Глава XXIV
ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА
Майстрюк весь был комок ненависти. Из остававшихся у него семи шаров еще два были уничтожены! Повторно попасться на жалкую уловку с биологическим минированием — такое не случалось еще ни с одним космическим стервятником! Хорошо еще, что другие майстрюки не видели его позора.
У пожирателя оставался последний шанс успешно завершить охоту и завладеть добычей. Никаких сомнений не оставалось — те, кого он раньше принимал за скверно сделанные фантомы, и были настоящими мрыгами.
Цепочка шаров майстрюка стала снижаться, теперь их было всего пять — беловатых туманных сгустков, съежившихся от плотной атмосферы.
Майстрюк чувствовал упругое притяжение материи добычи, послушной, мягкой, хоть сейчас готовой скататься в шар. Нужно было только освободить материю от занимавшей ее души. Шары майстрюка, жаждя мести, хотели немедленно ринуться вниз, но его личностное ядро сдержало необдуманный порыв. Рисковать было нельзя — над трубой, смешавшись с темным дымом, висел кнорс.
Кнорсы и майстрюки — существа сходной газообразной природы — находятся в дальнем родстве, как, скажем, собака и волк. Можно даже предположить, что кнорс был первой попыткой Вселенной сотворить своего разрушителя, растворителя, уничтожителя — майстрюка. И первая попытка ненавидела вторую попытку.
Кнорс был настороже, он вытянулся в прямую линию и готов был метнуть молекулярную молнию в первый же подозрительный объект.
Майстрюк знал, что жертвы используют кнорсов как своих телохранителей, и близость кнорса еще раз доказывала, что он на верном пути. Осторожно, держась против ветра, майстрюк подобрался к кнорсу на дистанцию удара. Нужно было уничтожить кнорса, чтобы он не помешал постановке ловушек…
Никита с сопением поставил березовое полено стоймя и замахнулся топором. Баба Паша стояла рядом и, скрестив на груди руки, критически наблюдала за его работой. Бурьин, крякнув, опустил топор. Полено не шелохнулось, зато дубовая колода, на которой оно стояло, с треском развалилась на две части.
— Сорок лет она у меня простояла, еще отец-покойник на ней дрова рубил… — заохала баба Паша.
— Кгхм… — смущенно кашлянул Никита. — Промахнулся маленько. Не люблю, когда глазеют, как я работаю.
Он вновь установил бревно на остатки чурбака, прищурился, занес топор и…
— Вы не подскажете, где мне найти Лиду? — внезапно раздался рядом звонкий женский голос.
От неожиданности рука Никиты дрогнула, и топор вонзился в землю всего в каких-нибудь пяти сантиметрах от его ступни.
Никита выругался, но, обернувшись, оборвал себя на полуслове.
Рядом с ним стояла молодая женщина в соломенной шляпе с полями. Под тонкой белой маечкой с надписью «Kiss me!» подрагивали два упругих, явно ничем не стесненных холма.
Баба Паша за спиной у Никиты громко сплюнула и прошептала: «Бесстыдница!»
— Вы, кажется, что-то ответили? — насмешливо подсказала незнакомка.
— Я чуть не отрубил себе ногу, — проворчал Бурьин.
— Мне нравится, когда мужчины ругаются. В этом есть что-то возбуждающее, агрессивное, — проворковала собеседница, окидывая мощную фигуру Никиты плотоядным взглядом.
Большая лохматая дворняга в новом ошейнике, сидящая у ног красавицы, сильно дернула поводок. Похоже было, что Бурьин ей активно не нравится.
— Я Екатерина Васильевна, — представилась незнакомка. — Но вы можете называть меня просто Китти.
— Очень приятно, Китти. Я Никита. Звучит довольно похоже, не находите?
С огорода примчались зазевавшиеся Бобби и Шарри и принялись яростно облаивать чужую собаку, держась, однако, на почтительном расстоянии.
