ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
За многие десятилетия, что я провел вдали от Земли, моя старая, видавшая виды ракета ломалась несчетное число раз – и всегда, как нарочно, в самое неподходящее время! То при взлете отлетал стабилизатор, то метеорит, пробив обшивку, застревал в двигателе, то трескался радиационный экран реактора – и мне приходилось месяцами (пока не появлялись деньги на его замену) не вылезать из тяжелого защитного скафандра...
Порой случались вещи совершенно казусные. Например, находясь на Регуле, населенном дружественными человечеству амфибиями, я вздумал слегка подремонтировать свою ракету и выправить глубокую вмятину в днище, полученную из-за досадной опечатки в справочнике координат, вследствие которой я перепутал космодром со скалистой грядой – со всеми вытекающими из этой ошибки последствиями.
Выбравшись из ракеты, я раздобыл внушительных размеров кувалду и стал обрабатывать вмятину. Но не успел я нанести и десятка ударов, как был схвачен возмущенными регулианцами, которые, багровея от негодования, потащили меня в тюрьму.
Оказалось, местные жители верят, что все механизмы являются разумными, хотя и бессловесными, существами и чинить их – серьезнейшее преступление, ибо тем самым нарушается их воля и механизм лишается свободы выбора: быть или не быть ему отремонтированным? Аборигены считают, что, ломаясь, всякое техническое устройство совершает осмысленное, продуманное действие – самоубийство, а самоубийство на Регуле, где среднестатистическая жизнь длится десятки тысяч лет, священно.
Вообще должен заметить, что по отношению к механизмам регулианцы проявляют странное благоговение: любую сломавшуюся технику (даже если неисправность пустяковая) они считают умершей и хоронят ее с соблюдением всех обычаев и обрядов. Страх регулианцев быть уличенными в починке столь велик, что даже свои часы они заводят тайком, уйдя куда-нибудь в глухой лес.
Не будучи знаком с этими нюансами, я был приговорен к смертной казни через утопление в кипящем машинном масле. Избежать конца мне удалось, лишь доказав, что моя ракета со встроенным в нее Мозгом не является бессловесным существом, а следовательно, свобода выбора не терпит в данном случае ущерба. К счастью, Мозг принял в конфликте мою сторону, заявив, что сам дал разрешение на починку ракеты, хотя и не отказал себе в удовольствии помучить меня, притворившись поначалу, что представления не имеет, о чем идет речь. «Вспомнить» спасительную подробность он соблаговолил в последний момент, когда два дюжих регулианца уже раскачивали меня над дымящимся чаном.
Но много чаще я вспоминаю о другом случае.
Однажды, забравшись довольно далеко в дебри Млечного Пути, я услышал в моторном отсеке негромкое пощелкивание. Вначале не придал ему значения, списав все на истрепавшийся ремень вентилятора, но уже через несколько минут, когда температура в каюте начала быстро расти, понял, что это были щелчки реле накрывшегося термостата.
Запасного датчика у меня с собой не было, а починить старый не представлялось возможным, поэтому, чтобы не свариться заживо, мне пришлось изменить курс и направить ракету к созвездию Малого Коня – небольшой группе невзрачных звезд рядом с Дельфином, где находилась ближайшая станция техобслуживания. Когда три дня спустя «Блин» совершил посадку на космодроме Гандрены, температура в каюте перевалила за пятьдесят градусов, и я, страдая от жары, мог только сидеть в ванне и, обливаясь потом, обмахиваться газетой.
На Гандрене стояла холодная дождливая осень. Я, распаренный, выскочил из ракеты и стал бегать по космодрому, отыскивая механиков, и немедленно подхватил воспаление легких, на неделю угодив в больницу. Пока я лечился, какие-то воришки, отжав люк, забрались в ракету и выкрали из нее оптические приборы и вообще все, что можно было без особых проблем продать. Теперь звездолет требовал уже серьезного ремонта, и я понял, что застрял на Гандрене надолго. Закончив топать ногами и подвергать личности воров жесткой, но бесполезной критике, я отбуксировал «Блин» в ремонтный ангар. Осмотрев ракету, там заявили, что восстановить ее в принципе можно, но нужных для моей модели запчастей на планете нет и придется выписывать их из соседнего созвездия, что вместе с доставкой займет никак не меньше месяца. Расстроенный, я вышел из ангара и отправился искать дешевую гостиницу. Настроение колебалось где-то между нулем и единицей – по пятибалльной шкале. Застрять на месяц на Гандрене – ничего тоскливее нельзя вообразить. Представьте тусклый промышленный мир, прокопченный трубами сотен заводов, производивших в основном сталепрокат и химические удобрения. Пятнадцать месяцев из восемнадцати (столько длится здесь год) над планетой висит туман, смешанный со смогом, и девять месяцев из восемнадцати льет дождь. Я, разумеется, ухитрился попасть в сезон совмещения того и другого.
Окно моего номера выходило на серую заводскую стену, и к концу третьего дня сидения в гостинице эта стена так мне опротивела, что я вышел вон и побрел куда глаза глядят.
Вскоре дождь загнал меня в маленький бар. Не успел я расположиться за столиком, как ко мне подсел тощенький красноносый человечек. Выглядел он очень забавно: маленький, безобразный, с большим горбом и ушами без мочек, вытянутыми кверху, как у гнома. Все это, однако, не мешало ему быть очень уверенным в себе, да и одет он был сравнительно неплохо: во всяком случае, в левой манжете рукава его рубашки еще сохранилась серебряная запонка, хотя в правой подобная отсутствовала. Насколько я мог судить, «гном» этот давно уже «водил козу» из одного бара в другой, а из некоторых заведений был даже неделикатно вышиблен, о чем свидетельствовали пыльные отпечатки подошв на его костюме.
Подсев ко мне, незнакомец с ходу заявил, что он гениальный изобретатель, и попросил угостить его пивом, так как у него вытащили идентификационную карту. Пивом я его угостил, но к тому, что он молол, особенно не прислушивался. Запомнил только, что нес он какую-то околесицу об устройстве, которое что-то там делает с волнами. Я из вежливости поддакивал, желая, чтобы он поскорее допил свое пиво и убрался.
Думаю, читатели не осудят меня. Во Вселенной сотни тысяч пивнушек, и в каждой из них можно встретить людей, которые, подсев к вам, представятся то кладоискателями, то поэтами, то генералами в отставке, то бывшими президентами отдаленных миров, изгнанными, но и по сей день обладающими немалыми связями. Их манеры безупречны, доводы убедительны, лица полны достоинства – одно странно: в момент встречи с вами у этих могущественных людей обязательно воруют идентификационные карты и все они просят об одном – о дармовой выпивке.
Я имел богатый опыт общения с подобными «знаменитостями», поэтому особенно не удивился, когда после второй кружки гениальный изобретатель вдруг сполз под стол. Я наклонился над бедолагой.
Перед тем как отрубиться, он всунул мне в ладонь визитную карточку с золотым тиснением, имевшую вполне респектабельный вид. Впрочем, это ни о чем не говорило, ибо сотню таких можно заказать в любом тиражном автомате всего за два рубля. На карточке значилось:
«П.А. Сапчук-Махарадзе
Технические консультации
линия А-452 отсек 89/2».
Из уважения к лежавшему под столом мужчине, а главным образом из-за бармена, который в этот момент как раз смотрел в мою сторону, я не стал выбрасывать карточку, сунул ее в карман и забыл о ней.
На улицу я вышел в том счастливом состоянии, когда не замечают ни слякоти, ни ветра и весь мир кажется прекрасным, а все люди – друзьями. Впрочем, холодный дождь быстро избавил меня от иллюзий. В десять минут я совершенно протрезвел, и Гандрена вновь приобрела привычные серые очертания. Свернув с проспекта, на котором был бар, в тускло освещенный переулок, похожий на черный провал между домами, я побрел наудачу, пока не уткнулся в стену. Чувствуя себя отсыревшим от пяток и до макушки, я собрался уже вернуться в гостиницу, как вдруг заметил небольшую медную вывеску: «Дельфийский оракул. Считывание кармы. Предсказание будущего».
