Глава двадцать первая

В тронном зале остались мы с Сосискиным, император и колыхающийся от гнева, как желе, глава Ковена. Едва за последним магом закрылась дверь, он тут же начал катить на меня бочку.

— Мой император, казните эту самозванку! У нее нет магического дара, крылья нарисованы орками, ее зверь способен только покусать невинного единорога, она матерится, как леприкон, курит и пьет, как эльфы, под ее рукой ходят все воры и убийцы империи, и за все время она не сделала ни одного шага на пути к Цитадели нашего врага!

В ответ на это пес заинтересованно приподнял ухо, а я склонила голову набок, всем видом спрашивая: «А посерьезнее что-нибудь нам предъявить можешь?»

Заручившись молчаливой поддержкой императора, он начал бурно жестикулировать и плеваться ядом:

— Во всех книгах написано, что Избранная может вернуться в свой мир только после победы над Темным лордом, а эта же ни разу нигде не вспомнила о доме и родителях, а только набивает свои карманы!

Сосискин порывался что-то ответить, но я кинула на него такой взгляд, что он благоразумно заткнулся и не стал мешать старой калоше смешивать меня с грязью. Я услышала о себе много нового и интересного. Дескать, от сотрудничества с магами и волшебниками отказываюсь только потому, что я кадавр, созданный темными колдунами, и поэтому не могу пользоваться светлым волшебством, боясь, что меня разоблачат. И что сожительствую с Драконом и с его помощью так запугала правителя дроу, что тот назначил меня своей Наследницей. Под конец своей прокурорской речи он визгливо каркнул:

— Как глава Ковена магов Светлой империи я требую, чтобы их сожгли как шпионов Темного лорда!

Пора была брать ситуацию под свой контроль. История нас учит: нет опаснее начальника, чем тот, под которым закачался его стул.

— Скажи-ка мне, глава книжных червей, а в какой макулатуре прописано, что Избранные, как только появляются, тут же должны к вам идти на поклон или, смазав пятки скипидаром, нестись воевать? — развязано закинув ногу на ногу, полюбопытствовала моя дотошность. — Или, может, у вас тут есть военная кафедра, где их за три дня учат ведению боевых операций по уничтожению превосходящих сил противника? — уточнило мое стремление к получению достоверной информации.

— А действительно, уважаемый глава, где об этом сказано? — оживился император.

— Но это же очевидно, — попытался его урезонить почувствовавший надвигающуюся на него бурю любитель отдавать расстрельные приказы.

Но его уже накрыл ураган по имени Сосискин.

— Значит, нигде, — непререкаемым тоном отрубил он. — Тебе, дядя, не обломится с продажи билетов на нашу казнь, и пикничок с шашлычком, приготовленным на костре из наших костей, тебе не светит!

А я, машинально поглаживая ноющую лодыжку, решила морально раздавить зажравшегося трутня:

— Мне параллельно, кто и что у вас тут накропал на стенах туалета в библиотеке. Плевать мне на моду на самоубийство, введенную прошлыми Избранными, на волшебников, магов и прочих пустобрехов. Я буду действовать так, как сочту нужным. А если ты и твои коллеги по ничегонеделанию будете мне мешать, то я просто плюну на все и останусь здесь навечно. Разбирайтесь тогда со своим Темным как хотите. Пока он меня не пришьет или я не умру, другую летучую тетку с ручной крысой к вам не пришлют.

Если до этого жирдяй трясся от негодования, то теперь его стало подколачивать от страха. Перспектива терпеть меня тут неограниченное время нагоняла на него животный ужас, а я продолжала рисовать картины его беспросветной жизни.

— Убить вы меня не сможете: побоитесь, что вас порвут на клочки те самые отбросы общества. Заставить меня воевать у вас не получится, потому как я, говорю сразу, лучше стану верноподданной Темного лорда.

Глава схватился за сердце, начал что-то лепетать о священном долге Избранной по разгребанию их авгиевых конюшен, снова приплел моих родителей и наш мир, а я, мечтая, чтоб его посетил Кондратий, демонстративно закурила, пыхнула ему в лицо дымом и пригрозила:

— Еще один гудок с твоей баржи — и считай, что твой папа зря потел! Будешь действовать мне на нервы, вмешиваться в мои дела и засорять мозг императору на тему своей незаменимости, я устрою тут государственный переворот и свергну тебя и твоих лизоблюдов к демонам, а потом буду в богатстве и здравии доживать отпущенный мне век.

Выбивая трубку о каблук, я с наслаждением заметила, как у того, кто еще пару минут назад хотел из нас с Сосискиным сделать живые факелы, от страха потекла слюна изо рта. Теперь пора произвести контрольный выстрел.

— А когда придет время умирать, я исполню, как ты говоришь, «священный долг Избранной». Соберу армию из оставшихся в живых светлых недоумков и если ты к тому времени не сдохнешь, назначу тебя своим адъютантом, и поползем мы вместе к Цитадели воевать. И если не окочуримся по дороге от болезней и старости, то будем иметь шанс умереть от отдышки прям под воротами Цитадели, тем самым испортив Темному лорду вид из окна. Но никто тогда не посмеет сказать, что я не исполнила долг. — И, ощущая, как подергивается у меня глаз, я почти спокойно попросила: — И не трогай моих родителей. Они, в отличие от твоих, родили и воспитали умного ребенка и хотят, чтобы их дочь прожила долгую и счастливую жизнь, пусть даже в чужом мире, а не умерла из-за таких лентяев и трусов, которые, прикрываясь красивыми словами, прячутся за спины тех, кого посылают умирать.

