Глава двадцать вторая

Остаток ночи я не спала, и вовсе не по причине, о которой многие подумали, а потому, что мешали долбаные закрылки! Когда в воздухе раздалось хлопанье крыльев приземляющегося Дракона, я с радостью отпихнула от себя похрапывающего мне на ухо предводителя и, на бегу одеваясь в его штаны и рубаху задом наперед, галопом понеслась навстречу бронированному «боингу». Одновременно со мной, топоча, как стадо мамонтов, и выбивая из земли пыль своими лапищами, от походной кухни несся Сосискин. Увидев нас, Дракон заржал и прокомментировал наш внешний вид:

— Картина «Ангелица, переболевшая тифом, выгуливает щенка Цербера».

— Угу, скорее «Педикулезная сестрица Аленушка с братцем Иванушкой, обожравшимся стероидов». — Я за словом никогда в карман не лезла.

А Сосискин, плотоядно облизываясь на знатока живописи, уточнил:

— Ты тут не зубоскаль, а доложи, увеличил ли норму продовольствия с учетом моего возросшего аппетита?

Дракон, стерев со своей морды глумливую улыбку, четко отрапортовал, что к полету все готово, воздушные силы на крыле, сухопутные военные части приведены в повышенную боевую готовность, места ночных стоянок обеспечены теплыми туалетами и бесперебойным поступлением горячей воды, а сухпайка хватит на роту мутировавших такс.

— Пора лететь, Дарья, — закончил свой рапорт командир смертников.

Успокоившись, что голодать ему не придется, пес моментально повеселел и, крикнув: «Я пойду быстро перекушу на дорожку и захвачу свою подстилочку», — потопал дожирать то, что еще оставалось в котлах.

Несмотря на свои бегемотоподобные размеры, он так быстро скрылся, что я даже не успела уточнить, на кой черт ему подстилочка, если она теперь годна только в качестве носового платка, которым он сроду не пользовался?

Дождавшись, когда он удалится на значительное расстояние, я поближе подошла к Дракону и, обвинительно направив палец в его грудь, спросила:

— Почему не сработал твой маячок на моей руке и никто из вас не пришел к нам на помощь?

— Даша, когда у тебя будут дети, ты меня поймешь, — виновато отводя глаза, тихо ответил владыка.

— Не надо меня упрекать моей бездетностью, у меня есть Сосискин, и он пока заменяет целую ясельную группу, — быстро выпалила я, не подумав. Но если сначала я практически кричала, то по мере того как до меня доходил смысл драконьего ответа, а память показывала картины лишения жизни моих с псом обидчиков, мой голос стал звучать все тише и тише. Мы понимающе посмотрели друг другу в глаза, слова тут были излишни, жизнь близких — всегда козырь в руках подонков. Так что, когда Дракон, меняя тему, начал втирать, что надо потерпеть: мол, скоро все закончиться, я лишь сердито просопела, что через несколько дней меня прихлопнет Темный, ибо с такой обузой за спиной я пропущу первый же удар. Затем на всякий случай уточнила, может ли Дракон ее убрать.

— Нет, Даша, не могу. Это магические крылья, сделанные демиургами. Никто кроме них не сможет тебя их лишить. Если попробует кто-то другой, то ты просто умрешь, — в очередной раз обломал меня мастер по установке сигнализаций на изделия отечественного автопрома.

— Угу, магические, а весят, как настоящие от «шаттла», — проворчал мой позвоночник, испытывающий космические перегрузки от их присутствия. — Ладно, не будем разводить спирт водой, дай мне пять минут на то, чтобы избавить местного шеф-повара от Сосискина, собрать вещи и разрешить вождю этих краснокожих махнуть мне в след рукой, — резюмировала моя жажда деятельности.

— Что, не удовлетворил тебя Хришенька, коли ты его уже не зовешь мужчиной своей мечты? — пригвоздил меня к месту оживившийся от этих слов воздушный змей в броне.

— Ну почему же? — усмехнулась я. — Удовлетворил морально, почти… И примерно с десятой попытки. Просто он — не мой мужчина.

Дракон нетерпеливо щелкнул хвостом, подстегивая меня с объяснениями. Я вздохнула и чуть ли не по пунктам стала разъяснять суть своих претензий к Хришеньке.

— Во-первых, мой мужчина никогда не отпустил бы меня в лапы к врагу, а, посадив под замок, сам поехал бы на разборки. Во-вторых, мой мужчина априори не может быть воинствующим идиотом, через каждые пять минут вопросительно заглядывать мне в глаза и тоном маленького мальчика нести хренотень типа: «Дорогая, позволь мне умереть рядом с тобой». Он должен всего лишь раз сказать: «Я хочу прожить эту жизнь с тобой», дабы я сразу поняла, что мы проживем ее вместе.

— А как же некоторые другие Избранные, что были до тебя? Шли к Темному вместе со своими мужчинами, в которых они тут влюблялись? Или другие женщины, которые воевали и воюют бок о бок со своими любимыми? — ехидно потребовал комментария знаток межличностных отношений.