Любопытство заставило меня заглянуть внутрь. Поднявшись по узкой грязной лестнице, я толкнул дверь и оказался в небольшой комнате, декорированной под пещеру и разгороженной затемненной пластиковой перегородкой. «Хитро придумано, – оценил я. – Клиент не может видеть дельфийского оракула, зато дельфийский оракул отлично видит клиента».
Я постучал в перегородку, но не получил ответа, хотя до меня явственно донеслось покашливание и какой-то очень знакомый звук, явно производимый трением чьих-то штанов о сиденье стула. Пожав плечами, я собрался уйти и вдруг услышал из динамика хриплый мужской голос, причем говоривший явно старался изменить его:
– Ни шагу больше, если хочешь узнать свою судьбу! Тебя зовут Тит Невезухин. Ты остановился в гостинице «Цветок лотоса». На Гандрене ты случайно – твоя ракета в починке и пробудет в ней месяц или около того.
Замерев, я резко повернулся к перегородке.
– Допустим, верно, и я действительно Тит Невезухин. Но откуда тебе это известно? – спросил я.
– Я дельфийский оракул и знаю все, – патетично воскликнул мой невидимый собеседник.
– Все знать невозможно, – парировал я, вспомнив покойного ныне Всеведущего.
– Ты думаешь? – хмыкнул оракул. – Вообще-то я малость преувеличил, но сам понимаешь: реклама – двигатель торговли.
– И потом, дельфийский оракул жил в Дельфах, а это довольно далеко от Гандрены. Парсеков эдак сорок, если не ошибаюсь, – продолжал я.
– Да что ты говоришь? Спасибо за интересную информацию. Скажи еще, что у него был треножник, – заявил оракул, проявляя весьма приблизительное знание античной мифологии.
Я был бы рад поймать его на слове, но сам уже порядком все подзабыл. Не знаю почему, но этот тип за перегородкой меня раздражал. Взять хотя бы его возмутительную манеру тыкать малознакомым людям – я, положим, тоже себе это позволяю, но я-то другое дело.
– Ладно, поболтали, и хватит. Всего хорошего! – сухо сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Обожди, останься! Очень важно, чтобы ты это услышал! – взволнованно крикнул оракул.
Уловив в его голосе умоляющую интонацию, я остановился и подумал, что несправедлив. Зачем отнимать у бедняги кусок хлеба? Судя по дыре, в которой располагался магический салон, я мог быть его единственным клиентом за весь день.
– Хорошо, я останусь. Только при двух условиях. Во-первых, ты перестаешь говорить измененным голосом. Это звучит по-идиотски, тем более что я все равно тебя не знаю. А во-вторых, не тыкай мне. Мы с тобой на брудершафт не пили.
– На брудершафт-то? Да уж, пожалуй что не пили, – охотно согласился оракул. – А теперь слушай... то есть слушайте, что вас ожидает в ближайшем будущем...
Апломб, мгновенно появившийся в его голосе, раздразнил меня.
– Погоди, не так сразу! Прежде чем предсказывать будущее, ты должен добиться того, чтобы я тебе поверил... Не так ли? А поверю я, если ты угадаешь мое прошлое.
– Права была бабушка, когда говорила, что он упрям как осел! – проворчал оракул себе под нос, но я все равно услышал. – Хорошо, спрашивайте, только скорее: времени у нас немного.
– Почему это немного? Времени как раз навалом, – отрубил я. – Начнем с простого. В каком номере гостиницы я остановился?
Задав этот вопрос, я решил посмотреть, как он выкрутится. Мне было хорошо известно, что всевозможные предсказатели неплохо поднаторели в абстрактных ответах и всегда тонут на конкретике.
Как я и ожидал, оракул замялся:
– В каком номере... Запросто... Э-э... То ли вначале двойка, то ли в конце тройка... М-м...
– То-то же! Так я и думал! – восторжествовал я.
– Нечего злорадствовать! – рассердился оракул. – Я лучше по-другому объясню. Второй этаж, налево по коридору предпоследняя дверь... Там еще ключ заедает... Правильно? Между прочим, цифры ты и сам не помнишь, так что врать не надо.
– А вот и помню... – соврал я, безуспешно роясь в памяти. – Ладно, пошли дальше. Кто такой дядя Эрнест? Был ли он пожарником или содержал цветочный магазин?
– Одну минутку! А-агхм! – Дельфийский предсказатель чихнул и громко высморкался.
Я ему посочувствовал, так как и сам страдал от насморка – сырость этого мира ни для кого не делала исключений: ни для своих, ни для чужих.
– Какое вы имя назвали? Я прослушал, – произнес он извиняющимся тоном.
– Эрнест. Дядя Эрнест.
– Какой еще Эрнест? Тит, ты нагло вр... Нет у тебя, то есть, пардон, у вас такого дяди!
Я смущенно кашлянул. Дядю Эрнеста я в самом деле только что выдумал, но откуда, гром меня разрази, дельфийский оракул мог об этом узнать? Допустим, то, что моя ракета в починке и даже где находится мой гостиничный номер, можно было выследить, но как выследишь несуществующего дядю?
Внезапно меня озарило. Сканер! Телепатический сканер! Вот чем пользуется оракул у себя за перегородкой. Это цыганское изобретение часто применялось, когда нужно было произвести впечатление на клиента. Правда, сканирование мыслей официально запрещено, но по магическим салонам провинциальных миров можно обнаружить немало подобных устройств. Если допустить наличие у дельфийского оракула такого сканера, становится ясно, почему он так долго молчит перед каждым ответом и не сразу отозвался на мой стук в перегородку, ведь ему требуется время, чтобы считать с экрана нужные сведения.
– Вы сейчас подумали про сканер, не правда ли? Клянусь, у меня его нет! – обиженно произнес дельфийский оракул.
Я недоверчиво усмехнулся. За кого он, интересно, меня принимает? За барана? За круглого идиота?
– Если его нет, почему бы вам не выйти из-за своей перегородки?
– Не могу. Здесь нет двери, – быстро возразил оракул.
– Ой ли? – усомнился я. – Кажется, на лестнице я видел дверь, декорированную под глыбу. Или вы станете утверждать, что тут пещера и та каменюга – настоящая?
– А, черт! Я забыл, что он это помнит! – пробормотал оракул.
– Что помню? Что вы – неопытный, неумелый мелкий жулик, выдающий себя за прорицателя? – колко спросил я.
– Все! С меня хватит! – вспылил оракул.
– Ага, значит, вы непрофессионал! Наверняка нет клиентов? Даже сканером пользоваться толком не умеете!
– Молчать! – взревел оракул так громко, что я даже вздрогнул. – Слушай внимательно, болван! Каждую секунду связь может прерваться. Ты выслушаешь меня или нет?
– Выслушаю. Только Предупреждаю, что я забыл дома бумажник. – Я, как мне казалось, нанес ему удар в самое больное место.
– Плевать я хотел на твой бумажник, который, кстати, у тебя в правом кармане рядом с ключами от ракеты... Ну так слушай: в ближайшие сутки с тобой произойдет несколько важных событий. Точнее – четыре. Первое приятное: ты обнаружишь пакет и получишь деньги. Второе менее приятное: ты поскользнешься в душе и заработаешь сотрясение мозга. Третье – встретишь старого друга, который тебя не узнает. И наконец, четвертое, самое важное: ты будешь убит.
– Что за бред? Кто меня убьет? – спросил я, невольно начиная озираться.
– Кто – не знаю. Но это произойдет не позднее чем через двадцать четыре часа после нашего разговора.
– Что ты мелешь? С какой стати меня будут убивать? Я никому не переходил дорогу! – возмутился я.
– Знаю. Но мне также известно, что двадцать четыре часа спустя ты был... то есть будешь уже мертв. Причиной смерти станет выстрел из бластера с очень близкого расстояния, который прожжет в тебе дыру размером с кулак.
