Глава тринадцатая

Прежде чем покинуть номер, мы с Сосискиным пересчитали оставшуюся наличность. У нас оставалось триста семьдесят золотых, восемьдесят серебряных и почти семьсот медных монеток. По нашим прикидкам этого вполне хватало на нормальное существование. Одеваться в Домах моды гномов я не собиралась, одного местного наряда вполне достаточно для маскировки, ну а для выхода в свет можно прикупить крысячью подделку. И ничего страшного я в этом не вижу, у нас вон вся страна на рынках одевается и чувствует себя припеваючи. Вполне, кстати, бюджетный вариант: купил за три копейки, поносил и выкинул, можно даже не стирать ни разу, чтоб по швам не расползлось. Сплошная экономия денег и стирального порошка. А так — разоришься на наряд, тянущий на годовой бюджет какой-нибудь банановой республики — и мало того что полжизни будешь его на всех торжественных мероприятиях проветривать от нафталина и на всех фото лет так за пятьдесят в нем красоваться, так еще и завещаешь в нем похоронить, чтоб как-то расходы на погребение минимизировать. Ну а касаемо изделий тролльих мастеров, так у меня железа достаточно и приобретать у них я ничего не планирую в любом случае. Напротив, мы с Сосискиным постановили, что при первом же удобном случае продадим совершено ненужную мне кольчугу, а если сильно прижмет, то и избавимся от двух практически навязанных мне одним любезным троллем кинжалов. Реализовывать кинжалы орка и дроу мы не стали бы даже в случае угрозы голода, справедливо рассудив, что такие ценные вещи не разбазаривают. Неясным оставался вопрос, сколько берут драконы за свои услуги, и это я собиралась выяснить в ближайшее время.

Спустившись в общий зал, я усадила Сосискина за столик в самом темном углу, а сама отравилась к хозяину оплатить пребывание в этом отеле без звезд и претензий на роскошь. Пес было дернулся со мной, вопя, что меня обдерут как липку, но я непререкаемым тоном заявила, что с такой малостью, как подсчет стоимости услуг, уж как-нибудь разберусь сама, потому что имею приличный опыт переговоров с жуликоватыми московскими официантами. Видя его грустно повисшие уши, я сжалилась и клятвенно пообещала, что если счет будет равняться стоимости крыла самолета, то я его немедленно подключу к урегулированию финансовых вопросов.

— Уже уходите? — при виде меня удивлено спросил нарядно одетый Яфор. Около него крутился сынишка, сияя отмытой физиономией и блестящими пуговицами на новенькой рубашке. В ответ на мой утвердительный кивок хозяин хитро заблестел глазами и кинулся уговаривать остаться еще на день и погулять на свадьбе незнакомой мне девицы. Хоть во мне, как в каждом русском человеке, и жила страсть к халяве, но задерживаться в этом городишке я совершенно не хотела. Тем более что свадьба давала прекрасный шанс избавиться от присутствия Сивки, играющего роль свадебного генерала и духа-покровителя молодых в одном лице. — У нас сегодня большой праздник, на центральной площади уже накрывают столы. Потом будут танцы — наш градоправитель не поскупился на торжества и пригласил знаменитых певцов и музыкантов, а ночью ожидается фейерверк, — продолжал он уговаривать меня посетить предстоящее торжество.

Не видя никакой заинтересованности с моей стороны, тоном змея-искусителя он вкрадчиво начал втирать про мою неотразимость:

— Такая красивая девушка, как ты, не может пропустить ни одного танца и просто обязана вскружить голову множеству парней.

Он попытался продолжить расписывать достоинства местных кавалеров, но мне совершено не хотелось зажигать на здешнем танцполе, поэтому я как можно строже сказала:

— Да денег мало, а нам еще с братом надо до Столицы добраться и там на что-то жить. Так что будьте любезны, скажите, сколько я вам должна, включите в стоимость ужин, который, я надеюсь, нам все же подадут, и мы с вами попрощаемся.

Яфор согнал со своего лица улыбку и профессионально озвучил:

— С тебя пять серебрушек за номер и еду и пятьдесят шесть медяшек за то, что твой брат спал на моем сеновале.

