраться сможем!
– Не забывай, тогда были мирные времена, – умерил его пыл светлый альв. – Теперь поселение может быть надежно защищено. Взять того же стрелка – не зря же он оказался на опушке? Наверняка дозорный.
Это был весомый аргумент, Йорген заметно помрачнел. Потом вспомнил:
– В лагере вашего дядюшки тоже были дозорные, и я их обходил. Боги дадут, и теперь справимся. А нет – ну, значит, нет. Попытаться все равно стоит. Пирога хочется до жути! Чую прямо – рыба!
– Какая рыба?! – невольно вырвалось у Гедвиг. – Корица же! И яблоки!
– Козий сыр! – мечтательно вздохнул силониец.
– А я думал, капуста квашеная… – В голосе бакалавра послышалось разочарование.
– Просто вы уже одурели от голода, вот вам и мерещится всякое, – поставил диагноз ланцтрегер. – А дядюшкины пироги были с рыбой хариус, мне лучше знать!
– А вдруг эти альвы вовсе не пекут пирогов? – робко подал голос Фруте.
На него посмотрели как на врага, и он притих.
Решение было принято.
Потом, задним числом, Семиаренс Элленгааль ругал себя: ладно спутники его – почти еще дети, хоть и числятся воинами, ведьмами и магами, – глупость им простительна, но он-то в свои сто пятьдесят мог быть умнее. Нет! Тоже позарился на чужие пироги! Должно быть, Тьма и вправду лишает разума!
…Потянулись долгие часы ожидания, но они были не в тягость – воспринимались как желанный отдых. Ноги гудели от бесконечного пути, плечи ныли – так приятно было дать им покой, растянувшись в колючей седой траве.
Воздух над пустошью плыл дрожащим маревом, пах горькой полынью и далеким дымом. Красный глаз солнца сердито таращился с грязного неба, гибельно верещали цикады, время от времени какая-нибудь мелкая тварь сваливалась в овраг, ее лениво приканчивали, если она не желала понимать слово «кыш».
Хотелось дремать, разговоры не клеились: о чем бы ни заходила речь, в конечном счете обязательно сводилась к еде, даже противно. Сколько можно вспоминать булки, плюшки, окорока, колбаски, штрудели, кнедли, сыры, яйца и матушкины оладьи? Сытнее от этого не становится, только настроение портится. Лучше лежать молча, смотреть в небо, не думать ни о чем. Поспать перед «делом» тоже неплохо, потом вряд ли придется…
Уже начинало темнеть, когда Кальпурций Тиилл придумал глупость. Мол, не все должны идти в опасную ночную вылазку, а только трое: он сам, Йорген и Семиаренс Элленгааль в качестве проводника. Остальные пусть дожидаются их возвращения в надежном месте.
У Гедвиг Нахтигаль от возмущения волосы стали дыбом, отчего ведьминская ее природа стала очевидна как никогда.
– Ответь-ка ты мне, о достойнейший отпрыск славного рода Тииллов, что именно подразумеваешь ты под «надежным местом»?! – В голосе ее было столько яду, что очередная тварь, свалившаяся им под ноги, сдохла сама, без посторонней помощи.
– Как – что? – невинно переспросил силониец. – Этот овражек…
– Ах вон оно что! Овражек! Ну конечно! Тихое, славное местечко, ну прямо дом родной! Твари, правда, на голову валятся, так ведь не чаще двух-трех за час! Такая безделица! Определенно для бабы, юнца и бакалавра лучшего убежища не найдешь! А даже если и сожрет их кто по ночной поре – не беда, славным нашим добытчикам больше пирогов достанется!
Бедный Кальпурций даже побледнел от таких слов любимой, принялся оправдываться:
– Ты не понимаешь! Мы оставим вас под надежной магической защитой, а от недругов из плоти и крови вас будет оберегать Легивар!
– Кхе-кхе! – сказала упомянутая персона. – Не хочу показаться трусом, но ты уверен, что я справлюсь в одиночку?
Он на самом деле не был трусом. И случись в том нужда или даже пустая блажь приключись (да хоть на спор!), без колебаний остался бы в овраге один. Однако при всей своей любви к внешним эффектам, при всем стремлении выглядеть значительнее, чем есть на самом деле, молодой маг умел достаточно четко оценивать собственные возможности. Другое дело, что амбиции его обычно брали верх над благоразумием. Но не в том случае, когда речь шла о чужих жизнях. Своей рисковать – это пожалуйста! Подвергать опасности других – увольте! И как ни льстил Черному Легивару образ бывалого рубаки, на разочарованный вопрос силонийца: «А что, разве не справишься?» ответил с заслуживающей похвалы прямотой: «Боюсь, что нет!»
