Глава 8
ЧАСТНЫЙ СЫСК

— Это где-то здесь, — вертя головой, сообщил Никита.

Машина медленно ползла по улице, застроенной стандартными четырехэтажками. Изредка попадались магазины, но район был жилой, старый. Такие же стандартные двухэтажки с крыльцом и сидящими на темных от времени скамейках пожилыми бабками и дедками мы оставили позади. Вокруг было достаточно чисто, как бывает чистой бедность, и смотрелось вполне приятно, если бы не торчали на каждом углу группы подростков, провожающие нас тяжелыми взглядами. Для лучшего понимания, с кем имеешь дело, они еще и были похоже одеты: в одинаковых брюках, майках и куртках с яркими эмблемами и надписями. «Ангелы ада», «Кровь и плоть», «Стальные клыки» — в таком роде.

— Посмотри карту, — сказал он мне.

— А толку? Ни одной таблички, кроме номеров домов, я не видел. Где-то мы ошиблись, давай спросим.

— Это Гарлем, тебя просто пошлют на все буквы.

— Чего? — изумился я. — Тут нет ни одного черного! Хотя, — признал я самокритично, обнаружив выходящего из магазина солидного негра в костюме, — один все-таки имеется.

— Не в том смысле… Ура! — обрадованно воскликнул он. — Вот она, церковь Святого Франциска Ассизского, дом напротив входа. Приехали.

— А в каком? — тупо спросил я. — Гарлем слишком известное название.

— Здесь тоже гетто, — припарковывая машину напротив церкви, пояснил он. — Только живут оборотни. Все, кого ты видел на улицах, — оборотни.

Я уставился на прохожих с детским изумлением. Нет, головой я все понимаю, но ведь ничего особенного в их облике не было!

— Не пялься, — буркнул Никита, открывая дверь. — Тебе же не понравится, если на тебя дома начнут пальцами показывать и с гыканьем комментировать, вон, мол, пошел военный, имеющий в голове всего две извилины, да и то одна от каски. Причем все больше в твоем воображении. Обычно людям начхать на встречных. А они еще и нервные. Это их район, и посторонним здесь делать нечего. Могут и прицепиться, если что-то не понравится. А это и взгляд кривой, и слово неприятное. Отбуцают эти пацаны за милое дело, и никто никогда ничего не видел. Все слепые и глухие. Обычно не трогают — это для здешних западло. Один на один человек им не соперник. Некоторые могут автомобиль поднять и лом голыми руками завязать узлом. Самый слабый тебя вобьет в землю по уши на манер Ильи Муромца. Асфальт там или бетон, войдешь, как гвоздь в дерево под ударом молотка. Мозги так и брызнут в стороны. Только еще опаснее, когда они в зверином виде. От укуса можно заразиться. Так что обычно они людей не трогают, но шпана везде шпана. Что в Москве, что в Африке. Что я тебе, собственно, лекцию читаю? Ты должен был все это сам выучить!

— Как-то не до этого было. Хреновато было после укольчика, если не заметил.

— Знобит? — заметив, что я поежился и застегнул куртку, спросил он.

— Есть маленько.

— Это хорошо. Последняя стадия. Я дольше страдал. Зато и не заразишься. В теории, — после паузы добавил, — до сих пор на себе проверять не пытались. В массовую продажу сыворотка не поступала. В одиночку такую вещь не сделаешь. Тут и хорошая лаборатория требуется, и целое новое научное направление. Сложно объяснить. Может, со временем…

— Ты меня утешил, — растроганно ответил я.

— «Макаров» у тебя зачем? — очень логично поинтересовался Никита. — Будут приставать, покажи и будь готов стрелять. В физический контакт входить вредно, а свинец с железом они залечат и жаловаться не будут. Товарищ «Макаров» уравнивает шансы. Или кольт предпочтительнее?

— Хочу. И кольт и беретту. А еще браунинг, «штайер» и желательно кое-что посерьезнее.

— К сожалению, — ухмыльнулся Никита, — я сдублировал только ПММ. Ничего другого под рукой не было.

— А баллистическая экспертиза?

— Три экземпляра клонировал, — уточнил он. — Запасался на тяжелую жизнь, но и про милицию с полицией забывать не стоит. Поэтому сейчас у нас не тот экземпляр, что дома был. Тот пистоль забрали на проверку. Пусть попробуют доказать, что нас двое было. Стреляли, по всем данным, из одного ствола. А если понадобится оружие посерьезнее, достану. Есть у меня неплохая заначка. Это сейчас уже не проблема, не то что на первых порах, когда ничего не знаешь. Постепенно обрастаешь связями и знакомствами в определенных кругах. Но все-таки мы пришли совсем не войнушку устраивать. А на будущее: увидел церковь Франциска Ассизского — это верная примета. По средневековой легенде, святой этот сумел договориться с волком и заключил с ним мирный договор. За что в святые-то и попал. Естественно, очень уважаем в определенных кругах. В тех, где в полнолуние мехом покрываются.

— Они что, в церковь ходят?

— Оборотни не нечисть, — твердо сказал Никита. — И креста не боятся. Среди них много верующих, и церковь признает их в числе прихожан. Нет такого — продавшие души. Это не проклятие. Это болезнь, и заразиться ею может любой. Ну, есть разные направления и толкования. Это уже двадцатый век. Раньше относились по-другому, но папа римский первым признал равноправие оборотней с людьми в этом смысле, почему и большинство из них католики. На самом деле в здешнем мире в Бога верят все. У всех он разный, но главное — наличие веры. А как иначе, если молитва помогает.

— А что про это думает Лиза? У них там мракобесие не в почете. Не помню, чтобы у Стругацких храмы попадались.

— Знаешь, она прямо не говорит, но догадаться несложно. Если есть Создатель, то…

— Но ведь он человек! И молиться ему глупо.

— Он установил правила. А кто следит за их исполнением, некая непознаваемая Сущность или Бог, какая нам разница? Важнее результат. Так… о чем это я говорил, когда ты меня нагло прервал? А! Есть и другие признаки. Вот смотри — квартал на окраине находится, а прямо за ним лес. Еще очень много парков в таких местах, и иногда можно заметить большую такую зверюгу, лежащую на травке. Раньше был обычный район, но постепенно стали заселяться по родственному признаку. И вывески, когда поедем назад, посмотри. Если не дурак, сообразишь — достаточно прозрачно намекают.

Это всегда был рабочий пригород, им и остался. Здесь живут мастера, десятники, прорабы, техники, пожарные, просто рабочие. Хотя и существует равноправие по закону, но оборотней по-прежнему недолюбливают и стараются на работу не брать. Поэтому большинство работает или прямо здесь (магазины, кафе, обслуживание) или на предприятиях, где все такие. И начальство тоже из своих, что совсем не означает, что они замечательные люди. В смысле — оборотни и обожают других оборотней. Характер от заражения не изменится. Кто был скотиной в человеческом обличье, им и останется. Разве что еще хуже станет. Просто та же история, что с любыми эмигрантами, — стараются держаться своих.