После этого он быстро приказал сыну принести за наш столик ужин и, твердо глядя мне в глаза, добавил:

— Правильно делаешь, Избранная, на твоем месте я поступил точно так же, чтобы не привлекать к своему уходу внимания. Дождался бы, пока все перепьются и уснут, а сам покинул город.

Опа! Какой пердимоноколь вырисовывается. Сивка все же растрепал, кто мы, и сейчас я в очередной раз буду отбиваться от кандидата в борцы за справедливость. Сделав скучающее выражение лица, я как можно более равнодушно протянула:

— Есть еще тут неосведомленные, кто я и мой братец меньшой, или все же остался какой-нибудь глухой, который не расслышал, как рогатый трепач раскрывает народу тайну моей спины? Он тут вещал о пришествии Избранной или собрал народ на площади, чтобы уж наверняка до всех донести эту радостную новость?

Хозяин отрицательно мотнул головой, но мне совершено не верилось, что единорог удержался и не поделился с ним и со всеми присутствующими благой вестью.

— Как? — округлила глаза я. — Этот пьянчуга проявил совесть и решил не портить невесте лучший день в ее жизни сообщением о явлении мессии? Надумал всех осчастливить завтра? Не верю! Признавайся, Яфор, он нас продал с потрохами до того, как мы поднялись в свой номер?

Хозяин не спешил сдавать, как стеклотару, долгогривого ренегата, но я решила его дожать.

— Ладно, допускаю, ты сам догадался, что я не из этого мира, слишком непохожа на местных дам, да и говорящие звери у вас тут косяками не ходят. Но про крылья на моей спине знал только он… Или ты подглядывал за мной в обмывальнике, старый греховодник?

— Я еще не старый, — негодующе воскликнул Яфор. — Я еще могу иметь щенков!!!

— Нашел чем гордиться, — парировала я.

Сам того не ожидая, он дал мне оружие, способное надолго выбить почву у него из-под ног. Я, не мешкая, продолжила словесную порку.

— Мне вот интересно, а как на это смотрят окружающие? С виду приличный оборотень, а сам с детишками развратничает. Ай-ай-ай! Придется мне все же задержаться тут на денек и сообщить градоправителю и общественности о твоих темных делишках.

— Ты… ты что подумала? — заикаясь, пролепетал вмиг побледневший от таких предъяв Яфор. — Как ты могла… у меня же у самого дочка была… теперь вон сын-приемыш подрастает… Да чтобы я с детьми… — уже еле слышно, помертвевшими губами шептал он.

Но на меня напал приступ сволочизма, да и деморализованного противника проще отговорить от похода с нами.

— Интересно, а что я должна была подумать, а?! Вот если бы ты сказал, что у тебя еще могут быть дети, я бы сразу поняла, что ты еще молод и полон сил. А так, извини, только такое может прийти на ум.

Оборотень схватился за сердце и начал сползать под стойку.

«Дашка, хорош издеваться над мужиком, он сейчас от сердечного приступа умрет из-за твоих обвинений», — подало голос сострадание.

«Да, да, каждый думает в меру своей испорченности, не все такие похабники, как ты», — поддержало его мое проснувшееся человеколюбие.

От их осуждающего влияния на меня накатило раскаянье. Ну не умеет он играть словами и толковать их двояко, прям святая наивность и мир, совсем не испорченный развратом, придется реабилитировать его в собственных глазах, а то правда сынишка во второй раз осиротеет.

— Яфор, я пошутила, вылезай из-под стойки, хватит там пол своим хвостом протирать, если он у тебя еще от страха не отвалился.

Через мгновение за стойкой показался покачивающийся хозяин, держащий трясущимися руками бутылку. Зубами вырвав пробку, он сделал огромный глоток, шумно выдохнул и, ткнув в меня пальцем, осуждающе произнес:

— Ну ты и стерва, я и вправду подумал, что ты пойдешь к градоправителю.

