Часть вторая
ПОЗАДИ НАС – РАТЬ!

Третьего июня в пять утра в Картафанове топталась Бледная Рань. Топталась, досадливо передергиваясь от расширяющейся светлой полосы на востоке: там готовилась заступить на дежурство рань ясная. «Эх, – страдала Бледная Рань, – опять впустую прошло время правления. Никого не ограбили, не изнасиловали, кровушки не попили. А сколько сил потрачено, чтобы навеять крепкий сон. Вон святая троица – опутана плотным мороком. На что их берегиня сильна, а и ту не видать, не слыхать. Тоже мне недреманное око. Небось свернулась калачиком на правом бочке. Хотя поди-ка определи у нее – левая, правая где сторона… О, легок на помине недобрый молодец. Ну давай шевелись, поворачивайся. Полчаса тебе до третьих петухов!..» Бледная Рань сжала тщедушные кулачки.

…Вяленой голове на зеркале припаркованной во дворе «Оки» не спалось. Уж она и укачивала себя, и мычала жалостливые папуасские да африканские госпелы и спиричуэлсы. Ни в какую! Давит что-то на черепную коробушку – сразу не разберешь, снаружи или изнутри. Все Дредд проклятущий, сдал в рабство белокожим колонизаторам. Правда, забавные они; с ними-то не в пример веселей, чем на стене зря пылиться. Да и Фенька молодчина. То есть она, конечно, дура. Но не будь ее волшебства, как бы двигать собой в полный рост?

Нет, не спалось вяленой голове. В последние дни стала она ощущать в недрах черепа смутное шевеление. Бродили там неопределенные картины, образы, напрочь оторванные от каннибальского этноса. Вот она, голова, с руками и с ногами (потому что при теле) стоит на побережье хмурого, унылого моря. Под ногами пузырится болото, простирающееся во все стороны, куда ни взгляни. Рядом высокий белый масса с кошачьими усиками, в старинном воинском камзоле. Повелительно указует шпажкой на окружающий страх божий, топает ботфортом по болотистой почве и беззвучно шевелит губами.

Или другая картинка. Батальная сцена посередь большого поля. Голова (все еще при теле) корячится с тяжеленным черным ядром у допотопной пушки. Тот же белый масса тянет руку к ориентиру стрельбы: это толпа набегающих гоблинов под желто-синими крестастыми флагами.

А то вместо картин наплывает абсолютный мрак, в котором ударами кувалды грохочут бессвязные обрывки чьих-то разговоров.

Вдруг мрак, шипя рассерженной кошкой, убрался восвояси. Перед головой постепенно обрисовалась предрассветная панорама двора. Голова заметила во дворе шевеление. По пересеченной местности скрытно передвигался неопознанный субъект мужского пола. Субъект, умело используя искусственные неровности ландшафта – рукотворную ямину, глиняные холмы, там и сям разбросанные бетонные плиты и фрагменты ржавых труб, – почти сливался с означенным ландшафтом. Но лишь в те моменты, когда замирал на месте. Выдавали его производимые короткие перебежки, а особенно перемещения по-пластунски. Выдавали в первую очередь как профессионала.

Присмотревшись, голова опознала вчерашнего боровичка Полковника с лягушачьего пастбища. Как-никак имела с ним и его молодцами кратковременный контакт.

«Йохимбовый бабай! – порадовалась голова неожиданному развлечению, а больше того, освобождению от назойливых образов. – Так это же беспощадный террорист Швепс на задании. Любопытно, что за объект на уме у данного субъекта?»

Ход мыслей, неведомый вяленой черепушке, хорошо известен авторам. Появление фигуры «беспощадного террориста» в неприбранном дворе объяснялось паникой и взрывным темпераментом Полковника.

После пребывания в Сером Замке, где за дачу правдивых показаний его как мальчишку отчитал следователь-лейтенантишка, Швепс вернулся домой во вздрюченном, боевом тонусе. Успокоить его могла только жена.