Можно быть богатым, но дом тебе не продадут или будут планомерно выживать из другого района. Те, про кого люди не знают, стараются это не афишировать. Вторая жизнь, и не всегда честная. Есть профессии, куда их вообще не допускают. Врачи, медсестры, учителя. Не помню, какие еще. Где постоянные контакты с людьми. Многие боятся заразиться, а в стрессовом состоянии они действительно могут натворить дел. Как сорвется кто — мало не покажется. Недавно совершенно случайно обнаружили такого. Его уже взрослым покусали, и он не стал об этом звонить всем и каждому. Такой визг подняли в прессе! Мама дорогая. Рыдающие идиотки, которые кричали, что он мог их заразить. Не мог. Давно доказано, что в человеческом виде это не передается, но им хоть кол на голове теши, не доходит.

— А на черта лезут куда нельзя?

— А человеку только запрети, он обязательно сделает назло. Как будто сам не знаешь. Запретное — оно сладко.

На дверях было написано: «Частный сыск. Асмаилов и Макфадден». Классное сочетание. Ирландцы, видимо, остались кельтами, но переселяться в благословенную Америку от этого не перестали. Где-то я читал, что их эмигрировало страшно много и они с итальянцами конфликтовали. А вот Асмаилов не иначе как с кавказских гор спустился. Среди них такое водится. Шел в долину продавать баранов и неожиданно оказался в Москве. Этот даже до США умудрился добраться.

Комната была маленькая и с трудом вмещала два письменных стола и два свободных стула. Имелся и компьютер, но места для полок уже не было, и несколько папок лежало прямо на столе. Наверное, сыскари должны были изображать страшную занятость, но, когда Никита толкнул дверь, не удосужившись постучать, хозяева не успели свернуть газеты.

Поднявшийся навстречу мужик лет сорока нагло обманул мои ожидания. Характерный нос отсутствовал, правда, классический брюнет, но по виду — натуральный Ваня из Рязани. Без шуток Иваном звали, то есть Ивэном. Красивое сочетание — Ивэн Асмаилов. Широкое добродушное лицо, европейские черты и светлая кожа. Вот только мне не понравилось, как он смотрел и двигался. Это сложно объяснить, но рыбак рыбака видит издалека. Приходилось ему убивать. У меня лично никаких сомнений на этот счет не имелось. Глаза цепкие, пистолет в кармане куртки он точно заметил.

Макфадден преподнес другой сюрприз. Вернее, преподнесла. Это был не он, а она. В смысле женщина. Энджи. Не иначе как «ангел» в переводе. Вот здесь как раз имелся горбатый нос, стрижка «я только что вышла из тюрьмы» и страшно развитые плечи. Руки с совершенно не женскими бугрящимися мышцами были выставлены на всеобщее обозрение благодаря черной майке без рукавов. Фигура женщины с веслом из парка, много лет занимавшейся греблей. А пожимая мне руку при знакомстве, она слегка перестаралась и чуть не раздавила пальцы. Не думаю, что специально. Она явно нервничала, и не по нашему поводу. Откуда знаю? Да сам не понял. Мурашки по коже резво забегали при касании, между прочим, ощущение очень напоминало то, что возникло при поднятии трупа в самом начале. Никита на вопрос с умным видом сказал «магия». Как хочешь, так и понимай.

— Нам посоветовал обратиться к вам господин Новаковский из «Щита», — после вежливого знакомства заговорил я.

Тоже занимательная подробность здешней жизни. В английском языке нет «ты», когда обращаешься к собеседнику, есть только «you». Теперь все в здешних США говорили по-русски, но «вы» у них было только при обращении во множественном числе. Изменились не только правила грамматики, но и поведение. Ничего не поделаешь, перевод.

Выступать в роли главного пришлось мне. С самого начала так договорились. Никита желал, оставаясь на заднем плане, отследить реакцию на наше предложение. Так что отдуваться за него пришлось мне. Всю дорогу мы старательно репетировали речь. Вот только в жизни ничего не идет по плану.

— А! — радостно воскликнул «кавказец». — Как поживает лысый черт? Как его дети?

— Если это проверка, — удивился я, — то очень странная. Вчера он был вполне с волосами. Седыми. А про детей я понятия не имею. Абсолютно с ним не знаком и семьями не дружим. Просто когда он понял, о чем речь, направил нас сюда. Даже денег за полезный совет требовать не стал. В этой среде у вас больше шансов спокойно выполнить необходимые действия. И, — я постарался тонко улыбнуться, — цены на услуги гораздо приятнее. Вопрос скользкий, и нам бы не хотелось, чтобы пошли разговоры. Как бы это сказать… Даже если не договоримся, хотелось бы полной конфиденциальности.

— Это просто. Заплатите за консультацию. — Ивэн улыбнулся не менее тонко. — И все сказанное будет подпадать под неразглашение информации. Как у адвоката с клиентом. Червонец.

Сравнение мне не понравилось: адвокаты, по моему глубокому убеждению, все изрядные скоты и лучше от них держаться подальше, но выхода, собственно, и не было. Я достал из кармана деньги и положил десятку на стол. Любопытно, что вид их не изменился. Гамильтон и Франклин фигурировали в своем девственном виде, хотя в жизни не были американскими президентами, а слово «червонец» в реальной жизни советского происхождения. А сумма мизерная, тут, скорее, демонстрация принципа. Договор заключен, гонорар получен, условия нарушены быть не могут. Для нас отмазка или для полиции?

— Мне бы хотелось уточнить некоторые вещи, — перешел я к обговоренному заранее списку вопросов. — Вы имеете право работать в Сент-Луисе? Что сказано в лицензии?

— Нет проблем, если в этом штате. Со стороны полиции претензий не будет, но для вас дополнительные расходы. Почему не обратиться к кому-нибудь в самом городе?

— У нас проблема с оборотнями, — не отвечая на вопрос, продолжил я. — Причем дело уже дошло до стрельбы. Не возникнет ли здесь конфликт интересов?

— А ты способен убить людей?

— Видите ли, я не живу в стае, и иерархия с доминантностью для меня значения не имеет. У меня нет вожака…

— У всех есть. А кто у нас президент? — Ивэн изобразил удивленные глаза. — Вожак людской стаи, избранный на всенародных выборах. Не всем он нравится, но закон говорит однозначно, кто руководит страной. Но это достаточно философский вопрос, и обсуждать его мы сейчас не будем. Если вы хотите нанять нас для убийства, ответ — нет. Можно даже не продолжать. Такими вещами мы не занимаемся.

— Нам не нужны убийцы. Требуются профессиональные сыщики. Причем такие, которые не испугаются, обнаружив, что предстоит иметь дело с бандой оборотней. В Сент-Луисе волки, леопарды, крысы и большинство других работают на хозяина города. Идти к нему на поклон, выяснять, с чьей подачи все это происходит и его ли парни все это устроили или залетные, мы не готовы. Потом придут за ответной услугой, а играть в эти игры у нас нет желания. Тем более с вампиром. Нас не касаются их дела, но в наши они тоже лезть не должны. Вы простите, если это неприлично прозвучит, но вы… э… во втором виде не волки?

— Нет, — односложно ответил Ивэн.

