Глава 11
Четыре следующих дня я без дела просидел в кладбищенской сторожке. Единственной ниточкой к Палачу осталась база «Гея» — а найти ее с помощью Направления у меня не получается. Приходится надеяться на приятеля Святогневнева — а тот пока что молчит. Наверное, Новый Год справляет.
Но на пятый день Святогневнев сообщил, что назначил встречу. В двух кварталах отсюда нас будет ждать машина — серый Рено Логан, №Н690РК. Святогневнев не говорил своему приятелю, где живет — дружба дружбой, а лишняя предосторожность не помешает. Это от меня у него секретов нет — какие вообще могут быть секреты от такого симпатичного зверька, как яцхен? Я же все равно никому не расскажу.
На встречу мы отправились вчетвером. Я — потому что это нужно мне, а не кому-нибудь еще. Святогневнев — потому что он посредник, и без него встреча не состоится. Мертвый Погонщик Рабов — потому что Святогневнев обещал показать его своему приятелю. И полковник Щученко — потому что… а хрен его знает, почему он тоже поперся. Еще и вооружился зачем-то — пистолет прихватил, гранату… три гранаты. Я не стал спрашивать, где он их раздобыл.
Дома остался только Джемулан. Сволочной сид опять заявил, что не собирается делать мою работу, и улегся дрыхнуть. В последнее время он повадился спать днем, а по ночам куда-то исчезать. Причем возвращался неизменно подшофе, а один раз я заметил у него на щеке следы помады. Надеюсь, этот остроухий ловелас не забывает предохраняться, а то появятся в Москве маленькие полуэльфы…
Единственное, чем Джемулан согласился мне помочь — подарил свой аэрозоль, позволяющий проходить сквозь стены. Невелика помощь, конечно, но и то хлеб.
Автомобиль ждал нас там, где было указано. Шофер, неразговорчивый мужчина средних лет, молча дождался, пока мы рассядемся, и так же молча завел мотор. По дороге он опять-таки не проронил ни слова.
Мы выехали за город и еще около часа катили по шоссе. Перевалило за полдень, когда мы подъехали к массивной белой стене и металлическим раздвижным воротам. Здесь нас промариновали минут пятнадцать, прежде чем наконец соизволили впустить.
За воротами мы миновали стометровую асфальтовую дорожку и очутились в лифте, который спустил нас по склону небольшой горы. У ее подножия, в укромной, закрытой со всех сторон лощине, разместилось небольшое белоснежное здание куполообразной формы.
Научно-исследовательская станция «Гея».
Кроме главного здания тут были подсобные помещения, какие-то склады, оранжереи, опоясанный колючей проволокой полигон, вертолетная площадка и даже небольшой стадион. Тем не менее, мне показалось, что станция несколько маловата. Я даже на секунду подумал, что нас привезли куда-то не туда.
Мои сомнения рассеялись, когда мы вошли внутрь. Оказалось, что белое здание — всего лишь вестибюль. Девяносто процентов базы расположено под землей — и уж охрана здесь такая, что мышь не пролетит, хомяк не проползет.
На входе нас должны были не только пропустить через металлодетектор, но и обыскать. Этот момент был самым рискованным — у полковника при себе оружие и взрывчатые вещества, Святогневнев на ощупь холодный, ко мне тоже лучше не прикасаться, ну а зомби Погонщика Рабов… на него даже шофер постоянно косился в зеркало. Вон рожа какая — тут никакая маскировка не поможет.
Да и документов ни у кого из нас нет…
К счастью, приятель Святогневнева тоже это знал, а поэтому встретил нас в вестибюле. Худощавый, румяный, с длинными растрепанными волосами, он сразу бросился к Святогневневу и затряс его руку.
— Лелик, привет! — оживленно воскликнул он. — Как жизнь, как сам, почему не пишешь, когда диссертацию закончишь?
— Здорово, Аря, — сдержаннее, но тоже приветливо кивнул Святогневнев. — Это мои друзья, я тебе про них рассказывал…
— Ага, как же, помню, помню! А кто из них… э-э?.. — прищурился наш новый знакомый. В его глазах мне почудилась легкая сумасшедшинка.
— Знакомьтесь, господа, — сказал Святогневнев. — Аристарх Гадюкин, мой старый друг… профессор, между прочим.