— Сильна, мать, я бы так не смог, — присвистнул Сосискин, а император прикрыл глаза, пряча от меня их выражение.

Я наслаждалась триумфом и начала насвистывать: «Кто людям помогает, тот тратит время зря», а опущенный ниже некуда официально приближенный к императорской кормушке корчился в попытках сохранить лицо. Главу Ковена надо было выпроваживать, у меня пересохло в горле от долгой говорильни, император завис как Windows Vista, так что эта почетная обязанность досталась моему застоявшемуся от долгого молчания напарнику по дебошам.

— И вообще, дедуля, я не понимаю, ты чего тут, как в собесе, отираешься, льгот и добавок к пенсии ожидаешь? Или уже забыл, что я тебе говорил про заклинания? — Глава Ковена испуганно присел, а Сосискин зарычал, оскалил зубы и начал на него наступать: — Так сходи в конюшню проведай одного алконавта, он тебе покажет задницу, и ты моментально освежишь свою память.

Раздавленный глава начал озираться в поисках поддержки у императора и, не найдя ее, стал пятиться как рак по направлению к выходу, а пес продолжал его терроризировать:

— Если твои заклинания не будут способны прихлопнуть даже козявку, то я профинансирую выборы нового главы и поставлю на твое место крысюка, от него и то пользы больше, чем от тебя.

Услышав это, толстопуз всхлипнул и опрометью бросился бежать. Подождав, когда за ним захлопнется дверь, пес подметил:

— Вот как людей надо стимулировать к труду, его теперь можно в качестве скорохода использовать, вон как заторопился указания партии и правительства исполнять. — И, радостно труся в нашу сторону, предложил: — Ну что, императорство, давай дуй на кухню, будем поляну накрывать. И притаракань побольше эльфийского чемергеза тройной перегонки, разговор серьезный предстоит, без стакана во все сразу не въедешь.

— Ничего, что я император Светлой империи, а ты мне как слуге приказываешь? — железным тоном ответил враз окаменевший потенциальный собутыльник и сотрапезник.

— А я священный зверь Избранной. И что? Давай теперь пиписьками меряться? — моментально отреагировал четвероногий нахал, почувствовав вероятность облома с ужином.

В ответ на это вопиющее хамство император оглушительно расхохотался, а после того как предложил нам пройти в его личную столовую, вообще стал своим в доску. Попытавшись сделать шаг, я тут же вскрикнула от жуткой боли в ноге и начала заваливаться, как подрубленная березка. Император успел меня подхватить на руки, и теперь, лежа в его объятиях, я мрачно разглядывала распухшую ногу.

— Не кислый у тебя вывих, а аптечка у нас в доме осталась, — вместо утешений порадовал мое пострадавшее здоровье брат равнодушия.

На наше с лодыжкой счастье, император быстро отнес меня в свой кабинет и, вызвав старшего лакея, отдал приказание привести ко мне придворного лекаря и накрыть стол для позднего ужина.

Того, кто первым сказал, что вампиры все сплошь и рядом субтильные бледнолицые меланхоличные брюнеты, до соплей боящиеся одного конкретного металла, следовало посадить на осиновый кол, а всех его последователей, приписавших до кучи им страсть к черным плащам с красной подкладкой, — заставить есть чеснок, пока не сгорят от изжоги. Двухметровая белокурая бестия со здоровым румянцем, одетая в светлые штаны и рубашку, поблескивая серебряной цепочкой на шее, смахивающей на строгий ошейник для овчарок, мало походила на флегматичного чахлика.

— Таким детинушкам надо на скотобойнях работать, они быка одним ударом кулака с ног сбить смогут, — выразил за меня мысль Сосискин при виде этого Пилюлькина.

Пока эскулап от вампиров втирал мне мазь и бинтовал лодыжку, он как бы невзначай игриво проводил кончиками своих пальцев по моей икре, заставляя меня гадать: «Это он нарочно или случайно?» Закончив процедуру, он взял мою руку в свой экскаваторный ковш и, склоняясь для поцелуя, жарко зашлепал губами:

— Вам явно требуется разогревающий массаж, так что жду вас завтра вечером в своем доме на площади Первого императора. — И, шаловливо проведя своим язычком по моему запястью, поклонился своему работодателю и быстро вышел.

Если первое лицо империи, занятое контролем за организацией нашего банкета, не просек, как меня банально клеят, то Сосискин, несмотря на бурчание в его желудке, прекрасно все расслышал и, притворно вздыхая, посетовал:

— Ох, ох, ох, доля ты моя тяжкая. Ты бы, что ль, попросила троллей пояс верности тебе сковать или раздобыла бы у правителя себе ватно-марлевую повязку на лицо, а то я уже устал смотреть, как вокруг тебя мужики кобелируют.

— Ты лучше не о моей добродетели думай, а о том, не мало ли мы драконов привлекли. Если тут такие вампирюги обитают, питающиеся поди суррогатами вместо красного вещества, то представь, какие в Темной империи проживают, на парной крови вскормленные, — внес ответное предложение мой инстинкт самосохранения.