— Просто этот… э… вид реагирует на зов хозяина Сент-Луиса.

— Вы настолько хорошо осведомлены, что происходит в городе? — в первый раз за все время подала голос Энджи.

— Как-то пришел к соловью ворон и говорит: «Почему люди утверждают, что самый искусный певец — это соловей? Ведь я пою намного лучше тебя!»

Никита бросил на меня ошарашенный взгляд.

— «Ты считаешь свое карканье пением? — удивился соловей, — продолжаю, не обращая внимания на него. — Я еще и не так могу. Ворон обиделся и предложил пойти к свинье, узнать, чье пение для слуха приятнее. Свинья внимательно выслушала оба выступления и сказала: „Ты, соловей, поешь мудрено, а ворон просто и громко. Он лучше“».

Нельзя доверить рассудить, кто прав, свинье, она в ариях не разбирается. Что-то слышала краем уха, но что происходит в опере, в подробностях не знает. Тем паче про взаимоотношения среди артистов. Вот и требуется кто-то… С одной стороны, имеющий представление об оперативных методах и слежке, с другой — о самой системе и взаимоотношениях внутри стай. Есть вероятность, что это простые наемники. Тогда совсем никаких проблем. Ни для вас, ни для нас. Бандиты, они и есть бандиты — хоть на двух ногах, хоть на четырех.

— Могу вас успокоить, у нас нет вожака. Сплошная демократия, — с заметным сарказмом в голосе сказал Ивэн. — Мы — равноправные партнеры по бизнесу. Но мне, в свою очередь, захотелось выяснить один вопрос, прежде чем перейти к конкретным вещам. Что у тебя за странное произношение? Не могу понять, ты откуда родом. Австралия? ЮАР?

Я постарался не уронить челюсть от изумления, вовремя сообразив, что там, как и в разных прочих английских колониях, должны говорить на русском языке. А вот акцент непременно имеется.

— Это без комментариев, — разводя руками, ответил я.

Интересно, а он понял, что я не просто слова подбираю для лучшего понимания, но еще и безжалостно давлю совершенно автоматическую потребность говорить на армейско-матерном языке? Здесь и сленг должен быть другой. Любопытно будет пообщаться с местными военными и сравнить.

— А ты, Ивэн, оборотень? — неожиданно подал голос Никита. — Вот ее я чувствую, а тебя нет.

Я возрадовался, сообразив, что не ошибся. Опять магия, и я умею отличить оборотня как минимум при контакте. Чем-то это неприятно пахнет. Не то предрасположенностью к колдовству, недаром мне в детстве намекали про шаманов в роду, не то излишними осложнениями. Пока не понять.

— Я снежный барс, — спокойно ответил Ивэн. — Истинный оборотень. Еще старая школа, не определишь так просто. Хорошо умею себя контролировать.

— Вроде нет в США таких. У латиносов пумы и ягуары. На севере рыси и лесные кошки.

— Есть. Немного, но есть. Эмигранты. Мои предки приехали из России еще до революции после погромов.

— Ты что, еврей? — удивился Никита.

— Я тат. Это важно?

— Нет, конечно. Просто там, — он показал в окно, — католики живут.

— А у меня нет стаи и отсутствует вожак, — усмехнулся Ивэн.

«Надо срочно достать учебник истории, — подумал я. — Интересные дела могли твориться. Обязательно почитать и просветиться. Кому, собственно, погромы устраивали в здешней России? Евреям или оборотням? Или оборотням-евреям? Этот ведь кровь в мацу добавлять не станет. Целиком сожрет. И как у них с этим делом? Я ведь помню, скот положено резать очень специфическим способом, выпуская предварительно кровь. Воистину жизнь богата сюрпризами».

— Не будем отвлекаться, — прервала обмен мнениями Энджи. — Что вы хотите конкретно? Пока мы ничего не услышали.

— В совершенно секретной военной лаборатории в СССР, — мысленно хихикая, поведал я, — долго работали над одной задачей. Потом страна развалилась, финансирование прекратили, и работники оказались на улице. Человек на этом деле слегка свихнулся и бросить свои опыты уже не смог. Прямо как в комиксе — сумасшедший ученый. Продолжал трудиться дома, бессмысленно тратя время и деньги. С точки зрения окружающих — чистый неудачник. И вот пришла ему в голову гениальная идея применить… э… магию. Итог вышел крайне необычный. Патент взять нельзя, потому что технологически это повторить невозможно, зато при определенных условиях можно наклепать сколько угодно… э… этой самой вещи. К убиению человечества это не имеет никакого отношения, скорее напротив, польза большая.

Он, хоть и долбанутый на всю голову («Ну спасибо», — сказал растроганно Никита, когда я ему озвучил идею), но бесплатно облагодетельствовать всех и каждого намерений не имеет. Хочет продать за очень серьезные деньги. Подробности неважны, да я все равно не буду излагать, но вышли мы на одного подходящего человека. Образец прибыл неделю назад для ознакомления. По дороге курьера зажали и попытались убить. Он ушел, но потом от ранений скончался, и когда вот он, — я показал на Никиту, — пришел за посылкой, его, видимо, отследили.

Три дня назад я примчался после звонка выяснять, что произошло. Не успел приехать, как появились эти самые бандиты и без разговоров начали палить из обрезов. Когда мы уложили троих, они вступили в переговоры и потребовали отдать посылку, сопровождая требования угрозами. На наше счастье, на выстрелы появилась полиция, и они умчались в неизвестном направлении.

— Ты — Кульчицкий, — уверенно сказал Ивэн, некультурно показывая пальцем на Никиту.

Я впервые услышал его вторую фамилию для мелкоуголовных дел. У меня теперь у самого в кармане лежали права на имя совершенно мне незнакомого Дена Штайнера с отдаленно похожей на мою физиономию фотографией, но их на серьезную проверку лучше не предъявлять. Нормальные документы так быстро не сварганишь.

— Только вот в газете ничего не писали про второго, — подозрительно сказал Ивэн. — И трупов там было пять.

— Я не стал дожидаться появления людей в форме, — пояснил я, — совершенно не хотелось светиться в такой ситуации. Лучше не отвечать на многочисленные вопросы следователей. Откуда нам знать, не ознакомят ли патрульные с моими ФИО мафию.

— С чем? — с недоумением переспросила Энджи.

— Фамилия, имя, отчество.

«У них что, нет такого понятия?» — удивился я.

— Кому нужно имя отца? — блестяще подтвердив мою гениальную догадку, спросила она.

Дикое место — эта вывихнутая Америка. Второе имя на табличках есть, а отчество отсутствует. Еще и всем «ты» говорят и считают это в порядке вещей.

— У полицейского участка, куда его первоначально забрали, торчит наблюдатель уже второй день, — не пытаясь вразумить ее, все равно бесполезно, продолжил я. — Уже хорошо, что они не в курсе, что хозяин дома давно ушел через другой выход. В полиции своего человека у них нет, иначе бы не дожидался на улице. Скорее всего, не местные. Вот и хотелось бы проследить, кто он и что. Спровоцировать на действия и найти конец ниточки. А в идеале и обнаружить заказчика. Собственно, все.