— Здравствуйте, товарищ профессор! — сунул Гадюкину свою клешню Щученко. — Мене звать Ефим Макарыч, полковник нашего, значить, комитета… епта!.. Товарищ Бритва, вы чаво это мене в бок пхаете?!
— Ага, — снова хитро прищурился Гадюкин, теперь глядя уже только на меня. — Интересненько, очень интересненько. Но что это мы в дверях-то стоим? Предлагаю продолжить разговор в моих, так сказать, хоромах. Прошу, прошу. Жора, эти со мной, им можно без личного досмотра, — обратился он к молодому охраннику.
— Не положено, Аристарх Митрофаныч, — покачал головой тот, заступая нам путь. — Инструкция. Прошу показать сумки, карманы. Фотоаппараты, видеокамеры, мобильники, другие записывающие устройства оставить здесь. Незапечатанные сосуды, емкости, режущие устройства, ценные вещи предъявить для осмотра.
— Ну Жора, ну Георгий Максимыч, ну пропусти! — заканючил профессор.
— Не положено. Режимный объект — без личного досмотра запрещено.
— Младший лейтенант Никодимов, вы что себе позволяете?! — возмущенно топнул ногой Гадюкин. — Целый профессор перед вами стоит!
— А я, между прочим, в звании полковника нахожуся! — встрял Щученко.
— Полковник, заткнитесь немедленно, — шепнул ему на ухо я. — Вы нам всю конспирацию загубите.
Про конспирацию Щученко понял и важно закивал, надувая щеки так, что стал похож на откормленного хомяка.
Профессор Гадюкин еще пару минут уговаривал охрану, что мы заслуживаем доверия и нас можно пропустить без обыска, но охрана была непреклонна. В рыбьих глазах лейтенанта Никодимова не отражалось ничего, кроме параграфов инструкции.
— Товарищ Бритва, а давайте я их всех просто шлепну по законам, значить, военного времени, — потянулся к пистолету Щученко.
— Фу! Сидеть! Плохой полковник! — шикнул я.
Взгляд Щученко сразу стал злым, как у бешеной собаки. Не был бы я бронированным когтистым монстром, мог бы даже испугаться.
Вообще, положение сложилось не самое лучшее. Я даже задумался о том, чтобы последовать совету полковника и вырубить охрану… не из пистолета, конечно. Просто парализовать на часок-другой моим хвостовым жалом. Проблема в том, что здесь ведется видеонаблюдение — если применить силу, на базе мгновенно поднимется тревога. Вон, одна видеокамера прямо на меня таращится. Моргает своим красным глазком, стрекочет чуть слышно. Хорошо, что кулон сидов обманывает не только глаза, но и технику — а то бы я попал.
Профессора Гадюкина ситуация тоже не устраивала. Он позвонил кому-то по мобильному и принялся недовольно гундеть, что к нему де приехали старые друзья, почти что родственники, а их так подло и гнусно унижают недоверием. Собеседник Гадюкина что-то пытался объяснить, втолковать — мол, порядок для всех одинаковый, ничего личного — но профессор талантливо изображал истеричную барышню и ничего не желал слушать. В конце концов он даже пригрозил, что прямо завтра хлопнет об стол заявлением об уходе, раз с ним тут так обращаются. Уйдет в частный бизнес или вообще пополнит ряды утекших за границу мозгов.
На другом конце трубки явно забеспокоились. До моего сверхчуткого слуха донеслись просящие нотки, переходящие в плохо скрытую лесть. Собеседник Гадюкина воззвал к его патриотизму, пообещал увеличить зарплату и подарить на день рождения новый синхрофазотрон, но профессор хотел не этого. Он хотел, чтобы нас, его лучших друзей, пропустили к нему в гости в обход металлодетектора и без личного досмотра.
— Я за них ручаюсь! — выкрикнул Гадюкин. — Понимаете, батенька?! Я лично за них ручаюсь!
— Хорошо, хорошо… — неохотно пробубнили на том конце трубки. — Если под вашу личную ответственность, то конечно, пусть проходят… но только к вам в кабинет и никуда больше! Вы же все-таки не ребенок, профессор, что у вас вечно за капризы какие-то…
— Это не капризы, а прихоти, — отрезал Гадюкин, передавая трубку лейтенанту Никодимову.
Тот с каменным лицом выслушал распоряжение начальства, кивнул и отодвинулся в сторону, пропуская нас к лифту.
