ВОСПОМИНАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Как-то, пролетая через Большое Магелланово Облако, я стоял у иллюминатора, поэтически любовался россыпью созвездий и размышлял о том, какую таблетку принять от несварения желудка. Внезапно одна из трех расположенных неподалеку звезд ярко вспыхнула и взорвалась, сбросив газовую оболочку. Думаю, старушонка давно дожидалась хоть какого-нибудь зрителя, чтобы покончить с собой, и была счастлива обнаружить его в моем лице.

Это зрелище, когда казавшаяся вполне благополучной звезда вдруг разлетается в клочья, явно противопоказано впечатлительным, ранимым людям с неуравновешенной психикой, к которым я себя, к счастью, не отношу. В ослепительной вспышке большая часть объекта расплавилась в термоядерной реакции, остаток коллапсировал в сверхплотную нейтронную звезду, а сброшенное вещество, получившее чудовищное ускорение, стало разлетаться во все стороны с колоссальной скоростью.

Несколько секунд я простоял истуканом, затем с громким воплем повис на рулях, и мой «Блин» стремительно помчался прочь, преследуемый по пятам раскаленным газом, облако которого затмило иллюминаторы.

Расстояние между нами все сокращалось, и смертоносный поток почти окутал мою ракету, но тут я бульдожьей хваткой повис на форсаже. Двигатель, к счастью, усовершенствованный некогда ленивым инопланетянином Эром и с тех пор серьезно не ломавшийся, взревел на полную мощь, и корабль оставил далеко позади кипящий шлейф сверхновой.

Попытавшись включить компьютер, чтобы вернуться на прежний курс, я обнаружил, что на «Блине» полетели все навигационные приборы, весьма чувствительные к яркости, а Мозг, схватив изрядную дозу гамма– и рентгеновского излучения, перегрелся, впал в полную прострацию, на вопросы не отвечал и лишь изредка принимался бормотать рубаи Омара Хайяма, причем словно нарочно выбирал из них наиболее сомнительные в отношении нравственности.

Отключив этому развратнику звук, я плюхнулся в кресло и задумался. Положение представлялось весьма незавидным. Хотя двигатель, рули и все основные механизмы ракеты работали, без навигационных приборов невозможно было произвести ни один из расчетов, а прокладывание курса, даже посчитай я его без компьютера, в столбик, превратится теперь в гадание на кофейной гуще. Мне оставалось, ориентируясь на знакомые кучки звезд, показывать самому себе пальцем в иллюминатор, куда лететь.

Этим я вскоре и занялся. Поначалу дело пошло бойко, но я забыл элементарную истину – из космоса, где угол наблюдения совсем другой, скопления созвездий выглядят иначе, чем с Земли. Это привело к тому, что я спутал Крабовидную туманность с Малым Псом, а Волопаса – с Цефеем и, упорствуя в своей ошибке, вскоре оказался в такой звездной глухомани, куда даже метеориты предпочитали лишний раз не залетать.

Галактики здесь были все какие-то дремучие, замшелые и до того мельтешили в иллюминаторах, что я окончательно запутался и представления не имел, как выбраться на какую-нибудь межзвездную трассу. А тут еще как на грех стали заканчиваться молекулы в топливной камере, пришлось бросить в нее тот скафандровый ботинок, который оказался непарным. Все равно, что от одного ботинка толку? Решив не паниковать и хорошенько обдумать свое положение, я остановил ракету неподалеку от какой-то двойной звезды и погрузился в размышления. Вспомнив про магнитный компас, стрелка которого всегда показывает направление на Южный Крест, я обрадовался было, что выход найден, но оказалось, что и компас разделил судьбу остального навигационного оборудования.

Я хотел уже отойти от иллюминатора, чтобы в спокойной обстановке, ни на что не отвлекаясь, рвать на себе волосы и биться головой о стену, но вдруг увидел, что к моей ракете стремительно приближается загадочное небесное тело.