— Белая и пушистая у вас тут не выживет, да и мне надо было как-то тебя выбить из седла, чтобы ты не вздумал за мной увязаться, — ангельским тоном, предвещающим большие проблемы, выплюнула я в ответ.

Он вылупился на меня, как главный инженер компании по производству «бентли» на «Ладу Калину», и спросил, с какого перепугу я решила, что он куда-то пойдет со мной. Он, дескать, свое давно уже отвоевал, да и сынишку без присмотру нельзя оставлять, типа на носу переходный возраст, не говоря уже о том, чтобы доверить кому-то подсчитывать барыши от функционирования своего постоялого двора. Да, Сивка ему рассказал, кто мы, но больше никому ни он, ни Яфор не сказали ни слова, не такие уж они болтуны, чтобы трепаться о подобных вещах на каждом углу.

— Господи, Яфор, ты первый нормальный, кто мне тут встретился! — Я подпрыгнула от радости на месте. — Ты извини, что я так на тебя наехала, просто каждый, кто узнает, что я ваша Избранная, мечтает сесть мне на хвост.

— Ты тоже оборотень?! — радостно вскричал он в ответ и попытался сграбастать меня в свои объятия.

— С чего ты взял? — совершено искренне удивилась я, уклоняясь от его рук. Что-то мне совсем не хотелось услышать хруст своих ребер, если книги не врут, то у оборотней нечеловеческая сила.

— Ну как же, — растерялся он, — ты же сказала, что у тебя есть хвост.

Я захихикала:

— Нет, это у нас есть такое выражение, означающее, что кто-то посторонний пытается навязаться в компанию. Я самая обычная девушка.

— Вон оно что, а я уж подумал, ты из наших, а оно вон как вышло, человек ты, — протянул несостоявшийся сородич и, заметно погрустнев, добавил: — Магии я в тебе не почувствовал, ипостаси второй у тебя нет, меча и лука ты не носишь, значит, оружием не владеешь. — Расстроенно качая головой, он поставил мне диагноз: — Тяжело тебе будет, девочка, ох тяжело.

Терпеть не могу такого покровительственного отношения к себе, так и тянуло в ответ сказать: «Где ты был, когда я была девочкой?» Но, глядя на его лицо с набежавшим на него выражением искренней обеспокоенности, огрызаться совершено расхотелось. Чтобы как-то отвлечь его и себя от неприятных мыслей на тему моей никчемности, я попросила достать мне табака и трубку. Оборотень неодобрительно зыкнул, но подозвал к себе служанку и попросил сбегать в табачную лавку за отравой для меня. А потом, налив нам с ним по стаканчику самогона (против нашего слабоват, градусов тридцать, не больше), рассказал одну печальную историю.

— Я был голопузым щенком, только отпраздновавшим свою четвертую весну, когда мимо нашей деревни проехала Избранная, с белыми крыльями за спиной, на диковинном звере. За ней следом шла целая армия. Кого только не было в ее рядах. Двадцать светлых волшебников, лекари-вампиры, кворта орков из сорока восьми воинов, наемники, ведьмаки, люди, единороги — да проще сказать, кого там не было, чем перечислять всех, кто принял участие в том походе. Нас, детей, больше всего поразила не Избранная, а ее зверь — он был наполовину человек, а на половину — гшерд.

«О как. Тут, похоже, отметилась ангелица верхом на кентавре. Интересно, а их откуда троица весельчаков выдернула?» — моментом вычислила диковинного зверя и крылатую мамзельку моя догадливость, но я досадливо отмахнулась от нее и продолжила слушать.

