Она сохранила зубы. Сохранила все те вещи, которые Зеленая императрица повелела ей добыть. Схватила их с пола разрушенного дома после того, как дух пробудился, и унесла с собой, ища укрытие в гробнице мальчика — она понимала, что это единственное место, которого не коснется разрушительная сила плюща. Все три предмета она надежно упрятала в карман серой одежды, а теперь, достав, протянула ладони, чтобы показать всем собравшимся на покрытой плющом поляне. Орлиное перо, белый речной камень и — да, полный комплект зубов. Пока Зита рассказывала свою историю, они слушали, разинув рты. Шеймас, оправившись от первоначального испуга, коротко отчитал девочку за то, что она натворила, осыпая упреками, словно нашкодившего ребенка — кем она, в определенной степени, и была. Что касается Кароля и Эсбена, те во время рассказа были на удивление молчаливы. Они понимали, что действия Зиты были лишь частью сложной сети, которую жизнь ткала сейчас у них на глазах. Рассказывая, девочка тихонько заплакала; Марта подошла и положила руку ей на плечо в попытке утешить.

— Ничего, — сказала она. — Что сделано, то сделано.

— Я просто… — хныкала Зита. — Я просто хотела помочь. Хоть кому-нибудь, — сквозь пелену слез она посмотрела в лицо каждому из тех, кто стоял на лугу: слепому старику, медведю, разбойнику и маленькой девочке в защитных очках. — Просто столько всего плохого случилось, понимаете? В смысле, со мной. И я просто… подумала, можно же хоть для кого-нибудь все исправить? В смысле, облегчить боль кому-то другому. Я хотела только этого, клянусь.

Когда она закончила, на поляне повисла тишина. Наконец Кароль жестом подозвал Марту, и она тут же встала рядом с ним. Положив руку девочке на плечо, он дошел до Зиты и произнес:

— Мне понятна твоя боль, дитя. Каждый из нас что-то потерял. Каждый. Ты сделала, что могла. А сейчас у тебя в самом деле есть шанс все исправить, — он протянул свою узловатую старческую ладонь. — Давай-ка сюда зубы.

Она положила зубы мальчика ему в руку, и старик сжал пальцы. Потом Марта отвела его обратно к костру. Там Кароль достал из углубления в камне что-то яркое и вертящееся и, повернувшись к Марте, улыбнулся.

— Дай-ка ладошку, — сказал он.

Та послушалась, и старик опустил туда готовое зубчатое колесо Мёбиуса.

Оно было прекрасно: три отлитых из сияющей меди концентрических кольца, вставленные одно в другое, плавно вращались вокруг какого-то мерцающего ядра. То, как двоим смертным удалось создать нечто настолько невероятное, было выше разумения Марты, но она понимала, что видит настоящий шедевр.

— Оно… — выдавила она. — Оно чудесное.

— Это да.

К склонившимся над деталью людям подошел Эсбен и улыбнулся своему творению.

— Я бы даже сказал, оно лучше первого, — заметил медведь. — Мы добавили пару дополнительных штрихов.

— Пришло время его протестировать, — объявил Кароль.

Остов мальчика лежал у огня, блестя медью и металлом. Он был обнажен — парадную форму сняли. Для него уже был готов операционный стол, сделанный из досок, раздобытых в обломках рухнувшей на краю поляны хижины. Так он и покоился, словно декоративная статуя на крышке пышного саркофага. Марта подвела Кароля к мальчику; Эсбен встал напротив него. Шеймас и Зита притихли в ногах стола, наблюдая за операцией в благоговейном молчании.

— Отвертку, — попросил Кароль.

Эсбен с некоторым трудом зажал крюками ручку небольшой плоской отвертки и передал ее через стол. Потом он поднес руки слепца к первому из четырех винтиков по углам блестящей квадратной пластины в груди куклы. Кароль плавно выкручивал их, а Марта ловила, когда те выкатывались на пластину.

— Масло, — сказал старик. Марта, державшая небольшую масленку, исполнительно капнула несколько капель на две петли в грудной клетке механизма.

Пластину открыли. Взглядам всех присутствующих предстали внутренности мальчика: бескрайнее множество неисчислимых колесиков и шестеренок, словно начинка самого сложного часового механизма, какой только можно вообразить.

В самом центре груди, среди неподвижных деталей, располагалось небольшое, размером с теннисный мяч, круглое и мучительно пустое углубление.