Кнопок в лифте не было. Их заменяла прорезь кардридера — Гадюкин вставил туда карточку, и лифт совершенно бесшумно понесся вниз. Мое чувство Направления подсказывало, что мы мчимся с огромной скоростью, но все остальные чувства искренне верили, что мы стоим на месте. Прошло секунд пять-шесть, и лифт остановился, опустив нас под землю метров на сто или сто пятьдесят.
— Добро пожаловать в мои пенаты! — весело провозгласил Гадюкин, указывая путь.
Коридор, по которому мы прошли, был белым, как снег. Белые стены, белый потолок, белый пол. Эту абсолютную белизну нарушал только ярко-красный робот-пылесос, с чуть слышным жужжанием ползущий нам навстречу. Если не считать этого неразличимого для человеческого уха звука, в коридоре стояла полная тишина.
У двери в кабинет Гадюкина скучали два охранника — молчащие и неподвижные, как стража Букингемского дворца. При виде нас они лишь скосили немного глаза, но не шевельнули ни единым членом. Висящая на стене камера — и та проявила больше внимания.
— Слева Виктор, а справа Сергей, — небрежно представил их Гадюкин. — Они тут все время стоят. Не знаю, зачем.
У Сергея чуть заметно дернулась щека, но он ничего не сказал.
Войдя в кабинет, профессор Гадюкин первым делом запер дверь, а потом прижался к ней ухом. Постояв так с полминуты, он повернулся ко мне, и в его глазах заплясали крошечные дьяволята.
— Как вы это сделали? — без обиняков спросил он, тыкая меня пальцем в плечо. — Голограмма?.. Изумительная реалистичность. Но я бы хотел увидеть вас в природном виде, батенька. Во всей натуре, как говорится. Камер у меня тут нет, не волнуйтесь.
— Олег, ты не мог бы… — виновато попросил Святогневнев.
Я молча повернул камень в кулоне. Улыбка Гадюкина мгновенно разъехалась до ушей, а дьяволята в глазах достали вилы и развели костры. Он принялся радостно ощупывать меня со всех сторон — так ребенок тормошит подаренного ему щенка.
— Да-да, теперь вижу! — счастливо взвизгнул Гадюкин, измеряя мой хвост рулеткой. — Яцхен, настоящий, сомнений нет!
— Эй, — недовольно прохрипел я. — Руки уберите, профессор.
— Да как скажете, батенька, — убрал руки Гадюкин.
Теперь он начал просто тыкать меня во все места длинной палочкой. Даже в глаз потыкал — причем с таким видом, словно так и надо.
— Вы как себя вообще чувствуете, батенька? — заботливо осведомился он. — Кушаете регулярно? Болей в груди нет? А в животе? А в паху? Стул нормальный? Жалобы на самочувствие есть?
На все вопросы, кроме первого, я ответил отрицательно. Болей и жалоб у меня нет, кушаю крайне нерегулярно, а со стулом по жизни проблемы, но к этому я постепенно приспособился.
— Надо же, какой здоровенький получился, — как-то даже слегка разочарованно произнес Гадюкин. — Знаете, я ведь всегда очень внимательно следил за проектом «ЯЦХЕН». Лично не участвовал, но следил очень внимательно, очень-очень внимательно, да-с!.. Очень интересно было, к чему все это приведет! Как и ожидал — привело к абсолютному бардаку! У нас, батенька, по-другому не получается — менталитет-с!
— Ну, если по-честному, весь этот бардак на «Уране» начался не из-за Олега, — неохотно заметил Святогневнев. — Он вылупился, когда все уже закончилось… ну я же тебе рассказывал…
— Мелочи, Лелик, мелочи! — отмахнулся Гадюкин. — Совершенно несущественные детали! Кстати, подай-ка мне иглу, пробирку и жгут. Вы сегодня уже кушали, батенька?
— Угу, — подтвердил я. — А что?
— Да ничего. Не следовало бы. Перед биохимией кушать не рекомендуется… ну да что ж с вами поделать. Согните руку в локте.
— В каком из?..
— В любом.
Даже не поинтересовавшись разрешением, Гадюкин сноровисто взял у меня образцы крови и тканевой жидкости. Ему пришлось изрядно попыхтеть, прежде чем он сумел пробуриться сквозь мой чешуехитин, но это препятствие профессора только обрадовало. Он сломал три иглы и еще две согнул — но с шестой у него наконец-то все получилось. Правда, это была уже не игла, а какое-то хитрое медицинское сверло — по-моему даже с алмазным наконечником.
