Глава XXI
ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
— Что ты понимаешь в энтих… в нравственных истоках? Ни хрена ты не понимаешь в нравственных истоках! — Дед Егорыч тяпнул стограммовку и поморщился.
Семену Марковичу повезло. Еще в болотовском автобусе он познакомился с интереснейшей личностью — дедом Егорычем. А случилось это так…
На остановке «Дер. Куваевка» в автобус, кряхтя, залез дряхлый дед с суковатой палкой. Он бодро разместился на сиденье напротив Семена Марковича и поставил рядом сумку, из которой выглядывали кроличьи уши.
— Здравствуй, Егорыч! От внучки едешь? — крикнула ему одна из бабок, ехавших в том же автобусе.
— Ну! — лаконично отвечал Егорыч.
— Замуж-то она вышла?
— Вышла.
— А сам-то не надумал жениться? — весело крикнула бабка. — Возьми хоть меня!
— Нужна ты мне, старая больно! — беззлобно сказал Егорыч, и бабка прыснула, будто затрясла в банке сухим горохом.
Дубровин незаметно разглядывал попутчика. Спутанная борода деда и красноватые глазки с вылезшими ресницами полностью соответствовали его представлению об облике простого русского мужичка.
И Дубровин вознамерился переговорить с Егорычем. Он пересел поближе к старику и вытянул шею, чтобы лязг автобуса не заглушал его голоса.
— Добрый день! Скажите, вы тоже в Болотово едете? — спросил Дубровин.
— Че надо? — Дед Егорыч подозрительно покосился на Дубровина из-под седых мохнатых бровей.
— Вы, дедушка, в деревне живете? — продолжал Семен Маркович.
Егорыч пошевелил губами, но ничего не сказал.
Дубровину стало стыдно. «Я совсем не умею разговариватьс простыми людьми!» — подумал он.
— То есть я хочу спросить: вы в частном секторе живете? У вас свой дом?
— Свой, милок, свой. Не твой же! — заверил его Егорыч.
— Значит, у вас хозяйство, скот, огород?
— Да ну их! Одна морока!
— Я понимаю, невыгодно нынче держать, — с осведомленным видом закивал Семен Маркович.
— Почему не выгодно? Для кого, может, и выгодно, — пожал плечами Егорыч. — Старый я уже для ентих делов, бабка померла… А ты-то сам, чай, московский?
— Да, я из Москвы, — удивился Семен Маркович, пораженный тем, что, несмотря на замасленную кепку, его так скоро рассекретили. — А как вы догадались?
— Вопросов больно много задаешь: как да чего? Ты прежде поставь стаканчик, подружись, а там уж и спрашивай. Народ, он какой, — ты к нему всей душой, и он к тебе. — Егорыч подмигнул и хлопнул себя ладонью по лысине.
Узнав, что Семену Марковичу негде остановиться, Егорыч пригласил его к себе.
— Живи сколько влезет! Дом у меня большой, места хватит. Будешь мне поллитру в день ставить, и порядок.
— Я хочу узнать весь быт этого края, походить по деревенькам, посмотреть на людей, поговорить с ними… — засомневался Дубровин, прикидывая, что для цикла лекций мало одного деда Егорыча.
— Я ж тебя силком держать не буду! Хоть целыми днями броди! Рядом деревеньки маленькие: Титовка, Гнильское, за лесом — Запрудное, ты там на русский народ во как насмотришься! — И дед Егорыч убедительно провел ребром ладони по шее.
Семен Маркович согласился. Легкость, с какой он завоевал доверие простого русского мужичка, наполнила его сердце радостью. Теперь он был уверен в успехе своей экспедиции. Ну держитесь, западные университеты, он такой цикл лекций составит, такими примерами их сопроводит!
Как только автобус остановился в Болотове, дед Егорыч завлек своего квартиранта в магазинчик и велел купить две бутылки «Столичной».
— Ты и сам столичный. Вот и выпьем за столицу! — предложил он.
— Це-це-це, — вздохнул Семен Маркович и купил две бутылки.
— Вот тебе и «це-це»! — обрадовался Егорыч. — Не волнуйся, закусон — рыбку там, картошечку — все найдем.
Дом Егорыча был на краю поселка, в одном из переулков, выходящих на луг. Подходы к нему затянуло высоченной травой, а забор завалился.
— Как это чудесно: здоровые патриархальные занятия на свежем воздухе! — восхитился Дубровин, наблюдая, как Егорыч долго отпирает извлеченным из-под ступеньки ключом ржавый замок.
Они вошли в дом. Внутри было сыро, прохладно, белел высокий бок печки. Хозяин раздвинул занавески на окнах. В стекло билась оса. Егорыч поднял было ладонь раздавить ее, но, раздумав, опустил руку. Не успел расчувствовавшийся Семен Маркович умилиться его доброте, как Егорыч взял стакан и с хрустом раздавил осу его донышком.
