Глава шестая. ДИАГНОЗ: «МАНИЯ ПУТИ»

– Это ваш почерк? - спросил Викентий, протягивая злосчастный листок Нине Валентиновне.

Женщина близоруко прищурилась.

– Да, мой,- кивнула она растерянно.- Но каким образом я могла столько бессмыслицы нацарапать? Африка, Степан, осквернение, девочка… Спаси, друг… Но теперь-то вы мне верите, что я страдаю лунатизмом?

– Розамунда, как все было? - уклонившись от прямого ответа, обратился к крольчихе Викентий.

– Официально отчитываться?

– Разумеется.

– В двадцать три пятьдесят объект наблюдения отправился спать.

– Я внесу разъяснение,- подняла руку Нина Валентиновна.- Я сплю отдельно от мужа, потому что он часто допоздна сидит за своими расчетами и таблицами. И спит в кабинете. А я - в гостиной.

– Это не важно,- сказал Викентий.- Розамунда, продолжай.

– Перед сном объект выпил полстакана теплого молока с медом…

– А это какое имеет значение? - слегка покраснела Нина Валентиновна.

– В постели объект четверть часа читал книгу «Дао дэ цзин», после чего крепко заснул…

– Погоди, Розамунда, какую книгу?

– «Дао дэ цзин»,- вместо Розамунды ответила Нина Валентиновна.- Даосские каноны. Классическое наследие Древнего Китая.

– Вы тоже Китаем увлекаетесь? - испугался Викентий.

– Нет, это мне как раз Розамунда посоветовала. Она сказала, что чтение «Дао дэ цзин» умиротворяет душу и дарит спокойное настроение. Ну вот, я почитала, а потом заснула.

– Свет выключили?

– Да, я не могу спать при свете…

– Спасибо. Розамунда, я тебя внимательно слушаю.

– Объект наблюдения погрузился в сон в ноль часов десять минут.

– Ты засекала, сколько времени продолжалась медленная стадия сна?

– Да. Десять минут. Стандартное время.

– Угу. Поведение объекта в этот период?…

– В норме. Дыхание ровное, поза вялая, мышцы расслаблены.

– Розамунда, вы что, ко мне прикасались?! - возмутилась Нина Валентиновна.

– Без обид, я же доктор! - отмахнулась лапкой Розамунда.- Я продолжаю. Через сорок пять минут объект вошел в тета-стадию сна и пребывал в ней два с половиной часа без изменения физических параметров. Затем дыхание объекта резко участилось, глазные яблоки под веками задвигались. Объект сел в постели, не открывая глаз. Затем встал. Движения были замедленными, но уверенными. Объект подошел к шифоньеру и оделся (опять-таки не открывая глаз и не зажигая света). Затем достал чемодан…

– Почему вы употребляете мужской род, когда говорите обо мне, Розамунда? - обиделась Нина Валентиновна.

– Потому, что говорю о вас как об объекте.- Розамунда сморщила прелестный носик - ей явно недоставало уважения к тупой и недогадливой представительнице человеческой расы.- Так вот. С нижней полки шифоньера объект достал чемодан и принялся быстро, но аккуратно складывать в него вещи, в основном белье… Кстати, Нина Валентиновна, «Комацу» - неплохая фирма?

Бедная сомнамбуличка от стыда покрылась алыми пятнами.

– Можно хотя бы это не обсуждать?! - простонала она.

– Розамунда, я полагаю, вопрос белья для тебя не актуален,- решил немного поддержать Нину Валентиновну Викентий.- Не отвлекайся.

– Хорошо. Собрав чемодан, объект сел за журнальный столик, взял лист бумаги (который я заблаговременно положила), авторучку и стал быстро писать.

– Тоже не открывая глаз?

– Совершенно верно, коллега. Ваша проницательность не имеет границ.

Викентий поизучал экспериментальный листок.

– В темноте, с закрытыми глазами - и так написано! Не образец каллиграфии, конечно, но… Я рецепты и то хуже пишу, не говоря уж о том, как старшая медсестра в нашей клинике заполняет амбулаторные карты… Розамунда, она точно не подсматривала?

– Вы мне не верите? - вспыхнула Нина Валентиновна.

– Я должен учитывать и вероятность обмана,- признался Викентий.- Возможно, вы действительно больны. А возможно - просто хорошая актриса.

– Нет, коллега, Нина Валентиновна не актриса. Я следила. Все было абсолютно достоверно.

– Хорошо. Что было дальше?

– А дальше Нина Валентиновна отправилась в комнату своего мужа… Викентий, это тебе действительно нужно знать?

– Нет,- поморщился тот.- Избавьте меня от постельных сцен. Меня интересует только одно: каким образом Нина Валентиновна пришла в себя?

– Нашатырный спирт,- пояснила Розамунда.- Муж припас для любимой супруги чудесное средство от лунатизма.

– Да, я проснулась оттого, что задыхаюсь и кругом эта аммиачная вонь!… Муж сказал, что я опять гуляла во сне, и заставил меня самолично разобрать чемодан.

– Вы выполнили его требования?

– Конечно.

– А потом?

– Отправилась досыпать.

– Логично. Розамунда, дальше она спала без похождений?

– Да. Обычный сон обычного человека. Я посидела до утра, потом прихватила листок - и к тебе.

Викентий снова перечитал листок:

«Степан в беде Честь Помощь Кешаня друг загибаюсь приезжай приезжай приезжай Африка вибути девочка Степан Кешаня друг помоги не оставь Степан Кешаня Африка вибути любым способом помоги обвинение осквернение девочка помоги Степан».