— Избранная и ее армия остановились у нас на ночлег, а вечером в доме старосты она призывала мужчин нашего рода присоединиться к ней в ее походе против Темного лорда. Я не забыл, что она нам говорила, но хорошо помню, как поутру плакали матери, дочери, жены и сестры, провожая мужчин в тот поход. В ту весну в нашей деревне остались только дети, женщины и старики. Назад не вернулся никто. По осени в деревню, ковыляя на костылях, пришел молодой ведьмак с совершено седой головой и с безумием в глазах. Мы сразу его узнали — он был одним из спутников Избранной. Ведьмак рассказал нам, что вся армия полегла, не дойдя до Цитадели, в одном-единственном бою. Когда Темный лорд со своей свитой проходил по полю боя, он заметил его, умирающего среди груды тел, но не убил, а чуть подлечил его раны и привез в свой замок. Там ведьмак увидел целый зал, в котором висели отрубленные крылья Избранных и стояли чучела из их зверей. Потом Темный стал показывать то, что когда-то принадлежало нашим другим спасительницам. Но ведьмак был так напуган, что запомнил только красные от крови крылья Избранной, за которой он отправился в поход, и замурованную в кусок льда фейри из легенды, которую у нас знают все. Эта фейри первой из наших девушек взяла себе имя Крылатая и выступила против него. На прощанье Темный отвез ведьмака к границам империи и приказал рассказать всем, что он видел в его замке. Мы все стали думать, что же такое еще мог узреть обученный убивать нежить ведьмак, если вмиг поседел, но побоялись бередить его душу. С тех пор прошло уже восемьдесят весен, но я до сих пор помню глаза того ведьмака и то, как выли наши женщины и старики, оплакивая погибших.

Яфор закончил рассказ, и воцарилось тягостное молчание. Не знаю, о чем там думал он, я лично тосковала по танку, эскадрилье истребителей и бомбе, пусть даже самой маломощной, но чтоб непременно была водородной.

— Нет, этот Темный — не только кровавый тиран похлеще нашего Ивана Грозного, так он еще и таксидермист! — прервал затянувшуюся паузу негодующий вопль, и перед нами материализовался Сосискин.

Он просто булькал, как закипающий чайник, от переполнявшего его возмущения.

— Дашка, ты хоть и не состоишь ни в Гринписе, ни во Всемирном фонде дикой природы, но такого гада ты обязана завалить, а я тебе помогу. Это же надо, что удумал урод: над телами погибших глумиться да из моих братьев по крови чучела набивать. Устроил, мать его, трофейную комнату себе, тоже мне, мля, лорд англицкий нашелся.

Губы оборотня слегка дернулись в улыбке, глядя на то, как мелкий, пузатый, непонятный зверек грозит всеми небесными карами злодею мирового масштаба. Наконец ему, видимо, надоело слушать, как, пылая праведным гневом, пес добирается до красочного описания отгрызания головы Темному, и Яфор попытался заткнуть этот фонтан красноречия.

— Не хочу тебя пугать, но…

— И правильно делаешь, кто нас попугивает, того мы потрахиваем, — отбрил его пес и снова начал смаковать кровавые подробности.

Мелкого нахала надо было останавливать, тем более что оборотень еще не вполне оправился после моего сольного выступления на тему педофилии, и на сцену протиснулась я.

— Сосискин, не надо будить во мне зверя, он давно уже проснулся без твоих воплей. Поэтому захлопни свою вафельницу, мы и так слишком привлекаем к себе внимание. А коли в тебе таится такой потенциал, то свою подстилку, миску и половину провианта ты будешь переть на себе сам.

Пес обиженно захлопнул пасть и сердито надулся, всем своим видом обещая мне в скором времени кучу проблем. Глядя на нашу перебранку, Яфор, усмехаясь в бороду, произнес:

— Знаешь, а я действительно верю, что ты спасешь нас всех.

— Это еще почему? — отозвалось мое недоверие.

— Потому что ты действуешь не так, как все прошлые Избранные. Я тебе уже сказал, что понимаю, почему ты не хочешь, чтобы все знали, что ты появилась в нашем мире. Отряд всегда привлечет к себе внимание, а двоим проще пройти незаметно для всех. Да и среди нас могут найтись те, кто сообщит Темному лорду о появлении Избранной. Скажи, я прав? — закончил оборотень и выжидательно уставился на меня. Пришлось согласиться с его выводами и добавить:

— Прав, еще не хочу, чтобы из-за моего появления гибли другие люди и нелюди, я вообще не понимаю, зачем подписывать кого-то на заранее гибельное дело. — Вот объясни мне, Яфор, — начала озвучивать я мыслишки, давно бродившие в моей голове, — почему ваши волшебники в помощь каждой Избранной дают своих коллег и помогают собирать целую армию? Ведь Избранные приходят сюда довольно часто и всегда, как показала практика, безрезультатно. А они что, всякий раз думают, будто она непременно победит, и поэтому посылают целые толпы людей в лапы к врагу? На что они надеются? На то, что в этот раз все закончится полной и безоговорочной победой, а мертвых можно похоронить как героев с почестями, ну а их вдовам и сиротам назначить пенсии по потере кормильца?