Впасть в тоску нам не дало приглашение к столу, поступившее от императора. Заставлять таких випов себя ждать было бы непозволительно, да и очень уж кушать хотелось — со всей этой беготней мы после обеда и не перекусывали, а садиться за один стол с некромантом нам не хотелось. За столом нам никто не прислуживал, поэтому я честно могу сказать, что за мной ухаживал сам император Империи Трех лун. Еще перед тем как выпить первую рюмку, я наказала мозгу меня контролировать, печенке побыстрее разлагать алкалоиды, а языку — держаться за зубами. Я думала, разговор не будет клеиться, но повелитель сил света меня порадовал тем, что практически после первой рюмки задал конкретный вопрос:

— Так о чем, уважаемый зверь Избранной, хотел поговорить со мной наедине?

— Видала, как хультурные люди разговаривают? — высунув из тарелки пасть, прочавкало священное недоразумение и, по привычке вытерев морду о скатерть, чинно ответило: — О том, как деньги надо зарабатывать, твое императорство.

Услышав это, тот вспыхнул, как монашка, застуканная за натягиванием презерватива на свечку, и, грохнув кулаком по столу, взревел:

— Императорам не приставало зарабатывать деньги, как торгашам!

Но Сосискина такими децибелами было не пронять. В ответ он залез на стол, прошелся по нему, перешагивая через все блюда, а когда добрался до места во главе стола, смахнул задней лапой императорскую тарелку и сел напротив ее владельца. Уставившись в глаза императора, он укоризненно покачал головой:

— Императору не пристало быть бедным и пытаться через младшего конюха получить кредит в банке.

— Можно подумать, ты бы мне его дал, — съязвил неудачливый дебитор.

— Под залог твоих рудников дал бы. Давай зови стряпчего, составим договор займа, у тебя все равно не хватает рабочих и денег на его дальнейшую разработку, — азартно выкрикнул пес.

Император было дернулся позвонить в колокольчик, но так и застыл с ним в руке и, отрицательно покачав головой, признался:

— Мне нечем будет его возвращать, а рудники — это последнее, что осталось у короны.

Сосискин вмиг посерьезнел, деловито протянул ему лапу и уважительно признался:

— Можешь ее пожать, ты еще не потерян для ведения бизнеса, так что неси бумагу и чернила и будешь записывать, как производить отъем денег у населения.

До глубокой ночи этого бесконечного дня мы выкладывали наши придержанные в рукаве козыри. Император узнал, как с помощью лотереи избавиться от кучи подаренных сервизов, которые, как все ненужные вещи, занимают прорву места, а выбросить жалко. Про налаживание сообщения между городами и об общественном транспорте. О почте, о сдаче в аренду своих пустующих охотничьих домиков и поместий, об организации на побережье санаториев и пансионатов, об экскурсиях по замку и еще о многом другом, что окружало нас в своем мире и о чем мы до поры до времени благоразумно умолчали. Сосискин, пользуясь случаем, решил убить двух зайцев. Припомнить эльфам упущенный им контракт и наконец влезть в карман к государству. Он целых двадцать минут так плел о том, что во всех прогрессивных мирах изготовление и продажа крепких спиртных напитков держится в руках государства, что император не устоял под его напором и, подняв из постели своего секретаря, продиктовал ему указ, согласно которому все самогоноварение отныне становилось казенным. Я от своих щедрот поделилась несколькими рецептами приготовления этого нектара, почерпнутыми в детстве, когда я ездила со своей подружкой к ее деду в деревню.

С лихорадочным блеском в глазах, записывая за нами, как заправская стенографистка, император периодически признавался в своей необразованности в финансовых вопросах и изредка делился сомнениями, которые мы душили в самом зародыше.

— Но у народа нет денег, чтобы платить за почтовые марки.

— Это у тебя в казне нет денег, а у народа они есть всегда, просто надо уметь их достать.

— Да кому нужно проводить первую брачную ночь в одном из моих почти заброшенных дворцов?

— Толпам новобрачных, которые будут рассказывать своим детям, что зачали их на императорской кровати.

— Кто купит лотерейный билет, чтоб выиграть какие-то тарелки?

— Да простолюдинки будут драться за эти билеты. Каждой хозяйке хочется небрежно бросить гостям, что они обедают на том же, на чем в свое время трапезничал сам их правитель.

— Ларды меня не поймут!!!

— Сюрреализм тоже никто не понимает, но все соглашаются, что это гениально.

— Как можно торговать лардством и придворными должностями да еще ставить на них дроу с их грязными деньгами?

— А тебе не все равно, чистые это деньги или грязные. Везде вокруг политиков крутятся грязные деньги, и никого это не смущает. Ты император и должен думать о благе империи, а не о том, на какие средства строить это благо…

Сосискин начал выдыхаться и под конец из последних сил простонал:

— И вообще напиши на своем гербе девиз: «Деньги не пахнут» — и забей на всех. Ты император и тебе плевать, что там о тебе кто думает.

— Правильно, объяви присуждение девиза своей привилегией и дери за это деньги, — прикрывая ладошкой зевающий рот, поддержало его мое стяжательство.

Я была выжата как лимон, последние часы мы постоянно говорили, переводили на доступный язык многие непонятные для императора слова, спорили и доказывали на примерах эффективность наших земных методов. Увидев мой осоловелый взгляд, жаждущий знаний сразу извинился, что так нас утомил, несмотря на мои протесты, лично отнес меня в отведенную нам комнату и оставил в покое.