– Скажите, Нина,- заговорил Викентий.- А вы сами читали это? До настоящего момента?

– Нет,- покачала головой та.- Ведь Розамунда сразу его забрала. Я читала прежние листки, которые написала до этого. Правда, вы знаете, так глупо получилось…

– Что?

– Я спросила мужа, куда он их дел, оказалось - выбросил. Почему вы так на меня смотрите? Опять не верите, да?

– У меня пока нет оснований вам не верить. И не надо считать меня следователем по особо опасным делам. Лучше прочтите свою запись, Нина. Снова: Нина Валентиновна взяла листок. Пробежала глазами.

– Я ничего не понимаю,- беспомощно сказала она.- Я не знаю никакого Степана! Я никогда не была в Африке! И даже не интересовалась ею! Мне всегда нравились страны Бенилюкса… И вибути… Что такое вибути?

– В нашу первую встречу вы, Нина, спросили меня, действительно ли существует в Африке племя вибути.

– Да? - поразилась Нина.- А я не помню…

– Так. У вас еще, оказывается, и провалы в памяти имеют место. Что ж, Нина, мне, похоже, действительно придется взяться за ваше лечение…

– Когда? - испугалась та.

– Не волнуйтесь, не прямо сейчас. На сегодня у меня очень плотное расписание. Кроме того, Розамунда должна еще раз убедиться в вашем сомнамбулизме. Хотя бы дважды. Так что ваше лечение мы начнем через двое суток. Да, и вот еще что…

– Да? - Нина Валентиновна смотрела на Вересаева с благоговейным страхом.

– Я не хотел бы начинать курс вашего лечения, не поставив в. известность…

– Моего мужа? Конечно, иначе он может подумать что-нибудь… неприличное.

– Меня волнует не то, что подумает ваш муж,- резковато отрезал Викентий.- А то, что у всякого лечения имеются побочные эффекты. И ваш муж должен будет тактично и терпеливо пережить это. Помочь вам справиться с болезнью. И ни в коем случае не считать свою жену… неполноценной.

– Спасибо,- прошептала Нина Валентиновна, опуская глаза. Викентий, кстати, так и не удосужился выяснить, какого они у нее цвета.

…Два следующих дня прошли без особых событий. Выпал снег, Розамунда продолжала наблюдать за Ниной Валентиновной и принесла еще две записки, текст которых совершенно не отличался от предыдущего. Однако потом случилось не самое приятное событие. А именно: Викентий в клинике имел долгую и несколько оригинальную беседу с Антоном Медлиным - внезапно отказавшись от идеи суицида, тот теперь решил бросить все мирское и стать монахом. Причем обязательно буддийским - чтоб голову обрить наголо и облачиться в желтые простынки. Он вдохновенно расписал Викентию, как однажды его саратовская возлюбленная явится к нему в гости, испытает моральное потрясение и немедленно раскается, что игнорировала его, а тогда…

– Для этого совершенно не нужно становиться буддийским монахом,- терпеливо, как маленькому, объяснял Викентий Медлину.- Если вы так ее любите, просто поезжайте к ней в Саратов. Лично. Наденьте хороший костюм, побрейтесь. Вручите ей букет цветов и открытку… Коробку конфет. Какой-нибудь сувенир… На память.

– Вы не понимаете! - горячился Антон Медлин.- Доктор, я не привык ездить к девушкам! И потом, раз я ее люблю, значит, приехать должна она.

– Начнем с того, что она вам ничего не должна,- ощущая холодок под сердцем, сказал Викентий.

– Нет, это ложь! Я люблю ее, значит, она тоже меня любит! Не может не любить! Я не могу жить без нее, значит, и она не может без меня!

– Поверьте мне, Антон,- медленно сказал Викентий.- Она может.

Медлин уставился на Викентия горящими больными глазами.

– А откуда ты это знаешь, подонок? - сводя голос к свистящему шепоту, поинтересовался он.

– Антон, успокойтесь. Я не позволю вам разговаривать со мной таким тоном…

– Ты, гребаный доктор! Я знаю, знаю, я теперь все понял! Ты сам решил отбить у меня эту девушку! Сам пишешь ей письма, да?! Смотришь на ее фотографии… А может быть, ты…

– Антон, сядьте на место!

– Заткнись, падла! Я все понял! Она давно ко мне приехала! Только ты, поганый доктор, не пускаешь ее ко мне! Она ходит вокруг больницы, а ты… Хочешь ее трахнуть, да, доктор?

– Антон, сядь!

Но Медлин стал буен. Он кинулся на Викентия и вцепился ему руками в горло, крича, что поганый доктор насилует его девушку и потому не дает им встретиться… На крики вбежали два санитара со смирительной рубашкой, оторвали Антона от Викентия, скрутили и поволокли в изолятор.

– Не колоть ему никаких лекарств! - задыхаясь, крикнул вслед санитарам Викентий.- Ни в коем случае! Я сейчас к нему зайду…

– Вы полагаете, здесь сработает ваш метод? - спросила Викентия Ванда Иосифовна, психиатр с пятидесятилетним стажем.- Случай-то запущенный…

– Отнюдь. Я наблюдаю здесь классический образчик эротомании. При должном подходе…

– Очень бы мне хотелось видеть в действии этот самый ваш подход,- подчеркнула Ванда Иосифовна последнее слово.- Я так и не поняла, чем вы воздействуете. Гипноз? Психопрограммирование? Какая-нибудь мануальная терапия, а?…

– У каждого профессионала - свои секреты,- отшутился Викентий и потер до сих пор саднившее горло.- Простите. Я уж пойду к этому эротоману. Ему сейчас вряд ли комфортно - в рубашке со связанными рукавами.