— Что касается первых, то они просто клинические идиотки, можно было отправить своего миленка к Темному, чтоб он приволок ей его в полудохлом виде, а она потом в тишине и спокойствии могла загнать ему перо под ребро, — взвешивая каждое слово, ответила моя практичность. — Я бы, если бы мне кто-нибудь такое предложил, точно бы не отказалась, — поддержала ее моя жажда жизни. — И потом, это только в книжках Избранная идет в бой под ручку со своим бойфрендом. В реальности у половины из нас кишка тонка на такие подвиги, — согласились с ней мои поджилки. — А что касается вторых, то они не просто оголтелые феминистки, они еще и классические идиотки: не понимают, что в любой драке, будь то нападение хулиганов или тем более военная операция, женщина всегда обуза, делающая мужчин уязвимыми. Женщина — это прежде всего мать и хранительница очага, а не воин или охотник, — ответила за меня маленькая частичка крови нашей прародительницы.

Я еще немного подумала и добавила от себя:

— Дракон, вообще-то, все мои местные чихари-пихари любили или хотели не меня, Дарью Петровну Смирнову, москвичку двадцати восьми лет от роду, а Избранную со всей атрибутикой. Мне не четырнадцать годков, чтобы этого не понимать. Так что все, с кем я тут спала, были просто очередными эпизодами в моей жизни.

Закончив говорить, я побрела в шатер собираться на рандеву к Темному.

— Я могу дать тебе шанс поставить на другую лошадку, — крикнул мне вдогонку Дракон. А я, круто развернувшись на пятках, вопросительно уставилась в его абсолютно честные глаза. — Сегодня вечером сюда прискачет, загнав четырех гшердов, твой старый знакомый орк, и когда узнает, что брат не пошел вместо тебя к Темному лорду, они подерутся и произойдет смена правителя.

Я недоверчиво хмыкнула: мол, давай «мели Емеля, твоя неделя», и стала вспоминать, как там итальянцы макароны грамотно на вилку накручивают. Но Дракон не сдавался, решив, видимо, в ближайшее время обожраться до тяжести в желудке салатами и селедкой под шубой и упиться до фиолетовых свиней на моей свадьбе.

— Поверь, нам ведомо многое. Он действительно влюбился в тебя сразу в том переулке, где вы встретились. Он не знал тогда, что ты Избранная. Это твой шанс найти наконец нормального мужика, а не половую тряпку, о которую ты будешь вытирать ноги!

«Маленькая поправочка: она его не любит», — отрицательно качнулось сердце.

«Тем более что он тоже ее бросил и посайгачил трезвонить всем о том, что ее видел. Оставил одну, вот девочка и связалась с правителем», — поддержала его до сих пор переживающая вместо меня женская обида.

«И вообще, она замучается лопатой махать, баб от него отгоняя», — констатировали чувство собственницы на пару с ревностью.

Ну а я только поинтересовалась:

— Братоубийства не будет?

И, дождавшись ответа, что у орков перевороты происходят через нокаут, сообщила, что я очень рада за них обоих, и, пригрозив:

— Узнаю, что про мой возраст кому-то сказал, пущу на кожгалантерею, — поспешила в шатер за своими манатками.

Я быстро стянула с себя чужие вещи, никогда не понимала, с чего кто-то решил, что женщина в мужских вещах, а особенно в рубашках, выглядит сексуально? Вытряхнув рюкзак, произвела ревизию своего гардероба. Выбор был невелик. После шатаний на Лабуде у меня осталось: знаменитая тельняшка, не менее знаменитые папины штаны, последняя футболка, джинсы, платок с эмблемой Московского фестиваля молодежи и студентов, проходившего в лохматом году, несколько пар носков, нижнее белье, купальник, пушистые тапочки в виде зайчиков, ну и всякие там женские мелочи. Решив, что в джинсах лететь неудобно, я натянула на себя трико и, услышав шаги за спиной, не оборачиваясь, попросила:

— Я подержу футболку, а ты вырежешь на спине квадрат — так чтобы крылья свободно проходили.

— Как ты догадалась, что это я? — тихо спросил подошедший Хришенька.

«Задницей почуяла», — сплюнула моя нелюбовь к долгим проводам, а я, не оборачиваясь, добавила в голос немного печали и провздыхала:

— Я знала, что ты не оставишь меня в час расставания.

А что, нагонять пафоса, так нагонять. Мне все равно, а у мужика самооценка после вчерашнего позора повысится. Он подошел, молча уткнулся в мою лысую макушку и начал тереться о нее щекой.

«Чешется, что ли, о нее?» — тут же высунулось любопытство.

«Не опошляй мне праздник», — высморкавшись, попросила вылезшая неизвестно откуда сентиментальность.

А я стояла и думала, когда же он уже скажет дежурную фразу, я так же дежурно отвечу, изображу все положенные при расставаниях на веки реверансы и смогу спокойно задвинуть встречу с ним в самый дальний уголок своей памяти. Наконец услышала стандартное при таких ситуациях:

— Я не смогу без тебя жить!

Мы с моим жизненным опытом с облегчением пожали друг другу руки. Как мне хотелось сказать: «Сможешь, еще как сможешь, не пройдет и пары дней, как ты будешь на груди очередной подружки рассказывать, как любишь меня, совершенно искренне веря в этот самообман».