Я заупрямился:
– Не верю! В будущее заглянуть невозможно. Да будет тебе известно, что существует теория Симпсона-Джулиетти, согласно которой число вариантов будущего составляет тридцать в десятой степени комбинаций... – назидательно стал объяснять я, но был прерван.
Раздался звук упавшего стула.
– Не разглагольствуй, дурак! – нетерпеливо крикнул оракул. – Скоро сам все поймешь! Я лишь предупредил тебя, потому что надеюсь... Что, время вышло? Может быть, еще немно...
Внезапно голос оракула оборвался посреди фразы – я ожидал продолжения, но безрезультатно. Тогда я настойчиво постучал в перегородку, а потом монетой отскоблил зеркальную пленку и сквозь стекло заглянул внутрь. Я увидел маленькую комнатушку размером примерно три на три метра. У стекла лежал деревянный табурет – единственная имевшаяся в комнате мебель. Комнатушка была абсолютно пуста – оракул исчез, скорее всего воспользовавшись дверью, расположенной в стене сразу за табуретом.
Я пожал плечами и вышел на улицу, заставив себя выбросить из головы события прошедшего вечера. Я не собирался лишаться на целые сутки покоя лишь по той причине, что какой-то мелкий жулик решил отыграться на мне, не получив ожидаемых денег.
Вернувшись в гостиницу, я сразу завалился спать, а проснувшись утром, подумал, что не помешает проконтролировать ремонтников. Приехал в космопорт и обнаружил, что мое инстинктивное недоверие, рожденное немалым опытом общения с этой братией, вполне обоснованно. Ремонтники отбуксировали мою ракету в дальний ангар, ухитрившись одновременно посеять где-то наряд на запчасти, так что, не перепроверь я их, дело не сдвинулось бы с мертвой точки до конца месяца.
Вдрызг разругавшись с их бригадиром и понадеявшись, что хотя бы после скандала он меня запомнит, я в отвратительном настроении пошел пешком в гостиницу, но попал под проливной дождь и вынужден был взять на стоянке флаерс. Это было обычное автоматическое такси, выкрашенное в желтый цвет, обшарпанное, с прокуренным салоном и наваленными горой рекламными каталогами.
Машинально я стал перекладывать их, и вдруг рука моя натолкнулась на объемистый пакет, завернутый в красную плотную бумагу и обмотанный бечевкой. Я ощупал сверток, не разворачивая, – внутри было что-то мягкое. Я вытащил перочинный ножи разрезал бечевку. Из пакета извлек белого кролика, покрытого пушистым синтетическим мехом. Когда я прикоснулся к нему, кролик открыл фотоэлементы и произнес:
– Рад приветствовать вас, незнакомец! Мягкие киберигрушки фирмы «Борисов и сыновья» – это радость вам и вашим близким за доступные деньги! Наши игрушки – собаки, кошки, еноты, кролики, тигры (всего более пятидесяти наименований) – покрыты качественным мехом, добродушны, веселы, отличаются покладистым характером и абсолютно не нуждаются в обслуживании. Подарите своим детям немного радости и счастья, вы увидите, как озарятся их лица, когда детскую щечку лизнет первый механический друг...
Прежде чем я успел отстраниться, кролик подпрыгнул и обмусолил мне нос. От его языка пахло морковным экстрактом.
– Не навязывайся! У меня нет детей, – проворчал я, вытирая лицо.
Пропустив мои слова мимо ушей, кролик продолжал:
– Обнаружив меня, вы стали победителем рекламной акции, проводимой фирмой «Борисов и сыновья». Приехав в наш центральный офис по адресу проспект Млечного Пути, строение тринадцать, вы сможете принять участие в шоу и получить денежный приз в размере одной тысячи косморублей! Поздравляю вас, счастливец!
– Тебя, случайно, не дельфийский оракул подослал? – с подозрением спросил я у кролика, смутно припоминая вчерашнее пророчество.
Кролик несколько раз лупоглазо моргнул и затараторил по второму кругу:
– Рад приветствовать вас, незнакомец! Мягкие игрушки фирмы «Борисов и сыновья» – это радость... Судя по всему, кибермех был запрограммирован на определенные фразы, и, какой бы вопрос я ему ни задал, он станет твердить одно и то же.
– Поехали на проспект Млечного Пути. Слышал адрес? – велел я флаерсу, и машина, прицепившись к электромагистральной решетке, взяла курс на деловой центр города.
В офисе фирмы, где я появился с кроликом в руках, меня немедленно провели в гримерную, торопливо напудрили, надели парик, всунули в какой-то яркий балахон и вытолкнули в зал в числе трех участников рекламного телешоу «Мягкий друг». Целый час пришлось поочередно улыбаться всем видеокамерам, бороться с плохо смазанным кибермедведем, карабкаться на шею кибержирафу, плавать в бассейне с киберрыбами, а под конец произнести чушь про то, какое это удовольствие и избавление от стресса – гладить роботокошек! Одна из них, кстати, имевшая плохую изоляцию, шарахнула меня током. Разумеется, этот кусок из шоу сразу вырезали, а механику устроили нагоняй.
Наконец от меня отстали, вручив на прощание конверт с чеком. Правда, тут оказалось не без подвоха: чек был лишь на пятьсот косморублей, а на остальные мне всучили целый киберзоосад, который я еле-еле сбыл пройдохе-механику за тридцатник.
От телевизионных прожекторов, понатыканных в студии на каждом шагу, я изрядно взмок, пудра въелась в лицо, а волосы, покрытые лаком, стояли торчком, и к ним прилипала всякая дрянь, поэтому, увидев на одном из домов крупные неоновые буквы: «Русская баня – чистота, проверенная временем», я сразу повернул туда.
Как выяснилось, вывеска мало соответствовала сути, и я оказался в автоматизированной современной помывочной, стилизованной под римские термы – с мраморными бассейнами, гранитными камнями, горячими источниками и белыми колоннами из синтетона, за которыми прятались задрапированные в тоги андроиды-массажисты.
Пропущу детали: читатель и сам наверняка не раз бывал в подобных местах. Раздевшись, я намылился принял душ, немного посидел в парной, а потом по ступенькам, выложенным камнями, стал спускаться в бассейн с горячей минеральной водой. Внезапно моя нога соскользнула, я замахал руками, пытаясь схватиться за воздух и сохранить равновесие, сделал попытку опереться на другую ногу, но и она скользнула вслед за первой. В короткий миг я увидел под каким-то немыслимым углом потолок с мозаикой и мраморные плиты с обнаженными нимфами, а затем что-то ослепительно сверкнуло перед глазами.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что мозаичный потолок римской термы куда-то исчез и вместо него теперь пластиковые щиты с круглыми лампами, которые обычно бывают в больницах. Почти сразу, заметив, что я открыл глаза, надо мной склонилась молодая женщина – коротко стриженная, с губами, намазанными зеленой помадой.
– Ну наконец-то... Петя, наш ушибленный очнулся!.. Только что! – радостно крикнула она кому-то и, обратившись ко мне, объяснила: – Это я нашему менеджеру! Он каждые пять минут прибегал, все спрашивал, как да что.
– Вы кто? – с трудом выговорил я.
– Я... я тут работаю. Не волнуйтесь, вы у нас... – Женщина отчего-то смутилась.
– Где у вас?
– Ну... в медпункте.
– Черт! А как я здесь оказался?
Медсестра сочувственно улыбнулась мне зелеными губами:
– Вы ничего не помните? Протек один из моющих автоматов, вы поскользнулись на жидком мыле и ударились о ступеньку. Нет, нет, не вставайте... Возможно, у вас сотрясение мозга. Мы уже вызвали медроботов.
– Разумеется, лечение за наш счет! – театрально вставил появившийся менеджер. Хотя он и вел себя самоуверенно, вид у него был такой, будто он давно уже прятался за дверью, набираясь храбрости, чтобы войти. Я понял, что это и есть окликаемый сестрой Петя.