Сосискин тут же захрапел, а я умылась, разделась и легла в кровать ждать императора. Надежные источники, явно гордясь за своего генерального, давно сообщили, что он славится быстротой принятия решений в отношении женщин и если вбивает себе что-то в голову, то уже не отступается. В течение всего вечера он сначала кидал на меня задумчивые взгляды, которые потом переросли в открытое восхищение. Их императорство явно решило воспользоваться своим статусом и заодно получше разобраться в моей анатомии.

Я уже почти заснула, как из приоткрывшейся двери раздался голос, уточнивший:

— Дариа, вы еще не спите? — и показался его обладатель.

Сосискин вынырнул из-под одеяла и сердито пропыхтел:

— Нет, мы не еще — мы уже не спим. А вот что вам-то не спиться? Что, именной кинжал решили всучить?

— Почему кинжал? Я пришел сюда вручить кольцо, — от растерянности сдал себя наш визитер.

— А, свататься пришли, — голосом строгой мамаши, гоняющей от красавицы-дочери ораву мужиков, мечтающих провести с девицей ночку на сеновале вместо посещения загса, прозевал пес. — Ну, сватайтесь, сватайтесь, только вот своего родительского благословения я вам не дам.

— Почему? — опешил кандидат в мужья спозаранок.

— А потому что… Ты только не обижайся, ведь ты хоть и принц, но нищий. А Дашка у меня девушка богатая, так что разбивать ей сердце мыслями: «Он женился на мне по любви или из-за денег?» — я не позволю, — объяснил свою позицию «отец невесты» и, залезая снова под одеяло, великодушно обронил: — Ну, конечно, она девушка взрослая, все сама решить может, так что вы не обращайте на меня никакого внимания, воркуйте, голубки.

Мне стало неловко перед императором за этот спектакль, и я, глазами показав на оставленное снаружи ухо, покинув кровать, слегка прихрамывая, вышла на балкон. Он последовал за мной. Прикрыв плотно дверь, переминаясь с ноги на ногу, он проблеял:

— Я хотел вам сделать предложение стать моей женой лично, но ваш зверь опередил меня. — И, решительно сдвинув брови, встал на колени и протянул мне раскрытую ладонь с кольцом: — Дариа, разделите со мной бремя управления страной, станьте моей императрицей.

Я глупо захлопала ресницами, думая о том, как бы поделикатнее избежать кольцевания, а моя жаба корчилась в муках при виде того, от чего я сейчас буду отказываться. Довольно массивное, из мерцающего металла кольцо не было бы ничем особенным, если бы не украшавший его огромный дымчатый камень с чудом державшимся на нем золотым гербом империи. Такое же, но только с камнем побольше, красовалось на среднем пальце правой руки моего новоявленного женишка. Только я и моя стойкость знали, чего мне с моей сорочьей страстью ко всяким блестящим фигулькам стоило сдержаться и не сграбастать его в свои ручонки. Если бы не прилагающийся к нему муж и захудалая империя, я всенепременно бы его схватила, а так пришлось спрятать за спину потные ладошки, чтобы не совершить глупость. Видя мои колебания, император начал вкрадчиво меня уговаривать принять его предложение:

— Дариа, я знаю, что вы Избранная и можете погибнуть, но я почему-то верю, что все будет хорошо. И пусть мы оба пока не испытываем друг к другу романтических чувств, но я уверен, что в дальнейшем смогу полюбить вас. И сделаю все возможное, чтобы вы ответили мне взаимностью.

«Угу, тоже нам Верка Сердючка, ишь ты распелся: „Хорошо, все будет хорошо, я это знаю“. Понимает царь Горох, что без тебя ему ни со Светлой, ни тем более с Темной империей не справиться, вот и засуетился», — сварливо заворчали мое недоверие ко всем мужикам в принципе на пару со скептицизмом, давая мне время придумать красивый ответ.

В процесс включился проснувшийся от всего происходящего мозг и быстро продиктовал ответ.

— Император, вы мне сказали: «Разделите бремя управления». Я согласна разделить его с вами, но взамен прошу у вас ответа: вы согласны разделить со мной управление более чем над тысячей миров? — науськанное серым веществом, вкрадчиво спросило мое здоровое желание уйти от такой ответственности.

Кольцо покатилось, выпав из ладони, а я мысленно погладила себя по голове. Кто добровольно захочет взваливать на себя такую обузу? Хоть и приврала, что миров у меня тысяча, но результат того стоил — вон как император засуетился, поди, уже лыжи смазывает, чтоб свалить от меня подальше. Но я пребывала в радужном настроении и поэтому позволила неудавшемуся супругу сохранить императорское достоинство.

— Я не требую от вас немедленного ответа, подумайте до завтрашнего вечера.

Император почтительно поклонился, подхватил с пола кольцо и спешно ретировался, а я наконец-то смогла спокойно заснуть.

На следующий день мы за ранним обедом или поздним завтраком еще пару часов натаскивали главного феодала по экономике и политике, после чего Сосискин объявил остаток дня выходным и отправился на замковую кухню снимать пробы со всех блюд, затем инспектировать запасы в кладовых. А мы с императором, совершив экскурсию по замку, вышли прогуляться в парк. Присев на скамейку, он неловко начал объяснять, почему не может принять мое щедрое предложение, но я сочувственно положила руку ему на плечо, покачала головой и с сожалением сказала все за него:

— Не надо ничего объяснять, я сама понимаю, что интересы вашей страны превыше всего.