Но вместо этого я, подпустив слезу, прошелестела:

— А как же я без тебя, милый? — И позволила заключить себя в объятия для обмена слюноотделением.

Облачаясь в то, в чем мне предстояло идти на деловую встречу, я в первый раз порадовалась, что не вижу себя со стороны. Линялые, с пузырями на коленях штаны, у которых сзади кто-то оторвал карман, позорились сзади темным пятном, как заплаткой. Разлетавшаяся при каждом движении футболка (у кого-то, не будем говорить у кого, руки растут не из того места, и маникюрные ножницы в его клешнях превратили мою любимую майку в тряпку, которую побоятся надеть даже панки) с почти полностью отсутствующей спиной была подпоясана под грудью найденной в шатре веревкой. Единственное, что в этой хламиде мне нравилось, так это веселенький рисуночек девочки-монстрика, обрамленный надписью: «Красота спасет мир». На моей голове почетное место заняла бандана из платка, которая благодаря мелким дырочкам гарантировала защиту от перегрева на солнышке. Побоявшись, что при турбулентности, попадании в воздушные ямы и прочих неприятностях я могу лишиться своей шкатулки с побрякушками, я нацепила все подарки правителя на себя. И теперь вперемежку с моей бижутерией на шее, в ушах, на груди и на руках сияли крупные алмазы, сапфиры, изумруды и прочие дорогостоящие минералы. Я умудрилась скрепить цепочки в одну большую цепь и, навесив на нее все подвески и сережки, которым не нашлось места в ушах, намотала ее на талию. Так что теперь меня смело можно было выпускать с гастролями в гарем к какому-нибудь шейху выплясывать танец живота уж больно задорно все это хозяйство на мне звенело. Главное было не продешевить с ценой на зрелище, только от продажи ожерелий на моей шее можно было купить пару нефтяных вышек в каком-нибудь эмирате. Добавим к этому крылья, узелок с едой и бутылкой молока в одной руке, изрядно потрепанный орками рюкзак в другой, тапочки, надетые вместо погибших в драке кроссовок, — и получим портрет дачницы-шизофренички, отправляющейся на утренник в доме сумасшедших. Если Темный не сойдет с ума при виде меня, ему не будет страшно никакое «Кривое зеркало» с «Новыми русскими бабками».

О том, как Сосискин забирался в сооружение, в котором нам предстояло совершить межконтинентальный перелет, можно было снять фильм, но, к сожалению, из-за отсутствия камеры мне пришлось довольствоваться только фотографиями с места события. Дюжина орков не могла его поднять, чтобы подсадить в корзину, а на камень, с которого по идее ему было бы удобнее запрыгивать, он не смог залезть сам. Если бы Дракон не догадался положить увеличенную ступу Бабы-яги набок, и Сосискин, как жирный удав, задом не заполз бы в нее, мы, наверное, до сих пор задерживали бы рейс своей посадкой. Моя персона тоже отличилась, залезая в импровизированный салон самолета. Крылья перетянули меня назад, и я испортила торжественные проводы падением на свою пятую точку, чем значительно обогатила словарный запас провожающих. На счастье орков, никто из них не заржал, иначе я задержалась бы тут на пару часиков, чтобы преподать им ускоренный курс хороших манер. Потом я попинала ногами Сосискина, требуя свернуться покомпактнее, повоевала с оперением за спиной, которое так и норовило зацепиться за ремни, соединяющие пассажирское место с лапами пилота, поклялась, что буду ждать орков на границе с Темной империей (ни один из них не уточнил конкретного места встречи, а насколько я помнила, граница имела протяженность поболее, чем Китайская стена), и по-быстрому клюнула Хришеньку в щечку, шепнув ему на ухо, что предводителю незачем подрывать авторитет, утирая женские слезы.

Когда мы наконец оторвались от земли, Дракон сказал:

— Какое счастье, что никто посторонний нас не видел. С вами дела иметь — только позориться.

Полет в непонятной коробчонке, да еще и в лапах Дракона — это, я вам скажу, что-то. У меня нет слов, чтобы подобрать, с чем это можно сравнить. Подобное я испытывала, когда согласилась спрыгнуть с гигантской тарзанки. Сначала свободный полет, а потом резкий рывок — и ты начинаешь скакать в воздухе, как мячик на резинке. И все это в жутком холоде. Не был бы Дракон предусмотрительным, стребовав с орков звериные шкуры, то мы с Сосискиным стали бы свежезамороженными полуфабрикатами к столу нечисти. Еще меня постоянно тошнило, и если сначала Сосискин каждый раз, видя, как я перегибаюсь через борт, уточнял, не тянет ли меня на солененькое, то потом уже начал опасаться, долечу ли я хотя бы до первого места ночевки. Самое поганое было то, что эта переноска для людей и животных была рассчитана на даму с собачкой, а не на горбунью с торчащими за спиной вешалками для одежды, передвигающуюся с личным носорогом, поэтому нам было жутко тесно и мы постоянно скандалили с псом, требуя, чтобы кто-то из нас подвинулся. И еще страдали мои спина, шея и плечи, они постоянно болели от тяжести крыльев, а мой мозг регулярно нашептывал, что позвоночник замучил его сообщением: еще пять минут — и он осыплется в трусы.