— Мощный пес! — похвалил Никита, созерцая лохматую псину, демонстрирующую ему свои клыки.
— Очень редкий клубный щенок. Стоил мне больших денег, — с гордостью сказала Китти.
— Сразу видно породу. Таких нечасто встретишь, — кивнул Бурьин, вспоминая, что не далее как вчера видел двух псов из того же клуба у винного магазина в Захарьине.
Пес решительно взял поводок в зубы и потянул хозяйку в глубь участка, откуда доносились голоса Лирды и Грзенка.
— Приятно было познакомиться. — Китти сунула Никите узкую прохладную ладонь.
— Не менее приятно, — прогудел Бурьин, нежно пожимая ей руку.
Он хотел погладить собачку, но в это мгновение пес, щелкнув зубами, без видимых усилий перегрыз толстое полено. Никита быстро спрятал руку за спину.
— Никита, дорогой, ты не проводишь меня к Лиде? — Пройдя несколько шагов, Китти обернулась к нему.
— Ты ее подруга?
— Бабушка. Я ведь уже говорила.
— По-моему, это замечательно, когда у человека столько родственников, — нашелся Никита, имевший привычку ничему не удивляться. — С ее дедушкой мы уже знакомы. Премилая и крайне общительная личность… Кстати, если не секрет, как ты узнала адрес?
— Она позвонила мне вчера с телеграфа.
— А-а… еще раз очень приятно, — пробормотал Бурьин. — А вот и внучка.
Из-за теплицы им навстречу выбежала Лида. Увидев Китти, она на мгновение замерла, а потом с радостным возгласом бросилась к ней в объятия. Пес подпрыгивал, скулил и лизал Лиду в щеки и шею — чувствовалось, что семейка давно не виделась.
Не желая мешать столь бурной встрече, Бурьин ухватил за рукав остолбеневшего Корсакова и оттащил его в сторону.
— Пойдем, пойдем, что встал как столб? Не видишь, бабушка к Лидочке приехала! Бабуля приехала!
Откуда-то возник потомок двух ханов и одного эмира и тоже кинулся приветствовать Китти.
— Может, ты объяснишь мне что-нибудь? Кто это? — ошалело спросил Корсаков.
— Говорят тебе, бабуля.
— Она? Бабуля?
— Бабуля, дедуля, какая разница? Похоже, к нам приехал на экскурсию целый дурдом, — мягко сказал Бурьин, покрутив пальцем у виска. — Они вообще-то милый народец, почти вменяемый, только вот беда — все родственники.
До конца дня Бурьин и Корсаков имели возможность убедиться, что вся компания со вкусом проводит время за городом. Чингиз Тамерланович, Китти, Лида и дворняга ходили друг за другом по пятам.
Баба Паша уж и не знала, что ей думать, и хотела было выселить квартирантов, но Никите удалось успокоить ее, объяснив странное поведение гостей влиянием свежего деревенского воздуха.
— Воздух он и есть воздух, но в подпол-то зачем лазать? И ента вертихвостка Катька курицу соседскую увидала и ну в нее картошкой швырять. А у самой трусы напоказ… Тьфу!
День был наполнен и другими странными событиями. Например, ближе к вечеру при ясном небе вдруг прогремел громовой раскат, и такой близкий, что даже стекла в доме задрожали. Вслед за первым раскатом почти одновременно прозвучали второй и третий. На несколько минут над участком распространился запах свежих, с морозца, простыней. Большая дворняга завыла; вой ее подхватили Шарри и Бобби.
Ужин прошел мрачно. Лида и аксакал все время вздрагивали и к чему-то прислушивались, а Китти, стараясь, очевидно, поднять им настроение, болтала без умолку.
— Ну просто палец в рот не клади! Смотри не прикуси язычок-то, балаболка, — не выдержала наконец баба Паша.