…Медлин встретил Викентия полным ненависти взглядом.

– Справился, да? - спросил он.- Сука!

– Антон, давайте договоримся сразу,- сказал Викентий.- Вы немедленно перестанете меня оскорблять…

– А я еще и не начинал!

– И не будете вести себя агрессивно, когда я развяжу вас.

– Буду!

– Отчего же? Что я вам сделал?

– Ты трахал мою девушку!

– Антон, вы это себе выдумали. И прекрасно знаете, что это чушь…

– Да? А почему же тогда она…

– Что она?

– Ко мне не приезжает…

– Антон, она вас не любит. Скорее всего.

– Ты-то откуда это знаешь, доктор? Что ты вообще знаешь о любви?!

– Только одно,- медленно, раздельно произнес Вересаев.- Любовью нельзя надоедать.

– Что?

– Так я развяжу вас?

Медлин механически подчинился Викентию. Глаза Антона затуманились каким-то сложным раздумьем. Наконец он спросил:

– А почему нельзя?

– Не знаю,- пожал плечами Викентий.- А как вы считаете?

– Я запутался,- покачал головой Антон. В глазах его ярость сменилась тоской - словно выключили огонь в комнате. Викентий плохо переносил такие взгляды - ему начинало казаться, что он лично в них виноват.

– Сядьте, Антон,- попросил он мягко.

– Куда? На пол?

– Да, и я тоже сяду. Напротив вас. Пожалуйста, смотрите мне прямо в глаза.

– Зачем? Вы что, будете меня гипнотизировать?

– Нет… Просто… Давайте посмотрим друг другу в глаза. Да, вот так… Не бойтесь, Антон.

– Я не боюсь!

– Вот и хорошо. Просто сидите и смотрите мне в глаза.

– Моргать можно?

– Моргайте на здоровье. Только не отводите взгляда. Хотя бы полминуты…

Викентий взглянул в глаза сидящего напротив него Медлина, вздохнул и мысленно представил ту картину, которую всегда рисовал себе в минуты, когда отчаяние грозило затопить с головой, но душа еще лелеяла какую-то надежду…

Это было небо - грозового, густо-чернильного цвета. Это небо пахло свежестью грядущего ливня. Облака в нем напоминали стены мощного средневекового замка. Стены двигались, стискивали сердце своей многотонной хваткой…

И тут в небо взмывала стая голубей. Они были белоснежными, как самый драгоценный фарфор, и столь же хрупкими на фоне почти черного неба. Но их серебряно блестевшие крылья взрезали мглу, стая летела круг за кругом, размывая черноту, как художник водой размывает пятно гуаши… И средневековые замки в небесах отступали, ветшали, рушились. И все заливала яростная синева - такая, как в апреле, когда воздух прозрачен и сладок до счастливых слез…

– Доктор, что у вас с глазами? - тихо пробормотал Антон Медлин. На его лицо лег золотой отсвет.

– Вы здоровы и счастливы, Антон,- не слыша вопроса, заговорил Викентий. Глаза психиатра будто источали расплавленное золото, а в комнате послышалось низкое приглушенное гудение и запахло воздухом грозы.- Вам не нужно никому навязывать своих чувств. Вы никому ничего не должны. И вам никто ничего не должен. Вы сможете жить в одиночестве. И тогда к вам придет та, которую вы сочтете достойной себя…

– Да,- выдохнул Медлин. В его глазах зажглось по золотой точке. Это было красиво и немного страшно.

– И еще. Вы будете помнить то, что я вам здесь сказал. Но то, что я сделал, помнить не будете.

– А что вы сделали?

– ВОТ ЭТО.

Гудение добралось до нестерпимо высокой ноты и оборвалось. После него тишина показалась просто рождественским подарком. Викентий утомленно прикрыл глаза. Но перед этим мысленно проводил своего последнего голубя…

– Доктор? - услышал он.- Вы в порядке?

Над ним стоял Антон Медлин и рассматривал Викентия, как диковинный вид хамелеона.

– Да, все нормально,- кивнул Викентий и поднялся.- Вы как себя чувствуете, Антон?

– Просто отлично! - просиял тот как новый гривенник.- Слушайте, доктор, значит, теперь я могу спать спокойно? И без таблеток?

– Разумеется.

– Вот спасибо. А то эта бессонница меня уже просто измотала. Стал нервным, раздражительным…

– Да, бессонница. Именно она вас так и терзала, подлая. Идемте. Я скажу сестре, чтобы она подготовила ваши документы к выписке.

– Спасибо, док!

… - Я никак не могу понять, господин Вересаев,- сказала много позже Ванда Иосифовна,- кто вы, гений или шарлатан?

– Того и другого понемногу,- вяло усмехнулся Вересаев.

Лечение «методом Алулу» все-таки здорово отнимало у него силы. Он вдруг возмечтал о том, чтобы можно было пойти в шумный бар, сесть там в самом глухом углу, заказать себе коктейль с вермутом и, потягивая его, наблюдать за тем, как все остальное человечество решает свои проблемы. И думать: я мог бы вас всех осчастливить, потому что все, что вам нужно,- это избавиться от самих себя. От своих страхов, пустых мечтаний, разочарований, мелких Любовей и любовишек, убогой веры, ничтожной надежды… И знать: никогда этого не будет. Человек не создан для счастья. Вот счастье - оно для человека создано. Только никто не знает, как к нему подступиться, чтобы взять все и сразу…

– Викентий Петрович, вам звонят.