– Неля! – закричал Полковник с порога. – Где ты, милая?

Милая не отзывалась. Ее попросту не было дома.

Отсутствие в расположении части семейного главнокомандующего усугубило нервозность. Попытки дозвониться до супруги потерпели фиаско. Раз за разом трубка препротивно пищала: «Вызываемый абонент временно недоступен».

Распаленному воображению Швепса начала чудиться то самоволка, то автокатастрофа, то умыкание любимой женщины окаянными проходимцами. Привычка остужать горячую голову холодным спиртом ввела Швепса к полуночи в амок. Он окончательно уверил себя, что Нинель похитили, и стал готовиться в освободительный поход.

На скорую руку собрал вещмешок, покидав туда напильник и утюг вместе с портативной паяльной лампой. Инструменты были необходимы, чтобы пытать злоумышленников каленым железом и принудить к чистосердечному признанию. Туда же бросил мясорубку для прокручивания достоверности полученной информации. Тщательно подогнал амуницию: ничего не должно было болтаться, цепляться и греметь. Попрыгал. Принял на молодцеватую грудь посошок и присел на дорожку. Сидение было кратким и увенчалось лежанием.

С дорожки Полковник соскочил, когда наручные часы с подсветкой высветили половину пятого. «Вот оно, время Ч», – решил Швепс и позвонил в службу такси. Водитель, принявший клиента то ли за рыбака, то ли за охотника, с недоумением вздыбил кустистые брови на просьбу высадить возле дома, равноудаленного от железнодорожного и автовокзала. Однако чаевые оказались щедрыми, что позволило таксисту закрыть глаза на странности…

Мститель, пылающий праведным негодованием, но профессионально осторожный, выглянул из-за угла. Арена предстоящих боевых действий покорно ждала своего героя. Изначально план Швепса основывался на засаде в подъезде, где находилось «осиное гнездо». Вторым пунктом шел захват заложника и последующее проникновение в штаб-квартиру. Но обстоятельства повернули дело другим боком. На лунной поверхности вражеского двора Полковник приметил знакомую «Оку». В аналитическом мозгу тотчас созрела более изощренная программа. Насильственно вторгнуться в салон боевой машины противника, а затем уже произвести операцию ошеломления и натиска.

Первая часть нового плана катилась как по рельсам. Ладно скроенный Полковник невидимым и неслышимым ночным татем (как представлялось ему самому), филигранно маневрируя, приблизился к четырехколесному объекту. Дорогу ему, правда, успел перебежать шустрый кот. Однако был он не черным, а серым, стало быть безопасным. К тому же Полковник не верил в приметы. Он шикнул на глупого зверя и перевел прибор ночного видения, по совместительству сканер электронной аппаратуры, в режим поиска электромагнитных возмущений. Прибор, по-птичьи попискивая, просканировал «Оку». Сигнализации в машине обнаружено не было. Она вообще стояла незапертой.

«Эх, сынки, вот к чему приводит самонадеянность», – сардонически ухмыльнулся Швепс. Покосился на безобразный талисман под зеркалом заднего вида и отважно полез внутрь вражеской бронетехники.

Внутри он неожиданно обнаружил, что сидит не в «Оке», а на откидном стульчике в тамбуре пассажирского вагона. Прямо перед глазами висела табличка «Место для курения». Под табличкой была прикреплена шикарная золоченая пепельница в виде рака, заглатывающего череп с костями. Безусловно, вещица олицетворяла рак легких, горла, губ курильщика и так далее. Рядом качалась, дружески скалилась, подмигивала и ернически шепелявила мерзопакостная голова:

– Кондуктор не шпешит, кондуктор понимает, што ш девушкою я рашшталшя навшегда…

– Что за бздема! – интеллигентно ругнулся Швепс.

После чего соскочил со стульчика и начал катастрофически терять необщее выражение лица, тыркаясь поочередно во все двери тамбура. Двери были заперты.