— Допустим, что именно вы привезли на продажу, говорить не хотите, а где это будет использовано? Все равно ведь напрашивается, что информация расползлась от покупателя. Сам он послал к вам или кому-то сболтнул, но никакие бандиты не могли заранее знать о курьере.

Я посмотрел на Никиту. Говорил ему, без этого не обойдется. Выйдут на заказчика, неминуемо обнаружат, с кем он дело имел. Сказал «эй», говори «би» в здешней транскрипции. Иначе без тебя выяснят про «си» и далее по алфавиту.

— Это аккумулятор, — нехотя сказал он. — Очень маленький и с гигантским объемом. Мы даже не знаем, насколько его хватит. Вероятно, на миллионы километров. Электромобили могут стать обычным делом.

Энджи присвистнула, а Ивэн резко отодвинулся от стола и, нагнувшись, поднял с пола газету.

— Где это? — пробормотал он, торопливо листая страницы. — Нашел… «Автомобильная промышленность… Вчера трагически погиб вице-президент по глобальным закупкам „Дженерал моторс“ Роберт Клайн», — зачитал он вслух. — У него в доме взорвался газ. Очень неудачно решил поджарить себе сосиски… — Ну неважно.

Никита вырвал из его рук газету и стал читать. Я даже не стал пытаться заглянуть через плечо. Свободно читать написанные в этом вывихнутом мире на русском языке латинскими буквами тексты мне еще долго учиться, да и неинтересно. Уже понятно, что миллионы уплыли, и надо просто забыть всю эту историю как дурной сон. Что он, собственно, зациклился на «этаках»? Есть и другие варианты. Синяя глина, например. Инфекционные болезни исчезнут, а мы станем благодетелями человечества. И если директора фармацевтической компании не взорвут, запросто станем миллионерами. А начать можно через Лизу. Чем она там у себя занимается, я так и не выяснил, сначала после укола четыре часа сидел на унитазе, а потом как-то не хотелось заниматься никакой деятельностью. Ни умственной, ни физической. Хорошо еще, к утру оклемался.

— Прискорбно, — сказал Ивэн, глядя на меня. — Только пахнет очень нехорошо. Не наш уровень лезть с расспросами так высоко. Это не вервольфы — это гораздо хуже. Перекусят пополам, прожуют и не поморщатся. Даже серебро не поможет, они там на золоте едят.

— Вы отказываетесь? — со злостью отшвырнув газету, спросил Никита. — Не стоит. Не стыкуется банда уголовников с разборками среди миллионеров. Если бы это шло с самого верха, нашли бы возможность надавить на нас официально. Спустили бы всех псов. ФБР, ЦРУ, полицию штата, собственную службу безопасности и даже пожарных. Это самодеятельность одного человека. Может быть, высокопоставленного, но не компании.

— Но ведь и вы не пришли напрямую в офис, а обратились к одному директору, — возразил Ивэн. — Да и сейчас не поехали выяснять отношения сразу.

Энджи что-то резко сказала. Не по-русски и даже не по-английски. Первый раз слышал такой язык. Он посмотрел на нее внимательно и, повернувшись к нам, произнес:

— Пожалуйста, подождите за дверью. Нам надо обсудить это с глазу на глаз.

На лестнице я, прикуривая, спросил:

— А что такое «истинный оборотень»?

— Они бывают двух видов. Заразившиеся и природные. Если мать и отец — оборотни, ты тоже родишься оборотнем. Некоторые свои родословные прослеживают на десятки поколений. Куда там аристократам! Дворян настоящих уже почти и не осталось. Вот это и есть истинные. Очень большой авторитет имеют. Некоторые знания и умения передаются по наследству. У заразившихся с деторождением большие проблемы. При перекидывании стандартный выкидыш происходит, а долго без этого обходиться они не могут. С другой стороны, совсем не обязательно в полную луну, просто тогда это проделывать легче, иначе бы давно всех отловили еще в темное Средневековье. Вот поэтому они и живут стаями. Делятся друг с другом… ну я не знаю, как это назвать… магией или жизненной силой, что ли, помогая беременным сохранять человеческий облик и доносить до срока. Подробности процедуры даже сейчас с научными работниками обсуждать не желают. И не все это могут, очень уважаемое и высокооплачиваемое умение.

Говоря, он пристально смотрел на плотно закрытую дверь.

— Ты что, действительно сквозь стены видишь?

— И слышу тоже. Ясен пень, не все время, — сказал он сквозь зубы. — Напрягаться надо, но сейчас уж больно любопытно.

— Уже и полиглот стал?

— Да по-русски они говорят. — Он хмыкнул. — Ругаются. Она трындит — такой шанс один раз в жизни бывает. Заодно и проблемы решат.

— Какие?

— Откуда я знаю? Денежные. Не мешай!

А «суперменистость» ума не добавляет. От наличия способности прожигать взглядом танковую броню лишняя сметка не образуется. Скорее, наоборот. Сила есть — мозгов не надо. Вера в собственную неуязвимость до могилы многих уже довела. Уперся рогом и все прет, не обращая внимания на окружающую действительность. Все говорят, заглохни и успокойся, потом попробуем снова, а он нет. Ей-богу, большие деньги до добра не доводят. Кому он и что хочет доказать? Вот получит свой миллиард, а дальше что, лежать на теплом песочке у синего моря и греться на солнышке? На год меня бы хватило, а потом взбешусь обязательно. Человек должен иметь впереди цель, без этого жизнь не интересна. Да, не задумываться о пропитании и заниматься интересным делом, но и в три горла жрать тоже не будешь. Одна радость, он еще не успел забронзоветь в виде памятника и в собственное всезнайство и непогрешимость пока не окончательно уверовал.

С чего он вообще взял, что они кинутся нам помогать, пусть и за приличную сумму? Детективов начитался про сыщиков производства пятидесятых годов. Если я правильно представляю себе, в нормальной жизни частный детектив не имеет права самостоятельно расследовать серьезные преступления, тем паче лезть в дело с кучей покойников. Это Ниро Вульф с Арчи Гудвином сильно борзые, а следственные структуры очень не любят любопытных посторонних. Недолго и лицензию потерять.

Никита быстро повернулся ко мне, и через секунду происходящее стало понятно. В дверь выглянула Энджи, приглашая нас вернуться. Переходим к дальнейшей процедуре — торговле. Главное, чтобы не было потом больно.

Ивэн вышел из машины, на прощание хлопнув дверью нашего «шевроле» семьдесят девятого года, и направился в небольшой ресторанчик, у которого было припарковано сразу три автомобиля с красноречивыми надписями про полицию. Всю дорогу, а шестьдесят миль для американца не крюк, он бесконечно звонил и радовал абонентов на том конце трубки своим предстоящим визитом в город. Кого-то приглашал встретиться, с кем-то объяснялся невразумительными намеками, но никто из собеседников его не послал крайне далеко. Уже хорошо. Дело движется семимильными шагами, знать бы еще, в каком направлении.