Менеджер был молодой, с топорщившимися, как у галантерейного приказчика, усами. Он таращился на меня, я – на него. Внезапно словно мягкий молот обрушился мне на затылок, в глазах потемнело, а лицо Пети начало расплываться. Я вдруг понял, что сбылось второе предсказание оракула и в произошедшем нельзя усмотреть злого умысла. Невозможно, чтобы предсказатель, к которому я попал по своей воле, фирма мягких игрушек и робот, проливший в бассейне жидкое мыло, были в сговоре, – значит, оракул каким-то непостижимым образом сумел заглянуть в ближайшее будущее. Если сбылись первые два его предсказания, то не исключено, что вскоре сбудется третье, а за ним и последнее, самое ужасное. Едва я это осознал, как мой мозг лихорадочно заработал, воскрешая все детали: я говорил с оракулом вчера вечером, а теперь уже день, следовательно...
Я облизал пересохшие губы:
– Который час?
– Что вы сказали? – откликнулся менеджер, наклоняясь ко мне. Поняв, что он не слышит моего шепота, я с усилием приподнялся на локтях и повторил громче:
– Сколько сейчас времени? Долго я здесь лежу?
– Сейчас шестнадцать пятнадцать – начало пятого. А попали вы к нам примерно в половине четвертого, – предупредительно сказал менеджер.
Я торопливо считал. Скоро будет пять. У оракула я был в одиннадцать. Значит, через пять-шесть часов! или, возможно, даже раньше, если оракул не ошибся, я буду убит. Нет, вначале еще что-то должно произойти. О чем же он говорил вчера?
Обострившимся внутренним зрением заглянув на мгновение за приоткрывшиеся кулисы времени, показавшиеся мне потертыми, пыльными, с тяжелой золотистой бахромой, я почти увидел, даже не увидел, а почувствовал в своей груди оплавленную рану и услышал тошнотворный запах паленого мяса.. Бластер, особенно если линзы у него широкие, – омерзительное оружие. Быть убитым из бластера – весьма неэстетично: вас хотя и мгновенно, но все же поджаривают заживо, и человек, полный надежд и планов, становится готовым мясным блюдом из микроволновки.
Бежать... бежать... в госпитале я буду слишком легкой мишенью!Возможно, убийца уже вложил в бластер энергообойму и теперь, прищурившись, проверяет настройку линз... Хотя, скорее всего, бластер не настроен, если, по словам оракула, дыра такая огромная... Кто это будет? Уличный грабитель? Обознавшийся охранник? Спятивший маньяк, палящий по случайным прохожим? Или, что хуже всего, наемный убийца, получивший платный заказ на меня, Тита Невезухина? Хотя какая разница – кто, если финал предрешен?..
Я порывисто сел на кушетке. Голова закружилась, и я вынужден был опереться о колени. Чувствуя что-то на голове, провел рукой по лбу и наткнулся ладонью на бинт. Нечаянно я сдвинул его, и теперь повязка пыталась сползти мне на глаза.
Решительно вытребовав свою одежду, я кое-как натянул ее и, вырвавшись из рук зеленогубой медсестры и суетящегося, бормочущего менеджера, кажется, торжествующего в душе, что вместе со мной уходит и проблема, вышел на улицу. Из ближайшей витрины на меня уставился бледный, потерянный тип в свитере, надетом наизнанку, и с белым восточным тюрбаном на голове. Вначале я даже подумал: «Что это за неудачный манекен?» – и лишь потом со стыдом сообразил, что витрина зеркальная.
Я зашел в подземку и, подхваченный воздухопотоком, спустился на станцию. Усевшись в прозрачный вагон – нелепейший инженерный выпендреж: едешь и не видишь под собой пола, только мелькающие шпалы, – я ощутил полнейшую беспомощность. Легче было бы, охоться за мной наемный киллер: тогда бы я, во всяком случае, имел дело с человеком, а не с уже написанным и завизированным сценарием судьбы. Что теперь ни делай – где ни прячься – хоть в бункере, хоть на дне океана, – я все равно с каждым шагом приближаюсь к мерзкому, ухмыляющемуся року в обличье древней старухи, скрывающей за спиной липкую от крови косу.
Состав уже тронулся, и первые его вагоны медленно въезжали в тоннель, как вдруг, случайно подняв голову, я увидел на платформе своего институтского приятеля, с которым мы в свое время сачканули не одну лекцию и выпили не один ящик пива. Приятель, недавно прибывший на Гандрену, что было видно по его путевому скафандру и дорожной сумке, недоуменно разглядывал схему уровней метро, настолько запутанную, словно ее, не имея единого плана и досаждая друг другу, прокапывали несколько роботизированных землеройных бригад.
Я вскочил с места, застучал по прозрачной стенке и замахал руками, привлекая его внимание. Приятель оглянулся на меня, явно не узнавая, но вагон уже вдвинулся в тоннель. Я хотел дернуть стоп-кран, по составу добежать до платформы и выскочить из поезда, но внезапно ноги стали ватными, а воротник свитера, прежде никогда не беспокоивший меня, показался тугим, как удавка. Я вспомнил, что приятель на платформе – третье сбывшееся пророчество дельфийского оракула, и снова здесь нельзя усмотреть никакой предварительной режиссуры: ведь ни оракул, ни приятель, даже действуй они в сговоре, не могли знать, что я сбегу из медпункта и окажусь на станции подземки.
Я был сбит с толку. Помню, даже подумал: не затем ли приятель явился сюда, чтобы пристрелить меня? Хотя, с другой стороны, мы никогда с ним не ссорились, да он и не мог знать, что я на Гандрене... Эта гипотеза показалась мне настолько бредовой, что впору было озаботиться начинающейся манией преследования.
Я рассудил, что главное – продержаться ближайшие пять-шесть часов, и если в течение этого времени я сумею остаться в живых, значит, мне удастся перехитрить судьбу. Первым побуждением было рвануть во Вселенную, ибо среди звезд крайне редко встречаются типы с бластерами. Я видеофонировал в ангар и связался с бригадиром ремонтников, но моя ракета, разумеется, была не готова, а бригадир, еще не остывший после перепалки, так на меня наорал, что я не исключил, что пальнет в меня из бластера именно этот краснорожий псих, особенно если я сейчас к нему заявлюсь.
Итак, прорыв во Вселенную отпадал, и ближайшие часы, быть может, последние в жизни, мне предстояло провести на Гандрене. Эта планета, изо всех сил стремившаяся стать местом моего упокоения, не нравилась мне все больше и больше. Вдобавок в метро у меня начала развиваться клаустрофобия, а от созерцания сквозь прозрачный пол проносящихся шпал желудок норовил сжаться до размеров фасолины.
Я поспешил выйти на первой же станции и всерьез задумался, где укрыться. Разумеется, судьбу не перехитришь, но все же сдаваться не стоит. О том, чтобы вернуться в гостиницу, не могло быть и речи: если кто-то подстерегает меня, то, разумеется, в первую очередь он установил наблюдение за номером. У лекарственного автомата я на минуту задержался, отыскивая в карманах мелочь, чтобы купить анальгин; при этом выпала какая-то бумажка, подняв которую, я увидел, что это визитная карточка вчерашнего изобретателя, заснувшего под столом.
«П.А. Сапчук-Махарадз
Технические консультации
линия А-452 отсек 89/2»,
– прочитал я и невольно улыбнулся, вспомнив забавного красноносого человечка.
Выйдя в город, я взял флаерс. На этот раз мне попался так называемый полуавтомат – на водительском кресле сидел андроидный робот с двумя лицами, одно из которых размещалось на затылке.
– Куда едем, приятель? – продребезжал он, расплываясь радушной пластмассовой улыбкой.
– Линия А-452 отсек 89/2, – сказал я.
Спускаясь в лифте на третий подвальный уровень приземистого блочного дома, затерявшегося в квартале таких же блочных домов, я подумал, что едва ли кто-нибудь догадается искать меня здесь, в гуще жилых районов. У тяжелой металлической двери, снабженной пружинами почти катапультного натяжения, я позвонил, а когда никто не ответил, толкнул дверь и вошел.