Еще Гадюкин попросил нацедить в специальные контейнеры немного хвостового яда и кислотной слюны. Кусочек хитина он тоже отпилил.
— Вот бы ему еще и аблацию сделать… — мечтательно протянул Гадюкин, пряча добычу в шкаф.
— Аря, насчет этого мы не договаривались! — встрепенулся Святогневнев.
— Шучу! — расплылся в улыбке Гадюкин. — Шучу я, Лелик, шучу!
— А что такое аблация? — полюбопытствовал я.
— Да ничего особенного, — отмахнулся Гадюкин. — Не обращайте внимания, батенька, это я просто так сказал, гипотетически. Хотя, может, все-таки сделаем?
— Аристарх!
— Шучу.
По-моему, он все-таки не шутит. Знать бы еще, что такое эта аблация. Рабан почему-то молчит, хотя обычно его и кляпом не заткнешь.
— Теперь давайте осмотрим… это, — задумчиво произнес Гадюкин, поворачиваясь к зомби Погонщика Рабов.
Честно сказать, я удивляюсь, как нас вообще пропустили с этим лэнговским уродом. Даже без спинных рогов он все-таки демон, мать его так! Точнее, ходячий труп демона! Да, он человекоподобен… но е-мое, монстр Франкенштейна тоже был человекоподобен! Вы только взгляните на эту харю и скажите честно — хотите, чтобы ночью вам приснилось такое?
Знаю-знаю, у меня у самого бревно в глазу. Поверьте, я в курсе, что на конкурсе страшилищ мне всегда будет доставаться одно из призовых мест. Ну и что с того? Я, по крайней мере, гармонично сложен и для яцхена очень даже симпатичен. А Погонщиков Рабов когда-то сделали из людей — и уж кто-кто, а Древние знали толк во всяких извращениях.
Ну да пес с ними, сейчас важнее другое. Я на базе «Гея», но по-прежнему не имею понятия, где искать Палача. Профессор Гадюкин мне здесь ничем не помог — он даже удивился, когда услышал, что этот гребаный киборг может быть где-то здесь.
Зато он знал, где искать доктора Игошина. Его кабинет шестью этажами выше и дальше по коридору.
— Там табличка с именем, не пропустите, — рассеянно сказал Гадюкин.
Я снова повернул камень в кулоне и выглянул за дверь. Охранники мгновенно оживились — как и камера на стене.
— Куда? — едва разжимая губы, спросил Виктор… или Сергей. Не помню уже, кто из них кто.
— В туалет, — деловито ответил я.
— Там есть.
— Да, у меня тут есть! — радостно крикнул Гадюкин. — Вон туда пройдите, в коридорчик, а в конце дверка! Только сиденьице потом поднять не забудьте!
Я молча закрыл дверь. Ну да, все правильно — в кабинет Гадюкина нас скрепя сердце, но пропустили, однако выйти из него позволят только один раз — когда будем уходить. Тем более, что здесь у профессора есть все, что нужно для жизни — туалет, душевая кабина, небольшая софа, даже холодильник и электроплита.
А еще здесь есть биде. Почему-то приколоченное к потолку, но все-таки есть.
— Это люстра такая, патрон, — укоризненно сказал Рабан.
— А похоже на биде, — возразил я.
— Шо вы сказали, товарищ Бритва? — не расслышал Щученко.
— Да это я сам с собой. Профессор, а что расположено над вашим кабинетом?
— Кабинет доктора Гребенникова, если не ошибаюсь, — добродушно ответил Гадюкин.
— Он сейчас там?
— Если никуда не ушел, то там.
Я обратился туда Направлением — действительно, над головой ходит человек. Значит, отпадает. Слева и справа тоже люди — слева к тому же двое. За дверью охрана. С противоположной стороны людей нет, но и пустого пространства тоже нет — сплошной камень. Остается только…
— А внизу у вас что? — спросил я.
— Кажется, складское помещение. А что?
Вместо ответа я еще пристальнее стал щупать под полом Направлением. Какие-то ящики, коробки, целая батарея бутылок с… ацетон, вроде бы. Но главное — ни единой живой души.
— Я у вас тут немножко напачкаю, ничего? — сказал я, встряхивая аэрозоль, подаренный Джемуланом.