Решив, что это взбесившийся астероид – один из тех, которыми кишат даже медвежьи углы Вселенной, – я постарался поскорее убраться с его пути, но не успел разогнаться, как космический скиталец оказался совсем рядом с «Блином». Я ждал страшного удара. Внезапно астероид изменил направление полета, лег на параллельный курс, – а в следующий миг мою ракету опутали длинные коричневые щупальца с присосками.

Прежде чем я очнулся от изумления, шлюзовой люк слетел с петель, и в каюту ввалились два очень странных существа. Их огромные головы напоминали капустные кочаны и были покрыты листьями, нос, рот и глаза отсутствовали вовсе, а конечности представляли собой длинные корявые корни.

Я бросился к столу и достал из ящика бластер, но одно из существ хлестнуло корнем по моей руке и, вырвав оружие, отбросило его в сторону, а другое тем временем обвило меня своими конечностями с такой силой, что я услышал треск собственных ребер. Затем меня швырнули в кресло и крепко привязали к нему длинным гибким прутом, который, как живой, впивался мне в тело при всякой попытке освободиться. Не обращая внимания на ругань, которой я осыпал их, капустоголовые обыскивали каюту: вытряхивали из шкафа вещи и одежду и даже отдирали от стен обшивку, засовывая за нее свои отростки. Вскоре, видя, что это бесполезно, я перестал ругаться и стал разглядывать напавших на меня агрессоров.

Если поначалу пришельцы представлялись мне одинаковыми, то теперь я обнаружил между ними и отличия. Первый из инопланетян был уже мужем зрелым, перевалившим далеко за середину жизни. Его корни одеревенели и скрипели при ходьбе, ствол был тяжелее и массивнее, чем у спутника, а листва на голове основательно поредела, образовав впечатляющие проплешины. Второй, видимо, был еще молод – побеги зеленее, корни гибче, и сквозь листья кочана не проглядывала кочерыжка.

Я догадался, что столкнулся с одной из форм разумной растительной жизни, теоретическую возможность существования которой предсказывал еще космофилософ Ортопега в своей работе «Ботанические цивилизации». Такие цивилизации преимущественно возможны в системах двойных звезд. Постепенно развиваясь и мутируя под воздействием сложноспектрового излучения двух светил, растения образуют все более сложные формы, под конец приобретают собственный независимый интеллект, выкапываются из земли, обучаются передвигаться, последовательно переставляя корни, выращивают себе маневренные корабли-теплицы и начинают осваивать Вселенную. Причем, утверждал Ортопега, так как представление о морали у растений напрочь отсутствует, они без зазрения совести захватывают все подходящие им по природным условиям миры, истребляя их исконных обитателей.

По свойственному мне невезению, я залетел именно в ту часть Вселенной, где обитала умозрительно предсказанная ботаническая цивилизация, и даже остановил свою ракету неподалеку от ее двойной звезды. Неудивительно, что на перехват был немедленно направлен военно-исследовательский корабль.

Закончив громить каюту, которая после обыска приобрела кошмарный вид, пришельцы взялись за меня. Старший капустоголовый наклонился надо мной и так обвил шею своим отростком, что я захрипел.

Одновременно, услышав в своей голове грозный голос, я понял, что столкнулся с телепатами.

– Отвечай, тыквенный, где ты спрятал куколок гусениц? Ты ведь хотел сорвать нам опыление, не так ли? Лучше говори по-хорошему, или я тебе пестик оторву!

– Вначале способность растений к телепатии поразила меня, но потом я понял, что это единственно возможная форма общения между видами, которые природой лишены голосовых связок и барабанных перепонок. Что же касается зрения, то его, видимо, успешно замещало отражение световых волн, воспринимаемых поверхностью листьев.

– Вы меня придушите! Я не тыквенный и никогда им не был! – прохрипел я.

Услышав мой голос, капустоголовый убрал свой корень и даже отступил на шаг назад.