Переговоры прошли в теплой дружественной обстановке. Ругались они, стараясь выгадать, не слишком долго. Я в этом не участвовал, исключительно подтверждая умным видом и кивками негодующие возгласы Никиты. Все равно деньги его, а я торговаться никогда не умел. Теперь соглашение наше выглядело просто замечательно. Они обеспечивают все положенное частным сыщикам: слежку, подслушку, незаконное проникновение в жилище, купленное на черном рынке оружие, силовую поддержку, включая дополнительных специалистов, и выкатывают при необходимости хороших адвокатов.

Мы (в лице Никиты) все это оплачиваем по ценам, от которых дома у меня полезли бы глаза на лоб. Правда, в «Щите» все это было еще дороже и они никогда бы не согласились делать ничего противозаконного. Так что мы вроде как оказались в серьезном выигрыше. По ходу, ему теперь бежать в банк и закладывать свой особняк, все равно там больше жить нельзя — засветился, а деньги требуются в большом количестве.

Второй пункт неписаного соглашения гласил, что в случае если мы все-таки впарим покупателям свое гениальное магическое изобретение (а ничем, кроме магии, наличие такого предмета, как «этак», не объяснишь), то им положено два процента от прибыли. Поскольку никто, даже автор идеи Никита, не представлял, во что это выльется, они даже не особо настаивали на первоначально заявленных десяти процентах. Это была сумма просто для торговли, так что в итоге все остались друг другом довольны. В этом сверхзамечательном варианте ранее выплаченные за труды доллары будут автоматически отминусованы из их доли. Мне было любопытно, как все это может выглядеть в конце. Уж точно не в виде вагона наличных. Таких денег ни у кого нет и быть не может. Эдак я выясню, какие бывают облигации, акции и прочие таинственные бумажки, ранее не известные ни одному из окружавших меня людей.

— Откуда уверенность, что он выяснит подробности? — поинтересовался я у Энджи, решительно лавировавшей в сплошном потоке машин. Сразу видно, не по карте ориентируется — неоднократно посещала город.

Меня смущала ее одежда. Я не дизайнер, но «Армани» на этикетке прочитать способен. Не ходят в таких шмотках захолустные детективы.

— По всем законам, полицейские не любят делиться секретами, связанными с расследованием, — пояснил свое недоумение. — Даже с жертвой. — Она криво усмехнулась, и я ее вполне понимал. За пятерых застреленных в другой ситуации Никита бы долго отмывался, сидя в камере.

— Ему не откажут, — рассеянно сказала Энджи. — Ты что, не знаешь? Он больше двадцати лет проработал в городе, и последняя должность — начальник участка.

— Честное благородное, я про вас услышал впервые сегодня утром от Новаковского.

«А с возрастом я ошибся, — подумал. — Получается, ему под пятьдесят должно быть. Хорошо сохранился. Или это тоже признак оборотня? Надо потом Никиту спросить».

— А кто такой тат, знаешь.

— Я бывал на Кавказе. Аварца от кумыка отличу.

— И на чьей стороне воевал?

— Похищенных приходилось освобождать несколько раз, — сказал чистую правду.

— За выкуп?

— Когда как. Деньги, силовые акции, обмен.

— Как это «обмен»? — удивилась она.

— Если точно знаешь, кто человека украл, заходишь в деревню и забираешь его родственников. Лучше прямых. Иногда из одного отряда боевиков меняют. Или вообще посторонние платят похитителю, а их родственника отпускают. Это уж как получится. И чтобы не задавала глупых вопросов — дальше все идет по принципу «око за око». Если похищенного убивают или увечат, применяется зеркальная методика с заложником. Как с тем человеком поступают, в котором ты заинтересован, так надо и с обменянным действовать. Отпускать его нельзя, в следующий раз уважать не будут. Нечасто, но бывает.

Она искоса посмотрела на меня.

— Нет, — отрицательно помотал головой. — Я — нет, но знаю, кто это делал. Иногда по-другому просто нельзя. Посадить на цепь и регулярно бить, а женщин еще и коллективно насиловать — быстро весь гуманизм испаряется при виде такого. Не у всех деньги есть на выкуп, сидят месяцами и годами, пока в совершенно забитое животное не превращаются. Бывает, из психушки уже не выходят. Думаешь, им потом хочется с теми, кто это видел, встречаться? Обычно благодарят только в первые минуты, а потом стараются не вспоминать. Неприятная это тема, и лучше не продолжать. А уж рассказывать про все делишки, происходящие в местах, где законов нет, не стоит даже без упоминания имен. Иногда официальные власти старательно закрывают глаза на действия абсолютно левых групп в их зоне ответственности и запросто отрекутся от собственных приказов, когда жареным запахнет.

— А что потом скажет прокуратура? — удивленно спросила Энджи.

— Обычно, — после длительного раздумья о странных представлениях наивных американцев ответил я, — про такого зверя в горах никто не слышал. Иногда, бывает, вежливо просят бумажки оформить. Главное, случайно не пострелять гражданских лиц в большом количестве.

Объясни мне лучше, почему заслуженный полицейский сидит в таком странном месте, а не там, где его прекрасно знают и где работать проще? Вроде двадцать лет — стандартный срок контракта в полиции до выхода на пенсию или я чего-то не понимаю?

— А ты вообще в нашей жизни много соображаешь? — вздохнув, спросила Энджи.

— Первый раз нахожусь в стране, где текут молочные реки с кисельными берегами, полное равноправие с исключительной толерантностью и либералы сообщают о своей ориентации всем встречным. У нас за такое можно и в морду получить.

— У вас, это где?

Я сделал вид, что не расслышал. Надо лучше следить за языком.

— Если черные добились равных прав к концу шестидесятых, — объяснила Энджи, — то на нас большинство законов стало распространяться только в восьмидесятые. Двадцать лет назад в государственные органы и правительственные организации не принимали ни при каких условиях. Даже в армию не брали. Существовал ограниченный доступ к здравоохранению, правительственным и образовательным программам. Запрещалось работать в юриспруденции и медицине. Тогда был длинный список на семьдесят с лишним профессий, куда оборотни не допускались. Естественно, все тщательно скрывали свою сущность. При обнаружении могли и убить. Суд Линча не исключительная привилегия негров. Многие и сейчас не стремятся оповещать всех окружающих, кто они такие. А тогда это было в порядке вещей.

— Что, неожиданно всплыло? — понял я. — Так ведь законы к тому времени поменялись.

— Очень неожиданно проявилось, как заряд дроби в живот. После такого не выживают.

Я невольно потянулся потрогать свой. Мне так всего одной пули хватило, чтобы чуть не загнуться, а теперь на пляж стараюсь не ходить. Распугаю шрамами всех отдыхающих. Правда, некоторые особы женского пола как раз ведутся на такое зрелище, но мне самому не слишком приятно. Пуленепробиваемость мне совсем не лишняя будет, хватит на всю жизнь одного подобного опыта.

— Обман при поступлении на работу, — объяснила Энджи. — Не указал всех данных. Тогда бы и не взяли, но тут важнее соблюдение закона. Разве может честный полицейский нарушать то, что он обязан охранять? Все дружно сочувствуют, но никто ничего сделать не может. Прошлые заслуги роли не играют. Хорошо еще, полную пенсию платят, профсоюз заставил.