— Колесо, — попросил Кароль. Эсбен передал ему колесо Мёбиуса. Оно мерцало и жужжало на ладони старика, и тот, с небольшой помощью Эсбена найдя пустое место в груди мальчика, бережно установил деталь.

Мягко щелкнув, она скользнула в ямку, и свечение сделалось ярче. Озарило теплым светом холодный металл окружающих шестеренок. Три кольца вокруг чудесной сферы закружились быстрее, мурлычущее жужжание усилилось, и вскоре весь механизм в груди принца начал медленно приходить в движение.

— Закрывай! — скомандовал Кароль, услышав, как заработали шестеренки внутри мальчика, и дверцу поспешно закрыли, снова закрутив винтики. Жужжание колеса теперь, за преградой металлической пластины, раздавалось тише, но все же было различимо. Кароль и Эсбен отступили в ожидании.

Ничего не происходило.

А потом глаза мальчика распахнулись.

Толпа, окружающая стол, громко ахнула, увидев, что кукла очнулась. Маленькие голубые радужки опаловых глаз заметались из стороны в сторону, осваиваясь с непривычным бременем зрения. Рот со скрипом приоткрылся; застонали петли.

— Еще масла! — воскликнул Кароль. — Он пытается что-то сказать!

Марта бросилась к голове механического принца и смазала петли челюсти. Все это время голубые глаза внимательно наблюдали за ее действиями. Через пару мгновений мальчик снова проверил работу рта, пощелкав челюстями, и лишь потом произнес первое в своей новообретенной жизни слово.

— Почему? — спросил он.

* * *

Странное это было зрелище, не поспоришь: гигантская стена плюща, которая росла на краю Непроходимой чащи, словно сдерживаемая невидимым силовым полем. Но большинство жителей Портленда не особенно о нем задумывалось. Они настолько привыкли игнорировать странный и негостеприимный участок земли на границе своего города, что явление это осталось по большей части незамеченным. Плющ, вздыбившись рано утром, забирался все выше и выше, карабкался по прозрачной стене, но больше ничего особенного не происходило, так что все посчитали его довольно безобидным. И вообще, ко второй половине дня о нем почти совсем позабыли, так что жизнь большей части города текла как обычно.

— Что это, папа? — спросила одна не по годам смышленая малышка, сидя на заднем сиденье родительского универсала, на котором отец вез ее домой из яслей. Они ехали вдоль берега реки Уилламетт, откуда открывался отличный вид на запретные просторы «ничьей земли» и происходящие там диковинные изменения.

— Ты о чем, зайчик?

Девочка указывала на кишащую стеблями живую стену с той стороны реки, к этому времени полностью скрывшую от взгляда привычные очертания огромных и величественных деревьев Н.Ч.

— Там тлава ластет, — выговорила она, справившись с задачей описать в немногих доступных ей словах завесу однозначно зловещего на вид плюща в триста футов высотой.

Отец девочки, которого звали Фум (по причинам слишком странным и запутанным, чтобы здесь в них углубляться), просто сказал:

— А, да ничего.

— Оно злое? — продолжал допытываться ребенок.

Отец рассмеялся:

— Ты иногда такие смешные вещи говоришь. Надо будет не забыть написать об этом в блоге.

— Оно нас съест?

— Умора! — только и сказал отец, и на этом беседа завершилась. К тому времени, как магия внешнего пояса — волшебная полоса, которая на протяжении бессчетных тысячелетий хранила Внешний мир от посягательств Непроходимой чащи (и наоборот, в зависимости от того, как на это дело посмотреть), — с тихим щелчком рассеялась, эта самая девочка сидела на полу в своей комнате и отковыривала голову собственной Тины Отважной, а ее отец в гостиной, все так же веселясь, опубликовывал на своей страничке «перл», выданный его малышкой, чтобы мир мог бездумно его переварить. Плющ за время борьбы с барьером накопил такую инерцию, что, лишившись опоры, повел себя словно какое-нибудь озеро мезозойской эры, которое после столетий заточения наконец вырвалось на свободу, чтобы накрыть мир потопом и преобразить все вокруг еще на многие века.

Жители Внешнего мира даже не поняли, что на них нашло. В буквальном смысле.