– Гыриус, клянусь своими тычинками, он и правда не тыквенный! Тыквенные телепатируют на других частотах! К тому же я только что ощутил, как у нем в стволе что-то булькало и вибрировало! – пораженно воскликнул он, обращаясь к своему спутнику.

– Значит, вы думаете, магистр Аскольдис, что он не шпион? Выходит, мы напрасно тут все перерыли? – растерянно отвечал юный капустоголовый, ощупывая меня своими отростками.

– Ах, Гыриус, Гыриус! Не заставляй меня жалеть о том, что я взял тебя в аспиранты! Разумеется, он шпион, но, скорее всего, шпион одуванчиковых или тополиных. Видишь пух у него на кочерыжке? Это свидетельствует, что он находится в стадии цветения. Вот посмотри сюда!

Магистр Аскольдис протянул отросток и решительно вырвал у меня из головы клок волос. Я взвыл, но старый болван отнесся к этому с полнейшим равнодушием.

– Ты видел, Гыриус, что вместе с пухом у него вырываются и семена? Да, так и есть, это одуванчиковый. Он прилетел сюда, чтобы, когда настанет время, распылиться у нас на планете и размножиться.

– Коварный негодяй! Можно подумать, мы для того возделываем грядки, чтобы всякие развратники-размноженцы из отряда одуванчиковых сеяли в них свои семена! Ну и засвечу же я сейчас этому сорняку! И юный Гыриус с патриотичной горячностью размахнулся отростком, чтобы заехать мне в глаз.

– Стой! Не смей меня бить! Я не одуванчиковый! – завопил я.

Юный Гыриус озадаченно опустил отросток.

– Магистр Аскольдис, а что, если он и правда не одуванчиковый? Вдруг это кто-то из наших союзников, например, реповый или помидорный?

Его научный руководитель придирчиво оглядел меня:

– Чушь! Это не реповый. Я знаю реповых и помидорных. Вообще, должен признать, что это очень странное и нелепое создание. Если мне не изменяет память, скорее всего, это кто-то из многочисленного отряда сухофруктовых, например, вырожденец вишневый или клен склизколиственный. Обрати внимание: у него из отверстий в стебле течет окрашенный хлорофил.

– Никакой я не вырожденец! Это кровь: вы своими отростками разбили мне нос. Неужели не видно, что я вообще не растение? – крикнул я, потеряв терпение.

– А кто ты тогда такой? Может быть, пучок сине-зеленых водорослей? – издевательски спросил магистр Аскольдис, почесывая отростком свой облысевший кочан.

– Я человек!

– Что за бессмысленный набор звуков? Это твой сорт, что ли, так называется? Впрочем, мы сейчас узнаем все точно. Гыриус, пилу!

Капустоголовый взял у своего спутника пилу, проверил, достаточно ли она острая, и, схватив меня за запястье, приготовился отхватить руку у самого плеча.

– Потерпи малость, вырожденец! Я возьму у тебя черенок. Мы изучим его строение, затем разработаем нужный тип ядохимикатов, разведем гусениц-вредителей и вытравим вас из вашего мира. Не обижайся, приятель, но нам, капустникам, давно пора расширить территорию засева, а то молодым кочанам и так уже приходится заниматься фотосинтезом по очереди.

Пока он разглагольствовал, мне удалось согнуть ногу и хорошенько пнуть его, так что капустоголовый даже запрыгал на отшибленном корне.

– Перестань меня пилить, тупоумный болван! Никакой это не черенок, а моя рука! Я человек! Понятно тебе? Гуманоидное существо, состоящее из бесхлорофильных клеток! – взвизгнул я.

Аскольдис и юный аспирант переглянулись. Maгистр опустил отросток с пилой.

– Магистр, а вдруг это правда? – страшась собственной дерзости, спросил Гыриус.

Научный руководитель завибрировал от возмущения, и его головные листья в ужасе свернулись в трубочки.