– И как же быть? – Кальпурций беспомощно оглянулся на Йоргена, он и мысли не желал допустить, чтобы лезть во вражеский стан всей толпой, с женщинами и детьми.
Но у друга-северянина был свой взгляд на проблему, как всегда странный.
– Множество славных героев окончили свои дни прежде назначенного природой срока только потому, что в минуту опасности им приходило в голову разделиться и действовать порознь! – веско молвил он. – Лично я не намерен бросать своего брата одного во Тьме, и кажется мне, что галантный кавалер… – тут он бросил выразительный взгляд на друга Тиилла, – поступать так с дамой сердца тоже не должен. Мы пойдем все вместе – и будь что будет!
– Золотые слова! – воскликнула ведьма, громко чмокнула ланцтрегера в щеку, а потом обернулась к Кальпурцию: – А тебя, друг мой, целовать не стану, ты меня обидел! Бросить беззащитную женщину на произвол судьбы – это надо же такое удумать…
Тут она не выдержала и хихикнула. Потому что вовсе не опасением за свою жизнь были вызваны ее протесты. Просто ее отчаянно потянуло на приключения – это во-первых. А во-вторых, она представила себе часы ожидания (живы – нет ли, вернутся – не вернутся?) – и жутко сделалось до невыносимости. Зарок себе дала: даже если настоит на своем бессовестный Кальпурций, все равно пойдет следом, тайно, и плевать ей на мальчишку с бакалавром, что останутся без ее защиты. Любовь дороже!.. Эх, знать бы еще, к кому она, та любовь!
– Ну всё, стемнело! – объявил ланцтрегер фон Раух. – Пора! Хватит рядиться, а то собираемся, как воры на ярмарку!
– Что, воры на ярмарку обычно собираются так долго? – удивился силониец, его всегда интересовали тонкости чужеземного быта (уточним, что в родной его Силонии ни ярморочных воров, ни самих ярмарок не было). – А почему? Ну ладно торговцы, им надо товар приготовить, погрузить, лошадей запрячь. Но воров-то что задерживает?
– Откуда мне знать? – с легким раздражением пожал плечами Йорген, он считал, не время теперь для пустых разговоров. – Может быть, они какие-то свои воровские принадлежности собирают или страшно им, вот и тянут время. И вообще, это не я придумал, это отцовский конюх Фрош так говорит. Вот вернемся, дадут боги, живыми – у него и спросишь, он, надо полагать, в воровстве смыслит. А я – нет.
– Ты не смыслишь в воровстве?! – Тиилл снова был удивлен, на этот раз неприятно. – Но, друг мой, ведь ты нас уверял, что имеешь опыт… Как же мы пойдем…
– Мы идем не воровать, а брать трофеи, ты сам сказал! Это я умею, не переживай!
Насчет «идем» – это было, конечно, громко сказано. Не шли они, а ползли, животом по колючке, от холма к ложбинке, от овражка к пригорку, прикрывшись щитами на манер пресмыкающегося зверя черепахи, что носит костяной панцирь на спине своей. Вот только закрывает он, панцирь этот, куда больше, чем щит, поэтому не стоит перед его обладательницей вопрос, что важнее защитить от случайной стрелы – голову или другую, более мягкую часть тела. Щит же приходится смещать в ту или иную сторону в зависимости от личных предпочтений, а с ними определиться не так легко. Потому что голову, конечно, жалко, без нее не проживешь, но рана пониже спины – такой позор для воина, что сам жить не захочешь. В результате о голове позаботились лишь двое из шести: Гедвиг Нахтигаль, на звание воина не претендовавшая, и Фруте фон Раух, на которого грозно зашипел старший брат:
– А ну живо прикрыл башку!
– Да-а, а сам-то ты! – прохныкал юнец.
– Я ползу первым, мне надо видеть дорогу, а щит закрывает обзор. Тебе же достаточно за моими ногами следить. Прикройся немедленно! Не то все потом матушке расскажу!
Насчет матушки – это был весомый аргумент. Фруте надулся, но щит сдвинул, как велено было.
Но все предосторожности оказались лишними, никто в них не выпустил ни стрелы. Живые и здоровые вползли они в лес.