– Бейся, паяц! – с пафосом проблеяла голова.

Андрей Денисович, мерзейшим образом опупев, как какой-нибудь штатский, перекрестился двумя руками, заорал: «Караул!» – и сорвал стоп-кран.

В квартире Муромского тут же сработала сигнализация. Сработала, что называется, в одни ворота, исключительно до Фени. Малую толику шума и звона изловчились захватить чуткие слуховые рецепторы персеанского гостя, но на состоянии сонливца это не сказалось.

Фенечка встрепенулась и загромыхала грубым солдафонским голосом:

– Взвод, в ружье! Пробоина в ходовом отсеке. Судно атаковано превосходящими силами противника.

Бойцы взвода, пугаясь в простынях, брючинах и портянках, сталкиваясь лбами, бросились строиться в центральном проходе. Последним к шеренге примкнул Геннадий. Пуленепробиваемая шляпа-ретранслятор обнаружилась не на макушке боевого аллигатора, а на мор… э-э-э… будем все-таки считать, на лице. Он тискал, мял, дергал котелок обеими лапами, но тот словно прилип.

– Вах-вах, дело швах, – заливался Геннадий нехилыми крокодильими слезами. – Вэ виктис! Горе мне, побежденному. Не лупить мне больше глазетами, не выглядывать родинку-мать!

Первым не выдержал и прыснул Алексей. За ним зареготали Илья с Никитой. Зрелище вполне способствовало возникновению здорового утреннего смеха.

Если кому из вас, милые ящерки, тьфу ты, уважаемые читатели, довелось поиграть в спичечный коробок, вы должны помнить, что весь кайф сводился в наблюдении за проигравшим. На нос ему плотно насаживается верхняя обойма от коробка, от которой надлежит освободиться посредством лицевых мышц, без применения рук. Чертовски уморительное представление. Кто не верит, может подойти к зеркалу и, насадив коробок на нос, устроить себе театр одного зрителя.

Здесь в роли коробка" выступала шляпа. А в роли носа – то, что персеанам заменяет нос.

– Ну чисто жеребцы! – устыдила смехачей Фенюшка.

Затем ее бесплотные руки взяли ситуацию под контроль. Из кухни выплыл ужасающих размеров хлебный ножичек. Лапы звездожителя были отведены от лица и замерли по швам. Тесак плавно прогулялся по обеим сторонам головного убора, который тотчас свалился на пол. С затылка дружбанолога с треском оторвалась прозрачная лента, похожая на скотч, каковой, собственно, и являлась.

Предмет кухонной утвари переместился к Лехиной груди. Девичий голосок укоризненно пропел:

– А вам, Алексей Леонтьевич, не пора ли извиниться перед хорошим человеком? Что ж это вы, детинушка, в пионерское детство впали?

«Так ведь я того, я старый пионэр», – хотел пошутить Попов по инерции, но вдруг действительно почувствовал себя как напроказивший подросток перед старшей вожатой. Перед обожаемой вожатой, в которую тайно влюблен. Он залепетал:

– Извините, э-э, Тань Ванна, я больше не буду. Честное пионерское! Просто подумал, вдруг шляпа во сне спадет? Вот и закрепил. Чтобы не сваливалась. Нежный, поди, прибор…

Густой-прегустой, почти вишневый румянец засвидетельствовал его искреннее раскаяние.

– Смотри, Алеша, я на тебя надеюсь, – с двусмысленной тань-ваннской интонацией сказала Фенюшка и вновь вернулась к обязанностям диспетчера: – Совершено разбойное нападение на транспортное средство. Нарушитель блокирован. В настоящий момент он полностью морально подавлен. Имя нарушителя – Андрей Денисович Швепс. Рабочий псевдоним – Полковник. Альковная кличка – Мурзик. Особые приметы: схож с грибом боровичком, на щеке царапины от щучьих зубов. Сообщников при задержании не имел.