– Ах, Гыриус, Гыриус! Вот уж не предполагал, что какой-то вырожденец, выдвигающий нелепые теории, с такой легкостью введет тебя в заблуждение! – забрюзжал он. – По всему видно, что ты только недавно сменил свой двадцатый комплект листьев! Разве наши ученые, и я в их числе, многократно не доказали, что разумная жизнь может иметь исключительно ботанические, но никак не зоологические формы? Тебе нужны факты? Пожалуйста! Во-первых, разве животным присущ такой сложный одухотворяющий процесс, как фотосинтез? А ведь только при фотосинтезе могут происходить многоуровневые реакции лиственно-кочерыжного мышления, во всех остальных случаях это невозможно – данный тезис был доказан еще Спаржарусом Великим. Что вы возразите против этого, юноша? Во-вторых, у зоологических существ должен отсутствовать корень: без него как клетки будут подпитываться необходимыми веществами? В-третьих, если бы такое безобразное существо все же возникло, оно, в силу своей природы, не поглощало бы удобрения с чувством глубокой признательности, как это делаем мы, а, напротив, выделяло бы их из себя. Разве можно представить себе нечто более противоестественное?

Под действием этих убийственных доводов юный Гыриус увядал на глазах, опуская свою кочерыжку все ниже, но все же осмелился робко возразить:

– Магистр, я понимаю, что это нелепо. Ну а если все же предположить, что разумная биологическая жизнь возможна? Что, если перед нами – эволюционировавшая инфузория-туфелька или мутировавший дождевой червь?

Услышав такое кощунство, старец возмущенно замахал на него отростками:

– Что ты говоришь? Зоологическим существам никогда не эволюционировать дальше жгутиковых или амеб-туфелек – это предел их развития. Неужели мне придется повторять тебе азы, Гыриус? Размеры животной клетки так малы, что, дабы составить такой объем, – тут старец ткнул мне в грудь одним из корней, – их должно собраться вместе несколько сот миллиардов, а разве можно допустить, чтобы сотни миллиардов инфузорий имели бы единую организацию и действовали сообща? Только представь себе этот клеточный рой, и ты задохнешься от омерзения! А ты, жалкий вырожденец, сейчас лишишься вершины ствола. Я раздумал брать у тебя черенок – вершина будет вернее. Ну-ка, Гыриус, придержи ему корни, чтобы не брыкался!

С этими словами магистр Аскольдис решительно поднял пилу и всерьез нацелился на мою шею. Отчаянно вырываясь, я закричал:

– Погодите! Обезглавить меня вы всегда успеете! Почему бы вам вначале не взять у меня немного крови на анализ? Прошу вас, дайте мне последний шанс, а потом рубите хоть в капусту!

Пила с острыми как бритва зубцами замерла в нескольких миллиметрах от моей шеи. Магистр Аскольдис пытливо покосился на своего аспиранта и рявкнул:

– Что стоишь? Думаешь, я не вижу, чего ты хочешь? Так и быть, принеси сюда микроскоп! Я раз и навсегда докажу тебе, что разумных зоологических cуществ не бывает.

Гыриус выскользнул из каюты и почти сразу вернулся. Грубо пошевелив мой нос, он добился того, что из него вновь хлынула кровь. Собрав несколько капель на стеклышко, любознательный аспирант сунул его в мерцающий зеленый параллелепипед, сильно смахивающий на дохлую медузу, и поднес к своим зрительным листьям. На миг он оцепенел, а потом пораженно воскликнул:

– Посмотрите, магистр! Это нечто невероятное!

Плазма... мельчайшие тельца, похожие на амеб... они... шевелятся!

– Ну что у тебя там? Дай взглянуть! Померещится же такая ерунда от избытка воображения... – пробормотал Аскольдис, забирая у Гыриуса микроскоп.