«Тебе бы в театре играть, с такими талантами Веру Комиссаржевскую затмила бы», — вытирая слезы, захлюпало мое расстроенное тщеславие, обломившееся с императорством.

Неприятный момент был преодолен, и дальше разговор пошел о моем мире, родителях, детстве, почему мне не нужна армия и помощь волшебников, магов и прочих нолей без палочки. Когда стало темнеть, я попросила отправить нас домой и клятвенно пообещала, что на днях заскочу еще поболтать. Император, вздохнув, попрощался, и через полчаса мы с псом, обожравшимся на дармовых харчах, оказались дома.

Там нас ждала вся наша трясущаяся охрана и верный Попандопула. Я быстро выпроводила светлых экстрасенсов домой, велев вернуться на следующее утро, а оставшимся телохранителям и напарнику Сосискина предложила выпить за наше благополучное возвращение. Никто кроме Сосискина не понял причину моей щедрости. Еще с самого первого дня, как к нам приставили хвосты, я, заранее планируя внезапный отход, приобрела у одной темной колдуньи, пристроенной мной в косметический кабинет выводить бородавки, замечательную травку, которая гарантировала принявшему отвар из нее двухдневный здоровый крепкий сон. Вот поэтому я и выпроводила светлых, опасаясь, что кто-то из них почувствует ее наличие в пойле, а сама, быстро разлив по рюмкам самопляс на аналоге клофелина, недрогнувшей рукой отправила всех дроу в мир сновидений. Как только охрана захрапела, мы с псом по заранее разработанному плану ухода в подполье достали с чердака давно собранный рюкзак и доукомплектовали его чековыми книжками, небольшим мешочком с наличностью и моей шкатулкой с драгоценностями. Переодевшись в свои любимые трикотажные штаны, майку и кроссовки, я сунула в подкладку ветровки кинжалы, проверила, на месте ли моя змея в пупке, и, надев распознавательный перстень, закуталась в плащ, закинув на плечо убранный в мешок рюкзак. Я первая шагнула из дома, намереваясь как можно быстрее попасть в показанную нам Драконом пещеру, но вместо этого провалилась в темноту от нанесенного мне сзади удара по голове.

Я очнулась от слепящего мне глаза солнца на поляне в лесу, среди скалившихся орков. Охнув от боли в голове, я, пошатываясь, поднялась, стараясь не тревожить больную ногу, и стала лихорадочно искать глазами Сосискина. Мое колотящееся сердце успокоилось только тогда, когда я увидела его привязанным к дереву в паре метров от себя. Кругом стояли шатры, паслись гшерды и сновали вооруженные воины. Судя по всему, нас привезли в какое-то их стойбище.

— Ну что, очнулась, Избранная подстилка дроу? — Не дав мне закончить сканирование окрестностей, ко мне подошел один из них и отвесил пощечину.

Удар был такой силы, что я с трудом сохранила вертикальное положение. Сквозь шум в ушах я услышала:

— Братья, давайте посмотрим, какие у нее крылья!

Какой-то урод бурно поддержал эту идею.

— Да, пусть покажет, не только дроу ими любоваться.

Раздался свист кнута и резкая боль обожгла мою спину, разрывая кожу и тонкую ткань футболки. Последовавший незамедлительно второй удар чудом не свалил меня с ног и оставил в одном лифчике. Третий пришелся по бедрам, разрезая штаны и мои мышцы. — Я рухнула как подкошенная.

«Поднимайся, не дай этим мразям забить тебя насмерть», — вопила гордость.

«Я не могу», — помертвевшими губами отвечала за меня боль, каленым железом жгущая истерзанное тело.

— Не смейте ее трогать! — раздался вопль Сосискина.

Я, подняв голову, увидела, как к нему подошел все тот же меченый, что изуродовал меня, и ударил ногой под живот.

Полный муки визг друга заставил меня подняться, а где-то в груди начала стучать барабаном кровь. Я выхватила из валявшейся рядом со мной ветровки кинжалы и, презрев невыносимую боль в ногах, подлетела к стоявшему ко мне спиной подонку. Я обхватила его голову свободной рукой, а второй, что была с кинжалом, перерезала горло. Кинув себе под ноги труп, я обвела всех тяжелым взглядом и спросила:

— Ну, кто еще хочет комиссарского тела?

Что это было. Боевой транс или священное безумие. Кровь предков-казаков или проснувшиеся минимальные навыки по боевым искусствам, полученные в разных секциях, которые я посещала, когда худела, не знаю. Одно знаю точно: демиурги мне не помогали, эти бы скорее дали меня жестоко изнасиловать, запытать, разорвать конями, но и пальцем бы не пошевелили, чтоб мне помочь. Сосискин рассказал, что в тот момент он видел перед собой машину для убийства, а я теперь периодически пытаю бабок про наличие в нашем роду викингов, чтобы точно знать, что больше не превращусь в берсерка.