Огромный сводчатый подвал с круглыми окнами, выходящими – вот уж архитектурное извращение – на переплетение подземных труб, занимал весь этаж. Я и сам, признаться, немалый бардачник и никогда не могу заставить себя избавиться от старых вещей, но вид этого подвала поразил даже меня. Лаборатория, в которой Сапчук-Махарадзе давал «технические консультации», походила на свалку механического и компьютерного лома разной степени древности. Весь этот хлам, выпотрошенный и избавленный от все более-менее ценных узлов, громоздился в несколько рядов, между которыми оставались узкие проходы. Я вспомнил Регул и усмехнулся, представив, что бы произошло, если бы его посетил Махарадзе и устроил там такой же подвальчик: изобретателя мигом казнили бы – как извращеннейшего киберманьяка.
– Эй! Есть здесь кто? – крикнул я, но крик утонул в грудах железного хлама. Пришлось позвать еще два или три раза, прежде чем я услышал из дальнего угла голос, приглашавший меня пройти. Пробравшись сквозь лабиринты технического мусора, я оказался в относительно незахламленной части подвала.
– Простите, что заставил ждать. Одну минутку, сейчас выйду! – вновь услышал я тот же голос и повернулся в сторону, откуда он доносился.
Из-за перегородки показался гномообразный мужчина в замасленном рабочем халате. В нем я узнал вчерашнего знакомца. Сегодня он выглядел деловитым и сосредоточенным. Мне стало неловко, когда я понял, что накануне поспешил с выводами, приняв его за попрошайку. Подойдя ближе, мужчина уставился на меня с вежливым ожиданием.
Я замялся, не зная, чем объяснить свой визит.
– Меня зовут Тит Невезухин... вчера в баре вы дали мне свою карточку... Посчитал долгом продолжить столь удачно начатое знакомство, тем более что вы... э-э... рассказывали о своих работах... – сказал я, машинально протягивая ему визитку.
Изобретатель взял ее и повертел в пальцах.
– Да, это действительно моя, – сказал он задумчиво. – Я вас не помню, но это ничего не значит. Со мной так бывает... наберусь, а потом – словно какой-то провал... Прихожу в себя в незнакомых местах. У вас такое случается?
– Один раз даже длилось целый месяц, – сказал я, вспомнив свою шпионскую одиссею на Молюскии.
Хозяин подвала взглянул на меня с большим интересом:
– Ого, в таком случае вы меня поймете. Вот и сегодня утром я проснулся на каких-то картонных коробках под навесом... Это не вы меня на них подложили?
– Нет. Мы расстались раньше, – ответил я, испытывая запоздалый стыд, что не взял вчера флаерс, чтобы довезти его домой.
Сапчук-Махарадзе вздохнул с укоризной...
– Жаль, а то я хотел вас поблагодарить. Все-таки племя добрых самаритян не совсем еще перевелось во Вселенной. Увидели, что я лежу на земле, и переложили на коробки. Разумеется, в них был мусор, и костюм пришлось выбросить, зато я не застудил себе почки – да и выспался сравнительно неплохо... А где я еще вчера был – вы не помните?
– К сожалению, я был с вами не весь вечер. Когда мы расстались, вы находились в баре, – сказал я, едва не добавив – «под столом».
Изобретатель уныло закивал, и на несколько секунд его лицо приобрело плаксиво-восточное выражение.
– Грустно, очень грустно. Я думал, может, у вас спрошу, а то у меня вчера вытащили карту, бумажник, да и вообще много чего... – Неожиданно он хлопнул себя по лбу. – Простите, я опять забыл, как вас зовут... проклятая память...
Я вновь представился. Сунув жилистую ладонь, Махарадзе крепко потряс мне руку, а затем с некоторым смущением спросил:
– Послушайте, мне не совсем удобно спрашивать, но я у вас денег вчера не занимал?
– Нет, не занимали, – сказал я, решив не упоминать о двух кружках пива, чтобы не ставить ни его, ни себя в неловкое положение.
– М-м... – задумчиво замычал изобретатель. – И голову, простите, не я вам разбил? Ну, может, ножкой от стула приложил или еще чем-нибудь?
– И это не вы. Несчастный случай – поскользнулся на ступеньке.
Сапчук-Махарадзе с облегчением пригладил редкие волосы.
– А то я подумал – вы из-за этого пришли. Требовать компенсацию или что-нибудь еще. Со мной всякое бывает. Решено, с этого дня больше ни-ни... Ну разве что пару глотков по какому-нибудь случаю, – заявил он.
Сказав это и задумавшись над своими словами, изобретатель мечтательно почесал щеку, заросшую щетиной почти до самых скул. Кончик носа у него вдруг запунцовел, вероятно, сигнализируя, что «какой-нибудь случай» уже подвернулся.
– Послушайте, Тит, не хотите выпить? – предложил он.
– Честно говоря, нет.
Махарадзе укоризненно взмахнул ручками:
– Как это нет? Надо себя пересилить! Прошу сюда!
Он подошел к хромированному разливному автомату и, отодвинув прислоненную к нему табличку «Не трогать, серная кислота!», наполнил стоявшие тут же рюмки.
– Ну, ахнем за встречу, друже Тит! – провозгласил он и, широко разинув рот, с выдохом опрокинул в него рюмку.
Вытерев губы, Махарадзе заметил мой удивленный взгляд, направленный на табличку, и пояснил:
– Не смущайтесь! Это я написал, чтобы посторонние не лакали, но все равно не помогает. Пьется легко, как родниковая вода, а похмелья никакого.
Я выпил, подумав, что в любом случае погибнуть мне предстоит не от серной кислоты, разве только из бластера в меня пальнут уже после, для отвода глаз. К моему удивлению, в рюмке оказался французский коньяк, и притом очень приличный.
– Ну как? – поинтересовался изобретатель, с любопытством изучая мое лицо. – Согласитесь, сложно догадаться, что я синтезирую его из отбросов и перегнивших фруктов. Если не видеть, какую дрянь я кидаю вон в тот бак, то результат впечатляет. Тройная молекулярная очистка и контроль брожения на всех стадиях. Будь я тщеславен – только на этой машине заработал бы целое состояние!
Я был уверен, что после первой рюмки немедленно последует и вторая, но ошибся. Махарадзе вновь навесил на свой прибор табличку и вернулся в расчищенную часть подвала.
Гостеприимным жестом он указал мне на пневмодиван, тряпкой вытер с рук смазку и, уютно устроившись рядом, сказал:
– Теперь о делах. Вы упомянули, что вчера я болтал о своих изобретениях? Не напомните, о каких именно?
Я растерялся. Честно говоря, все, что он нес вчера в баре, успело выветриться у меня из головы.
– Признаться, я успел немного подзабыть суть нашего разговора. Мне сложно было сосредоточиться: вы употребляли слишком много научных терминов, – начал я.
Махарадзе удивленно приподнял брови:
– Наверное, я упоминал об антигравитационной платформе? – спросил он.
– Именно о ней! – ухватился я за подсказку. – Вы говорили, что вас всегда занимал механизм гравитации и что вначале вы изготовили чертежи, а потом...
Сапчук-Махарадзе вскочил с дивана, выпятив тощую грудь.
– Послушайте, Тит, – сказал он, отчеканивая каждое слово, – хоть я и напиваюсь иногда до потери памяти, а дед мой был наполовину грузином, наполовину марсианином, но я совсем не дурак. Скажу вам по секрету: я никогда не работал над антигравитационной платформой и, следовательно, не мог вам о ней рассказывать.
– Но вы же сами...
– Стоп! Мои изобретения вас, не притворяйтесь, не интересуют, а если так, то я совершенно не понимаю, чему обязан чести принимать вас у себя. Или вы немедленно признаетесь мне, какого черта вам здесь нужно, или убирайтесь на все четыре стороны!
Лицо маленького человечка кипело таким негодованием, что я встал и сказал:
– Не надо меня выставлять. Я и сам не знаю, зачем заявился. Просто нашел в кармане вашу карточку. Прощайте!
Я сунул Сапчуку-Махарадзе руку и, повернувшись, стал пробираться к выходу. Я двигался как во сне, лавируя между завалами технохлама. Про изобретателя я почти сразу забыл и даже удивился, когда он догнал меня и схватил за рукав.