– Взво-од! – прервал доклад почуявший пороховой дым Никита. – Слушай мою команду. Поотделенно! Первое отделение, правое плечо вперед! Скачками – арш!

После чего под марш «Где бронепоезд не пройдет, не пролетит стальная птица…» сиганул из квартиры, воодушевляя товарищей собственным примером.

Взвод бойко проследовал по лестничным маршам. Дробное эхо топота еще перекатывалось по спящему микрорайону, когда бойцы ввалились в салон «Оки». Метафизическая ловушка с незадачливым диверсантом была окружена по всем правилам науки побеждать.

Сидящего на карачках Швепса рывком поставили на ноги и энергично потащили наружу. Он затравленно оглянулся, оценил мощь противника и прикинулся непротивленцем. Полным непротивленцем – не только телесно, но и нравственно. Кроме того, Полковник крепко закрыл ладонями глаза. Он ожидал, что его повлекут в какую-нибудь окончательную похабень, и видеть это было выше его сил. С закрытыми глазами шевелить конечностями в такт перемещению оказалось необыкновенно трудно. По этой причине армейские ботинки Швепса порой исполняли функцию тормозных колодок, терлись о грунт и неприятно нагревались. Неприятности заметно усугубились во время подъема по лестнице.

Наконец спотыкающегося Андрея Денисовича прекратили тащить и уронили. Почему-то не в яму с нечистотами, а в мягкое кресло. Это вселяло некоторый оптимизм.

Хотя как посмотреть.

Полковник рискнул отнять руки от лица и окинуть взглядом узилище. Оптимизм испарился как легкий утренний сон. Еще бы! На Швепса с неопределенным выражением пялился натуральный крокодил – зеленый, в шляпе и в галстуке. Разевая зубастую пасть, чудовище осведомилось на чистом русском языке (как и полагается в кошмарах):

– Не знает ли милый нарушник-дивертисмент скатертью дорогу в музей «Союзмультфильма»?

Полковник совсем было собрался отпереться, что никакой он не мент, никакого Мультфильма не знает, в Союз не входит, но тут со стороны тыла раздался знакомый издевательский голос:

– Скатертью дорогу мы ему обеспечим после допроса. С пристрастием пятой степени.

Швепс медленно повернул голову. Преступная троица была в сборе. Уполномоченный жандармерии, инспектор СЭС и налоговый пристав. Последний (как его там? кажется, Попов), осклабившись, потирал руки:

– Нуте-с, ваше благородие госпожа непруха, кому не спится в ночь глухую? Ай-я-яй, полковник – и вдруг промышляете мелкими угонами частного автотранспорта. А инструментарий у вас своеобразный… – Попов вывалил на пол содержимое вещмешка, задумчиво покрутил в руках утюг и вдруг рявкнул: – Признавайтесь, Швепс, хотели поставить утюг на попа? Что?! Не на попа вы попали. На Поповича! Сами расколетесь или укольчик применить?

– Я не-е-е хотел. Мне-е-е… – замекал Андрей Денисович. Однако, вспомнив про возможно томящуюся в здешних застенках Нинель Виленовну, собрал волю в кулак и перешел в контратаку: – Да по фиг мне ваши укольчики, сопляки! Я вам за жену глотки перегрызу своими руками! Где вы ее прячете, подонки?

Друзья с недоумением воззрились на заполошного «грызуна». Илья участливо тронул его за плечо:

– Товарищ, эй, проснись – нас обокрали. Чью жену мы прячем? Госпожу Швепс, что ли? Ну вы, блин, даете. На кой нам ваша великовозрастная жена? При нужде мы себе и помоложе сестренок найдем. Правда, мужики?

Мужики приосанились.

– Уж вы найдете, кобелины окаянные, – сварливо встряла Фенечка.