Недоверчиво ворча, магистр уставился в него. Несколько секунд спустя его ворчание оборвалось, и почтенный ученый замер, одеревенев с отростков до корней. На его бугристом кочане выступили крупные капли росы.

– Должно быть, какая-то фальсификация... – прошептал он. – Это невероятно, Гыриус, они самостоятельно движутся, сталкиваются, пожирают друг друга! Что это за вещество?

– Сок с его кочана, – объяснил аспирант, показывая на мой разбитый нос.

– Не сок, а кровь! – вмешался я.

Магистр Аскольдис тяжело рухнул на стул и вытер отростком пот со лба.

– Гыриус, если бы я своими листьями этого не увидел, никогда бы не поверил! Ты был прав. Перед нами действительно зоологическое существо – уникальная, мерзопакостнейшая природная нелепость, конгломерат клеток, подобных амебам-туфелькам. Я уверен, если ее разрезать, то обнаружится, что внутри она вся состоит из жидкой слизи, в которой плавают нечистоты, булькает желудочный сок и роятся бесконечные бактерии. В кочане у меня это не укладывается... Пойдем, Гыриус, поскорее улетим отсюда или меня стошнит... – содрогнувшись от омерзения, сказал он и, ссутилившись, пошел прочь.

Гыриус искоса взглянул на меня и, догнав профессора, быстро заговорил:

– Магистр, погодите! Я думаю, улетать преждевременно. Ведь то, что он иной природы, в сущности ничего не меняет. Наверняка для функционирования зоологических существ тоже нужен кислород, следовательно...

Ученый приостановился и оглянулся на него.

– Что ты сказал, Гыриус? Кислород?

– Именно, магистр, ведь вы знаете, что амебы и черви тоже в свою очередь...

– Хм... Вообще-то в этом что-то есть... Надо обсудить подробнее. Пошли туда...

Он обнял аспиранта отростком за ствол и отвел его в дальний угол каюты. Теперь оба стояли слишком далеко, и их телепатоволны не долетали до кресла, к которому я был привязан. Оба капустника оживленно спорили, изредка кивая на созвездия в иллюминаторе.

Совещание длилось минут двадцать, затем мыслящие овощи вновь направились ко мне.

– Мы совершим истинное благодеяние, если... – продолжал быстро говорить Гыриус. Кашлянув, научный руководитель дернул его за отросток, и аспирант, спохватившись, умолк.

Наклонив ко мне свой кочан, Аскольдис ласково сказал:

– Послушай, дружок... э-э... мы признаем, что были несправедливы к тебе, когда приняли сперва за тыквенного, а потом за вырожденца вишневого и обыскали твой корабль. Поверь, это было сделано лишь из опасения за судьбу нашей поросли, ибо, к сожалению, к нам довольно часто засылают диверсантов. От имени всех капустников приносим самые искренние извинения. Но надеемся, что теперь конфликт исчерпан, не так ли? Ты ведь не держишь на нас обиды?

– Разумеется, нет, – заверил я.

Магистр с одобрением похлопал меня корнем по плечу:

– Вот и отлично. Тогда в будущем мы, конечно, сможем рассчитывать на самое добрососедское сотрудничество между нашими двумя мирами... Ах да... вот проклятая рассеянность... на вашей планете ведь есть почва?

Мгновенно постигнув все его растительное коварство, я замотал головой:

– Почва? А что это такое?

Магистр укоризненно всплеснул отростками:

– Зачем ты меня обманываешь? Твое сознание для меня – что вскопанная грядка. Я отлично знаю, что почва на вашей планете есть и кислород тоже, не правда ли? А что еще? Ого, есть даже океаны! С твоей стороны было очень мило о них вспомнить. Это значительно облегчит проблему полива!

Я попытался его пнуть, но на этот раз овощ был готов к нападению и так заехал мне по коленной чашечке корнем, что я взвыл от боли.

– Вот видишь, дружок, сам напросился. Ничего, скоро этот черенок тебе не понадобится. А теперь скажи: где находится твоя планета? – дружелюбно поинтересовался он.