– Обождите! Уйдете, а я не найду себе места, буду думать, зачем приходили. Вы же не просто так заявились?
– Через три-четыре часа я буду мертв. Мне прострелят грудь из бластера. К вам я пришел, потому что думал отсидеться эти несколько часов, – с внезапным равнодушием к собственной судьбе произнес я.
Сам не знаю, что заставило меня открыться: возможно, жаждал сочувствия или сказалась тяга к театральным эффектам. Изобретатель с любопытством наклонился ко мне:
– Почему вы так уверены? Вы связаны с мафией? У вас враги? И откуда такие точные сроки? Почему именно сегодня, ведь, формально говоря, вас могут убить завтра, послезавтра или через неделю?
– Нет, именно сегодня. Сегодня до одиннадцати я буду мертв, и это так же верно, как болтливый кибермех во флаерсе, приятель в метро или ступенька бассейна, на которую какой-то идиот-робот пролил жидкое мыло.
На лице Махарадзе что-то мелькнуло.
– Вы меня заинтриговали. Давайте, пожалуй, вернемся к нашему коньячному аппарату, и вы мне все расскажете. После пары стаканчиков голова варит намного лучше.
Мы вернулись, и я незаметно выложил ему всю историю, начиная с того момента, как он сполз в баре под стол, а я забрел в магический салон. Махарадзе слушал меня внимательно, задавал вопросы и выпытывал подробности, главным образом касающиеся разговора в салоне и последовательности событий.
– Это поразительно! – воскликнул он, когда я закончил. – Ваш рассказ досконально подтверждает мою гипотезу о возможности непродолжительного хронообмена без нарушения структуры пространственной ткани!
– В самом деле? – вяло поинтересовался я.
– Мое последнее изобретение служит как раз для этого. Беда только в том, что я ни разу не получал еще фактических подтверждений, что оно работает.
Честно говоря, это меня не удивило.
– А что вы изобрели?
– Синхронизированный двусторонний рассеиватель хроноволн, – с гордостью произнес маленький человечек.
– А-а, – вежливо протянул я.
– Вы меня, кажется, не поняли: ведь рассеиватель хроноволн – это машина времени! – нетерпеливо воскликнул Махарадзе.
Если у меня не отвисла челюсть, то лишь потому, что я ему не поверил.
– Именно машина времени! – повторил Махарадзе. – Разумеется, возможности у нее ограничены плотностью спиралей самого времени и его малой способностью к сжатию. Амплитуда волновых колебаний в максимальном разрыве не превышает двух дней, считая от настоящего момента. Ну и наконец, пребывание в другом пространственном полюсе может продолжаться лишь считанные минуты, которые тем короче, чем больше масса перемещаемого тела и чем дальше момент перемещения отстоит от настоящего.
– Жаль, что в вашей машине нельзя сбежать от бластерного луча. А то бы я перенесся куда-нибудь в прошлое или в будущее – и оставил свою судьбу с носом, – мечтательно сказал я, ощущая, как коньячное тепло медленно поднимается по артериям к моему мозгу.
Хотя я сболтнул это наобум, Сапчук-Махарадзе задумчиво уставился на меня и вдруг так взмахнул рукой, что расплескал свой бокал.
– Я понял! Вы дали мне подсказку! – вскричал он. – Теперь я знаю, кто был тот дельфийский оракул, который предсказал вам будущее!
– Разве вы знакомы с этим мерзким типом? – удивился я.
Коньячный гений ухмыльнулся:
– Не спешите с выводами. Разумеется, я с ним знаком. Но вы-то знакомы с ним куда лучше, потому что это...
– Кто? Мой приятель из метро? Изобретатель покачал головой:
– Нет, ваш приятель здесь ни при чем. Оракулом были... вы сами!
– Ерунда какая-то. С чего вы так решили?
– Сами подумайте. Это были вы, которого я отправил, а точнее отправлю в прошлое на моей хрономашине. Странно, что вы не догадались, – ведь сами сказали, что оракул все время боялся исчезнуть, да и ваше прошлое знал во всех подробностях. Наверное, все дело в том, что динамик искажал голос, ну и психологически вы не были готовы к встрече с самим собой – вот и не узнали.
Я задумался. В первую секунду высказанная красноносым гением версия показалась мне бредовой, но, вспомнив кое-какие выражения оракула, я вдруг ощутил, что Махарадзе вполне может быть прав и оракул – это я. Правда, все равно оставались кое-какие непроясненные вопросы – например, почему оракул так меня раздражал?
– Что же он ничего мне не сказал? – спросил я.
Маленький человечек удрученно заглянул в бокал, где коньяк теперь плескался на самом дне. Кажется, он подумывал, не налить ли себе еще, но сомневался.
– Вы лучше у себя спросите, почему он так поступил. Возможно, ему был лучше известен ваш характер, – заявил он.
– Допустим, у него был резон, – согласился я. – Он очень торопился, а мое изумление отняло бы слишком много времени... Но куда он, то есть я, исчез потом?
Изобретатель с достоинством ткнул себя пальцем в грудь:
– Темпоральная формула Сапчука-Махарадзе. Как вы считаете, не нахально было назвать ее в свою честь? В этой формуле икс – плотность волн времени, игрек – масса объекта, а зет – дальность временного десантирования. Проще говоря, рано или поздно хроноткань обнаруживает подвох и выталкивает объект обратно.
– А почему так?
– Я уже, кажется, упоминал, что при хронообмене происходит нарушение пространственной ткани, и чем больше масса объекта, тем серьезнее это нарушение. Мы с вами, как и остальные в этом пространственном разрезе Вселенной, существуем в едином монолитном хроновремени, очень плотном и целостном. Точнее даже, не существуем, а являемся его частью, словно увязли в некой резинообразной клеистой массе. Отправляя физический объект в иную хроноволну, мы заставляем наше хроновремя растягиваться, но очень скоро оно спохватывается и втягивает нас обратно. Я не слишком наукообразно объясняю?
– Отнюдь нет.
– Вот видите, а вы поначалу утверждали, что я вчера сыпал терминами. Это меня и насторожило, тем более что пьяный я склонен скорее к упрощенчеству. Могу, например, построить перпетуум-мобиле из обожженных спичек, – хмыкнул Махарадзе.
Я уставился на хромированный бок коньячного аппарата, чувствуя, что меня вновь начинают терзать сомнения.
– Постойте, кажется, ваша версия неверна. Допустим, тем оракулом действительно был я. О выигрыше, приятеле и скользкой ступеньке – согласен, я мог помнить, но откуда мне могло быть известно, что меня убьют? Ведь по идее, чтобы точно знать это, к тому времени я должен был быть уже мертв, а если я был мертв, то как же тогда говорил с собой?
Красноносый гений вновь нацедил себе коньяка. Я подумал, что если он будет продолжать такими темпами, то скоро наберется, как промокашка.
– Назовем это парадоксом будущего, или предзнанием. На самом деле все просто. Я полагаю, что несколько минут спустя – вот только допью остаток! – мы с вами настроим хронокапсулу на несколько часов в будущее и обнаружим ваш труп. Вопрос лишь в том, какие пространственные координаты нужно поставить, чтобы его обнаружить?
– Может быть, координаты вашей лаборатории? – язвительно предположил я.
Мне не понравилось, с каким равнодушием он отозвался о моем трупе.
Сапчук-Махарадзе поморщился:
– Фи, юноша! Ненавижу мертвецов! Версия, что вы будете убиты здесь, отпадает. Впрочем, это легко проверить. Идите за мной.
Мы зашли за перегородку и остановились у небольшой двери с кодовым замком. Дотронувшись до датчика вначале указательным пальцем, а затем мизинцем, Махарадзе потянул ручку на себя, и мы оказались в узком, непропорционально длинном помещении.
– Не обращайте внимания на беспорядок. Здесь пристанище моей бренной плоти, – сказал Махарадзе, кивая в дальний угол, где за шторой располагались диван и кухонный стол.
Я заверил его, что меня это не смущает, но изобретатель уже не слушал.