– Спасибо.- Викентий взял трубку.- Доктор Вересаев слушает.

– Здравствуйте, это Нина. Ну, с проблемой лунатизма…

– Нина, я вас помню. Вы по какому поводу звоните?

– Я хотела спросить… Вы действительно собираетесь меня лечить?

– Да. А вы уже передумали?

– Нет. Но вы так и не поговорили с моим мужем…

– О черт, забыл, извините. А я назначил вам на сегодня, так?

– Да.

– Хорошо, я переговорю с вашим мужем.

– Он приходит с работы в половине шестого вечера.

– Замечательно. Тогда пришлите его сразу ко мне.

– К вам?… Ах, ну да. Будет сделано.

«Странная женщина,- подумал Викентий, кладя трубку.- Она считает, будто весь мир, включая меня, должен вертеться вокруг нее и ее мужа. Дудки, милая. Прошло то время, когда я мыслил о людях с позиций оголтелого альтруизма».

Муж Нины Валентиновны выглядел как торжественная иллюстрация к великосветскому роману. Нет, отнюдь не в смысле смокинга и свежей орхидеи в петлице. У Олега Андреевича Первова было трогательно-аристократическое лицо человека из хорошего общества, безупречные манеры и речь. Олег Первов, похоже, даже свитер с джинсами носил так, как будто это было самое достойное облачение для столь вылощенного франта. Он пришел к Викентию вечером, приветливо улыбнулся (где, скажите на милость, в провинции он сумел найти, столь хорошего стоматолога?), поздоровался с хозяином, прелестно грассируя, а беседу вел так, что уже через пять минут Викентий почувствовал себя каким-то ничтожным гаврошем на фоне столь блистательного и великосветского джентльмена. Чтобы не испытывать приступов заниженной самооценки, Викентий незамедлительно применил по отношению к Олегу Андреевичу тактику сурового психиатра (он нечасто ее применял, потому что это была не самая приятная тактика, но вот выпал-таки шанс).

– Вы действительно считаете, что моя жена больна? - без устали продолжая грассировать, спросил Олег Андреевич.

– Надеюсь, вы не подвергаете сомнению мою компетентность? - в тон ему ответил Викентий (без грассирования, конечно).

– Нимало! Но согласитесь, доктор, это чрезвычайно странно - ведь Нина всегда отличалась завидным психическим здоровьем. Она спокойная рассудительная женщина с твердыми этическими императивами. Во всяком случае, она была таковой до сих пор.

– Я не исключаю версии того, что сомнамбулизм как вариант помрачения сознания стал следствием какого-либо эмоционального или психического потрясения, которое пережила ваша супруга. Также причиной снохождения может быть подавление каких-либо желаний субъекта или, наоборот, рецидивные проявления давних детских комплексов… Где работает Нина Валентиновна? Чем занимается?

– Как, разве вы не знаете? - элегантно изумился Олег Андреевич.- Мне казалось, жена рассказала об этом буквально всем.

– Как видите, ко мне это не относится,- менее элегантно ответил Викентий.

– Произошла забавная ситуация,- играя длинными аристократическими пальцами, заговорил физик.- Моя жена по специальности библиотекарь. До недавнего времени она благополучно работала в отделе каталогизации центральной районной библиотеки.

– Очень спокойная и методичная профессия,- покивал Викентий.- Мы, психиатры, знаем, что в группу риска по шизофрении и маниакальным депрессиям библиотекари не входят. Продолжайте, пожалуйста.

– Приблизительно два года назад у моей жены внезапно появилось хобби. Недорогое, невинное и в какой-то степени милое.

– Что именно? - Викентий отметил, что его собеседник прежде всего оценил хобби жены как «недорогое». Проблемы с деньгами? Или стандартная аристократическая скаредность?

– Нина стала расписывать доски. Кухонные разделочные доски. Деревянные. Обычной гуашью, а потом покрывала лаком. Должен сказать, рисовать моя жена не умеет, и чувства цвета никакого, да и доски жалко, но не отказывать же ей в самовыражении!

– Действительно,- кивнул Викентий.- Зачем сразу отказывать? А какими были сюжеты рисунков?

– О, ничего выдающегося. Сначала цветы. Какие-то фантастические, яркие, пестрые. А потом Нина стала рисовать практически одно и то же: стая белых голубей на фоне чернильно-темного неба.

Викентий сглотнул и сделал вид, что это его ничуть не взволновало.

– И что же, теперь ваша жена занимается тем, что расписывает кухонные доски?

– Нет, что вы! Доски - это было только начало. Через некоторое время Нина стала писать стихи. В ущерб своей основной работе, как это ни печально.

– Надеюсь, вы не будете, гм-м, сейчас декламировать стихи своей супруги?

– Нет, помилосердствуйте! Начну с того, что мне ее стихи категорически не нравятся. Я предпочитаю творчество старых и признанных мастеров. А самодеятельность… Но простите, доктор, я отвлекся. Так вот, Нина, как все доморощенные поэтессы, возжелала немедленной славы и признания. И отправила свои стихи в некоторые столичные журналы. К моему великому удивлению, ее вирши опубликовали.