До сих пор мы как-то не упоминали о странном свойстве восточных ночей. Казалось бы, раз уж Тьма – то полная, хоть глаз выколи. На самом же деле как не было здесь настоящего света, так не было и настоящей, непроглядной темноты. Затянутое колдовской пеленой небо мерцало тускло и неприятно, и в мертвенном этом свете было прекрасно видно все, что творится вокруг. А творилось ужасное.
Совершенно дикими были деревья в этом лесу, с большим трудом опознал в них Семиаренс Элленгааль обычные дубы и клены. Прежде они устремляли свои могучие кроны к солнцу, но с наступлением Тьмы будто переставали понимать, куда надо расти. Теперь сучья и ветви их торчали в разные стороны: одни стелились горизонтально, другие образовывали острые углы, изгибались зигзагами, третьи и вовсе врастали в землю, а оттуда, из земли, им навстречу лезли узловатые больные корни. Из-за этого деревья напоминали безобразные, неопрятные вороньи гнезда, они сплетались ветвями, образуя непроходимые заросли, и длинные бороды светящегося в полумраке лишайника свисали с них.
Несмотря на летнее время, все ветви были почти голыми – один-два листа на элль. Голой, ни травинки, ни былинки, была и земля, только у самых стволов теснились сростки поганых грибов непотребного изумрудного цвета, они тоже умели светиться. Должно быть, грибы эти тянули соки прямо из деревьев, потому что извлечь хоть каплю влаги из сухой, растрескавшейся почвы им вряд ли хватило бы сил.
Никакой живности тут, похоже, не обитало – ни шороха крыл, ни резкого вскрика ночной птицы, ни горящего глаза зверя. Только гадкая прочная паутина была натянута между стволами, и в центре каждой сети спал, поджав мохнатые ноги, крупный, девственно-розовый паук.
В общем, на настоящий природный лес это место походило так же, как походит на живого человека восставший из гроба мертвец. Семиаренс Элленгааль чувствовал к окружающему почти физическое отвращение и вздрагивал каждый раз, когда прикасался к ветке или сучку голой рукой, будто они жгучим ядом были покрыты или могли укусить.
И все же врожденное чутье светлого альва не позволяло ему сбиться с пути в этой немыслимой растительной мешанине, он уверенно вел своих спутников вперед, в самую чащу, в самую глухую глушь.
И довел бы, пожалуй, и дело удалось бы, не расчихайся вдруг отчаянно и неудержимо черный маг Легивар. До этого момента им удавалось перемещаться бесшумно. Несмотря на царящую кругом сушь, даже те ветки и сучья, что валялись мертвыми на земле, сохраняли удивительную гибкость, будто не из древесины состояли, а из густой патоки были сварены. Не трескались они под ногами, не хрустели – пружинили мягко и странно. Беззвучно, за что и спасибо им. А лишайнику, свисающему до самых корней и немилосердно лезущему в нос, – не спасибо, это он был всему виной.
Надо сказать, что грибы, лишайники, мхи и прочие изгои растительного царства испокон веков служат неотъемлемым компонентом колдовских настоев и взваров. И те дни, когда реоннских студиозусов заставляли практиковаться в зельеварении, были худшими в жизни Хенрика Пферда. Такими слезами и соплями заливался бедный, что, изучай он не боевую магию, а черную, собирать впору было – как раз еще на одно зелье хватило бы. Сенной лихорадкой страдал молодой маг Легивар, и не что иное, как лишайник, вызывал ее! Так вправе ли мы упрекать его за неосторожность? Он и так крепился, сколько мог, зажимал нос и рот руками, кулаки грыз. Но, знать, судьба такая – не справился. Разнесся над безмолвным лесом его богатырский чих.
Спутники замерли, вжались в стволы, стараясь сделаться маленькими и незаметными. Но в первые минуты ничего не случилось, и они решили – обошлось. А потом вдруг сразу – резкий оклик на наречии светлых альвов: «Стой! Ни с места!» И частокол стрел, направленных им в лицо.
– Стоим, стоим, как скажете! – миролюбиво согласился Йорген фон Раух и добавил вполголоса: – Ох, чую, плакали наши пироги…
Впрочем, особого огорчения он не испытывал. Знал: раз не пристрелили сразу – уже хорошо, есть надежда если не отужинать, то по крайней мере сохранить жизнь.
– Кто вы такие и зачем явились в наши земли? – последовал вопрос.