Конечно, если отбросить все эти детали, то полет начался очень даже ничего. Кто кроме меня может похвастаться, что летал в окружении звена драконов, образовавших в небе огромный ромб, а наш Дракон в центре этой геометрической фигуры рассекал воздух лапами с зажатой в них матерящейся авоськой?

Помня о высказанном раз при мне пожелании, я проорала Дракону, чтобы сел на привал возле Аккона и послал кого-нибудь за Кроликом. Когда хозяин подлунного города увидел меня выходящую к нему из-за спины Дракона, он удивился. При виде Сосискина — остолбенел. Настал кульминационный момент. Я эффектным жестом скинула с себя бурку из неопознанного меха, напрягла спину и, повернувшись к дроу тылом, похвасталась:

— Смотри, какие у меня крылья.

Подойдя ко мне, он упал на колени и, прижавшись к моему правому крылу, как к братской могиле, тихо заплакал, счастливо всхлипывая:

— Я всегда знал, что твои крылья раскроются, они просто были сложены.

Услышав это, Сосискин тут же проворчал:

— Накаркал, блин, прорицатель хренов, лучше бы нам кончину Темного от отравления паленкой напророчил.

— Цыц ты, у человека исполнилась мечта, а ты и тут все норовишь опошлить, — шикнула на него моя способность радоваться за других.

Проворчав что-то о том, что дроу вовсе и не человек, Сосискин отошел от нас с Кроликом и начал выклянчивать у Дракона аппетитно пахнущую копченую ногу неведомой зверушки. Еще немного поболтав с Кроликом и узнав от него, что работа по созданию разветвленной сети шпионов идет полным ходом, я вручила ему свою змейку из пупка, которая уже сыграла свою роль. Насколько мне помнилось, подобный жест по передаче символа означал у дроу принятие в Дом, так что я, пользуясь своим правами члена правящей ветви и Наследницы, включила Кролика в список претендентов на трон. На прощанье, вырвав у себя несколько перьев, я попросила отнести их Яфору на память об одной неправильной Избранной и, троекратно облобызав растерявшегося от всего происходящего Кролика, дала команду на старт.

В первый день полета и первую ночь никто на нас не напал. Ближе к концу второго нас атаковала небольшая стая горгулий, с которой драконы легко справились, зато ночью нас атаковали какие-то озверевшие твари, и я в миллионный раз похвалила себя за предусмотрительность. А вот на третий день…

Едва мы пересекли границу с Темной империей, как на нас напали летающие челюсти. Они, как огромный рой мошкары, кружились и выдирали из драконов куски плоти. Я взвыла от ужаса, глядя, как эти челюсти на моих глазах сожрали двух наших сопровождающих прямо в воздухе. Еще шесть драконов получили серьезные ранения и один из них ночью умер. Четвертый день прошел почти спокойно, если не считать, что, пролетая над замком темного колдуна, двенадцать драконов камнем рухнули вниз от выстрелившего в них луча, а наш Дракон чудом не лишился глаз. Так нашло подтверждение одно мое давнее предположение: Димон по полной программе наделил темных магической силой или, что мне казалось более вероятным, демиурги поставляли сюда какое-то оружие.

Ночью, последовавшей за этим ужасным для всех днем, на нас напали вампиры. Дракон заранее предупредил меня, что мы находимся на их землях, и я, с какой-то дури вспомнив о том, что в книжках пишут о гипнотических талантах кровососов, сунула в уши наушники плейера и прозевала их появление. Прошляпить появление армии здоровенных мужиков и почти не уступающих им в росте и комплекции теток, скандирующих, как футбольные фанаты: «Кровь, мы чуем кровь, оле-оле-оле-оле-оле, вампиры, вперед!», мог или глухой, или такая вот меломанка, как я. Их было столько, что Дракон тут же кинул в бой засадный полк. Мозг в эту ночь явно взял больничный лист по уходу за нервными клетками, иначе я не стала бы, подпевая Лолите «Пошлю его на небо за звездочкой, конечно же, все хуже может кончиться», метаться по лагерю в поисках осинового кола. Не найдя под рукой орудия борьбы с вампирами, я схватила корягу, вообразив себя Баффи, воткнула ее в бок ближайшего двухметрового амбала и замерла, ожидая когда он красиво опадет пеплом. А эта гадина и не думала рассыпаться, она повернула ко мне перекошенное от боли лицо, что-то проревела и с размаху саданула мне в ухо, да так, что я, как курица, растопырив крылья, отлетела метров на десять, а наушники и плейер бесследно сгинули. Вампир подбежав ко мне, наклонился, нависая над моей насмерть перепуганной душонкой, обнажил выдвигающиеся из обеих челюстей клыки и, облизываясь раздвоившимся языком, порадовал:

— Я сожру тебя целиком, Избранная, невзирая на твою отравленную алкоголем печень и черные от табака легкие.