Андрей Денисович, с одной стороны, начал отмякать, с другой же – пуще того заволновался:

– Я старый, кадровый военный, господа, а не какой-нибудь там поручик Ржевский. Шуток ваших не понимаю. Нинель Виленовна пропала. Я предположил, что вам понадобилось вывести ее из игры. Не знаю, чьи интересы вы защищаете. Но если не вы, то кто? Ее нигде нет, телефон не отвечает. Что делать, мужики? – завершил он почти истерично.

Незнакомый с мужской солидарностью землян Геннадий раскрыл пасть, намереваясь успокоить страдающую ящерку. Дескать, упомянутая особа жива-здорова и, вероятно, довольна. Потому что предается распущенности с гражданином Пубертаткиным.

Деликатная Феня надвинула ему на пасть шляпу и предупредила:

– Молчи, зелененький, ничего не говори. Мы его сами успокоим. Ну-ка, мальчики, – обратилась она к почувствовавшим себя неловко хозяевам, – максимум гостеприимства. Видите, человек в беде.

– Мужайтесь, Полковник. – Никита первый пожал Швепсу руку. – Найдется ваша бла… – он едва заметно хмыкнул, – благоверная. Никуда не денется. Женщина она оборотистая. Может быть, оборачивается по делам фирмы где-нибудь вдали от Картафанова. Ведь наверняка не первый раз пропадает?

Супруг-лишенец приободрился:

– Ну она вообще-то бывает в Черемысле по работе. Если припозднится, остается ночевать у подруги. А сотовая связь не всегда надежная. Я ей, дурехе, говорил перейди в другую сеть. Так нет: «Здесь дешевле, я привыкла!»… Фу ты. – Он потер лоб. – Действительно, что на меня накатило?

– Тогда по рюмочке чая? – Илья вопросительно посмотрел на растирающего теперь уже сердце Швепса. – Наверно, не завтракали за хлопотами. Как вас по батюшке? Андрей Денисович?.. Пойдемте перекусим, покалякаем. Там, глядишь, Нинель Виленовна и объявится.

Стол на кухне, по обыкновению, заведенному берегиней, стоял накрытым. Бодрствующий спозаранку аппетит сблизил «арестанта» и «тюремщиков». Хорошенько покушав, взялись за кофе, нещадно сдобренный коньяком.

– Ответьте, уважаемый Андрей Денисович, – подступил к Швепсу благодушный от сытости Алексей, – зачем вы «Оку» нашу решили угнать? В обмен на жену?

Пристыженный «угонщик» собрался покаяться, что намерения его были совсем другими. И покаялся бы, да Муромский опередил:

– А как вам показались наши противоугонные меры?

Вспомнив пережитую вспышку клаустрофобии, Полковник скоротечно покрылся нервной сыпью и затрясся мелкой дрожью. Для него, бывшего боевого водолаза, замкнутые пространства без выходов ассоциировались с почти неизбежной гибелью. Тут бы ему и поплохело окончательно, да в нагрудном кармане запищал телефон. Обрывая пуговицу, Швепс выдернул аппаратик и с надеждой уставился на дисплей. Выдохнул облегченно: «Она!»

– Извините, камрад, – Никита сноровисто отобрал аппарат, – пришла пора поиграть в наши игры.

– Алло. Нинель Виленовна? Инспектор Добрынин у аппарата. Неприятность в вашем хозяйстве случилась… Да-да. Андрей Денисович Швепс, ваш муж и совладелец фирмы, нынче утром был задержан с поличным. При попытке похитить собственность гражданина Муромского… Что значит – не может быть? Может, и есть… Да-да. Автомашина «Ока» одна тысяча девятьсот девяносто девятого года выпуска. При задержании оказал сопротивление с применением огнестрельного оружия марки «ПЛ». «ПЛ» означает – паяльная лампа. Как вы говорите, пострадал?.. Конечно, пострадал. Был тяжело контужен методом оглоушивания. Сейчас находится под нашим наблюдением. Мы его немножечко посудим офицерским судом чистки… – Никита сделал многозначительную паузу и продолжил: – Против шерстки погладим или шею замозолим. Вы меня слушаете, Нинель Виленовна, алло?.. Можете сказать что-нибудь в его оправдание?.. Нет, не по телефону. Ждем вас по такому-то адресу… Да, незамедлительно. Пока муж еще дышит. В ваших силах все уладить, чтобы это дыхание не стало последним… Нет, мы не звери. Не животные… Нет, не эти… Хорошо, хорошо. Только одна и без оружия… Вот и ладненько.