— Вы, бабуленька, за мой язычок-то не волнуйтесь. Он у меня змеиный, и туда проскочит, и сюда, и ужалит, и обратно спрячется. — Катерина подняла от тарелки глаза. Зрачки у нее были сложные, странные, как кристаллы горного хрусталя.
После ужина баба Паша уселась что-то штопать, а Алексей и Никита собрались прогуляться но деревне. Они приглашали с собой и остальных, но Китти, Лида и Чингиз Тамерланович почему-то не решались выйти за калитку.
— Ты ведь ненадолго уходишь? — взволнованно спросилаЛида у Корсакова.
— Хочешь, чтобы я остался?
— Нет, иди! — решительно сказала она, оглядываясь на своих столпившихся на огороде родственников. — Главное, возвращайся до темноты, обязательно до темноты, — прошепталаона.
— Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? — Алексей смотрел на ее бледное лицо, испытывая щемящую нежность и тревогу.
— Не волнуйся за меня. Здесь же есть дедушка… — И Лида бегом вернулась на огород.
— Хотел бы я понять хоть что-нибудь, — в сердцах сказалАлексей.
Бурьин повертел пальцем у виска.
— А чего тут понимать? Дурдом он и есть дурдом. Пойдем водки купим.
— Уже поздно, магазин закрыт.
— Для страждущих он всегда открыт, — уверенно заявил Никита.
Они поднялись на старое, выложенное белыми каменными плитами крыльцо клуба и толкнули тяжелую дверь. Над дверью была внушительная вывеска, на которой через запятую было написано:
«Магазин, клуб, телефон, телеграф, правление, библиотека. Кр. вт., чтв., субб.».
Помещение, куда они попали, состояло из трех больших смежных комнат. В одной стоял бильярд с отодранным сукном, в другой был кинозал, а в третьей, очевидно, размещались все прочие упомянутые учреждения.
За низкой конторкой сидел уже знакомый им Андрей Сократович и при тусклом свете лампы листал телефонный справочник. Его длинный нос отбрасывал на стену зловещую тень. Услышав, как хлопнула дверь, он отложил книгу и мрачно посмотрел на вошедших.
— Клуб закрыт, — сказал он.
— А магазин?
— Магазин тоже закрыт. И правление закрыто. — В голосе Андрея Сократовича прозвучало нескрываемое злорадство.
— Хм… А в магазине кто работает? Может, с ним как-нибудь договоримся? — спросил Никита.
Андрей Сократович обидчиво кашлянул и привстал со
стула:
— Взяток я не потерплю! Я директор магазина и как должностное лицо…
— Вы директор магазина? Мы думали, вы заведующий клубом, — удивился Корсаков.
— Строго до девятнадцати ноль-ноль, — сухо заметил Андрей Сократович.
— А кто председатель правления?
— Я же. С десяти до четырнадцати, кроме выходных. По жилищным вопросам обращаться по предварительной записи.
— А водки вы нам не продадите без предварительной записи? — подмигнул Никита и покосился в темный угол комнаты, где за буфетной стойкой выстроились бутылки.
— Не могу, — вздохнул Андрей Сократович. — Как директор библиотеки, которая в настоящее время, собственно, одна и открыта, я не имею права торговать спиртными напитками.
И он показал на кусок ватмана, пришпиленный к стене, на котором плакатным пером значилось:
«Библиотека строго с 19.30 до 20.00. С 20.00 — строго почта, телеграф, телефон».
— На телеграфе тоже вы? — поинтересовался Корсаков.
— Я, — с достоинством признался Андрей Сократович.
— Вот и хорошо. Мне нужно позвонить в Петербург! Андрей Сократович снял трубку и постучал по рычажкам.
— С утра не работает, что-то с линией, — ехидно заявил он.
Никита пропутешествовал в темную часть комнаты, перелез через прилавок и взял две бутылки водки, пачку крекера «Нежный», плитку шоколада и голландский сыр. Потом, вспомнив о чем-то, вернулся и захватил электроутюг.
— Всего и делов-то! — сказал он.