Почему-то вместо видений о прошлом, которые случаются за минуту до смерти, в голову начали лезть мысли, как там у меня вообще состояние организма, чтоб знать, от чего таблетки пить. И что характерно, спросила, если бы не прыгнувший ему на спину Сосискин, который тут же скинул с меня ударом лапы гада и в буквальном смысле слова отгрыз голову. Все произошло за доли секунды. Удар лап, хруст шейных позвонков, утробное рычание и вот Сосискин поворачивает ко мне окровавленную морду и рявкает:

— Какого хрена ты тут, как баба на чайнике, сидишь? Вали быстро к Дракону, уже отход протрубили, а ты все булки свои паришь!

Потом, когда мы отлетели на значительное расстояние и приземлились отдохнуть, у Сосискина начался отходняк и он забился в истерике. Он катался по земле и выл, что стал таксой-людоедом и его надо пристрелить как бешеного. Мы с Драконом насилу успокоили его, скормив те немногие запасы продовольствия, что драконы успели захватить.

Следующие день и ночь я провела как в тумане. Драконы непрерывно отбивались то в воздухе, то на земле от страдающих авитаминозом и цингой по причине недостатка свежего мясца орд монстров. Сосискину какая-то тварь оцарапала ухо, и оно тут же начало гноиться, несмотря на то что я его тут же обработала перекисью и залила йодом. У меня к синяку от удара вампира на одной щеке, добавился бланш под глазом — его я заработала ночью, когда мы оборонялись от взвода некромантов с их зомби. А наш Дракон весь был покрыт ранами, потому что драконы вовсе не такие неуязвимые, как все считают.

Я не могла смотреть в глаза нашим сопровождающим — теперь каждый день кто-то из них погибал. Сосискин неуклюже попытался меня утешить, предложив создать мемориал в память о павших, но я отказалась, сказав, что лучше раздать эти деньги их родным, а вместо мемориала переименовать Цветной мир в Мир Драконов. Затем обязала Эдика в случае моей смерти во всем помогать драконам и не брать с них за это ни копейки.

К наступлению последней ночи перед прилетом я была морально и физически вымотана. Морально — потому что на меня гранитной глыбой давила вина за то, что я была ответственна за гибель драконов. Я корила себя за свой поганый язык, за страсть к авантюрам, за дурость, за все мои поступки, которые привели к такой трагедии. А еще больше меня сжигали ненависть к демиургам и сознание того, что я ничего не могу с ними сделать. Физическое состояние обусловливалось тем, что я практически не ела и не спала уже несколько дней и ночей. Днем в полете я не могла подремать из-за тесноты и непрекращающейся морской болезни. Ночами, помимо нападений монстров, мне не давали забыться раскалывающаяся голова и дикие боли в спине от презентов трех извергов. Крылья мешали мне спать, я постоянно ими за что-то цеплялась, мне казалось, что в них завелись насекомые, и я нервно выдирала из них перья, пытаясь найти вшей с клещами. У Сосискина были почти такие же проблемы. Его непрерывно терзал голод, а все его тело ломило от носа до хвоста из-за неудобных поз, которые он принимал, чтобы втиснуться в корзину. Он ни словом не упрекнул меня за свое участие в этом квесте, но его измученный вид был красноречивее любых слов. Я с ума сходила, не зная, как облегчить ему страдания. Одним словом, я была на взводе, и, появись сейчас Темный, я бы сама попросила меня пристрелить, чтоб не мучилась. Дракон, заметив мое состояние, осторожно подошел ко мне и предложил отойти в сторону для разговора.

— Даш, я понимаю, ты устала. Но с таким настроением, как у тебя, не идут на одну из самых главных встреч своей жизни. Ты должна собраться, — попытался меня взбодрить огнедышащий психотерапевт.

Своими словами он сорвал мой стоп-кран, и я обрушилась на него, как рухнувшее здание, погребая под своими обломками его попытку дать мне установку на победу.

— Подскажи, если ты такой умник, с каким лицом и мыслями тут принято умирать. А то завтра еще опозорюсь перед Темным! Может, мне нарисовать транспаранты, надуть презервативы, что так и не использовала, и с радостными воплями кинуться на его меч, или чем он там Избранных, по традиции, жизни лишает? — выкрикнула ему в лицо моя надвигающаяся истерика.

— Если ты не возьмешь себя в руки, то умрешь, — сбил меня с ног ударом хвоста зарычавший Дракон.

Но меня прорвало. Вскочив, я заорала:

— Да я сама уже жить не хочу! Понимаешь! Не хочу! На мне уже крови — захлебнуться можно сколько!!! — И, подлетев к нему, я, стуча кулаками по его груди, забилась в рыданиях: — Ты представить себе не можешь, как я ненавижу себя за то, что из-за меня погибло столько твоих сородичей! Я проклинаю себя за то, что во все это ввязалась по пьяной дурости! Если бы я могла тебе рассказать все, ты бы меня сам убил, а не наградил защитой всех драконов. Не появись я здесь, сколькие бы из вас сейчас спокойно жили. Но теперь их нет, а я пытаюсь откупиться от вас деньгами и успокаиваю свою совесть подачкой, которую еще переименовала в вашу честь!

Дав мне выплакаться и мягко отстранившись, он сказал:

— Помнишь, ты спросила, почему мы наградили тебя?