На другом конце беспроволочного провода разъяренная госпожа Швепс шваркнула трубку об пол. Ну почему, почему столько дерьма навалилось на хрупкую, беззащитную женщину за одни-единственные сутки? Господи, теперь вот этот недотепа куда-то влип. Ну не дебил?..

Нинель Виленовна металась по осиротевшей квартире. Взгляд ее скакал с предмета на предмет, отмечая качество ремонта и дизайн обстановки. Внезапно мозг заполнила тревожная мысль: «Андрюшенька-то сам, своими руками, благоустроил наше гнездышко. И лежит где-то почти бездыханный. И кому все это, кому?..»

Она снопом повалилась на кроватный секс-аэродром и по-бабьи, с надрывом завыла. Следует признаться, что, несмотря на всю бизнес-вуменизированность, гражданка Швепс осталась в душе русской народной бабой, которой свойственно в критические моменты дорожить благоприобретенным мужиком.

О том, как гнала Нинель Виленовна свой экипаж по картафановским улицам, подробно рассказывать не стоит. Вдруг попадется этот текст на глаза кому-нибудь из строгих тамошних инспекторов безопасности движения? Греха ж не оберешься. Заметим лишь, что вследствие раннего времени пострадавших под колесами джипа не было. Ну разве что слегка ослепили фары крупного дымчатого котищу, который сколько-то раз уже забегал на страницы этой повести. Ну напугал скрип тормозов стайку галок, деловито обсуждавших перспективы разработки недр многообещающего мусорного контейнера. Ну повалился зацепленный могучим бампером дорожный знак «Въезд запрещен» – тот, что торчит около ворот городского морга, – так ведь и не собиралась госпожа Швепс туда въезжать!

Во всяком случае, пока не собиралась.

Зато прибыла она по указанному адресу значительно быстрее, чем ожидалось нашими героями. Бросила незапертое и даже незаглушенное авто возле подъезда и стремительно взбежала на длинных ногах волейболистки к двери Илюхиной квартиры. Заколотила в нее кулаками, застучала коленом. Очень хотелось надрывно, со слезами вопить: «Андрюшенька, родненький ты мой! Что они там с тобой делают, сволочи?!» – но хладнокровие, выработанное за годы спортивных состязаний, помогло справиться с волнением. Впрочем, не откройся дверь в самом скором времени, многоликий и вездесущий господин Психический Срыв запросто мог бы слабать на напряженных нервах Гаубицы свой известнейший пассаж «Hysteria».

Однако дверь своевременно распахнулась. Вступительные такты «Истерии» заглушила громовая фраза, которую швырнула Нинель Виленовна в лицо типу, отпершему дверь:

– Если с Андреем что-нибудь случилось, я вас закопаю!

Каково же было изумление грозной Гаубицы, когда в прихожей никакого типа не обнаружилось. То есть абсолютно никакого! Только качнулся на лосиных рогах оставшийся с ранней весны макинтош Муромского да принадлежащий неведомо (и невидимо) кому девичий голосок произнес:

– Закопаете? Разве вы, милочка, экскаватор? Или какая-нибудь, прости господи, драга? Если так, то вы ошиблись дверью. Председатель Союза Невольных и Подпольных Землекопов проживает в соседнем подъезде. А здесь, к вашему сведению, апартаменты Ильи Николаевича Муромского со товарищи.