— Тяпнет еще, зараза! — буркнул он. Бормоча что-то, Егорыч поставил вариться картошку в мундире, достал из погреба банку с консервированными помидорами и тряпкой вытер с нее пыль.
— Теперь можно и за жизнь поговорить, — сказал он. — Ты, сынок, спрашивал, что такое, по моему мнению, русская идея. И вот что я тебе скажу…
— Можно я включу диктофон? — перебил его Дубровский.
— Включай! А я покуда эту штукенцию распузырю, — великодущно разрешил дед Егорыч.
Под вечер они сидели на скамейке перед домом Егорыча. На другой стороне улицы парень в растянутом спортивном трико ремонтировал мопед. Время от времени его кусали комары, и он сгоряча шлепал по ним испачканной ладонью, отчего на плечах и спине у него возникали черные отпечатки.
— Жизнь наша деревенская какая? Непростая жизнь! — горько говорил Егорыч, взлохматив бороду. — Видишь луг? Мне в позапрошлом годе на нем гектар земли дали.
— Гектар земли? Да что вы говорите? Выходит, вы теперь землевладелец? — Семен Маркович затолкал в диктофон кассету.
— А то как же! Некоторые и так и сяк уже подкатывали: «Продай!» Не-а, моя земля — не продам. У меня другая задумка есть: пущай меня на моем гектаре похоронят. Место хорошее, сухое, простор есть. Как думаешь: разрешат? — И дед Егорыч торжествующе сощурился на своего гостя.
Семен Маркович вздрогнул. Ему почему-то не понравилось, что Егорыч заговорил о смерти. И не потому не поправилось, что здоровье старика было ему важно, а по какой-то иной, смутной причине.
— Да куда вам, дедушка! Рано еще об этом думать, — через силу улыбнулся Дубровин.
— Куда ж рано: почитай что семьдесят три годка! — не без смака произнес дед и поставил на деревянный с гнильцой столик два стакана. — Ну что, еще по семь бульков? — предложил он.
— По семь чего? — не понял Семен Маркович.
— Бульков, — повторил Егорыч. — Бульк, бульк, бульк —. пузырики видишь? Всего в полной бутылке двадцать один бульк. Не слышал разве?
— А если выливать быстрее? — спросил ошарашенный Семен Маркович.
— То и булькается быстрее… — лукаво прищурился дед и, зачихав от смеха, хлопнул Дубровина по коленке.
Семен Маркович посмотрел, включен ли диктофон. Он заранее предвкушал, как эта деталь оживит его лекцию.
Они выпили по семь бульков, потом еще по три, и последний бульк Семен Маркович пролил на столик, когда попытался его подсчитать.
— Убить тебя мало за то, что водку пролил, — захихикал дед Егорыч.
На веранде охмелевший Дубровин прилег на истертый диванчик, заплатанный плед на котором изображал дам и кавалеров, прогуливающихся в парке. Дед Егорыч, кашляя, возился за стеной. Семен Маркович смотрел на спинку дивана, и ему казалось, что дамы и кавалеры вот-вот сойдут с нее и, перешагнув через него, пойдут по комнате.
Дубровин вспомнил, что нужно раздеться и вставить в зарядное устройство батарейки, но мысли эти были вялые, прыгающие. Дамы и кавалеры скользили вдоль потолка и делали реверансы, дед Егорыч шумно плевал за стеной в рукомойник, и Семен Маркович уснул.
Уже под утро ему привиделась короткая цепочка не то овалов, не то шаров, плывущая по небу на фоне звезд. Шары чередовались, шевелились, и один из шаров внезапно показался Дубровину похожим на него самого. «Что бы это значило по Фрейду? Женское лоно? Всемирный эрос?» — задумался во сне Семен Маркович.
Когда Дубровин вышел из дома, дед Егорыч уже давно встал и ковырялся в огороде. Заметив квартиранта, он махнул ему рукой и снова уткнулся в грядку.
— Молодой картохи к завтраку копну, — проворчал он. Их завтрак напоминал вчерашний ужин: картошка в мундире, лук и несколько сваренных вкрутую яиц.
— Голова-то не трещит со вчерашнего? — сочувственно спросилЕгорыч.
Дубровин запил чаем холодное яйцо и помотал головой. Какие тут деревеньки поблизости есть? — спросил он.
— В Титовку нынче не ходи. А вот в Гнильское можно… Бабка там одна живет, дряхлая, почитай лет девяносто. Травы знает, от порчи заговаривает. Поговори с ней.
— А до Гнильского далеко?