Шмурыгая носом, я только кивнула в ответ. Тогда он, сев, похлопал лапой по земле, приглашая меня пристроиться рядом, аккуратно прикрыл меня кончиком своего крыла и, устремив взгляд в небо, начал свой рассказ:.

— Нас создали демиурги, но они нас создавали не такими, какими ты нас увидела. В одном мире молодой дракон попал в горах под обвал и практически умирал от ран и голода, когда его нашел пастух. Увидев это, человек сказал: «Я помогу тебе, но за это ты мне должен заплатить вот таким вот куском золота» и показал ему на один из камней. И дракон отдал ему самородок — тогда еще совсем ненужного нам желтого металла, хотя в благодарность он хотел дать клятву прийти к человеку и всем его потомкам на выручку, если случится беда. Так мы узнали, что за помощь нужно платить, а золото для людей часто значит больше, чем плечо друга. Прошло время, в другом мире другой дракон долго пытался возделать поле, но у него ничего не получалось, и тогда он пошел за советом к человеку. «Я подскажу тебе, как нужно пахать и сеять, но взамен ты мне покажешь, где залегают алмазы», — ответил человек. И дракон, получив совет, показал ему пещеру с жилой. Он вспахал поле, собрал урожай, и его жена и дети пережили суровую зиму. Когда дракон узнал, что на деревню человека надвигается смертельная эпидемия, он в благодарность за спасение своей семьи от голодной смерти поспешил дать человеку совет поскорее покинуть эти края. Но человек не послушал совета дракона. Из-за мора умерла вся семья человека, и тот проклинал себя за то, что не послушал тогда совета. Так драконы узнали, что советы стоят денег, а люди очень часто ими пренебрегают, если они получены бесплатно.

Шло время, и люди во всех мирах поняли, что мы не только зависим от них, но и что даваемые нами советы бесценны. Постепенно они решили, что драконы обязаны за все им платить в три раза больше, чем раньше, хотя драконы давали им подсказки и советы, с помощью которых можно было перевернуть ход истории. Устав от такой несправедливости, мы надумали поменять правила игры. В каждом мире каждая семья дракона потеряла кого-то из своих членов от голода, но мы переломили ситуацию и начали приучать людей к тому, что они тоже должны за все платить. Но люди все равно старались дать нам меньше, чем мы им, так до конца и не поняв, что обмен должен быть равноценным. Нельзя за одну корову требовать, чтобы тебя озолотили, а за ломаный грош открыли секрет, где у твоего противника самое уязвимое место.

Только Дракон замолчал, я начала вертеться, чтобы задать кучу вопросов. На мои телодвижения Дракон сердито шикнул:

— Не егози, сиди тихо, а то ничего больше не скажу — и останешься, как дура, без подарка.

Мне ничего не оставалось, как прикусить свой язык и не перебивать собеседника.

— Вы, люди, научили нас, что за все нужно платить, и мы стали такими же, как и вы. И в чем-то мы признательны вам за это, потому что благодаря своим знаниям и человеческой жадности мы смогли выжить. Шло время, мы так и жили, торгуясь с вами по каждому пустяку, пока мы не поспорили с создательницей наших прародителей, которая приложила и к вашему творению свою руку. Она доказывала нам, что не все люди одинаковы, но мы не соглашались с ней. И тогда она предложила нам, что если кто-то из людей — неважно в каком мире — даст драконам хотя бы равноценную плату за наши услуги, то мы будем обязаны помогать этому человеку всю его жизнь. Она же сделает так, что мы сможем, когда захотим, перемещаться по мирам в любых ипостасях без разрешения Совета демиургов. Это было еще в те времена, когда на большинстве миров только стали появляться люди. Так что ты, сама того не ведая, умудрилась первой дать не только нам, драконам мира Лaбулэлирт Диравриникэ, но и всем драконам гораздо больше, чем мы тебе. Попытайся не казнить себя за смерть кого-то из нас, а лучше подумай, как благодаря тебе множество новых драконов смогут нормально жить и путешествовать по мирам.

После этих слов на моей руке проявился рисунок, глядя на который я начала успокаиваться и мечтать, что, может быть, мне разрешат усыновить какого-нибудь маленького дракончика, который поможет мне выбить из Сосискина его непробиваемый эгоизм.

— Получается, Дашка первая, кто не пожидилась? — раздался вдруг из темноты голос пса.

Захваченная разговором с Драконом, я даже и не заметила, в какой момент он к нам присоединился.

— И что это за награду вы ей вручили, о которой я ничего не знаю? — совершенно не стесняясь, что его застукали за постыдным делом, полез выяснять любознательный.

Дракон совершил бросок телом и, замерев вопросительно смотрящим псом, покачиваясь, как змея, поинтересовался:

— Тебя, маленький извращенец, разве не учили, что подслушивать и подглядывать нехорошо?

Сосискин, ничуть не смущаясь, парировал:

— А как тогда что-то можно узнать? — И, нетерпеливо виляя хвостом, повернулся в мою сторону и заканючил: — Давай уже хвастайся, чего тебе там всучили, а то я весь испереживался, думая, что тебе опять десертный нож достался.