Лица говорящего видно не было – оно осталось в тени. Пленники же стояли внутри ярко освещенного колдовского круга; даже непонятно, что именно испускало этот свет: земля под ногами или, может быть, воздух вокруг? В общем, сами они были видны как на ладони, вокруг себя же могли различить лишь темные очертания высоких фигур и грозно поблескивающие наконечники стрел. Очень неприятное ощущение!
– Отвечайте!
– Честь имею представиться, – церемонно начал силониец, и Йорген сразу понял: «О! Это надолго!» – Кальпурций из рода Тииллов, старший сын государственного судии благословенной Силонийской империи Вертиция Тиилла к вашим услугам. Позвольте отрекомендовать спутников моих. Фройляйн Нахтигаль, дочь Франца Нахтигаля, аптекаря, потомственная ведьма шестой ступени, выпускница Хайдельской оккультной семинарии по классу целительства и родовспоможения… – (Тут девушка сделала книксен.) – Мой друг, благородный Йорген эн Веннер эн Арра фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм, сын ландлагенара Норвальдского, начальник столичного гарнизона гвардейской Ночной стражи Эренмаркского королевства, и младший брат его Фруте фон Раух, богентрегер Райтвис! – (Упомянутый богентрегер вежливо раскланялся тем особым придворным манером, коим Йорген так и не сумел овладеть. Поэтому он лишь кивнул, и то запоздало и небрежно.) – Легивар Черный из Реонны, бакалавр магических наук, боевой маг третьей ступени, сын… – Тут Кальпурций вспомнил, что об отце названной особы ему ровным счетом ничего неизвестно, и поспешил исправить положение: – Сын подданного Эдельмаркской короны! – (Показалось ему или в глазах мага мелькнула благодарность?) – Семиаренс Элленгааль, младший тан светлых альвов Нидерталя! – Этого Кальпурций оставил под занавес, как-то боязно было называть – вдруг сразу стрельбу начнут?
Нет, зря силониец тревожился. Едва он успел произнести последнее имя, в кольце альвов произошло некоторое движение, пять или шесть стрел, тех, что были направлены на Семиаренса, опустились наконечниками вниз. Значит, вовсе не хотели светлые убивать соплеменника… Что же тогда случилось днем, на пустоши?
…Друг Тиилл говорил, говорил, а Йорген все больше удивлялся долготерпению светлых альвов. Он сам на их месте давно стукнул бы пленника по затылку и потребовал отвечать по существу, без лишних биографических подробностей. Те же выслушали монолог силонийца до конца, и только когда он умолк, прозвучал новый вопрос, не без иронии заданный, видно, не впечатлили местных жителей чины и регалии пришельцев:
– Так что же привело в наши скудные земли столь важных особ?
Кальпурций, Семиаренс, Гедвиг и Легивар – каждый хотел сказать что-то торжественное, о борьбе с Тьмой. Они уже и рты открыли, но Йорген всех опередил – выдал с обезоруживающей прямотой:
– Да вот надеялись у вас еды украсть.
– О боги!!! – возведя очи горе, простонал друг Тиилл. – Теперь нас точно прикончат!
Ничего подобного. Йорген знал, что делал, недаром же в его любимых мачехах ходила светлая альва! Сколько раз она учила его: лучше самая скверная правда, чем самая красивая ложь. Лесной народ ценит честность превыше всего, и ждут ее если не от самих себя (сами-то скрытничают почем зря), то уж от других – непременно. Вот почему, когда был задан третий вопрос, в тоне говорившего насмешки больше не слышалось – только понимание и искреннее сочувствие:
– Так вы голодные? Что ж, пройдемте к костру…
Альв сделал приглашающий жест, и под ноги собравшимся легла тропа, узкая, но даже в сумраке хорошо заметная: то ли умела она слабо светиться, то ли просто очень светлой была здешняя земля. Хотя без колдовства точно не обошлось: деревья двигались как живые, безобразные заросли расступились впереди и тут же смыкались позади путников, образуя непроходимую стену: беги – не убежишь! Альвы шли, опустив оружие.
Около четверти часа длился путь, и чем дальше, тем отчетливее понимал Семиаренс Элленгааль: напрасно было затеяно дело, не справился бы он с ролью проводника. Странные, искаженные чары владели этим лесом, и не разобрался бы он в них, не смог открыть тропу – ту единственную, что ведет в стан. Или из него выводит.