Как следует опрыскав пол, я принялся «продавливаться» сквозь него, как тогда в Вуре. Не знаю, временный ли это эффект или постоянный, но надеюсь, что все-таки временный. Вряд ли профессор обрадуется, что у него теперь гель вместо пола.
Хотя может и обрадуется — он вообще странный тип…
Так или иначе, я провалился сквозь пол и приземлился на восьмереньки этажом ниже. Потолок надо мной выглядел совершенно обыкновенным — если не знать, что сквозь него можно пройти, ни за что и не догадаешься.
Я несколько секунд сидел неподвижно, прислушиваясь и шаря вокруг Направлением. Вроде бы за дверью никого. Я убедился, что кулон включен, постарался принять как можно более невозмутимый вид и спокойно вышел.
Камеры, висящие через равные промежутки на стене, поворачивались следом за мной. Я старательно отворачивал от них лицо, надеясь, что никто не сопоставит девушку, час назад вошедшую в кабинет профессора Гадюкина, и девушку, идущую сейчас по коридору этажом ниже. Я ведь не выходил из кабинета Гадюкина, так что никак не мог оказаться здесь, верно?
— Ходы кривые роет подземный умный крот… — мурлыкал себе под нос я. — Нормальные герои всегда идут в обход…
Дойдя до конца коридора, я нажал кнопку вызова лифта. Там было две кнопки — я нажал ту, что справа. Профессор Гадюкин сказал, что левая кнопка вызывает первую и вторую кабинки, но их вызывать смысла нет, они активируются электронной карточкой и возят только в вестибюль и из вестибюля — на тот этаж, на котором зарегистрирована твоя карточка. А вот кабинки под номерами с третьего по шестой возят куда угодно, кроме вестибюля, служат для внутрибазового перемещения и управляются обычными кнопками.
Да, кнопками. Кнопок там действительно было много. Штук пятьдесят. И все совершенно одинаковые. На них не было никаких обозначений — просто два ряда девственно белых круглых пипочек. Это что, такой метод безопасности? Типа кому надо, тот в курсе, что нажимать?
Должен признать, этот метод действует. Я минуты на две завис, пытаясь сообразить, что здесь к чему. Доктор Игошин работает семью этажами выше, но пусть Пазузу освободится и сожрет меня, если я знаю, какая кнопка туда приведет. Я даже не знаю, на каком вообще этаже нахожусь…
— На тридцать первом, если считать сверху, патрон, — любезно подсказал Рабан. — Значит, тебе нужен двадцать четвертый.
— Угу. А какую кнопку тыкать?
Рабан прикинулся, что его нет на месте. Я понял, что мне опять придется рассчитывать только на себя, и поступил так, как всегда поступаю в таких случаях.
Ткнул пальцем наугад.
Лифт поехал. Только вниз, а не вверх. Я поискал кнопку остановки, но — сюрприз! — если она здесь есть, то такая же белая и непримечательная, как все остальные. Кто вообще проектировал этот лифт?
Не надо считать меня дураком. Разумеется, я первым же делом предположил, что кнопки располагаются по порядку, как во всех нормальных лифтах. Ну знаете, первый этаж — нижняя кнопка слева, а последний — верхняя справа. Или верхняя слева — первый, а нижняя справа — последний.
Но ведь нет! Ничего подобного! Нижняя кнопка слева привезла меня на пятнадцатый этаж, верхняя слева — на семнадцатый, нижняя справа — на четырнадцатый, а верхняя справа — на двенадцатый. Поскольку все эти этажи располагаются близко друг от друга, я заподозрил, что какая-то закономерность тут все-таки есть.
Но черт меня раздери, если я знаю, какая! Может, тут используется булева алгебра или геометрия Лобачевского… я не знаю. У меня вообще всегда была тройка по математике.
Кроме шестого класса — там я вытянул на четверку.
Так я катался туда-сюда минут пять и перепробовал семь этажей. А когда приехал на восьмой — он оказался тридцать девятым сверху — в лифт вошли еще два пассажира. Пожилой мужчина и женщина средних лет — оба в белых халатах. На меня они взглянули лишь мельком.
— Этаж?.. — коротко спросил мужчина.
— Двадцать четвертый, — ответил я.
Он нажал… шестую кнопку снизу в правом ряду. И я наконец-то поехал на нужный этаж.