Я задавил на корню вопрос про занятия полицейского профсоюза. Фиг его знает, может, у них еще и забастовки бывают. То-то раздолья грабителям и ворам по таким датам. Один сплошной праздник.

— А ваши негры случайно не имеют претензий по поводу оборотней? Им чего-то там недодали, а вам и вовсе не положено. Всемирный заговор нелюдей. И вообще все им должны.

— Из какой дыры ты вылез? — изумилась Энджи. — Что, про Фарахана никогда не слышал и «Нацию ислама»? Тайные правительства, которые он обожает.

— Я стараюсь не портить себе аппетит чтением газет и просмотром телевизионных новостей. Тем более про проблемы других стран, которые меня совершенно не касаются. Простой такой парень. Хорошо выпить, закусить и… — Я срочно заткнулся, пока опять лишнего не наговорил.

— Можешь не стесняться, я догадалась. И, без сомнения, ты медный лоб.

— Чего?

— Военный. Начальство приказало, и побежал, не рассуждая. Так? В какой армии служил?

— Даже в двух, — честно сознался.

В военное училище еще до развала СССР поступил. Успел застать Красное знамя. Потом уже Российская стала. Не вру, а они пусть мучаются, если найти захотят.

— Мое дело — приступить к ликвидации противника и зачистке местности, — пояснил смиренно. — Иначе к дьяволу нам сыщики сдались?

— Не произноси это! — рявкнула она.

— Чего? А! — понял я, можно и накликать внимание темной сущности.

Я уже ничему не удивлялся и всему верил. Даже в припершегося на зов Черного повелителя с рогами и копытами. Наверное, у них этот жанр с ужастиками напрочь отсутствовал. Вполне хватало реальных случаев.

— Извини, — сказал, — вырвалось. Больше не буду. Ты же не пошла в банду, а я, уж извини, немного представляю, как это бывает, когда живут двойной жизнью. На тебя давят из-за происхождения, в котором ты не виноват, родители не спрашивали, хочешь ты родиться или нет. И взбесившийся оборотень тоже не интересовался, желаешь ли в следующее новолуние перекинуться. Покусал, и все. Твоей вины в этом нет, но расплачиваться придется всю оставшуюся жизнь. И общество очень часто несправедливо, причем твое возмущение всех только удивляет. Что особенного? Всегда так было. Утрись и терпи. Чем ты лучше других? Ты невольно объединяешься с такими же недовольными, а самый простой путь — это путь насилия. И потом обязательно скажут: «А мы ведь знали, что он такой!» И ты назло шагнешь по этой дороге еще дальше.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Нет, — успокаиваясь, сказал я, — я обычный человек. Просто был у меня друг, который очень далеко зашел по этой извилистой тропинке. А всего-то не коренная национальность, меньшинству всегда хреново, если оно не хочет ассимилироваться. А если при этом еще и умудряются жить лучше местных, чистая и не замутненная размышлениями, почему он смог, а я нет, ненависть им обеспечена. Теперь его боятся, а я вовсе не уверен, что у него в душе осталось что-то человеческое. Мясорубка, перемалывающая врагов в фарш просто потому, что ему так удобно. Не переступить, а пройти прямо по головам, старательно вытирая о людей грязь.

Остаться человеком всегда сложнее. Дело не в бедности и не в социальной среде, в таких районах всегда на улицах веселые компании, и ты их не обойдешь. Даже не в том, что отец тебя в детстве бросил, а мать надрывалась на трех работах. Никто не заставлял тебя учиться или устраиваться на работу. Никто не давал тебе мудрых советов и не стремился помочь, всем на тебя плевать, но ты все равно прекрасно знал, где граница, за которой другая жизнь. Возможно, более легкая, но там придется бить детей и стрелять в женщин, раскраивать черепа ни в чем не повинным мужчинам. В жизни бывает всякое, но я не делал ничего такого, чего бы потом стыдился. Наверное, это характер. И воспитание. По-другому не объяснишь.

А насчет врагов под кроватью — это не оригинальная новость. Черный грешит на белых, не дающих ему житья. Белый — на азиатов, мусульманин — на христиан. В другую сторону тоже верно. Вечно ищут виноватых вне себя. Найдут кого-нибудь и обвинят во всех бедах. Нет на свете и не может быть одного всемирного заговора. Их много. Все они друг другу мешают, а в тех местах, где совпадают, взаимодействуют. И объяснение очень простое. В любом коллективе, где больше трех человек, всегда есть лидер. Больше четырех товарищей — уже идет раскол по интересам. Больше шести — они не могут выработать общего мнения по принципиальным вопросам. Большие коллективы дробятся на малые.

Теперь возьмем людей, которые стремятся к глобальным целям и имеют для этого возможности и средства. Эти люди уже изначально лидеры: каждый со своими понятиями, убеждениями и законами. За каждым стоят интересы определенной религиозной, финансовой, политической, национальной и так далее и тому подобное группировки. Даже в одной стране интересы финансовых групп не совпадают, а тут уже речь идет обо всем мире. Почему ООН, Евросоюз и прочие глобальные объединения настолько беспомощны, что важные дела стремятся решать на уровне Большой семерки-восьмерки, квартета и прочих небольших организаций? Слишком много разных интересов. Кроме того, заговор должен быть длительным, на протяжении поколений. Но каждое новое поколение имеет отличные от предыдущего убеждения, во всяком случае, в двадцатом веке. Сказал бы кто американцам сороковых годов, что негры будут более равные, чем белые, — вот удивились бы!

Машина затормозила у шлагбаума, и я понял, что излишне увлекся, перестав обращать внимание на окружающую обстановку. Как-то до сих пор нет ощущения опасности. Катаемся туда-сюда, а бандиты где-то далеко. Уж ко мне они иметь претензий не могут и всяко не выскочат сейчас из кустов с калашами наперевес.

— Больница, что ли? — удивился я, обнаружив надпись «Приемный покой» и машину «Скорой помощи», из которой кого-то выгружали на каталке. — А здесь нам что надо?

— Это мне надо, — сказала Энджи. — Я сейчас поставлю на стоянку, подожди меня в кафе. Тут есть неплохое на первом этаже.

— Меня нельзя оставлять в одиночестве, у меня агорафобия.

— Что у тебя?

— Боязнь открытого пространства, — расшифровал для необразованных. — У вас в Америке все страшно большое, даже помещения.

— Не стоит нервничать, — правильно поняв мое нежелание ее отпускать, буркнула она, сворачивая на огромную подземную стоянку в несколько этажей, — не сбегу.

На втором этаже она обнаружила свободное место и заняла его, потянув ручной тормоз с таким хрустом, что я удивился, как не оторвала.