Когда пояс лопнул и стена плюща обрушилась на город, первым делом она поглотила Промышленный пустырь. Толпы грузчиков, бродивших по территории и тщательно осматривавших обломки разрушенной башни Титана, оказались застигнуты врасплох. Они только-только откопали парик своего драгоценного предводителя, Брэда Уигмана, и решили было чтить этот артефакт как святыню собственной зарождающейся религии, как вдруг волна плюща хлынула на гравийные дороги и переулки Пустыря, будто мутная вода из шлюза, накрыв их с силой цунами. Все до одного грузчики застыли на месте — магия, пронизывающая плющ, погрузила их в глубокий, безмятежный сон. Скоро эта негостеприимная земля со всеми ее химическими бункерами и сетью трубопроводов уже напоминала пушистый зеленый чехол для чайника, и плющ двинулся дальше, нырнув в воды реки Уилламетт.

Буйное растение ловко преодолело водный барьер, вплетясь в течение, и вскоре выползло на берег с другой стороны. Оно поглотило грузовики, без дела стоявшие у причалов, и рыбаков, которые со старых деревянных доков следили за приманкой, мирно качавшейся на волнах. Оно очертило Призрачный мост — грандиозное сооружение, которое соединяло берега Уилламетт лишь по звону колокольчика. Плющ, насквозь пропитанный магией, не остановила его ирреальная природа, и потому Внешние, которым случилось любоваться этим конкретным участком реки, на миг увидели мираж великолепного подвесного моста, который словно бы ткали из воздуха побеги плюща. Впрочем, в следующее мгновение они сами уже оказались во власти зеленой волны, и все воспоминания о чудесном видении растворились в сонном ступоре.

А потом волна двинулась дальше, завоевывая новые территории. Прокатилась по спокойным улицам районов, которые граничили с Непроходимой чащей, вверх по склонам холмов, и залила автомобили, пробиравшиеся по лабиринту улиц, закутывая дороги в просторный шелестящий кокон. Мощь Зеленой императрицы и ее власть над плющом были сейчас таковы, что бедолаги, попавшие под лавину, засыпали мгновенно; единственной реакцией их была мимолетная мысль, которая, как ни странно, за несколько мгновений до удара мелькнула почти у каждого портлендца: «Что бы мне съесть на ужин? Странно, кажется, какой-то большой зеленый ковер вот-вот…»

Охватывая все большую площадь, плющ набирал обороты. На центр города он обрушился бушующими потоками, вскарабкиваясь на самые высокие здания и заполняя самые глубокие подвалы. Ничего не подозревающие граждане, склонившиеся над чашкой кофе, даже не успели настрочить со своих смартфонов какое-нибудь остроумное замечание о надвигающемся растительном потопе, как плющ пожрал их и заморозил, небрежно отправив смотреть диковинные сны. Он поглотил кошек и собак, смел с дорог велосипедистов, плотным покровом окутал прачечные и пожарные станции. Парки и школы, гражданские административные здания и дома с заботливо ухоженными лужайками в плотной сети ист-сайдских улиц — плющ не пощадил ничего.

Зеленый потоп накрыл землю везде, куда хватало глаз. Все погрузилось в бездну сна.

Прю смотрела на катастрофу со спины летящей цапли и плакала.

* * *

— Ну, это сложно объяснить, — сказал Эсбен в ответ на первый вопрос, который возник в возрожденном сознании механического мальчика. — То есть в каком смысле?

Мальчик, Алексей, механический принц, наследник усадьбы Питтока, приподнялся на локтях. Каждый сустав громко скрипел после множества лет без использования; с каждым движением Марта любезно обливала стонущие шарниры маслом. Алексей повертел головой на шее — раздвижной металлической трубе — и окинул взглядом окружающее пространство. Он посмотрел на медведя, но лицо его по-прежнему не выдавало никаких признаков осознания или эмоций.

— Почему вы это сделали?

— Что сделали? — спросил Эсбен.

Его глаза, хоть все еще оставались холодными глазами машины, поймали взгляд медведя и пронзили обвинением в предательстве.

— Почему вы это со мной сделали?

Тот, явно не зная, что ответить, сконфуженно отступил от стола. Вперед шагнул Кароль.

— Мы ваши создатели, принц Алексей, — сказал он. — Это мы вас сделали, — он указал на Эсбена, хотя на самом деле ему удалось лишь ткнуть в воздух рядом с медведем, а тот услужливо подвинулся, чтобы попасть под направление руки старика.