После этих слов оборотень весь подобрался, как перед броском, и, нависая надо мной, прохрипел:

— Ты что, Избранная, не понимаешь, что нельзя жить без надежды? Если она умрет, то тогда зачем жить?

— Понимаю, еще как понимаю: пока живу, надеюсь! — вскипела я и схватила его за грудки. — Тогда объясни мне, какого хрена ваши волшебники сидят на заднице ровно и, пока не появляется очередная дура с крыльями, даже не чешутся что-то предпринять? Вам всем так нагадил Темный лорд, что каждый лично мечтает принять участие в его колесовании, но вы сидите поодиночке в своем окопе, и портите себе прикус, скрипя зубами от бессильной злости. Вы вылезаете на священную войну только когда видите бабу со зверем или участвуете в рейдах по приказу своего императора. Но почему ваши долбаные волшебники не пробуют придумать оружие или заклинание, способное убить Темного и всех его соратников? О чем думает ваш император, когда устраивает партизанские вылазки в тыл врага, заведомо зная, что никакого существенного урона не нанесет? Вот ты сказал, что в тот поход ушло двадцать волшебников. Ответь мне, они могли кидаться огненными шарами, обрушивать горы, поворачивать реки вспять, переносить одним движением руки войска на расстояние? Или, может, они могли своими заклинаниями обездвижить все войско Темного или разверзнуть перед ним землю?

На каждый мой вопрос оборотень отрицательно мотал головой. Тогда я не выдержала и, нисколько не заботясь о том, что меня могут услышать посторонние, вскочила на стойку и заорала:

— Что эти сукины дети делают между приходами Избранных?! Варят настойки от запора и предсказывают старым девам скорое замужество? Почему они не берут свои задницы в горсть, не сидят целыми днями и ночами в своих кабинетах и не придумывают, как избавится от Темного и его приспешников, не допуская гибели людей? — И уже более тихим голосом закончила: — Вот скажи ты, такой правильный оборотень, мне, такой неправильной Избранной, как можно смотреть в глаза родственникам погибших, после того как ты благословил их близких на смерть?! Что они чувствуют, когда узнают, что очередная девчонка с крыльями погибла?! На что они у вас вообще годны-то, кроме как махать вслед уходящим на смерть добровольцам?

Закончив говорить, я спрыгнула со стойки и вырвала из рук служанки трубку и кисет. Яфор потрясенно молчал, а я раскочегарила курительный аппарат. Горлодер был еще тот, но мне было не до размышлений, сколько никотина и вредных смол в нем находится, я была слишком зла, потому как он только что подтвердил мои догадки о полной профнепригодности местных Гэндальфов. Через пару минут оборотень отмер и кинулся защищать местных потомственных ясновидящих и шаманов.

— Наши волшебники составляют и варят лекарственные зелья, предсказывают по звездам судьбы, возвращают домой загулявших мужей, снимают порчу, наведенную ведьмами. Они могут разжечь огонь без огнива и вызвать дождь над деревней, где стоит засуха, вернуть душу в тело, найти пропавшую вещь или человека, а Ковен магов работает над улучшением старых рецептов зелий и составлением новых заклинаний погоды, они…

— Все, достаточно, — протестующе подняла руки я и презрительно процедила: — Сосискин, ты понял. Я в очередной раз оказалась права. Тут нет никаких волшебников, о которых пишут в книгах.

— Понял, не дурак, у нас такие волшебники в каждой газете на последней странице после рекламы средств от простатита и импотенции свои услуги предлагают доверчивым дуракам, — с усмешкой отозвался в ответ пес.