— У меня здесь племянница лежит, — сказала она, глядя невидящими глазами сквозь стекло. — Либби. Элизабет. Обычная ангина с температурой. Вдруг начали кровоточить десны, тошнота, постоянная рвота и еще куча всего. Побежали по врачам, нашли острую лейкемию. Если бы вовремя не заметили, почти наверняка смерть. А так есть шанс. Вот только страховка уже не покрывает все расходы. Денег давно нет, а нужна пересадка костного мозга. И никакой гарантии, что наступит ремиссия. Так что, — она криво усмехнулась, — вы очень вовремя появились со своим предложением и деньгами. Иначе пришлось бы грабить инкассаторов, а теперь хоть на первый раз есть чем оплатить лечение. Нечего тебе там делать, и не надо на это смотреть. Я иду сначала потрясти пачкой долларов, а потом навестить. У нее волосы выпадают, и стесняется посторонних. А у меня больше никого и нет. Брат и его дочка.

— Извини. Я ведь просто пошутил.

— Я знаю, — похлопала Энджи меня по плечу. Я постарался не сморщиться от боли. Сил у нее немерено, и она вполне способна дружески сломать пару костей и потом удивиться. Не думаю, что так всегда, иначе бы оборотни столетиями не могли прятаться, но в расстроенных чувствах она явно плохо себя контролирует.

Подождав, когда она войдет в лифт, я неторопливо пошел по этажу в поисках кафе и телефона. Вообще-то у меня есть мобильник с сим-картой, рассчитанной на час разговоров и приобретенный без предъявления документов. Кончилась сумма, выкидываешь и вставляешь другую. Здесь такие в ходу. Очень удобно использовать шпионам и продавцам наркотиков. Потом не проверишь разговоры, да и отследить сложно, номер постоянно меняется.

Я в принципе не параноик, но не хотелось бы, чтобы мои переговоры по поводу всего нашего дела пересекались с этим звонком. Лиза должна оставаться лилейно-белой и никак с нами не связанной. Поэтому звонить предпочтительней с обычного телефона из общественного места, где ты никому не интересен и свидетели лицо твое потом не вспомнят даже под пыткой. А прямой номер, старательно вбитый в мозги, у меня имеется. Мало ли что произойдет, связь необходима. Кроме того, я обязался держать ее в курсе происходящего. Нормальный такой заговор за спиной у потерявшего бдительность мужа. Не вижу в этом ничего плохого. Иногда стоит и проконсультироваться у обжившегося в местных условиях. Когда мы с ним снова встретимся и сможем ли говорить спокойно и наедине, покрыто мраком неизвестности.

— А что я могу сказать, не видя историю болезни? — вполне логично спросила Лиза, выслушав грустную повесть о наших действиях и больном ребенке. — Да. Это возможно. Даже не очень сложно, но не в здешних условиях. В больнице мне лечить никто не позволит.

— Хороший крючок для партнера, — озвучил я более конкретно мысль.

— Объяснишь так, — командным голосом сказала Лиза после непродолжительного молчания и продиктовала последовательность действий.

— Будет исполнено! — ответил я. — А можно не совсем приличный вопрос?

— Удивляй, — согласилась Лиза.

— А почему бы ей не укусить девочку? Она ведь после этого имеет хорошие шансы на излечение. По мне, так лучше быть оборотнем, чем покойником.

— Юра, — проникновенно сказала она, — как выкроишь свободное время, найди Уголовный кодекс нашего штата. За намеренное заражение несовершеннолетнего сажают на электрический стул. Вычислить, кто это сделал, в подобной ситуации двухминутное дело. И желание помочь здесь роли не играет. Закон одинаков для всех.

— Ясно, — ответил я, попрощался и повесил трубку.

«Хуже всего, когда все настолько похоже и при этом элементарные вещи не понимаешь», — заходя в стандартный Макдоналдс, мысленно плюнул я.

Довольно долго я, попивая кофе, без особого интереса смотрел, как на огромном экране, закрепленном под потолком, двадцать два бугая гоняли по полю мячик. Звук из-за шума разговоров в зале был неважный, и кто с кем играет, я понял не сразу. Не успел разобраться, как посетители потребовали переключить с мало кому интересного европейского футбола на глубоко важные бейсбольные соревнования местного значения. Каждый, с их точки зрения, удачный удар сопровождался радостными воплями. Мне стало скучно. В правилах все равно не разбираюсь, в наших краях бейсбольные биты вошли в обиход совсем недавно и используются совсем по другому назначению. Очень удобно пользоваться в драках, а ментам и придраться не к чему. В категорию оружия эти дубины никак не попадают.

От нечего делать начал размышлять над совершенно законным способом изъятия денег из лотереи. Это ведь достаточно просто. Отключить второй прибор, пожить в будущем и вернуться в родной мир вооруженным результатами спортивных состязаний. Неплохие деньги можно зашибить в тотализаторах, ставя на победителя. Есть как всегда риск, ведь полного соответствия не будет из-за изменений в истории, но не настолько большая разница. Не верю, что к состязаниям допускаются нелюди, слишком неравные шансы, должна быть предварительная проверка, так что большинство спортсменов не изменится. Тем более можно и на скачках подработать. Лошади и в этом мире остаются лошадьми. Короче, даже если здесь немного потерял, там восполнил. В среднем результат должен быть удачным.

Появление Энджи я воспринял с изрядным облегчением. Надоело бессмысленно сидеть. Хочу сменить обстановку, только раньше необходимо поговорить. Я отрицательно помотал головой на ее призывные жесты и показал на стул возле себя. Если и есть хорошее место для нашей темы, то именно здесь. Все заняты телевизором и тщательным пережевыванием здоровой пищи.

— Садись.

— В чем дело? — раздраженно спросила она. — Нам пора ехать.

— Лишние десять минут погоды не сделают.

Она упала на стул и, положив локти на стол, уставилась на меня.

— Ты слышала про организацию «Магия для общества»?

— Это те придурки, которые хотят доказать, что они святее папы римского? Как же, — с сарказмом в голосе сказала Энджи, — поехали в Судан оказывать помощь и вызывать дождь, потом их долго собирали из кусков. Мусульманский вариант: «Не оставляй ворожею в живых».

— Ведьмы там самые настоящие?

— Да как всегда в таких компаниях. Большая часть — наивные идиоты, уверовавшие в лозунги, меньшая — заколачивают деньги.

— В смысле? Они же благотворительностью занимаются!

— Есть те, кто получает, и те, кто распределяет. Это тоже очень важная сторона. Начинается всегда замечательно. Добровольцы-энтузиасты прочитали в газете или услышали по радио или телевидению про голод… ну, скажем, в Эфиопии. Они ходят по домам и просят пожертвовать минимальную сумму денег, продукты и вещи. Если они не сумасшедшие, готовые заботиться исключительно о посторонних, то рано или поздно должны кормить собственных детей, ходить на работу и даже мыть полы у себя в домах. Так что занимаются они этим в свободное время и надолго их не хватает. Они замечательные, но просто люди. У каждого свои дела и проблемы.

Рано или поздно на сцену выходят профессионалы. Эти занимаются помощью голодающим за деньги, получая зарплату. Вроде бы справедливо, но откуда берутся деньги? Да оттуда же, откуда оплачиваются перевозка до места назначения, покупка разных медицинских приборов и даже упаковка. Из добровольных пожертвований. Поэтому чем больше их будет, тем лучше, да и зарплата выше.