– А вот и оно – мое детище! Плод долгих бессонных ночей! – продолжил он голосом, в котором сквозила гордость.
На подставке посреди комнаты находилась капсула из прозрачного материала, похожая на большое куриное яйцо. К капсуле тянулись провода, а то, что я вначале принял за подставку, на самом деле представляло собой агрегат вогнутой формы, в одной из частей которого я узнал силовую установку ракетного двигателя. Изобретатель нежно погладил ладонью поверхность капсулы:
– Меня считают неудачником. Я вынужден жить тем, что делаю мигающие вывески для магазинов, ремонтирую роботов и занимаюсь другой подобной ерундой. Они (тут Махарадзе укоризненно ткнул пальцем куда-то в полоток) не верят, что в моем пропитанном алкоголем мозгу может родиться что-то стоящее! А между тем вот он – синхронизированный рассеиватель хроноволн! Сейчас я вам покажу, как он действует, а то, знаете ли, остальные мои собутыльники больше интересуются коньячным аппаратом.
Маленький человечек решительно потянул на себя рубильник. Лампы в лаборатории мигнули. Одновременно капсула осветилась изнутри, как кабинка телефонного автомата.
– Перегрузка сети, обычное явление при аккумулировании большого количества энергии. Очень удачно, что неподалеку проходит силовой кабель, а то я никогда не расплатился бы за электричество... Теперь подождите меня, я скоро вернусь, только посмотрю, что там в будущем.
Махарадзе деловито настроил что-то на пульте, забрался в капсулу, задвинул за собой ее верхнюю часть и мгновенно исчез. Я, тупо глядя на агрегат, опустился на табуретку и стал ждать. Спустя минуту изобретатель появился снова, не отвечая на мои вопросы, вылез, что-то перенастроил и опять исчез. На этот раз он отстутствовал дольше – минут пять. Я начал уже беспокоиться, не застрял ли коньячный гений где-нибудь во временных спиралях, когда красноносый человечек буквально вывалился из капсулы. Лицо у него было зеленым, губы дрожали. Он метнулся к раковине, склонился над ней, и его стошнило.
– Что вы видели? – спросил я, подозревая, что ответ мне уже известен.
Махарадзе вытер губы. Мало-помалу его кожа приобретала нормальный оттенок.
– Сейчас расскажу. Вначале я был в своей лаборатории и наткнулся на самого себя, храпящего вон на том диване. Кажется, я был в стельку пьян, и это меня теперь не удивляет. После того что произошло, и святой бы назюзюкался.
– А меня в лабораторий вы не видели? – нетерпеливо спросил я.
Мой собеседник отрицательно покачал головой:
– Вас здесь не было. Тогда я поставил другие координаты и перенесся в салон к дельфийскому оракулу – сегодня, в одиннадцать вечера. И вот там-то я вас нашел... Простите, меня снова начинает тошнить... Это отвратительное зрелище, а запах еще отвратительнее. У вас была прострелена грудь, а отверстие в ней такое, что в него можно просунуть руку.
Внезапно я вздрогнул, —дело в том, что я увидел рукоять пистолета, торчавшую у Махарадзе из-за ремня брюк.
– Что это у вас? – спросил я.
– А, это? Я совсем про него забыл. – Красноносый гений достал бластер устаревшей модели с укороченным широким дулом и показал мне.
– Я нашел его возле вашего тела и зачем-то подобрал. Мне пришло в голову, что он очень похож на тот, что валяется у меня в столе. Видите инициалы «К. Мах.» на рукояти? Их когда-то выгравировал мой дед. Как и все грузины, он обожал оружие: кинжалы, шашки, пистолеты...
Тускло отсвечивающее дуло бластера притягивало мой взгляд, гипнотизируя, как гадюка.
– Погодите, вы сказали, он лежал возле моего тела? Это так? – спросил я севшим голосом.
– Так, – признал изобретатель.
Я подался вперед, прикидывая, не схватить ли Махарадзе за руку, но не решился: его палец был слишком близко к курку.
– Вот видите! – веско сказал я. – Если вы говорите, что это ваш бластер, то, значит, можно предположить...
– Что и убью вас я? Это вы хотите сказать? – закончил за меня Махарадзе.
– Именно, – подтвердил я, глядя ему прямо в глаза.
Он засмеялся:
– Вывод неверный. Как я смогу вас застрелить, если через четыре часа буду преспокойно храпеть у себя в лаборатории? Что же касается бластера, то я вполне мог дать его вам для самообороны, но убийца опередил вас и выстрелил первым. Кстати, бластер лежал совсем рядом с вашей ладонью, так что это вполне вероятно.
– Вы так думаете? Тогда давайте его сюда! Пускай он лучше побудет у меня – так будет спокойнее, – хмуро сказал я, протягивая руку за бластером и размышляя о том, что если Махарадзе и вынашивает планы меня пристрелить, то пускай лучше сделает это сейчас.
На несколько секунд изобретатель задумался, а потом пожал плечами и сунул лучевой пистолет мне.
– Пожалуйста. Могу дать его вам, ни о чем не беспокоясь. Я-то уже знаю, что сегодня вечером буду жив и здоров, следовательно, с вашей стороны опасность мне не угрожает, – сказал он.
Взяв бластер, я с облегчением перевел дыхание. Некоторое время подержал оружие в руке, а потом поставил на предохранитель и сунул в карман.
Тем временем красноносый гений подошел к капсуле, переместил на подставке какие-то рычажки, перемкнул несколько «пап» в другие гнезда и, откинув верхнюю половину яйца, велел:
– Полезайте в капсулу, Тит. Пора вам отправиться во вчера и сыграть роль дельфийского оракула, развеяв иллюзии, что вы будете жить долго и счастливо. На сколько ставить машину? На десять? На пол-одиннадцатого? Чем точнее вы вспомните время, тем лучше.
Я занес уже ногу, чтобы шагнуть в капсулу, но, снова подозревая подвох, остановился и спросил:
– А что будет, если я откажусь туда лезть?
– Вы не откажетесь... – Даже не повернувшись ко мне, изобретатель продолжал настраивать свою машину.
Я почувствовал, что начинаю злиться. Терпеть не могу, когда кто-то решает за меня, что делать и чего не делать.
– Почему вы так в этом уверены? Еще как откажусь!
– Элементарная логика. Подумайте сами: вы же разговаривали с самим собой в прошлом, следовательно, вам предстоит там оказаться. К тому же, отказавшись, вы создали бы темпоральный парадокс, а это невозможно.
– Ну а если я все же скажу «нет»? Не станете же вы заставлять меня силой? – упрямо настаивал я.
– Разумеется, не стану. В конце концов это нужно вам, а не мне. Подумайте вот о чем: если вы не отправитесь в прошлое, то некому будет предостеречь вас. Представьте, что вы не встретились бы вчера с оракулом. Отменило бы это приезд вашего друга или вашу находку в такси? Я лично очень в этом сомневаюсь.
Он прав, закрыв глаза на будущее, его не изменить... Я забрался внутрь прозрачного яйца и опустил за собой колпак. Махарадзе ободряюще показал мне большой палец и потянул рубильник. Что-то вспыхнуло, капсула вдруг исчезла, и в следующий миг я оказался внутри магического салона.
Первым делом я машинально уставился на пол, ожидая увидеть свое тело, но вспомнил, что нахожусь во вчерашнем дне. На лестнице послышались шаги. Испугавшись, что встречусь с собой лицом к лицу и этим создам темпоральный парадокс, я быстро выскочил на площадку, отодвинул декоративную глыбу, нырнул за нее, услышал за своей спиной хриплое дыхание и резко обернулся.
Я увидел раскладную кровать, на которой храпела азиатского типа женщина. Сообразив, что это и есть настоящая предсказательница, я боком протиснулся мимо нее и, проскользнув по коридору, очутился за затемненной перегородкой. С другой стороны по ней уже барабанил мой двойник. Пока я соображал, что сказать, он повернулся и направился к двери.