– Поздравляю, я действительно был не в курсе…

– Да что вы, чепуха! Не представляю, кто сидит в редакциях этих журналов, если они публикуют стихи моей жены! Но дело не в сотрудниках журналов. Дело в том, что столь внезапное внимание к ее литературным опытам творчества крайне негативно сказалось на характере Нины. Видите ли… Она возгордилась.

– Да что вы говорите?

– У нее появилось… самомнение,- последнее слово Олег Андреевич произнес с глубоким отвращением.- Она стала со мной спорить. Согласитесь, это выходит за всякие рамки.

– Напрасно вы так,- сказал Викентий.- Человек самовыражается…

– Человек - может быть. Но моей жене совершенно противопоказано самовыражаться. Во всяком случае, таким манером.- На мой взгляд, лучше и гармоничнее всего женщина самовыражается через собственного ребенка… Но Нина наотрез отказывается от исполнения благородного долга материнства!

– Ваша жена не хочет ребенка? - Викентий опять нервно сглотнул. Выходит, Толстой был не прав? Все несчастные семьи несчастливы одинаково? Он, Викентий Вересаев, душевед и целитель, не смог понять, что Элпфис тоже хочет не беременности, а какого-то особого самовыражения…

– Да, именно, она не хочет иметь ребенка,- недовольно поморщился Олег Андреевич.- И я не знаю, как ее убедить в том, что долг каждой женщины…

«Ненавижу слово «долг»,- подумал Викентий. И спросил:

– Вы… Извините, но я хочу откровенного ответа на мой вопрос: вы когда-нибудь насильственно… исполняли свой супружеский долг?

Олег Андреевич изобразил всем лицом праведное негодование:

– По-вашему, я похож на насильника?

– Нет,- ответил Викентий. И подумал: «Чаще всего насильниками становятся те, кто на насильников никак не похож». И еще подумал: «Почему мне все время кажется, что он лжет?» - Я вас понимаю. Вам хочется стать отцом, тогда как вашей жене хочется реализовать свои творческие способности…

– Да нет у нее способностей! - воскликнул Олег Андреевич.- Она возомнила о себе невесть чего… Я решительно отказываю Нине в каких-либо талантах! Я противник самодеятельности и дилетантизма…

– Понимаю,- опять повторил Викентий.- Но, смею напомнить, мы начали этот разговор не для выяснения ваших личных убеждений. Мне важно знать, какими внешними факторами обусловлено заболевание Нины.

– Вы все же считаете это заболеванием, а не дамской блажью? - скептически дернул подбородком Олег Андреевич. Подбородок, кстати, был идеальной формы и выбритости. Викентий даже слегка позавидовал - ему не удавалось так радикально справляться с собственной щетиной.

– Да, я считаю это заболеванием.- Викентий тут же понял, что уж одно-то достоинство у него, доктора плебейского происхождения, точно имеется. Это -безграничное терпение и способность находиться в обществе Олега Андреевича Первова более полутора минут.- И прошу вас сосредоточиться на том, какие странности или девиации вы находили в поведении вашей жены непосредственно перед тем, как стали замечать, что она блуждает по ночам с закрытыми глазами.

– Хорошо. Но, право, одно ее стихоплетство - это уже отклонение от поведенческой нормы!

– Необязательно. Я имею в виду сугубо психологические моменты. Например, ваша жена стала раздражительной. Или беспричинно плаксивой. Или у нее появились необъяснимые страхи.

– Да.

– Что «да»?

– Я вспомнил. Нина стала бояться темноты. Просто как маленький ребенок! Раньше такого за нею не водилось.

– А еще?

– Иногда она как будто отключалась от внешнего мира. Смотрела в одну точку, молчала и не сразу откликалась, когда я ее звал.

– Это симптомы, характерные для депрессии,- раздумчиво протянул Викентий.- Но помрачение сознания… Ваша жена должна была испытать сильный стресс, чтобы ее организм среагировал лунатизмом.

– Да не было у нее никаких стрессов! - недовольно воскликнул Олег Андреевич.- Мне вообще кажется, что она актерствует, разыгрывает из себя лунатичку, нервную барышню на исходе молодости. И это все исключительно ради того, чтобы досадить мне. Знаете, как раньше дамочки высшего света изображали обмороки, чтобы с ними все носились, так теперь моя супруга напустила на себя блажь…

– А с чего она напустила на себя эту блажь, как вы полагаете?

– Я повторяю, чтобы досадить мне,- отрезал Олег Андреевич.- Знаете, жена, разгуливающая ночью по дому с закрытыми глазами, никому не доставляет особого удовольствия. Так что посочувствуйте мне как мужчина мужчине.

– Посочувствовать - это всегда успеется,- пообещал Викентий.- Пока же не смею вас более задерживать. Сегодня ночью я постараюсь вывести вашу жену из помраченного сознания. Если лечение пройдет успешно, вы больше не будете беспокоиться по поводу ее сомнамбулизма.

– А какой у вас метод? Регрессивный гипноз? Нейропрограммирование?

– Это моя профессиональная тайна. Но, как говорится, метод запатентован.

– А…

– Довольно разговоров. Ваша жена должна прийти ко мне сегодня в половине двенадцатого вечера.

– Что? Моя жена - ночью, к незнакомому мужчине! То есть почти незнакомому. Что вы себе позволяете, господин доктор?!

– Я позволяю себе тратить свое весьма недешевое время на беседу с вами и на решение проблем вашей жены. Хотя с большей пользой для собственного организма я сегодня вечером занялся бы перечитыванием рассказов Пелема Вудхауза.