Я подошла к нему и протянула вперед свой личный Гохран. Увидев, чем меня облагодетельствовали, он протяжно свистнул и выразил свое отношение к дару:

— Ну ни хрена себе струя, не струится ни фига! И ты об этом молчала?

Я виновато пожала плечами.

— Ну и гадина ты, Дашка. Если бы мне отчинили перчатку круче, чем у Майкла Джексона, то я бы не стал прятать ее от друзей. — Он демонстративно отвернулся и сел ко мне спиной, обиженно бубня себе под нос: — Кого я воспитал? Я ночей не спал, подстилочкой своей ее укрывал, последний кусок колбасы у себя изо рта вынимал, а она?..

Мне стало стыдно, и я, подойдя к его скорбно застывшей фигуре, присела на корточки, с трудом обхватив его шею, и начала оправдываться:

— Ну прости меня, он же невидим ни для кого и проявляется черт знает по какому принципу, вот я и забыла про него.

Пес только обиженно сопел в ответ, всем своим видом давая понять, что мои потуги стать кающейся Марией Магдалиной его не впечатляют. Тогда я решила кинуть ему кость:

— Ну хочешь, я подарю тебе половину этих долбаных камней?

Сосискин моментально оживился и быстро, боясь, что я передумаю, скомандовал:

— Дай поближе рассмотреть, чтоб я мог себе приглядеть достойную моральную компенсацию.

Мое раскаяние протянуло ему руку и с удивлением заметило, что под светом луны дракончики начали мерцать и весь узор от этого стал переливаться и двигаться, как живой.

— Да стойте вы на месте. Скачете, как счетчик в хач-такси, — раздосадовался пес. — Такие караты, что прям теряюсь, как бы не продешевить. А у меня, как назло, ни лупы, ни ювелира проверенного под рукой нет, а вы еще тут половецкие пляски устраиваете.

Заметив, как Сосискин чуть ли не выгрызает камни у меня из руки, Дракон, видимо, не на шутку перепугался, что я останусь калекой, и поспешил расстроить пса сообщением о том, что выколупать их не получится: мол, это нанотехнология, которая не поддается никаким воздействиям извне. Чем я после этого откупилась от разобиженного вконец пса, народу лучше не знать. Просто поверьте на слово: на небольшую часть того, что я отдала, можно было спокойно профинансировать строительство города на Марсе.

Заметно повеселевший разоритель ушел строить очередные финансовые планы, а я поинтересовалась, каковы все-таки наши шансы победить. Спаситель моей хваталки, расстроенно покачивая головой, признался, что хотел бы сказать, да не может. И не потому, что я вся из себя такая внезапная или кто-то ему запретил, а потому, что Ткань Всеобщего Знания уже давно порвалась под моим напором и кое-кто уже замучился ее штопать.

— Понимаешь, Дарья, ты отличаешься во всем от своих предшественниц.

Я насупилась.

— Ты уже не знаю, какой по счету, кто мне говорит, что я неправильная, а я, между прочим, молчу, что все происходящее как-то не вписывается в рамки фэнтези.

— Ты что, уже сама забыла, что жизнь — это не сказка, в которой добро ставит на колени зло и зверски его убивает? — насмешливо поинтересовался оппонент. — Это только в книжках пишут про непобедимость Избранной, доставшуюся ей по наследству от родителей, про то, что ей все обязаны помогать, а она за это играючи справится с самым главным злодеем.

Кивком пришлось подтверждать свое согласие. Вот во что, что, а в правдивость историй про Избранных и их таланты мне не позволял верить мой опыт. А Дракон продолжил развивать свою мысль:

— Да не бывает канона для Избранной. Они все — обычные люди и нелюди, поэтому среди них попадаются и наивные девочки с романтической чепухой в голове, и расчетливые стервы, и фанатички, свято верящие в торжество Света, и бравирующие своими мечами и фаерболами амазонки, и любительницы экстрима, и бездарные актрисы, и художницы с певицами, мечтающие о мировой славе, даже идеалистки, желающие изменить мир к лучшему, я уж не говорю о скучающих домохозяйках, коротающих время за просмотром «Магазина на диване», и просто разочаровавшихся в жизни женщинах, пытающихся из последних сил запрыгнуть в уходящий поезд.

Я была полностью согласна с Драконом, потому что давно знала: образ героя почти всегда рисует народ. Но чертик, сидящий во мне, подстрекаемый извечным женским любопытством, дернул меня за язык уточнить, чем же все-таки я отличаюсь от остальных.

— Да тем, что такой нахальной, хамовито-деловитой россиянки, у которой совесть смотрит вполглаза на разгул твоего стяжательства, тут еще не было, все как-то скромнее были, — голосом первого президента России проинформировал лабудинский Максим Галкин.

Тут я взъерепенилась: кому приятно, когда ему говорят, что он хамло трамвайное.

— Знаешь что, — закипел весь мой разобиженный характер, — если бы эти Избранные фифы пережили перестройку, пару дефолтов, песни группы «На-на» из каждого окна, ножки Буша по праздникам и ежеминутную рекламу с «тетей Асей», неизвестно кто бы из нас хуже себя вел. А не можешь сказать, как мне головы своей не лишиться, так лучше промолчи, а не читай мне нотации. Тоже мне председатель жюри конкурса на самую воспитанную леди!