Видя наш скептицизм по отношению к талантам местных волшебников, Яфор продолжил заступаться за своих доморощенных дедушек Прокофиев и бабушек Просковий:

— Избранная, ты что, не понимаешь? Они же светлые, создавать смертоносные заклинания — это против их природы и сущности!

В ответ я скорчила презрительную гримасу:

— Мой дорогой друг, в моем мире волшебники некой империи создали одно заклинание и опробовали его в стране, которая с ней воевала. И эту страну накрыло облако, несущее смерть всему живому. Даже теперь, спустя много лет, в этой стране можно встретить людей, попавших под его воздействие. И наш мир испугался мощи этого заклинания. В ответ волшебник другой империи создал еще более смертоносное заклинание, но только не стал опробовать его на какой-нибудь стране, а просто показал всему миру, как оно действует. И тогда все разумное содрогнулось от ужаса — и никто в целом мире в течение очень долгого времени не смел даже подумать о том, чтобы напасть на империю этого волшебника. Да любого правителя, вздумавшего напасть на нее, порвали бы не только соседние правители, но и собственные подданные — так был силен страх перед этим заклинанием. А волшебник, создавший его, всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе за мир во всем мире и вошел в историю как один из самых великих борцов за то, чтобы такие заклинания никогда нигде не были применены. Так что можно создать самое сильное заклинание против темных сил, но при этом остаться одним из самых светлых людей на всей земле. Все зависит только от человека, Яфор, и больше ни от кого.

Закончив свою тираду, я молча высыпала на стойку деньги за постой и ужин, оставив вновь потрясенного оборотня переваривать только что услышанное. На столике остывал оплаченный ужин, но переводить добро, которое уже включили в счет, было неразумно, да и нервировать и без того взвинченного Сосискина мне не хотелось.

— Мог бы и скидку сделать для Избранной, пятьдесят шесть медяшек за хлев, в котором я почти и не спал, — это грабеж средь бела дня. С твоей широтой души мы точно побираться скоро будем, — сердито проворчал мой вечно недовольный соратник.

— Подслушивал, — начала я.

Но пес, вместо того чтобы ответить, кинулся уничтожать кашу, щедро сдобренную кусочками мяса. Я плюнула на его выпад и решила не отставать: зная этого троглодита, вполне можно было ожидать, что, прикончив свою порцию, он тут же начнет клянчить остатки моей. Мы поели, и Сосискин, заканчивая вылизывать миску, спросил, придумала ли я легенду для Кролика о том, откуда в моем пупке взялась священная для дроу змея?

— Легенду я придумала, но не для него, а для их правителя. Кролик, слишком мелкая сошка, чтобы трясти перед ним нашими фамильными скелетами в шкафу, — подмигнула я.

Пес неодобрительно наморщил нос.

— Знаешь, Дашка, я тут, пока ты хозяина про волшебников прокачивала, кое-что вспомнил. Не надо тебе про эту змейку сказки рассказывать. Носом чую, это ловушка.

Я недоуменно подняла брови.

— Ты же сам буквально час назад согласился со мной, что змейка эта — наш козырь и его надо удачно разыграть.

— Согласился, но потом кое-что в памяти всплыло. Когда я увидел, как ты ключ от номера на пальце крутишь. Ты когда с демиургами пила, у тебя в пупке твое любимое колечко с ключиком в нем висело. Вспомни, Ник тебя спросил, что значит этот ключик, а ты еще сказала, что это ключ от пояса верности. А когда мы на море проснулись, в пупке у тебя уже эта змейка висела.

Я силилась вспомнить, что именно у меня было в пупке при встрече с демиургами, но в голове стоял сплошной туман. Видя мои потуги что-то вспомнить, Сосискин кинулся на выручку.

— Напрягись, ты буквально за неделю до встречи с этими козлами перерыла всю квартиру, когда змейку искала, а тут она откуда-то у тебя появилась и по счастливой случайности оказалась главным девайсом правителей дроу.

Сосискин был прав: я действительно припоминала, как собиралась с девчонками в клуб и под наряд мне требовалась эта змейка. Видя проблески памяти на моем лице, Сосискин ринулся закреплять успех.