– Хм…

– Поэтому соблаговолите оставить обо мне мысли как о тайном маньяке, соблазняющем чужих жен под предлогом срочной психотерапевтической помощи.

– Хм!

– Я не смею вас более задерживать. Жду Нину Валентиновну в половине двенадцатого. Если в двадцать три тридцать пять она по какой-либо причине не явится, я отказываюсь от любого варианта дальнейшего сотрудничества. Я уже не мальчик, чтоб бегать за пациентками и их разгневанными мужьями.

– Вы неподражаемо любезны!

– Таким родился. Всего хорошего.

…Когда Олег Андреевич удалился (церемонию своего удаления он обставил опять-таки с самым аристократическим привкусом), кокетливо прыгающая по половикам Розамунда заметила:

– Викентий, ты становишься мизантропом. Он, конечно, скотина, но ведь и ты…

– Розамунда,- перебил ушастую морфершу Викентий.- Не сыпь мне тринитротолуол в газировку. Между прочим, это ты втянула меня в неприличную эпопею с этой лунатической дамочкой.

– А то, что она поминает Степана и Африку, тебя не волнует?

– Как раз именно это и волнует,- ответил Викентий.- И не более того.

– Хм, а я считала…

– Что?

– Нина - довольно симпатичная женщина. Мог бы приволокнуться. Под вполне благовидным предлогом.

– Розамунда, вот это лишнее.

– Уверен?

– Абсолютно.

…Нина Валентиновна оказалась точна, как часы Гринвичской обсерватории. Она вошла в дом Викентия дрожащая, бледная и несчастная.

– Муж устроил мне форменный скандал,- заявила она.- И отказался есть блинчики с начинкой из кураги. Что вы ему наговорили?

– Ничего лишнего,- ответил Викентий.- Присаживайтесь. Розамунда, у тебя все готово?

– А у меня должно быть что-нибудь готово? - прыснула Розамунда.

– Коллега, вы иногда бываете несносны,- упрекнул крольчиху Викентий.- Я же для пущей солидности спросил.

– Пущая солидность не грозит вам даже в самом необозримом будущем, коллега,- парировала Розамунда.- Кстати, Викентий, ты ведь, беседуя с прекраснодушным Олегом Андреевичем, позабыл предупредить его о возможных побочных эффектах лечения.

– Я не забыл,- угрюмо ответил Викентий.- Просто ему бесполезно об этом говорить. Он находится в наркотической зависимости от собственного «я». И это «я» говорит ему, что Нина Валентиновна - обычная притвора. Поэтому за всеми побочными эффектами я буду следить сам.

Нина Валентиновна с ясно выраженным на лице испугом наблюдала за перепалкой двух корифеев медицинской науки.

– Вы не сделаете мне больно? - только и сказала она, когда Викентий предложил ей сесть в кресло.

– Никоим образом,- твердо солгал тот. Солгал потому, что знал: то, что он собирается делать, будет больно. Не физически. Но душевно. Однако пациентке об этом знать необязательно. Она и без того смертельно напугана, и ее вера в благостность окружающего мира буквально висит на волоске. А потому…

Нина Валентиновна села в кресло. Викентий пристроился напротив на довольно ветхой табуретке. Розамунда шепотом пожелала ему удачи и посетовала на то, что не имеет возможности заснять на видеопленку уникальную психотерапевтическую операцию, свидетельницей которой ей предстоит быть.

– Нина, закройте глаза,- повелел Викентий.

Женщина повиновалась.

– Вы очень нервничаете, я чувствую,- сказал Викентий.- Но это сейчас пройдет. Вы успокоитесь. Вы почувствуете уверенность и бесстрашие. Сейчас вы вдохнете новый воздух - воздух, которым дышат люди, не имеющие недостатков.

– Да… - прошелестел голос Нины Валентиновны.

– Вы будете слушать только меня. Делать только то, что скажу вам я.

– Да.

– Спите.

Нина Валентиновна застыла подобно восковой фигуре. Ее лицо заострилось, как у покойницы, и четче обозначились глазные яблоки под веками. Руки безвольно повисли. И лишь по тихому ровному дыханию можно было понять, что женщина не умерла, но спит.

Викентий вздохнул и позволил силе Царя Алулу Оа Вамбонга заструиться из его собственных глаз и сердца. Всегда, когда сила Алулу овладевала им, Викентий мог проницать сокровеннейшую суть каждого своего пациента. Человек в такой момент становился для него сложным ритмичным узором, немного подобным узору персидского ковра (но куда загадочнее, изощреннее и хитрее). Викентий видел переплетение линий уверенности, отчаяния и надежды, завитки способностей, узелки родственных и интимных связей… Там, где узор был правилен, гармоничен и красив, Викентию не следовало вмешиваться. Но если узор нарушался, рвалась нить, допустим, моральных установок, или чувства привязанности, ненависти и неудовлетворенности сплетались в тугой узел, то туда он и направлял свою силу. Только этой силой он не распутывал хитросплетения человеческой души. И даже не разрубал, ибо он не уподоблялся легендарному победителю Гордиева узла. Он выжигал неверное плетение начисто. А из обрывков нитей характера делал узор по своему усмотрению.