— Куда там далеко! Гнильское, почитай, отсюда видать. Выйдешь за калитку и прямком через луг.
— А как зовут бабку?
— Ильинична. До пекарни дойдешь — второй дом, да там ее каждый знает.
Семен Маркович вышел за калитку. Похоже, день собирался жаркий, парило сильно, хотя пока и не распогодилось. С середины поля отчетливо было видно Гнильское — домов двадцать, выстроившихся в ряд. Мимо них по дороге ехал трактор, и дома пропадали в поднимаемой им пыли.
Тонконогая девчонка, качающаяся на привязанной к дереву тарзанке, указала ему на дом бабки Ильиничны.
— Вы запойный? К ней часто запойные ходят! — крикнула она, повисая вниз головой.
Дубровин вошел на веранду, где на мокрой тряпке во множестве стояли тапки, галоши, сапоги.
— Есть дома кто? Хозяева! — окликнул Семен Маркович. Никто ему не ответил, и он, приподняв марлевую занавеску от мух, заглянул в комнату.
Бабка Ильинична и ее семидесятилетняя дочь Алена сидели на диване и, положив набухшие руки на колени, смотрели телесериал. У Ильиничны на носу были очки с замотанной лейкопластырем дужкой. Она была в теплой поддевке без рукавов, наброшенной поверх ситцевого халата, и шерстяных носках.
Перед женщинами на табурете лежала резиновая мухобойка на длинной деревянной ручке, а рядом, на полу у дивана, стояла большая миска с перезревшей клубникой.
Дубровин слегка озадачился. Он представлял себе деревенскую ведунью совсем иначе — в покосившейся баньке с подвешенными к потолку пучками лечебных трав, шепчущую себе под нос заговоры.
Семен Маркович кашлянул, привлекая внимание старушек:
— Здравствуй, Ильинична, а я к тебе.
— Подожди, пока кино кончится, — ворчливо сказала старуха, покосившись на него из-под очков.
— Я лучше на улице подожду, — сказал Дубровин, смотревший исключительно политические программы и те передачи, которые делали его друзья с телевидения.
— Где хошь! — согласилась Ильинична. Дубровин обогнул дом. За огородом с затянутыми пленкой тепличками он увидел баньку, а за банькой выглядывал угол маленького, сколоченного из старых досок сарайчика.
Рядом послышался хриплый лай. У ржавой железной бочки сидела лохматая дворняга и, склонив голову, изучающе смотрела на Семена Марковича. Дубровин увидел, что по носу пса ползет блоха, и поморщился. Это же надо так запустить собаку!
Дворняга вдруг завиляла хвостом и попробовала поставить передние лапы Семену Марковичу на колено, но тот брезгливо отодвинулся.
— А ну пошел! — закричал он на пса и отправился в глубь огорода.
Семен Маркович прошел мимо баньки и заглянул в пыльное окошко сараюшки. Там ничего не было видно — какие-то тряпки, черенок от лопаты, банки.
Просто из любопытства Семен Маркович дернул покосившуюся дверь и шагнул внутрь. Непонятного происхождения липкий страх вновь охватил его, сжал тисками сердце. Дверь вдруг сама собой захлопнулась за его спиной. Во дворе прерывисто завыла собака.
Дубровин попятился и словно в полубреду увидел, как из стены навстречу ему шагнул бородатый мужик в красной рубахе. На лбу у него горел единственный, как у циклопа, желтый пронзительный глаз.
— Вы кто? — срывающимся голосом прошептал Дубровин. — Я к Ильиничне!
— Ты ко мне, мой шарик, — с усилием подбирая слова, просипел мужик и шагнул ближе, протягивая руки.
А еще через мгновение полыхнул яркий взрыв, уничтоживший и сарай, и баньку, и два шара майстрюка. Бомба по имени Семен Маркович Дубровин выполнила свое предназначение.
Со злобным шипением уцелевший шар майстрюка, похожий на ком слизи, взметнулся в небо и исчез.
Дворняга выскочила из-за бочки и, поджав хвост, подбежала к месту взрыва, где земля на двадцать шагов вокруг спеклась, сделалась скользкой и блестящей. Пес сел на задние лапы и сосредоточился.
Вскоре покосившийся сарай и банька возникли из небытия на прежнем месте, но только уже без Семена Марковича и майстрюка. Пес внимательно осмотрел постройки, сверяя, насколько они схожи с оригиналом, остался доволен и исчез.
А выскочившие из дома на шум бабка Ильинична и ее дочь Алена только и сообразили, что посетитель, уходя, зачем-то пнул железное корыто и опрокинул бочку с дождевой водой.
— Ишь, прохиндей! Подождать не мог. Пьяная твоя душа, чтоб тебя разорвало! — в сердцах сказала бабка Алена, выглядывая за калитку.