— Слишком все в елочку, Дашка. Сроду ты так не косела, как в тот раз. Я трезвый был и не спал, пока ты не свалилась, но не помню, как змейка эта несчастная вдруг нарисовалась у тебя. Хоть режь меня, это подстава, — категорично подвел итог моим попыткам что-то вспомнить о том дне бдительный Сосискин.

— Возможно, ты и прав, — согласилась я. — Но от Кролика мне нужно рекомендательное письмо к этому самому правителю, и историю со змейкой еще можно повернуть в нашу пользу, нам всякие полезные связи нужны в борьбе за выживание. Не спорь со мной, — припечатала я, видя, как пес дернулся открыть пасть, и деловито продолжила: — Для полного расклада мне требуется малява к главному столичному авторитету.

— Осподя, а авторитет-то тебе за каким сдался? Ты же после Лешки Пня навсегда зареклась с бандюгами дела иметь, — как пароходная сирена взвыл Сосискин и в панике затряс ушами.

— А ты откуда про Пня знаешь? Тебя даже в проекте еще не было, когда мы с ним встречалась! — Я чуть не рухнула со стула от такой осведомленности.

— Твоя мама со своими подругами постоянно его вспоминает, когда ты с очередным мужиком начинаешь встречаться. Так и говорит, уж лучше этот хмырь, чем Лешка Пень. А бабушки вообще постоянно свечку ставят за то, что ты за него замуж не пошла, — сдал всю мою родню Павлик Морозов собачьего племени.

— Вон оно как, значит! — закипела моя гневливость. — Напомни мне, когда вернемся, поговорить с мамой и бабками на тему Лешки Пня и моего несостоявшегося замужества, я им какую-нибудь другую темку для разговоров подкину, благо, у меня на них всех компромата хватает, да и у бабок не такая большая пенсия, чтобы ее в церковь относить.

— Нет, я не понимаю, зачем тебе их авторитет? — не обращая внимания на мои раздувающиеся от бешенства ноздри, не унимался Сосискин.

— А затем! — рявкнула я. — Мне нужны пропуска во все руководящие органы, включая криминальные структуры. Очень часто с бандитами проще договориться, чем с чиновниками, а тем более с правителями.

Пес оставался глух к моим доводам.

— Угу, проще. Только дерут они за свои услуги гораздо больше и в должниках у них потом всю оставшуюся жизнь ходишь, — закудахтал он.

Я окончательно вышла из себя.

— Уймись ты наконец и не сравнивай их братков и наших! Вспомни, как повел себя Кролик, когда узнал, кто я.

Вместо того чтобы заткнуться, Сосискин точно решил спровоцировать меня на убийство.

— И мафиози нам не надо, и про змейку, я считаю, честно надо все рассказать: мол, купила ее случайно по прихоти бабской. Власть имущие во всех мирах одинаковые — очень они не любят, когда у них вдруг незаконнорожденные отпрыски появляются. Забыла про княжну Тараканову да про Ди Каприо в железной маске. Так я тебе напомню. Их всех убили по приказу этих самых правителей, — продолжал нагонять ужас разошедшийся не на шутку борец за правду. — Узнает правитель дроу, что ты ему динамо крутишь про свою цацку, и прикажет тому же Кролику тебя прикопать под ближайшим кустом. Потому что он, может, и крупная шишка в блатных кругах, но дроу, а значит, подданный своего правителя и против него не попрет.

— Да заткнешься ты когда-нибудь?! — белугой взревела я, перегнулась через стол, схватила спорщика за шкирку и поднесла его морду к своим глазам. — Я не тупая и поняла благодаря тебе, что змейка — это подстава, за что тебе огромное спасибо, а то бы вляпались в жир ногами. Но и их правитель, и их главный пахан нам нужны. Где я, по-твоему, деньги на дракона и прочие расходы брать буду. Уши, что ли, твои гномам на эксклюзивные стельки продам? — мотая из сторону в сторону Сосискина, вопила я.