Когда я очнулась, вся в крови, со сбитыми костяшками пальцев, возле меня уже валялся второй труп. Козлина, ударивший меня по лицу, лежал и смотрел одним глазом в небо, потому что в другом покачивался когда-то подаренный мне их собратом кинжал. Я выдернула орудие убийства и, обходя то тут, то там катающихся от боли орков, похромала к дереву, чтоб перерезать веревку, которой был привязан к дереву Сосискин. Подняв пса с земли, я прижала его к груди и, не обращая внимания на раздирающий мою спину пожар, приникла к стволу дерева, бессильно сползла на землю и заплакала, потому что только что поняла, что вывих мне заменил открытый перелом и из больной ноги торчит кость, а мое самое родное существо не подает признаков жизни.

Я молча глотала слезы и молилась, чтобы Сосискин очнулся, когда на мое лицо вдруг набежала тень и рядом со мной на корточки опустился предводитель всех орков — Грешер, или, как я его прозвала, Хришенька.

— Прости меня, Избранная. Я проскакал всю ночь, когда узнал, что мои собратья тебя похитили. Но я не успел, — с мукой в голосе изрек тот, кого я считала мужчиной своей мечты.

— Убей себя о стену, предводитель диких обезьян! Потому что, если мой пес умрет, я вырежу вас всех до единого, найму драконов и они спалят все леса и степи, где вы жили. Заставлю всех светлых и темных магов и колдунов переписать историю, чтобы на этой земле даже не осталось упоминания о том, что когда-то на ней жили ты и твои братья, — выплюнула я в ответ, вытирая слезы.

— Эй, Дашка, ты хорош тут геноцид планировать… Слава Пиночета тебе ни к чему. Что межмировое сообщество подумает о нас? Ты думаешь, что после массовой резни кто-то захочет иметь с нами дело? — завозился у меня на руках Сосискин.

Я снова разревелась, теперь уже от облегчения: если пес заговорил про дела, значит, смерть ему не грозит, но на всякий случай ему нужен ветеринар, а мне доктор, а еще лучше — пластический хирург, потому что я даже боюсь представить, во что превратилась моя спина.

Я не знаю и не хочу знать, кого там предводитель орков привлек в качестве «скорой помощи» и чего ему это стоило, но через час я уже была отмыта от крови, с почти зажившей от втертых мазей и примочек спиной. Нога не пугала меня своей окровавленной арматурой, а на бедрах оставались лишь тоненькие царапины, которые затягивались на глазах. Сосискин, несмотря на сломанное ребро и отбитый живот, потихоньку начал принюхиваться к запахам. Откинув полог, в этот шалаш улучшенной планировки со всеми удобствами вошел Хришенька в сопровождении молодой орчанки, он принес нам еду.

Странно. Я думала, что после всего произошедшего кусок в горло не полезет, но, видимо, правы мозговеды, когда говорят, что наша психика умеет саморегулироваться, защищая нас от безумия. Мы ели молча, а предводитель все это время не сводил с меня глаз. Меня это здорово нервировало, и поэтому, отбросив ложку, я на него наехала.

— За что вы так с нами? Что я и мой друг сделали вам?

Хришенька отодвинул от себя тарелку и, глядя в пол, полным раскаянья голосом начал оправдывать своих сородичей.

— Когда мой младший брат по крови принес нам весть, что в наш мир снова пришла Избранная, мы сначала не поверили ему. Но он был настойчив в своих рассказах о тебе и твоем звере, и со временем даже самые недоверчивые из нас приняли в сердце это известие. Мы стали ждать, когда ты позовешь нас в бой. Но время шло, и никто не приносил нам от тебя родовой кинжал моего брата и не просил о помощи.

Задремавший было от сытного обеда Сосискин после этих слов очнулся и протарахтел:

— Аха, ну прям Чип и Дейл спешат на помощь во главе с Черным плащом. Предводитель, она еще тогда сказала твоему младшему, что мы справимся сами, а вам, как медведю бороться, приспичило пойти оружием побряцать.

— А чего им еще делать-то? Поди, выступают тут в качестве кочевников, только и живут от набега к набегу, для блезиру лошадок разводят да шкуры тушканчиков продают, а всем говорят, что честные граждане, — поддержало его мое ехидство.

— Угу, такие честные, что, не приехал бы вовремя их Чингисхан, ее запороли бы, как холопку на конюшне, — полностью согласился с ним пес.

— Вы не правы. Орки — честный народ, никогда ни на кого не нападают первыми. Просто один наш брат поехал в Столицу и узнал по описанию в Наследнице дроу ту, которую мы устали ждать, — вскинулся Хришенька.

Мы переглянулись: обиделся он, что ли, на нас? Так мы вроде ничего такого не сказали, это нам следует обижаться на такой «теплый» прием.

— Ну а дальше-то что? За что вы нас чуть не поубивали? — нетерпеливо гавкнул Сосискин.

— Дальше… — тяжело вздохнул предводитель. — Дальше началось безумие. Когда наш брат приехал и рассказал, что Наследница и любовница хозяина подлунной Столицы — это Избранная, и, вместо того чтобы начать священную войну, она танцует по балам и наводит ужас на весь честный народ, почти всеми нами овладело желание ее покарать.

Пока он это говорил, в моем мозгу молнией пронеслись мысли: «Откуда орк узнал про нашу связь. Мы всегда тщательно скрывали это от всех. К моему дому от одного неприметного кабачка для своих был прорыт какими-то подземными жителями тайный ход, на людях между нами всегда была дистанция, даже Попандопула, который буквально дневал и ночевал у нас, не знал об этом». Видимо, эти мысли можно было прочесть у меня на лбу, потому что предводитель, не дожидаясь вопроса, объяснил, что орки — лучшие следопыты и выследить кого-то для них не составляет никакого труда.