— Вы совершаете уголовно наказуемое преступление: грабите закрытый магазин, — возмущенно сказал Андрей Сократович. — Как дружинник я должен буду оповестить милицию.
— Телефон не работает, — напомнил Корсаков. Он вытащил деньги и положил их на край конторки.
Андрей Сократович издал унылый вздох.
— Как директор телеграфа я не имею права брать деньги за услуги, не входящие в прейскурант, — сказал он и, разглядев купюры на свет лампы, сунул в карман.
— А сдачу? — возмутился Никита. — И почему на товарах не выставлены цены? А ну покажите-ка нам накладные!
Андрей Сократович беспокойно завозился.
— Как директор телеграфа — не имею права. Приходите завтра к девяти, — заявил он.
Никита медленно навис над конторкой. Тень от его огромных плеч накрыла Еврипидова внука, как крылья коршуна жирного суслика.
— Хорошо! Я приду завтра ровно в девять утра, и если окажется, что…
— Не надо паники! — быстро сказал Андрей Сократович. — Не надо горячиться. Один момент!
Он достал из ящичка бумажку с ценами, долго подсчитывал что-то на калькуляторе, а потом, не доверяя электронике, перепроверил результат на счетах.
— Похоже, я немного ошибся, — признал он, протягивая им сдачу. — Досадная оплошность! Как начальник ревизионной комиссии я объявляю себе устный выговор!
Когда приятели уже выходили из магазина с покупками, Андрей Сократович высунулся из-за конторки и крикнул:
— Хорошие вы ребятки! Может, нальете мне за знакомство?
— В библиотеке не пьют! — сказал Корсаков, аккуратно закрывая дверь.
Как оказалось, утюг Бурьин захватил для бабы Паши, которая как-то жаловалась ему, что ей нечем гладить. Обрадованная старуха, бормоча, что ей ничего не нужно, вытащила утюг из коробки и вставила в розетку, проверяя, горит ли лампочка.
— Я, дура-то, уж и жалеть начала, что вас на постой пустила, — призналась она. — Вы-то хорошие, веселые, а девушка ваша и те двое уж странные больно. Вы вон ушли, а они соседку ко мне не пустили, Анисью. Она у калитки стоит, а собака ихняя вся прямо лаем заливается, скалится, как бешеная. И мои-то пустобрехи туда же: хвосты поджали и ну брехать все вместе. Покуда я выбежала, Анисья уж и ушла. И что она людям скажет? Я к ней заходила извиниться, а она уж спать легла.
Но Корсаков и Бурьин как-то не обратили внимания на эту подробность, хотя и вспомнили о ней мельком, когда увидели, что у порога летнего домика, загораживая дверь, лежит помесь овчарки и ризена.
Увидев их, пес вскочил и продемонстрировал клыки, при этом шерсть у него на загривке поднялась.
— Эй, эй? Перегрелся? — спросил Алексей. Дворняга обнюхала их и неохотно отодвинулась, пропуская в дом.
Из-за занавески доносился чей-то незнакомый бубнящий голос. Корсаков отодвинул занавеску и оторопел, поняв, что это говорит Чингиз Тамерланович. При их появлении он внезапно замолчал, скрестив на груди руки.
Лида встала, подошла к Алексею и, как кошка, потерлась о его плечо щекой.
Какая трогательная привязанность двух влюбленных голубков! — сказала Китти, по-птичьи склоняя голову набок и вглядываясь в Бурьина. — Ну а где мой кусочек внимания, а, Никита? Где кусок мамонтятины или хотя бы 6у-сы из куриных косточек?
— У меня есть кое-что получше! — Бурьин показал ей две бутылки водки, которые держал за горлышки.
— Никакой романтики. Одна голая проза, — усмехнулась Китти. — Хотя, что я вижу: сыр! Все-таки, что ни говори, со времен питекантропа Агу-Агу человечество сделало большой скачок вперед.