– Вот его и закопаю, – не сдавалась госпожа Швепс, – вместе со товарищами! И вместе с тобой, мерзавкой! Ну-ка где ты прячешься? – Нинель Виленовна шагнула наконец в комнату. – И где вы прячете моего Андрея?

Вообще-то, в отличие от сварливых и вредных домовых, берегини народ покладистый и незлобивый. Но и у них, случается, лопается терпение. Особенно когда в собственном доме всякие не больно-то желанные пришелицы называют их мерзавками.

Феня вспылила.

У госпожи Швепс изрядно поубавилось решимости кого-либо закапывать, когда мирно покоившиеся на стене рога вдруг взлетели в воздух и двинулись в атаку, размахивая рукавами свисающего с них огромного плаща. Только и отступать без боя Гаубица не собиралась. Она проворно ухватила обнаруженную в ближайшем углу подставку для зонтиков и приготовилась подороже продать свою жизнь.

Сражение назревало нешуточное.

К счастью, в этот драматический момент в прихожую нагрянул сам хозяин, обеспокоенный подозрительным шумом. С криком: «Брэк, девочки!» он точно утес встал между соперницами. В мгновение ока Илья обезоружил оба воинства и даже погрозил пальцем кому-то невидимому для госпожи Швепс.

– Что же это вы, Нинель Виленовна, – укоризненно сказал он, пристраивая подставку для зонтиков на законное место, – пришли в гости по дружескому приглашению, а буяните, будто какая-нибудь дикая кочевница.

Как мы уже сообщали, в присутствии Ильи Муромского большинство представительниц нежного пола очень быстро умягчались душой, а подчас и телом. До сих пор госпожа Швепс с успехом противостояла Илюхиному обаянию, но на этот раз не избегла мужественных чар и она. Внезапно и необъяснимо стало ей как-то совестно перед этим симпатичным увальнем. Совестно, что увидел он ее не утонченной дамой, принявшей изящную позу с бокалом вина в каком-нибудь художественном салоне. И не гибкой спортсменкой, взвившейся в высочайшем прыжке над волейбольной сеткой, чтобы нанести победный олимпийский удар. Наконец, не этакой Мессалиной, возлежащей на тигриной шкуре, слегка лишь прикрыв зрелые прелести газовым шарфом. А, черт подери, растрепанной и обозленной стервой, по-дурацки размахивающей предметом мебели. Притом и размахивающей-то с неясной целью: врага-то ведь никакого не видать! Кстати, а почему?

«Потому что галлюцинации от нервного расстройства», – решила Нинель Виленовна.

Она напряжением воли подавила желание конфузливо съежиться, задрала подбородок и отчеканила:

– Вам и кочевники покажутся безобидными крошками, если я начну буянить по-настоящему. Последний раз спрашиваю, где мой муж?

Илья с уважением отметил про себя самообладание гостьи и ответил:

– Будет вам муж. Идите за мной, Нинель Виленовна.

Вопреки самым жутким предположениям госпожи Швепс, супруг ее обнаружился вовсе не прикованным к батарее парового отопления или пристегнутым к разделочному столу хирурга-садиста. Мурзик сидел в компании мирно беседующих мужчин за самым обычным кухонным столом, с большой кружкой в одной руке и бутербродом в другой. Физиономия его была румяна (подсохшие царапины от зубов человека-щуки Семена не в счет), а конечности целы. Завидев благоверную, он вскочил и, издавая бессвязные, но радостные восклицания, бросился к ней.

Обнялись как давненько, честно говоря, не обнимались.

От Андрея Денисовича вкусно пахло очень приличным кофе и очень прилично – вкусным коньяком.

– Ты где же это?.. Ты как же это?.. Пропала, и ни слова…

Нинель Виленовна сжимала родные плечи и бормотала:

– А ты-то?.. А сам-то?.. Они тебя мучили?..