Этим занимаются специальные люди, опять же на зарплате, доходчиво объясняющие богатым дядям, фирмам и целым корпорациям, что пожертвования потом спишутся с налогов и это выгодно! Всякие фонды, готовые помогать всем подряд, растут и разветвляются. Количество их увеличивается. Уже не хватает голодающих, начинают искать, кому бы еще помочь. Лишенным медицинской помощи в Африке, заболевшим туберкулезом в тюрьмах в Азии, неграмотным в Латинской Америке. Все нуждаются.

Со временем под маркой благотворительного общества на свои нужды начинают собирать разные освободительные движения. Вы ведь на самом деле не можете проверить, куда идут деньги из организации с замечательным названием «Институт международной помощи». Или они вообще никуда не идут, а расходятся на зарплату сотрудникам и разворовываются.

Да. Когда-нибудь это обязательно случается. Продукты с просроченным сроком хранения. Продукты, закупленные по цене в три раза дороже, продукты, которые исчезают. Привозят в очередной Судан триста тысяч тонн гуманитарки продовольственной, а люди как помирали с голода, так и помирают. Просто все поступило на склад, который контролирует Армия освобождения чего-то, и накормит она в первую очередь своих солдат, которые и создали голод, выгоняя жителей из деревень. Но в отчете все выглядит здорово, и проверить объем продуктов никак нельзя. Разницу кто-то, довольно хихикая над жертвующими деньги идиотами, делит, и этот кто-то очень часто со слезами на глазах рассказывает про страдания голодающих или больных. Так что в выплате дани бедным странам богатыми посредством благотворительных организаций заинтересованы абсолютно все. И дающие и берущие. Дающие воруют, получающие тоже, но при этом какой-то мизер доходит до нуждающихся. Всем хорошо.

— И где выход?

— На самом деле его нет. Просто не надо помогать голодающим в Эфиопии из Парижа или в России из Балтимора. В каждой стране есть свои проблемы, свои больные и несчастные люди. Помоги у себя в городе… ну, детскому дому и проследи, чтобы не разворовали сами же сотрудники. Можно даже особо жуликоватым ноги переломать, для примера. Это будет хорошо и правильно. А всем не поможешь. Помогать надо целенаправленно. Конкретному человеку, но уж тогда сделать так, чтобы он не просто пару раз поел, а обеспечить его мать лечением от алкоголизма, самому оплатить приличный университет, помочь с работой. И при этом не стесняться получить с него отдачу. Два-три года работы на фирму, которая ему помогла. Послать после обучения туда, где нужен, и внимательно смотреть, будет ли от него толк. Если польза есть, предложить зарплату и должность посерьезнее. Нет — ничего не поделаешь, не бывает сплошных побед. Как минимум — человек не будет жить в говне и вспомнит о тебе и твоей фирме хорошим словом. Как максимум — сам поможет такому же несчастному.

— Хорошая лекция, — согласился я. — Только возвращаюсь к своему вопросу. Насчет ведьм и их лечения.

— Я не знаю ничего конкретного про данную организацию, — сердито сказала Энджи. — Не приходилось сталкиваться. Чего ты добиваешься?

— Допустим, есть шанс, что одна такая мадам может вылечить твою племянницу. Одну минуту, — остановил ее, — сначала выслушай. Никто не даст гарантии, да еще и заочно. Когда приемные часы в отделении?

— С шести до десяти вечера.

— Значит, так. В пять часов здесь, у входа в кафе, должны стоять отец и мать. Обязательно оба, чтобы потом не было возмущения с чьей-то стороны. Даже на простейших операциях бывают сбои, кончающиеся летальным исходом. Родители должны это понимать и не ждать чудес. Пусть принесут историю болезни. Хотите оригинал, хотите копию, но без этого вообще разговора не будет. Придумайте что-то, если врачи не дают на руки. Консультация у профессора Розенштейна в Бостоне, например.

У нее брови удивленно поползли вверх. Специалист-то, оказывается, реальный. Лиза свое дело туго знает, уважаю. Вот так с ходу вспомнить необходимое имя — это сколько у нее всего в голове!

— Или становитесь на колени, выпрашивая бумажки… ваше дело. Она прочитает, потом посмотрит ребенка и решит. Если да, будете делать, что скажет. Вывозить из больницы, здесь она светиться не желает, менять трусы больной, вытирать ведьме нос или бегать за пивом. Если нет, вы ничего не теряете, делайте операцию. Сразу предупреждаю, никаких черных месс и прочих бредней не будет, но присутствовать родители будут только по необходимости. Им место за дверью. Магия лишних свидетелей, да еще и возбужденных, не приемлет.

— И сколько это будет стоить?

— Им ничего. Вот тебе — да. Считай, что ты мне должна. Когда-нибудь к тебе придут и попросят о помощи. Один раз. Вполне возможно, ничего криминального в просьбе не будет, но если и прозвучит, ты не будешь делать большие глаза и сообщать, что вот эти действия расходятся с законом в пункте три подпункта Б параграфа Х и караются при поимке отсидкой на много лет. Просто выполнишь и забудешь о посетителе навсегда.

— Знаешь, на что это похоже? На вербовку.

— Торжественно клянусь, — положив руку на грудь, заявил я, — что шпионаж, растление малолетних, торговля наркотиками и убийство президента США в соглашение не входят. В таком случае пошлешь во все дырки и никаких претензий с моей стороны.

— Я вижу, в чем твоя выгода, — помолчав, пробурчала Энджи, — хотя странно не потребовать мою долю в свой карман в обход остальных. В чем интерес твоей ведьмы?

— А она отработает ту же ситуацию, — не краснея, соврал я, — отдает свой должок. Как видишь, ничего из ряда вон выходящего вне ее компетенции. И если сил не хватит на исцеление, просто принесет искренние извинения и откажется. Требовать луну с неба я не собираюсь, просто долг не отработан. Будет еще другой вариант. А вот что касается твоей доли, то мне эти виртуальные миллионы как-то сомнительны. Как бы нам их с кровью не выхаркать. Так что хочется надеяться, что ты мне в том замечательном случае, когда дойдет до дележки, не выстрелишь в спину.

— Поверишь на слово?

— Какой смысл подписывать обоюдовыгодный договор кровью? Захочешь, нарушишь и так и так. Можешь рассказать Ивэну, если пожелаешь.

Она посидела молча, что-то там соображая, потом достала мобильник и набрала номер.

— Чарли? Ты где? А Кристина? Очень хорошо, что вы вместе и уже едете. Есть любопытное предложение. Подъедешь, объясню — это не телефонный разговор.

— Слушай, — решил я заодно удовлетворить любопытство, — денег у тебя нет, а вещи, на мой взгляд, дорогие.

— Подарок от благодарного клиента, — отмахнулась она, — целый гардероб на любые нужды. Присылает регулярно на мой и свой день рождения. Странно было бы отказываться.

— Я пойду к машине, — вставая, бросил я, — обсуждайте без постороннего свидетеля. И не дави на них, пусть решают сами. Не надо, чтобы потом говорили: «Ты заставила, ты виновата».