Закончив отбрехиваться, я развернулась, чтобы пойти искать Сосискина, а потом попытаться поспать хотя бы пару часов.

— Да не знаю я, как тебе помочь! — с мукой в голосе крикнул мне в след Дракон. — Помни только одно: победить — это не значит убить.

Эти слова Дракона звучали у меня в ушах, когда на следующий день я стояла в нескольких метрах от входа в Цитадель и офигевала. Такого цинизма не ожидало даже мое неверие в чудеса. Где, спрашивается, Недремлющее око Мордора? Где огненные реки с фонтанами лавы? Где корчащиеся на колах жертвы и флегматично покачивающиеся в петлях покойники? Где, на худой конец, демонический смех и мерзкий голос, который при моем появление должен орать: «Кто посмел потревожить мой покой?!»

Все это проносилось в моей голове, когда мы с Сосискиным рассматривали шале, затерявшееся в покрытых изумрудной зеленью горах, окруженное живой изгородью и на несколько метров благоухающее ароматами цветов. На лужайке перед этим особнячком пасся домашний скот и неторопливо прогуливались птички. Если бы не чертилы с вилами в руках у декоративной калиточки, то картина рая была бы полной.

— Дашка, а с кем тут воевать-то? Это скорее жилище добропорядочного австрийского подданного, чем бункер Гитлера, — осторожно поинтересовался Сосискин.

Я в ответ только смогла пожать плечами и, поправив рюкзак, решительно шагнула вперед.

По давно заведенной традиции привратники при виде меня испытали шок. Только если стражники в Акконе онемели и впали в прострацию, то местные охранники были покрепче. У них хватило сил начать креститься и приговаривать:

— Свят, свят, свят, изыди, нечистая.

В принципе я была с ними согласна. За эти дни я не смогла нормально помыться и постирать свои вещи, и теперь грязная, вся в разводах от крови одежда висела на мне лохмотьями, а сама я воняла, как компостная яма у садовода. Зайчики на тапках давно потеряли уши и теперь краснели и от своего уродства, и от присутствия под ними разноцветных, рваных на пятках и мысах носков. И как бы я ни надвигала на лоб остатки роскоши времен 80-х и как бы ни старалась стоять в тени и прикрывать переливающиеся всеми оттенками фиолетового синяки на лице и заплывший глаз — следы драк были отчетливо видны. Единственным намеком на то, что перед ними стоит женщина, были чудом не помятая в боях грудь и передвижной ювелирный магазин. Подойдя поближе, я стянула головной убор и, вытирая им вспотевшее лицо, весело спросила:

— Сам-то дома?

Дождавшись протяжного стона, я кивнула Сосискину:

— Пошли, нас уже заждались. — Не обращая внимания на мольбы охранников, я воскликнула: — Пресветлые боги, спасите и сохраните нас, грешных! — И, решительно раздвинув охрану плечом и крыльями, мы прорвались на охраняемую территорию.

На пороге шикарного особняка нас уже ждал человек с головой быка, только вместо кольца, которое было в носу у древнегреческого Минотавра, на его шее красовался черный галстук-бабочка.

— Доложите, кто вы, и сообщите цель своего визита, — чопорным тоном потребовал нас назваться и предъявить паспорта перенесший кучу пластических операций, включая пересадку вместилища мозга, английский дворецкий.

— Избранная и ее священный зверь прибыли с дружеским визитом, — бесшабашно отозвалась ему русская народная поговорка «пропадать, так с музыкой».

В ответ мне вежливо кивнули и предложили сдать оружие. Я села на ступеньку, скинула тапочки и стянула с ног носки. Подойдя к ответственному за чистку серебра в приличном доме и держа их на вытянутой руке, как сапер мину, я расстроенно сказала:

— Вот, заберите, их можно использовать в качестве бумеранга. Только держите аккуратнее, а то о края их дырок порезаться можете.

Мордоворот сохранил каменную физиономию, двумя пальцами взял «грозное оружие в руках аборигенов Австралии» и, величественно кивнув, прогрохотал:

— Прошу вас следовать за мной.

Я прыснула в кулак и, переглянувшись с едва сдерживающим ржание Сосискиным, вошла в святая святых Темной империи. Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, наш провожатый остановился у деревянной двери, осторожно постучал, открыв ее, угодливым голосом пролебезил:

— Мой лорд, к вам Избранная и ее зверь с визитом, — и отступил, пропуская нас вперед.

Проходя мимо него, я не удержалась и оттянула бабочку — уж больно было интересно: на резинку она крепиться или нет. Дождавшись шлепка, я удовлетворено прицокнула и великосветским тоном, жеманясь, пропела:

— Благодарю вас, любезнейший. Если надумаете менять работу, то я с радостью приму вас к себе на службу в качестве вышибалы для подгулявших гостей. — И, пока мне не дали по рукам, быстро влетела в комнату, подталкиваемая сзади головой Сосискина.

— Привет, пиво будете? — растерянно спросил стоявший у окна, поспешно пытаясь натянуть на лицо черный шлем.

— Мне бы лучше чего-нибудь покрепче, — выдавила я в ответ.