— Ты можешь продать гномам одну пару своих стрингов на образцы для будущей коллекции белья, способствующего поднятию потенции у страдающих постыдным недугом граждан, а мои уши оставь в покое! — отбил камень в свой огород несостоявшаяся жертва моды и начала усиленно вырываться из моей сжатой пятерни.

Я распахнула глаза в немом восхищении перед талантами моего пса из воздуха делать деньги.

— Сосискин! — Взвизгнув, я чмокнула его в нос и, прижав к своей груди, не переставала радостно верещать: — Гений ты мой финансовый, Ротшильд ты мой диванный, ты только что подкинул мне идею на тему еще одного источника доходов!

— Да? И какую же? — прохрипел задыхающийся в моих объятьях друг.

— Потом расскажу, к нам гости… — Еще раз чмокнув пса в нос, я посадила его на стул и кивнула в сторону подходившего к нашему углу Кролика.

Когда дроу подошел к столу, ему предстала потрясающая картина: держащая в зубах трубку Избранная, и нахально развалившийся на стуле зверь, который при виде его, хриплым голосом произнес:

— Ну, здравствуй, мил-человек, проходи, гостем будешь, выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалякаем.

Кролик нервно дернулся, а я, подражая героям только что процитированного Сосискиным фильма, добавила:

— А если ты за собой хвост привел из темных, то мы тебя первого на куски порвем, ломтями резать будем.

Дроу рухнул на стул и потрясенно спросил:

— Твой зверь разговаривает?!

Я усмехнулась:

— Это что, ты еще не слышал, как он поет. Будешь хорошо себя вести, устрою тебе его персональное выступление.

— Не за бесплатно. Задарма только птички поют, — внес свою лепту по издевательству над ночным королем длинноухий Робертино Лоретта.

— Аха, всего две тысячи золотых, кормежка от пуза — и мой волшебный зверь украсит своим пением твое любое торжество, — поддакнула я.

— Вы шутите? — неуверенно спросил тот, кто держал в страхе весь город.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, проржали:

— Насчет денег и еды мы никогда не шутим.

Наградой нам стал выпавший в прострацию Кролик. Он, может быть, и переждал бы там, пока мы с Сосискиным закончим над ним стебаться, но нас поджимало время, поэтому я с ходу перешла к делу:

— Кролик, отомри, ты мне нужен живым, здоровым и способным мыслить как истинный хозяин этого городишки, который может решать серьезные вопросы.

Заслышав такие дифирамбы в свою честь, он сразу приосанился и сообщил, что я могу им полностью располагать. Я тут же попросила выделить нам транспортное средство с тягловой силой до Столицы, отряд охраны из надежных товарищей, еду, табак и рекомендательные письма правителю дроу и хозяину подлунной Столицы. Дроу пообещал немедленно все исполнить и растаял в дыму моей трубки. Вернулся он довольно быстро, в сопровождении двух одетых во все черное фигур. Мы даже не успели с Сосискиным как следует поскандалить на тему того, почему я затребовала за его выступление две, а не три тысячи золотых.

— Все исполнено, ларда Избранная, прошу вас пройти за мной, — слегка поклонившись, отрапортовал дроу.

Мы встали, я кивком показала ниндзям на сумки, а сама подошла попрощаться с оборотнем.

— Прощай, Яфор, и попрощайся за меня с Сивкой. Прости, коли что было не так. Если все закончится победой, то выпей за меня, а если мы погибнем… — Усилием воли я заставила себя не зареветь и продолжила: — Если мы погибнем, то у меня на родине есть обычай ставить свечку богу за упокой души. Я знаю, у вас много богов, ты поставь за наши души свечки богам, которые у вас отвечают за веру и надежду. — И я пошла к двери.

— Удачи тебе, девочка, берегите себя, — донеслось мне в след.

— У нас говорят: ни пуха ни пера, — обернувшись, с улыбкой ответила я.

— Ни пуха ни пера, — с надеждой глядя мне в глаза, прошептал он.

А я гаркнула на весь зал так, что с потолка посыпалась пыль:

— К черту!!! — И, больше не оборачиваясь, вышла в темноту.