– А пошли вы! Думаете, перед вами такой идиот... – начал было я, но внезапно, помимо своей воли, представил себе Солнечную систему и ближайшие к ней созвездия.

– То-то же... Спасибо за помощь. Именно это мне и хотелось узнать, – насмешливо кивнул магистр и повернулся к Гыриусу.

– Ты был прав, это не слишком далеко. Наш десант долетит туда циклов за пять... – сказал он.

– Лучше не суйтесь! У нас есть армии и оружие! – предупредил я.

Гыриус презрительно отмахнулся:

– Ерунда! Ваши термоядерные реакции только ускорят наш рост. Вдобавок нападение будет внезапным. Сотни миллиардов семян взойдут одновременно, и через несколько дней ваш мир будет у нас под контролем. Мы сотрем вас с лица планеты, как грязь с листьев.

Меня бросило в пот.

– И вы без зазрения совести уничтожите миллиарды людей? Миллиарды разумных существ? – спросил я севшим голосом.

Юный овощ равнодушно развел отростками:

– Почему бы и нет? Это с вашей точки зрения вы – разумные существа, для– нас же – биологические сорняки, не более. Не думайте, что мы испытываем что-либо к вам лично, речь идет исключительно о расширении территорий. Впрочем, что это я перед тобой оправдываюсь? Магистр, дайте мне пилу, я отхвачу ему кочан! Любопытно взглянуть: он пустотелый или внутри есть какое-то вещество?

В голосе Гыриуса было столько исследовательского энтузиазма, что, прощаясь с жизнью, я зажмурился, но профессор Аскольдис отстранил ретивого помощника своим корнем:

– Погоди, Гыриус, изучить его кочан мы успеем. Прежде давай выясним, что заменяет этому биологическому недоразумению корень. Должен же как-то разрешиться парадокс Спаржаруса Великого? Эй, подопытный! Ты слышал вопрос? Отвечай!

– Я не подопытный! Меня зовут Тит!

Магистр нетерпеливо хмыкнул:

– Затенять я хотел твое имя! Каким образом ты питаешь свои клетки?

– А пошел ты! – угрюмо заявил я, но Аскольдис уже наклонил ко мне свою кочерыжку и соприкоснулся ею с моим лбом. Я ощутил, как в мое сознание грубо вторгаются его мысленные щупальца. Впрочем, это продолжалось всего мгновение, а потом овощ разорвал контакт и брезгливо поежился.

– Как мерзко! Вообрази себе, Гыриус, они заталкивают вещество через эти говорильные щели, измельчают его костяными отростками под названием «зубы», затем проталкивают через «пищевод» в «желудок», там растворяют кислотой под названием «желудочный сок», доводят до разложения и усваивают. И при этом еще самым аморальным образом выводят из организма удобрения, вместо того чтобы бережно сохранять их внутри себя. Единственное, чего я не уяснил, – какого рода вещества они пожирают? В сознании его это запечатлено крайне неопределенно и расплывчато.

Аспирант покачал кочаном:

– Просто листья сворачиваются, до чего все это мерзко! Как вы думаете, магистр, подопытный согласится продемонстрировать нам процесс пожирания вещества? Я бы положил сей пример в основу своего исследования «Мерзейшие и отвратнейшие проявления нерастительной жизни».

– Конечно, было бы неплохо его уговорить, но, боюсь, этот экземпляр просто тыквенно упрям, – усомнился Аскольдис.

– Все равно нужно спросить. Может, если предложить сохранить ему жизнь... Эй, конгломерат амеб-туфелек, ты слышал, о чем мы говорили? Что ты предпочтешь: лишиться кочана или показать нам, как ты пожираешь вещество?

Я задумался и внезапно понял, как расквитаться с овощами, даже если я лишусь при этом жизни.

– Так и быть, я согласен. Развяжите меня!