— Вы меня сделали? — спросил мальчик. Голос его звучал спокойно и мягко; лишь по едва слышному эху можно было предположить, что звук исходил из металлического корпуса. В остальном он казался совершенно обычным юношеским голосом.

Эсбен кивнул.

— Значит, вы можете меня сломать, — сказал Алексей.

— Но… — в изумлении промямлил Эсбен. — Мы столько усилий приложили. И не только мы… а много кто.

— Но никто не спросил меня, — сухо заметил мальчик.

— Ну, нет. Но… — начал Эсбен, и тут Кароль перебил его:

— Вы живы, Алексей! Опять! Вдохните воздух. Почувствуйте землю под ногами, — сказал старик с волнением в голосе и пару раз топнул ногами по мягкой поверхности ковра из плюща, словно иллюстрируя свои слова.

Тут мальчик заметил изменения в пейзаже:

— Что случилось?

— Ваша мать, — ответил Эсбен. — Она, ну, она слегка помешалась.

— Моя мать? — Алексей произнес эти слова медленно, словно по кусочкам собирая в сознании реальность, бывшую когда-то его жизнью. — Моя мама.

— Она слилась с плющом. Запутанная история, — сказал Кароль.

— Но дело не только в этом… тут замешано еще какое-то пророчество. Вы должны были вернуться и, э-э-э, все исправить, — договорив, Эсбен торопливо и неуверенно переглянулся с Шеймасом и Мартой. Он явно импровизировал на ходу; никто не предвидел, что механический принц так плохо воспримет свое возрождение. — Кажется, я ничего не путаю. Но за подробностями вам лучше обратиться к Прю.

Мальчик на столе молча окинул их безучастным взглядом, который заставил всех поежиться.

— Штука в том, — вступил в дело Шеймас, пытаясь держаться спокойной, вежливой тактики, — нам бы вроде как нужно поторопиться, если мы хотим ее остановить. Она уже довольно далеко зашла. И мы должны бы встретиться на севере с остальными разбойниками. Так что нам бы, пожалуй… — тут он многозначно помахал руками в сторону северного края поляны.

Повисла тишина. Наконец Алексей спросил:

— Не дадите ли мне минуту?

— Да, конечно, конечно, — ответил Эсбен.

— Но только, ну, лучше бы не слишком тянуть, — вставил Шеймас. Взгляды, которыми остальные одарили разбойника, были один свирепее другого. Марта накапала масла в коленные и голеностопные суставы мальчика, тот свесил ноги со стола и, оттолкнувшись от своего ложа, сделал первые робкие шаги. Потом опустил глаза на свою металлическую обшивку, испещренную заклепками, и сказал:

— Нельзя ли мне пока найти какую-нибудь одежду?

Все бросились подавать парадный мундир, который Марта аккуратной стопкой сложила у стола. То, как наряжали наследника губернатора-регента, походило на какую-то странную церемонию, но вскоре он снова оказался затянут в свой царственный наряд. Коротко кивнув помощникам, мальчик отошел на несколько ярдов к покрытому плющом камню и уселся на него, положив подбородок на руки.

Так он просидел очень долго.

Остальные ждали на подобающем расстоянии, сидя у затухающего костра, а вокруг извивался плющ. Они почти не разговаривали; время от времени кто-нибудь бросал взгляд в сторону задумавшегося принца, который практически не шевелился и все глядел на пустую поляну да на далекую опушку увитого плющом леса. Вот побег плюща попытался забраться ему на колено; вот он стряхнул его обратно щелчком механических пальцев.

Время шло; солнце продолжало двигаться к горизонту. А механический мальчик так и сидел на камне, положив подбородок на руки.

— Я как-то ожидал, — подал голос Шеймас, нарушив долгое молчание, — что раз он столько времени пролежал, ну, мертвый, то мог бы быть теперь чуток повеселей.

— Видимо, все не так просто, — заметил Эсбен.

Разбойник посмотрел в небо, на закатывающееся солнце, и сказал:

— Сдается мне, очень скоро без нас там будет совсем туго.

— А что он вообще должен сделать-то? — спросила Марта.

— Да чтоб я знал, — ответил разбойник. — Это Прю что-то придумала.

— То была воля Древа Совета, — сказал Эсбен. — Что нужно реанимировать истинного наследника, — он посмотрел на Кароля и нахмурился. — Несмотря на все трудности, это мы сделали. Не знаю, чем еще можно помочь.