Теперь он видел Нину Валентиновну нечеловеческим взглядом. Взглядом Царя, чье царство - вечность. Сидящая перед Викентием женщина была сплетена сплошь из неуверенности в себе и желания покончить с обыденностью жизни. Клубки комплексов, страхов, отчаяний и неудач чернели в ее узоре, как пауки в паутине. Викентий понял, что с пациенткой придется повозиться, но возня, похоже, окажется перспективной. Викентию явно предстоит ввязаться в очередное благое дело, поскольку именно он, доктор Вересаев, раз и навсегда избавит эту женщину от неуверенности, малодушия, страха и слабости. И тогда, возможно, Нина Валентиновна первым делом бросит своего аристократического мужа и станет величайшей поэтессой своего времени… А также гениальным художником-импрессионистом школы расписывания кухонных разделочных досок.

…Но откуда взялась эта нить?

Даже не нить.

Канат.

Эта нить звучала, как свежесорванный апельсин, пахла, как «Крейцерова соната», и на вкус напоминала звездный свет. Викентий мог бы поклясться в этом. И эта нить, то есть, говоря человеческим языком, линия характера и судьбы, совершенно не принадлежала Нине Валентиновне.

– Вот откуда в тебе эта Африка,- беззвучно прошептал Викентий. Он силой Царя Алулу потянулся к загадочной нити, коснулся ее золотой крепостью благодатной монаршей власти…

– Нтег! - громко воскликнула Нина Валентиновна, не открывая глаз.- Нхоен-тх-алулу оэти-эл-вибути!

В сознании Викентия словно вспыхнул фейерверк, и он, воистину одержимый царственной силой, понял, что говорит ему Нина Валентиновна:

– Здравствуй, носящий в себе тень великого Алулу, повелителя вибути!

«Здравствуй и ты,- подумал Викентий, чувствуя, что сила захватывает его целиком и не позволяет действовать самостоятельно.- Назови себя, если намерения твои не враждебны». Вслух же он произнес следующее:

– Нтег о ту! Нонема-эсм, о ту лоантеа тотао!

Речь Нины Валентиновны полилась, как молоко из разбитого кувшина. У Розамунды от такой речи глаза устремились прямо к кончикам ушей. А Викентий внимал каждому слову.

– Знай, смертный, Носящий в себе тень великого Алулу, что я - наиболее почитаемый бог государства-племени Вибути, и имя мне - Ндунги. Также я являюсь названым братом великого Алулу, а значит, и твоим братом тоже, ибо нас осеняет золото одной силы. Ныне я посетил плоть сидящей пред тобой женщины для того, чтобы возвестить тебе нечто крайне важное. Есть ли у тебя достойнейший друг, чья кожа бела, как спелые плоды дерева нгу, а глаза прозрачны, как воды реки Те?

– Я не знаю, о ком ты говоришь, о бог Ндунги,- за Викентия отвечало то, что жило в нем.

– А я знал, что ты мне так ответишь! - Бог Ндунги явно хотел, чтобы эта фраза была расценена как шутка.- Потому что кожа твоего друга не так уж и бела. И воды реки Те довольно-таки мутны. А имя твоего друга на нашем языке означает Беспокойный Пришелец, на вашем же оно звучит как Степан.

– Степан? Его я знаю. Что он натворил, о бог Ндунги?

– А откуда тебе известно, что Степан что-то натворил? - удивился бог Ндунги.

– Мне в достаточной степени известен характер моего друга,- ответил Викентий.

– Хорошо! Я ведь за этим, собственно, и явился. Твой друг Степан в большой беде. Его обвиняют в ужасных преступлениях и потому заточили в безысходную тюрьму. Ты должен помочь Степану, человек, Носящий тень Царя Алулу.

– Его хотят казнить? Я должен помочь ему? Как?!

– Тебе нужно явиться в племя вибути и спасти Степана. Поспеши, Носящий тень!

– Даже если бы я и имел возможность отправиться немедля в Африку,- воскликнул Степан,- у меня бы ничего не вышло! Я не знаю дороги к племени вибути! Я вообще плохо верю в то, что оно существует!

– Эта женщина будет твоим проводником. Я проверил ее душу - она вынослива и не испугается пути. Возьми с собой эту женщину, Носящий тень, она приведет тебя к вибути.

– Это невозможно!

– Для того, кто владеет частью силы великого Алулу, нет ничего невозможного. Запомни тайные слова: «Ногаи менгази», что означает…

– «Иди верной дорогой»,- машинально перевел Викентий.

– Как только ты произнесешь эти слова, женщина сделает все, чтобы доставить тебя в племя вибути. Доверься ей.

– А сам, в одиночку, я никак не могу? А, бог?

– Нет, в одиночку не можешь.

– Ну почему?

– Потому. Стыдно сознаваться, но ошибочка у нас, у богов, вышла. Думаю даже, что замешана в этой ошибке подлая Ар. Видишь ли, когда твой друг Степан попросил нас послать тебе весть о скорбном происшествии, случившемся с ним, я, великий и веселый бог Ндунги, решил, что сам отыщу тебя в стране России. Кстати, какая эта ваша страна холодная! Какие здесь боги суровые! Так, отвлекся… В общем, я тебя искал по особым приметам. Но тут вмешалась с очередной своей каверзой подлая богиня Ар и все планы мне порушила. Понимаешь, я хотел именно в твою душу вложить эту Нить Пути - чтоб добрался ты в племя вибути сам, а почему-то попала Нить в голову этой вот женщине. Недолет бумеранга, так сказать. Впрочем, может, это и не Ар виновата. Может, я сам где чего напутал, особливо после жбанчика жабьей настойки. Хорошо, хоть акачики до тебя добраться сумели… Они ведь сумели? Ты внял их словам?

– Чьим словам?

– Акачиков!

– Акачиков?! Это еще кто?!