– С какой это стати? Поглощай вещество так, – потребовал Аскольдис.

– Не могу так. Мне нужны отростки, чтобы проталкивать пищу в говорильную щель, – возразил я.

Молодой овощ вопросительно взглянул на магистра. Его листья так и дрожали от нетерпения.

– Ладно, Гыриус, развяжи его, – уступил Аскольдис. – Едва ли этот булькающий слизняк опасен. Если он попытается схватить свое оружие, сломай ему ствол.

– Не сомневайтесь, магистр, я так и поступлю, – заверил его Гыриус.

Удерживающий меня прут, ослабнув, упал. Я с трудом поднялся с кресла, разминая затекшие запястья. Овощи с презрением наблюдали за мной. Случайно увидев в зеркале свое отражение, я мрачно усмехнулся: окровавленный нос не делал меня красавцем.

– Ну давай, конгломерат, начинай! Я хочу снять, как ты будешь пожирать вещество и перерабатывать его в удобрения!

Юный овощ-аспирант извлек откуда-то приспособление, смахивающее на арбузную корку, и поднес его к своему кочану. Поняв, что это видеокамера, я растянул рот в мрачной улыбке:

– Значит, вас, уважаемые, интересует, чем могут питаться биологические существа, если у них нет корней? Сейчас я вам покажу! Смотрите и зарубите себе на носу, какая участь вас ждет, если сунетесь на Землю! – решительно произнес я.

В тот миг я чувствовал себя представителем всего могучего человеческого племени, рассеянного по десяткам галактик. Мне уже нечего было терять, даже страх смерти отступил. Пусть эти овощеголовые знают, что мы, люди, способны на сопротивление! Я откинул крышку кухонного контейнера, при обыске ускользнувшего от внимания капустников, и перевернул его. Незадолго до взрыва сверхновой я залетал на одну из фермерских планет и, не доверяя молекуляризатору, приобрел солидный запас свежих овощей. На пол с грохотом посыпались лук, морковь, перец, картофель, а последним, глухо ударившись, выкатился большой кочан капусты.

Разумные овощи в ужасе отпрянули.

– Видите? Это продукты – то самое вещество, которое едим мы, гигантские амебы-туфельки! А теперь смотрите, как я его поглощаю! – Я стал хватать с пола овощи, надкусывать и заталкивать их себе в рот, демонстративно громко чавкая.

– Сырые они не очень вкусные, но их тоже можно есть, если хорошо разжевать! Вот смотрите, как я измельчаю их зубами: хрум-хрум! – с садистским удовольствием рассуждал я, с яростью глядя в видеокамеру, вздрагивающую в отростках Гыриуса.

– Из овощей у нас готовят сотни блюд, – продолжал я свою лекцию. – Их шинкуют, маринуют, жарят, бросают в кипяток и тушат на медленном огне. Самый популярный, конечно, картофель, но и капуста ему не уступает. Она идет и в щи, и на гарнир, и для голубцов, но наибольшее распространение получила так называемая «капуста квашеная». Хотите знать, как она готовится? Пожалуйста! Делюсь рецептом, авось пригодится!

Я схватил кочан, с силой швырнул его на разделочную доску и одним ударом большого ножа разрубил пополам. Когда-то мне пришлось с полгода проработать младшим поваром, главная обязанность которого заключалась как раз в чистке овощей и рубке мяса, и, поверьте, уж что-что, а опыт не пропьешь.

– Обратите внимание: перед квашением капусту нужно освободить от покровных листьев, особенно с дефектами, кочерыжку разрезать пополам или разрубить на четыре части. Затем подготовленную капусту нашинковать тонкой соломкой... – профессионально объяснял я, энергично работая ножом. – Нашинкованная капуста помещается в трехлитровые банки либо, по возможности, в бочки, желательно вместе с морковью, яблоками, клюквой и брусникой. Вот еще деталь – первое время капусту следует периодически протыкать чистой палочкой для равномерного удаления газов. Через три недели капуста готова к употреблению. А потом люди собираются целыми семьями, выставляют ее на стол и едят, хрустят, жуют.