— Дайте-ка я с ним поговорю, — предложил Шеймас. — Есть у меня кой-какой опыт по части успокаивания молодых разбойников, когда их тоска заедает. Оплеуха его мигом образумит, и можно будет выдвигаться.

Разбойник уже начал вставать, несмотря на единодушные протесты остальных, как вдруг подала голос Зита, которая до сих пор не произнесла ни слова:

— Я с ним поговорю.

— Ты? — удивился Шеймас. — Сомневаюсь я. Все очень просто. Я только…

— Шеймас, сядь, — твердо сказал Кароль. Разбойник несколько секунд смотрел на слепца, а потом послушался. — Пусть идет девочка.

Зита пригладила подол белого платья — отцовский серый балахон Синода она давно скинула — и поднялась на ноги. Сделав глубокий вдох, она подошла туда, где сидел механический мальчик, на мгновение остановилась рядом с ним, а потом уселась на землю возле его камня.

— Привет, — сказала она.

Мальчик не ответил.

— Я Зита. Я живу тут недалеко, — она махнула рукой, думая указать на свой район, но быстро поняла: окрестности преобразились настолько, что стало невозможно понять, в какой стороне ее дом. — Ну, или далеко.

По-прежнему никакой реакции. Мальчик не отрывал глаз от далекой кромки деревьев.

— Я была Майской королевой, — сказала Зита, растерявшись и не зная, как продолжать. — Было довольно круто. Я и сегодня корону надела, — она стащила венок с головы и осмотрела. — М-да, раньше он выглядел получше.

Принц бросил взгляд на венок, лежащий у нее на коленях; это был первый признак того, что он ее все же слушает. Зита продолжила:

— Короче, это я вроде как во всем виновата. Что разбудила вашу маму и все остальное. Я не знала, что тут еще всего понамешано, про колесо и про то, что вас собираются возрождать. Я даже не знаю ту девочку, которая это все затеяла. Ее зовут Прю. Судя по рассказам, она молодец. Она Снаружи, — тут она помедлила, собираясь с мыслями.

— Я пытаюсь сказать, наверно, что не могу представить ваши чувства сейчас, но понимаю, что вам плохо. В смысле, мне сказали, в первый раз вы колесо сами вытащили. Конечно, я не могу себе представить, что с вами сейчас творится. И как-то паршиво, что вас в первый раз вернули к жизни, а вы не хотели жить. Но вы должны понять, почему она это сделала. В смысле, ваша мама. Она вас потеряла. Это же такой ужас. И у нее появился шанс вернуть вас. Кто бы отказался? Неужели хоть кто-то, кто в своей жизни так сильно любил кого-нибудь, отказался бы?

Она почувствовала, что начинает плакать, но продолжала, борясь со слезами:

— У меня мама умерла. Вообще ни с того ни с сего. Ну вот один день она тут, а на другой — уже нет. И я бы все отдала, чтобы ее вернуть. Что угодно. Когда я встретила этого духа, вашу маму, она была в таком отчаянии, понимаете? И мне показалось, что мы с ней испытали одно и то же. Как будто родственные души. Я должна была сделать то, что сделала. В каком-то смысле я пыталась вернуть свою собственную маму.

Слезы уже текли ручьем.

— Но теперь у меня такое чувство, что она вернулась не потому, что хочет жить. Как вы. Мне кажется, она злится, как вы. И я, может, уже выдумываю, но мне кажется, она злится на себя. За то, что она сделала. И все, чего она хочет, это прощения. И простить ее должны как раз вы.

— Почему? — произнес Алексей, эхом повторяя свой первый вопрос.

— Потому что она была не в себе. И потеряла вас. И она человек, — она помедлила немного и добавила: — Или была человеком.

Несколько минут механический принц молчал, обдумывая все это. Зита собиралась уже подняться и отойти, думая, что провалила миссию, как вдруг он снова заговорил:

— Если я это сделаю, если пойду к ней, вы отправите меня обратно?

— В смысле, как, опять вынуть колесо?

— Да. Вынуть. Уничтожить. Сломать меня.

— Если вы вправду этого хотите, — сказала Зита, хотя и понимала, что такое решение ей не по силам. Просто этот ответ показался верным.

Мальчик издал протяжный, трескучий вздох и снова уставился на странный новый мир, в котором его оживили.