– Акачики - это маленькие служебные божки, миленькие такие, живенькие, в виде смуглых пляшущих человечков ростом не больше человеческого мизинца. На свет они вылупляются из сердцевины священного цветка акачии.

– Акачии?!

– Да что ты каждое слово за мной повторяешь, а?! Акачия растет только в саду Сонма богов. Потому что очень уж редкое и дорогое растение. И аромат у него - лучше всякой жабьей настойки пьянит. Так вот. Акачиков мы, высшие боги, используем для возвещения нужным людям своей божественной воли. Делается это так. Наговариваешь над еще нераспустившимся бутоном акачии нужные слова, посылаешь этот бутон по указанному адресу. Велишь, допустим, передать нужному человеку весточку о том, что его друг в беде, так акачик, который на глазах того человека из цветка вылупится, сразу все и передаст. Только после этого надо акачика медом молодой самки феникса накормить. А цветок полить трехдневной настойкой лепестков пуро-пуро.

– Нет, я не брежу,- сказал тут Викентий.- Потому что такого сюрреалистического бреда у меня просто не может быть!

– Ты не отвлекайся, Носящий тень Алулу! - напомнил о себе бог Ндунги.- Ты лучше скажи вот что: ты акачиков покормил медом молодой самки феникса?

– Нет. Я меда как-то не припас. У меня на него аллергия. Так же как и на молодых самок фениксов.

– Безумный! Но хотя бы цветки акачии ты поливал?

– Трехдневной настойкой лепестков… э-э… пуропуро, если я не ошибаюсь?

– Да!

– Нет.

– Северный варвар! - возопил бог Ндунги. Точнее, возопила-то Нина Валентиновна, но голосом, явно не ей принадлежащим.- А ты хоть знаешь приблизительно, во что казне нашего превечного Сонма богов выращивание и пересылка акачиков обходится?! А амортизация бутонов! Никаких мировых валют не хватит! И потом, акачия - это тебе не тыква какая-нибудь, ее растить надо бережно и долго. Правда, мы с Камратием (это тоже бог такой, ты как-нибудь с ним обязательно познакомишься) поначалу хотели было тебе говорящие алмазы посылать, но у алмазов память плохая, пока до адресата доберутся, по дороге половину забудут… Так вот я к чему веду!

– К чему?

– Тебе обязательно надо взять с собой в дорогу эту женщину. Потому что Нить Пути В Племя теперь находится у нее в голове. И она либо приведет тебя в племя, либо…

– Что?

– Сойдет с ума и умрет. Причем очень быстро. И мучительно!

– Слушай, ты, божество африканское, кто тебе дал право распоряжаться чужими жизнями?…

– Я не распоряжаюсь. Просто так получилось. Повторяю же, ошибочка вышла. Но раз уж женщина Нитью Пути повязана, назад этого не воротишь.

– Значит, мне ее брать в Африку?

– Наконец-то до тебя дошло, северный варвар, Носящий тень великого Алулу! Брать тебе ее в Африку, брать! Нет, после разговора с тобой я точно уйду в запой, и Камратий мне в том не помешает!…

– Это, конечно, замечательно. Только есть одна неувязочка. Слушай, бессмертный Ндунги, я не знаю, как там принято у вас в солнечной Африке, а у нас в холодной и неприютной России чужую замужнюю женщину никто вот так просто с чужим мужиком не отпустит в какое-то неприличное приключение!

– А эта женщина еще замужем? - Африканское божество явно удивилось.

– Именно! Погоди… Почему ты сказал «еще»?!

– Потому, что человек, одержимый Нитью Пути, очень быстро избавляется от самых близких людей. Иногда при помощи…

– Не продолжай! Не хватало еще сделать ее убийцей собственного мужа!

– Ладно, не переживай. Мужа этой женщины я беру на себя. Слово веселого Ндунги. Повлияю на него своей божественной силою. Да еще и Камратий поможет. Можешь не беспокоиться. Так что собирайтесь поскорее, иначе русскому Степану в Африке полный накраи-мори придет.

– Звучит угрожающе… Но последний вопрос можно?

– Можно.

– Я действительно должен это сделать? Я действительно нужен в Африке?

– Еще спрашиваешь! Ты хоть приблизительно представляешь себе, что такое накраи-мори?!

– Понял, уже чемодан пакую. Чемодан… Черт… Нет, это просто бред какой-то! Так. Я сейчас выведу Нину из транса, и окажется, что и мне, и ей это все пригрезилось…

– Будешь упрямствовать - накажу,- пообещал бог Ндунги.- И повторяю: не мешкай! Все, возношусь в свои обители, некогда мне боле с тобой разговаривать. Обещал Манюнюэль показать новинки из каталога «Лучшие радуги сезона», а сам тут с глупым смертным русским болтаю…

– Погоди! - взмолился Викентий.- А кто такая Манюнюэль?

– Будешь в племени - узнаешь,- загадочно ответил Ндунги.

И тут Нина Валентиновна замолчала.

Надолго.

– Ух,- нарушила тишину Розамунда.- Вот это был цирк! Все, я расстаюсь со своим махровым атеизмом и принимаюсь активно приобщаться к традиционным верованиям племени вибути. Кстати, а что такое жабья настойка?

Но Викентий не ответил Розамунде, потому что Нина Валентиновна встала с кресла…

Открыла глаза.

– О нет,- сказал Викентий.

Крольчиха Розамунда даже прищурилась от яркого золотого света, буквально фонтанирующего по всей комнате.