Испугавшись, что двойник уйдет, я выпалил первое, что пришло в голову, при этом стараясь, чтобы он не узнал моего голоса.
– Ни шагу больше, если хочешь узнать свою судьбу! Тебя зовут Тит Невезухин. Ты остановился в гостинице «Цветок лотоса». На Гандрене ты случайно – твоя ракета в починке и пробудет в ней месяц или около того.
Что было дальше, уже известно. Довольно долго мы с двойником препирались, я настаивал, он не слушал, фыркал, устраивал дурацкие проверки, спрашивал о несуществующем дяде Эрнесте, подозревал, что у меня телепатический сканер, врал про забытый бумажник и под конец так меня разозлил, что мне и впрямь захотелось, чтобы его пристрелили.
Когда же наконец удалось немного рассеять его недоверие, изобретатель стал торопить, крича в наушники, что не может больше удерживать меня в прошлом, так как на это расходуется слишком много энергии. Я принялся переругиваться с ним, это услышал вчерашний Тит и снова заподозрил подвох.
Внезапно, оборванный посреди какой-то фразы, я вновь очутился в хронокапсуле. Единственное, что напоследок удалось, – мельком предупредить себя вчерашнего о грозящих мне опасностях, и то я толком не успел ни о чем сказать и даже, кажется, спутал баню с душем.
– Вы спятили? Так долго сидели в прошлом, что мне пришлось обесточить весь район. Хотите, чтобы энергетическая компания меня выследила? – бушевал изобретатель, пытаясь за рукав вытащить меня из капсулы.
– Плевать я хотел на энергетическую компанию! Не надо меня хватать! И не подумаю отсюда вылезать! – отрезал я.
Махарадзе запнулся и, перестав ругаться, посмотрел на меня уже совсем другими глазами.
– Что вы надумали, Тит? – спросил он с испугом.
– Хочу отправиться в будущее. Подстерегу там того, кто собрался меня пристрелить, и разберусь с ним по-свойски, – сказал я, достав из кармана бластер и протерев линзу.
Энергообойма была почти полной, а в том, что из такого древнего пугача вполне можно поджарить любого убийцу, я не сомневался.
Изобретатель был неплохим интуитом, хотя от него и разило коньяком на три шага. Опасливо покосившись на бластер, он сразу понял, что отговаривать меня бесполезно.
– Хорошо, Тит. Я отправлю вас в будущее, но предупреждаю, что вы не в силах его изменить, – сказал он.
– Это мы еще посмотрим, – отрезал я. – А теперь молчите и настраивайте свой курятник!
– Сейчас. Чуть подождите, у меня дрожат руки...
Ненадолго отлучившись, изобретатель вернулся с графином и без перерыва опрокинул себе в глотку две большие рюмки.
– Вот теперь другое дело... – сказал он и занялся хронокапсулой.
Ослепительная вспышка – и я вновь в магическом салоне. Вероятно, на этот раз имело место небольшое искривление пространства, потому что я материализовался уже не в самой комнате, а на лестнице. Сжимая в руке бластер, я стал медленно подниматься по ступенькам, прислушиваясь к каждому шороху. Толкнув декоративную глыбу, ведущую в помещение за перегородкой, обнаружил, что она легко проворачивается, но заходить внутрь, подвергая себя случайностям, не отважился. Вместо этого я подошел к уже знакомому месту в перегородке, где была соскоблена краска, и, держа бластер наготове, заглянул внутрь. За стеклом никого не было, и это меня успокоило. Значит, убийца еще не появился и у меня было некоторое преимущество.
Отыскав в углу выключатель, я погасил свет и устроился за несгораемым шкафом напротив освещенного проема лестницы. Из этого укрытия, оставаясь незамеченным, я мог держать под прицелом дверь и засечь того, кто сюда ворвется, раньше, чем его глаза привыкнут к темноте.
Томительно потянулись минуты. Ладонь на рукояти бластера взмокла, и я хотел вытереть ее о куртку, но услышал осторожные шаги на лестнице. Кто-то крадучись поднимался. Я поднял бластер и прицелился. Ища опору для локтя, я хотел опереться о металлический шкаф, но он неожиданно накренился и громко, на всю пещеру, лязгнул. Я беззвучно выругался.
Шаги замерли. Через мгновение на лестнице что-то вспыхнуло, и она погрузилась во тьму. Я понял, что имею дело с профессионалом, который, лишая меня преимущества, прострелил из бластера электрический провод. Теперь мы были на равных. Оба в кромешной темноте, оба вооружены, оба начеку.
Внезапно в моих наушниках раздался голос изобретателя – встревоженный и невнятный. Этот гениальный алкоголик определенно не терял даром времени.
– Тит! Немедленно возвращайтесь! Я только что понял... – вопил он.
Не дослушав, я поспешно сорвал наушники и раздавил их, так как пьяное бормотание Махарадзе мешало следить за убийцей.
Он двигался бесшумно, точно кот. Я лишь увидел, как в проходе внезапно обрисовался нечеткий силуэт, который был лишь чуть темнее серого дверного проема. Я замер, боясь даже моргнуть и чувствуя, что вошедший напряженно всматривается в темноту. Стрелять я медлил. Он тоже.
Внезапно из дыры в декорациях пробился случайный лунный луч и упал на руку, сжимавшую бластер, дуло которого перемещалось в мою сторону. Испытав животный страх, я выскочил из-за несгораемого шкафа и выстрелил. Вспышка на миг ослепила меня, а затем я почувствовал тошнотворный запах паленого мяса и понял, что попал. Впрочем, на таком расстоянии промахнуться было почти невозможно.
Зажав нос, я подошел к выключателю и зажег свет. В трех шагах от меня головой к лестнице лежало оплавленное тело мужчины с большой дырой в груди. Голова у него была забинтована, а глаза, смотрящие в потолок, уже остекленели. Рядом с его рукой валялся бластер. Я наклонился и увидел, что у мертвеца мое лицо... Дальше описывать не стану – это слишком тяжело, но минуту, когда я смотрел на свой обезображенный труп, помню по сей день: та картина часто видится мне в кошмарных снах.
Хорошо еще, что пытка продолжалась недолго: в соответствии формулой Сапчука-Махарадзе я был выхвачен из будущего уплотненной петлей времени и вновь оказался в хронокапсуле.
Передо мной, пошатываясь, стоял пьяный в дым изобретатель. По его лицу блуждала идиотская улыбка, а в руке он держал почти пустой графин.
Выскочив из капсулы, я схватил гения-алкоголика за шиворот и встряхнул так, что в нем забулькал коньяк.
– Какого черта? Знаете, что я только что сделал: застрелил сам себя!
– Сами виноваты. Я пы-пытался вас предупредить, но вы не с-стали меня слушать, – забормотал он.
– Что я не стал слушать?
– Вы меня т-торопили, и я н-неправильно настроил аппарат. Вместо того чтобы послать одну направленную в-волну, я п-послал две, продублировав вас. Одна из копий материализовалась на три с половиной минуты позже другой. Я понял это не сразу, а только когда обнаружил перерасход энергии. Попытался связаться с вами, но с-связь оборвалась.
Я застонал:
– Ах ты, пьяный идиот! Значит, палец задрожал на кнопке? Да знаешь, что ты сделал? Натравил меня на самого себя! Что теперь будет с тем телом?
– Не в-волнуйтесь! Я уже отключил машину. Скоро труп исчезнет, а бластер я з-заберу, когда буду там... вернее, уже з-забрал. Ну как вам моя фо...
Внезапно взгляд изобретателя остановился, и Сапчук стал заваливаться набок. Я подхватил его и уложил на диван, так как знал, что именно там он вскоре будет созерцать себя спящим.
Гениальный потомок грузина и марсианки вырубился вовремя, иначе бы я, не испугавшись темпорального парадокса, накостылял ему по шее. Теперь же ограничился тем, что погрозил изобретателю кулаком и несколько раз пнул хронокапсулу.
Спустив пар, я вышел на улицу. Погода, как почти всегда на Гандрене, была мерзкой. Накрапывал дождь. Я поднял воротник куртки и отправился в гостиницу.