Поселение было бедным – сразу бросались в глаза залатанные, выцветшие шатры, да и мало их было. Большинство местных жителей селилось в дуплах, поневоле вспомнив почти ушедший обычай предков. Вот только те, исторические, дупла были огромны, как настоящие дома, и красивы, как парадные залы дворцов. В здешних же альв едва ли мог вытянуться в полный рост, должно быть, так и спал всю ночь поджав ноги. Постелью ему служила куча странного, упругого хвороста, никаких украшений в жилище не было – голая древесина, потраченная жуком. Чтобы обзавестись достойным дуплом, нужны были мощные чары, на них у полуголодных поселенцев не хватало сил. Напрасно несостоявшиеся воры мечтали о пирогах – пирогами здесь и не пахло. Пахло кореньями, грибами, еще какой-то съедобной растительностью. Было немного мяса, неизвестно чьего: жестче кабанины, зато не такое вонючее. Были яйца – странно, откуда? Не летали птицы во Тьме, ни одной не видели. Может, тварь какая их снесла? А, неважно, с голоду что угодно съешь!
Костер горел посреди поляны белым колдовским огнем. Вокруг него вращалась вся жизнь маленького поселения. Обед на нем не варили – для хозяйства были костерки отдельные, а этот служил символом неугасающей жизни и оберегал от зла.
– Прошу! – Один из альвов, видно главный, сделал приглашающий жест. – Присаживайтесь к огню, странники.
Значит, их перестали считать пленными, раз принимают как гостей, понял Семиаренс. Уже легче.
…Когда-то их всех учили хорошим манерам: и мага, и ведьму, братьев фон Раух, о силонийце и альве говорить нечего. Впрочем, не надо жить во дворцах, чтобы знать: в гостях неприлично волком набрасываться на еду, трапезе должна предшествовать неспешная беседа о приятном. Но после нескольких дней вынужденного поста – какая там беседа! Не ели они – жрали, приличия позабыв. Корешки, черешки, хвосты – все вкусным казалось, что подали. Какие хвосты, спросите? Да Тьма его разберет! Может, и пресмыкающиеся, Йорген нарочно спрашивать не стал, чтобы не расстраиваться. Как говорится, многие знания – многие печали. Отказаться все равно не смог бы, так уж лучше и не знать, что за дрянь съел, не на радость ли злым богам? Наелся в кои-то веки – вот главное!
Только покончив с полуночной трапезой, незваные гости наконец перевели взгляд с опустевших мисок на щедрых хозяев… Да! Такого они прежде не видели! Лучше бы и не видеть никогда.
Люди говорят: «прекрасен, как альв». Светлые альвы – красивый народ, потому что добрые боги создали их по образу и подобию своему. А создав, поняли, что перестарались, и всех прочих: людей, нифлунгов, гномов всяких-разных – сляпали попроще, лишь бы руки-ноги двигались и голова держалась – слишком много красавцев на свете ни к чему.
Здешние альвы тоже были красивы – когда-то. Десять лет назад. И до сих пор многие лица хранили прекрасные черты. Но у каждого (у каждого!) из жителей поселения было свое отличительное увечье. Горб или сразу два, на спине и на груди. Хромая нога, высохшая рука, кривые бока. Косоглазие, слепота, заячья губа, карликовый рост, бороды у женщин – всего не перечислишь. «Ой-ой! Не напрасно ли мы позарились на те хвосты?! С чего их всех так перекосило?!» – мелькнула у Йоргена паническая мысль.
Каждого из них когда-то учили хорошим манерам, и не все уроки пропали даром. Ни один из гостей ни словом, ни возгласом, ни взглядом не выдал своего ужаса. Но альвы и сами понимали, какое впечатление должны производить на посторонних.
– Вас, должно быть, удивляет наш облик… – заговорил с горечью тан Эрианис – высокий, статный мужчина с правильными и благородными чертами правой стороны лица, левая же выглядела так, будто принадлежала мертвецу: была совершенно неподвижной, угол рта оттянулся вниз, и веко висело.
Ответом ему было молчание. В самом деле, что тут скажешь? «Ой, правда, мы так испугались!»? Или: «Да что вы, все в полном порядке, так и должно быть!»?
Но альв и не ждал ответа, продолжал дальше.
– Это Тьма, – молвил он печально. – Она уродует природу вокруг нас, а мы – часть этой природы. Вы видели деревья в этом лесу? Безобразные, искалеченные… Мы – им под стать… Хотя это еще не самое худшее…
– Слышал предание о короле Обероне? – улучив момент, шепнул Йорген другу. – Я думал, это сказки, не бывает в природе горбатых альвов. Теперь понятно: тот Оберон родился тысячу лет назад, значит, как раз во времена прошлой Тьмы. Вот почему его, бедного, скрючило…