— Да хрен с вашей оперативно-розыскной деятельностью. Не делай мне мигрень, а рассказывай, почему это чужая половая жизнь вас так возбудила, что вы решили Дашку убить? — психанул Сосискин.

— Не знаю, — покаянно ответил Хришенька. — Не знаю… Может, потому, что орки и дроу вечные враги, а может — каждый из нас хотел вступить в твою армию и увидеть крылья Избранной, а вместо этого узнал, что эти крылья видят другие. Может, потому, что какой-то колдун внушил нам мысль, что ты никакая не спасительница, а присвоившая ее имя очередная шлюха хозяина, которая вместе с ним глумится над всеми.

Мы с псом переглянулись. Лично нам все было ясно: какая такая трехглавая муха укусила этих воинствующих скотоводов. Не зря же Эдик нас предупреждал о возможных неприятностях.

Неправильно истолковав наше переглядывание, предводитель вскочил на ноги и с мукой в голосе закричал:

— Я с ума сошел, когда ко мне прискакал мой друг и рассказал, что его братья по племени собрались похитить девку дроу и убить ее. Да пойми ты! Еще не видя тебя, я жизнь был готов отдать за тебя, потому что я знал, что ты Избранная и крылья на твоей спине моему брату по крови не привиделись! Да что ты знаешь? Ты мне каждую ночь снилась! — Махнув рукой, он отвернулся от нас и, выхватив из висевших на боку ножен кинжал, начал его лихорадочно вертеть в руках.

«Видать, братец во всех подробностях просветил его о нашем с ним знакомстве», — высказало предположение кипевшее возмущение.

Я тут же уточнила:

— А он тебе случайно не рассказал, как и где он увидел мои крылья и еще кое-какие веселые картинки?

— Нет. Единственное, что он мне сказал, если бы ты сама не выбрала меня, а я не был бы его братом по крови, то он бился бы до смерти со мной за тебя.

— И все? — на всякий случай уточнила моя рассерженная девичья честь.

— Нет, не все. Еще он сказал, что всю жизнь ты будешь для него единственной женщиной, но ему будет достаточно для счастья видеть тебя своей сестрой по роду, — тихо ответил вдруг замявшийся предводитель.

— Невесткой, что ли? — не на шутку перепугался Сосискин, а я, подумав, согласно кивнула.

— Ну с этим облом у вас выйдет. К нам сам император сватался, я ее за него не отдал. Да она вообще тогда пошутила насчет тебя и замужества, — начал вопить Сосискин, осознав, что к нам в очередной раз набивается в родственники куча народу.

Хришенька вскочил и, подлетев к нему, угрожающе прошипел:

— А это уже не тебе, а ей решать. И если надо, я выйду биться за нее против хозяина подлунной Столицы, повелителя дроу и нашего императора. — И, закончив льстить моему самолюбию, вышел из шатра.

«Интересно, а как он будет с повелителем и хозяином биться? Это одно и то же лицо», — прокомментировало его демарш мое любопытство и кинулось строить всяческие предположения про эту битву титанов.

Мы же с Сосискиным после этого разговора поспали, потом к нам пришли какие-то закутанные в балахоны личности и опять намазали меня мазями, а пса напоили целебными отварами и потуже затянули повязку на животе. Перед сном мы с ним прогулялись, а потом завалились спать и продрыхли до самого утра.

А вот утром над стойбищем орков разверзся ад. Я проснулась от непонятной тяжести и, покряхтывая, начала подниматься, не понимая, на чем таком отлежала спину, что сейчас не могу разогнуться. Слегка потягиваясь и еще не полностью проснувшись, я оглянулась и оглушительно завизжала. За моей спиной свисали почти до колен сложенные крылья, расцветочкой один в один повторяя оперение волнистых попугайчиков!

— Белая стрекоза любви, стрекоза любви, — издевательски запел, вскочивший от моего паровозного сигнала Сосискин и упал от смеха на спину.

От удара его туши об пол я подпрыгнула на месте, потому что мой карманно-комнатный пес был теперь ростом с годовалого бычка. Осознав, что с ним тоже что-то не так, пес испуганно завыл. На всю эту какофонию набежали орки во главе с Хришенькой и замерли при виде такой картины маслом. Хотя я бы тоже, наверное, превратилась в соляной столб, если бы увидела абсолютно голую девку с крыльями, а рядом с ней огромную кабаноподобную таксу. Растолкав столпившихся оловянных солдатиков, мы опрометью бросились к виденному нами вчера неподалеку озеру и, одновременно подлетев, уставились на свои отражения.

Вместо нас в его глади отразились довольные лица демиургов, и в наших головах раздались их голоса.

— Ну, как вам наш подарочек? — вытирая слезящиеся от смеха глаза, начал издеваться Абраша.

— Крылышки и зверек не маловаты? А то можем побольше их сделать, — вторил ему Димон.

А Ник, притворно вздыхая, изобразил раскаянье:

— Вчера твои поклонники из наших так переживали за тебя, что некоторые чувствительные барышни обозвали нас бессердечными ублюдками и потребовали сделать тебя настоящей Избранной. Не могли же мы им отказать. Ты уж прости, что мы без спросу апгрейдили вас, а не стали дожидаться, пока тебя еще кто-нибудь как боксерскую грушу не попользует, а твоего кобеля соплей перешибет.