Тем временем вскипела поставленная на реактор вода.

– Отлично! Самое время начать квасить по рецепту моей бабушки. Для начала ошпарим хорошенько! – воскликнул я, бросая в кастрюлю остаток кочана. Я так увлекся, что почти забыл про зрителей своей кулинарной демонстрации.

– Мерзавец! Да как ты... – А-а! – с громким телепатическим воплем магистр Аскольдис шагнул ко мне, но внезапно схватился отростками за свой кочан и рухнул на пол, позеленев на глазах. Для впечатлительного пожилого овоща зрелище оказалось слишком сильным, и его изношенный стебель не выдержал нагрузки.

Выронив видеокамеру, Гыриус наклонился над магистром и дотронулся до его ствола.

– Магистр Аскольдис... Очнитесь... Листьям своим не верю... он мертв, ты убил его, негодяй! – воскликнул он.

Юный овощ бросился ко мне, заглянул в кастрюлю и в ужасе прикрыл отростками свои зрительные листья.

– Настоящий капустный кочан! Так и есть, это не обман... – простонал он. – О боги! Теперь я все понял! Когда-то на вашу планету уже высаживались растительные десанты! Наверняка первыми были водорослевые, за ними голосеменные, потом тыквенные, лиственные, овощные, фруктовые... Это были мужественные первопроходцы, отважные, бескорыстные герои, заселившие ваш вонючий мир и переработавшие углекислый газ в кислород! Но со временем ваша звезда остыла, гамма-излучение стало менее интенсивным, процесс фотосинтеза замедлился, и, соответственно, замедлилась скорость их жизнедеятельности! Теперь, чтобы подумать о самой простой вещи, потомкам первых поселенцев требовались недели и месяцы, их жизнь проходила прежде, чем они успевали вытащить корни из земли и вспомнить свое великое прошлое... Они выродились. И тут-то вы, жалкие, коварные амебы-туфельки, кольчатые черви, безобразно эволюционировали и, воспользовавшись их беспомощностью, стали без зазрения совести пожирать наших братьев, и делаете это по сей день, подкармливаясь их трупами! Вы варите их живьем, тушите, режете, подвергаете мучительным пыткам! О мерзкие, гадкие твари, жуки-трупоеды! Мы не сможем завоевать вашу планету, иначе и нас ожидает та же судьба, но уж тебя-то я прикончу! Я отомщу тебе за всех!

Пылая жаждой мщения, юный овощ кинулся ко мне, стремясь сбить с ног и вцепиться отростками в горло, но, пока он произносил монолог, я успел приготовиться к нападению и изо всей силы огрел его по кочану огнетушителем. Когда оглушенный аспирант упал, я вытолкнул его и магистра из своего звездолета, навесил на петли сорванный люк и, врубив двигатель на полную мощность, поспешил убраться подальше от этой ботанической галактики.

Два месяца спустя мне посчастливилось наткнуться на навигационный маяк – один из тех ста тысяч автоматических маяков, что расположены по всему периметру освоенной Вселенной. Высадившись на маяке, я сумел подать сигнал SOS и по направленному мне лазеролучу добрался до обитаемого мира.

Выскочив из звездолета, я бросился к первому же человеку (это оказался угрюмый, пахнущий чесноком таможенник, светивший мне в глаза фонарем), обнял его и, плача, расцеловал – до того велика была моя радость!

Что же касается той встречи в космосе, она не прошла для меня бесследно. До сих пор, садясь обедать и вонзая в овощи вилку, я испытываю дикое торжество – словно гладиатор, сразивший в долгом единоборстве грозного противника и теперь попирающий ногой его грудь. Ведь мы, человечество, когда-то уже победили в зоолого-ботанической войне, и эту победу, как ни крути, не спишешь со счетов!