— Уроды, козлы, садисты! Вы чего натворили? Да дайте мне до вас только дотянуться, я вам гычи поотгрызаю, — завизжал Сосискин.

— Уберите это немедленно, ни о чем таком в нашем контракте не сказано, — вторила ему я, разъяренная такой подставой.

— А это наш бонус, читать внимательнее контракты надо, — нахально глядя мне в глаза, проржал Абраша.

— Догадайтесь с одного раза: как убрать крылья и вернуть размер собаке? — «Бухенвальдским набатом» ударило по нашим нервам.

— Да пошли вы… — психанула я и ударила кулаком по озеру.

Вода пошла рябью, а когда успокоилась, то я увидела свои новые рудименты в виде атавизмов, а Сосискин окончательно понял, что в обозримом будущем сучку, подходящую по комплекции, ему не найти.

Еще часа два пес осваивался в новой шкуре, а я с помощью мозга пыталась выяснить, что эти крылья могут делать. Вскоре мозг закатил мне истерику, сообщив, что не знает, какие импульсы к каким нервным окончаниям надо посылать, чтобы пернатые парашюты раскрылись. Я была упорнее его и, шевеля лопатками, пыталась заставить их двигаться. Помимо того что они оказались безумно тяжелыми, так эти придатки наотрез отказывались даже пошевелиться. Наверное, мое ослиное упрямство заставило мой закаленный в последнее время организм включиться в работу, минуя мозг. И когда солнце поднялось к зениту, я уже могла их развернуть. Попытаться взлететь мне и в голову не приходило, такого подарка судьбы не с моим счастьицем ожидать.

— Красиво, — глядя, как крылья переливаются под лучами солнца, воскликнул Сосискин и, уткнувшись мне чуть ниже груди в живот, тяжело сопя, признался: — Дашка, мне теперь жрать больше, чем Дракону после поста, хочется. Как же мы теперь к Темному-то полетим? Я же сожру всех летчиков наших с голодухи.

— Долетим, — успокаивающе потрепав его по спине широкой, как у бегемота, — ответила я и, схватившись за голову, понеслась в шатер. С этими чертовыми подарками я совсем забыла, что завтра мы должны отправляться к Темному.

Влетев в шатер, я не застала покинутую мной скульптурную группу и, быстро замотавшись в простыню, побежала искать Хришеньку, а Сосискин отправился на поиски пропитания. Пока по всему стойбищу я искала еще одного жениха, орки, завидев меня, падали на колени и пытались дотронуться до моих вторых, бесполезных, рук, чем изрядно меня бесили и заставляли через слово материться, поминая моих «благодетелей». Наконец я нашла их предводителя, чистящим гшерда, и потребовала, чтобы он немедленно послал гонца к Дракону, а тот прилетел сюда завтра утром и забрал нас из одних гостей прямо в другие. Мысль появиться в Столице с такими маховиками за спиной, да еще в сопровождении заметно прибавившего в росте и весе Сосискина, даже не приходила в голову.

До ужина я еще попрактиковалась в обращении с даром небес, а Сосискин замучил местного кашевара требованиями добавки. После вечерней трапезы ко мне зашел Хришенька и, краснея, что совсем было не к лицу вождю самого воинственного племени, пригласил на прогулку. Мы шли с ним по берегу водоема, и он, заикаясь, рассказывал мне, какая я умная, отважная, красивая, а я злилась на себя за то, что он видит меня не при полном параде, а лысой, прихрамывающей, одетой в одну простыню оборванкой. Ну да, я, как все женщины, всегда недовольна своей внешностью, а когда рядом идет тот, кто, несмотря ни на что, заставляет меня его хотеть, все столь тщательно законсервированные комплексы снова лезут наружу и начинают нашептывать:

«Ты посмотри на себя и на него! Ты думаешь, дурочка, что он тебя любит? Ха, святая простота, он тебя поматросит и бросит, у него таких миллион, да он переспит с тобой и поставит галочку, что провел ночь с Избранной».

Я прям в этих переживаниях и метаниях между «хочется и колется» и не заметила, как Хришенька увел меня подальше от любопытных глаз и ушей, — короче, ощутила себя Мухой-цокотухой, которую паучок поволок в уголок. А когда поняла, что меня разматывают из моего савана, послав все свои сомнения на три веселых, помогла мужчине своей мечты выпутаться из штанов, злобно шипя, что все приличные люди и нелюди давно носят брюки с ширинками, а не путаются в завязках. И пока я окончательно не отдалась процессу, память мне подсказала, чтоб окончательно голову не теряла, потому как я вроде спорила кое с кем на один пикантный момент.

Вместо сладострастных стонов под тремя лунами периодически раздавалось:

— Куда ты меня на спину кладешь, мне же крылья мешают!

— А ты не пробовал повесить мешок с камнями себе на хребет и начать плясать в присядку?

— Каким боком, у меня нога больная и крыло назад перевешивает!

— А больше тебе ничего не сделать?

На наше счастье, мы вспомнили об озере — иначе бы я никогда не узнала, почему ангелы бесполые и что даже у секс-машин случаются поломки. Ну а желающим повторить мой подвиг советую для реализма подвернуть себе ногу, повесить на спину дельтаплан и, как говорится, — вперед и с песней!