Последнее предположение вряд ли могло относиться к нашим героям. Кровожадные мучители редко поят жертву коньяком. Скорей уж касалось оно обитателей Серого Замка, где Полковник провел давеча несколько не самых лучших часов жизни. Однако Андрей Денисович, дабы развеять все сомнения относительно человеколюбия здешней компании, поспешил воскликнуть:

– Мучили? Ну разве что бородатыми анекдотами, ха-ха! А вообще, Нелька, ты не представляешь, какой тут душевный народ собрался!

– Отчего же не представляю? – сказала госпожа Швепс. – Отлично представляю.

И действительно, ей сейчас же пришло на память, что она уже слыхивала похожее определение, данное этим молодцам незабвенным Вовчиком Пубертаткиным. А главное – очень живо вспомнила, чем обернулось приятельство греховного возлюбленного с «душевным народом». Она слегка отстранила счастливо обретенного супруга (знала, после коньяка ему, простачку легковерному, любой варнак другом кажется) и окинула пытливым взором кухню.

Ну так и есть, вся шайка была в сборе. Похожий на рослого Есенина налоговый пристав Попов. Санитарно-эпидемиологический деятель Добрынин, щеголяющий явно офицерской выправкой. На первый взгляд очень славный и добродушный здоровяк Муромский, смахивающий на чадолюбивого циркового силача, а в действительности являющийся гнусным жандармом. И наконец, давешний косноязычный бомж с берега Пятака, так отчего-то и не снявший маску крокодила.

– Андрей! – прошептала Нинель Виленовна на ухо мужу. – Андрей, скажи, пожалуйста, этот, который зеленый… Он человек или…

– Вообще-то, – так же шепотом ответствовал Мурзик, – тут все называют его профессором, а также Геннадием. Иногда еще каким-то дружбанологом. Но я считаю, это самый натуральный аллигатор. Хоть говорящий и в шляпе.

Словно расслышав его слова, аллигатор снял котелок и галантно поклонился госпоже Швепс. Затем водрузил головной убор обратно на макушку, зачем-то постучал по нему страховидным с виду когтем и проговорил:

– Изумительно осчастливлен встретить такой ядреный цветник снова и снова! Позволяйте с незаторможенным рапидом облобызать ваши конечности, милая ящерка Нинель Виленовна!

Гаубица, как и всякая женщина, была неравнодушна к комплиментам, даже столь изощренным. Она опасливо протянула конечность. Геннадий довольно неуклюже пал перед ней на одно колено.

Когда персеанский ученый отнял морду от ее запястья, Нинель Виленовна смотрела на него совсем уже другими глазами: потеплевшими, утратившими льдистый блеск прицельной артиллерийской оптики.

– Ну поскольку вводная часть закончена, настала пора и о серьезных делах поговорить, – провозгласил Попов. – Прошу за стол переговоров, господа.

Как хотите, но вести беседы о серьезных делах на кухне – занятие, заранее обреченное на провал. Ну ей-богу, невозможно же напирать, давить, сухо предлагать и холодно отвергать что бы то ни было, когда вами и вашими антагонистами только что ополовинена бутылка «Шустовского» и съедена гора жареной картошки с салом. Когда вы сидите с этими самыми антагонистами буквально плечо к плечу и хочется не подсчитывать выгоду или убытки, не ставить кабальные условия, а рассказывать анекдоты и истории. Например, как вы в таком-то году ходили компанией собирать малину, но вместо малины набрали грибов, потеряли родник, в котором охлаждали водку, а напоследок напугали молодецким свистом медведя, принятого вами за отставшего друга. Или как столько-то лет назад завели головокружительную любовь с монгольской студенткой, страшной как степной истукан, и жаркой, как июльское солнце над Гоби, и чуть было не укатили вслед за ней в Улан-Батор. Или просто погоревать о том, какой клоун у нас во главе страны, но утешиться тем, что паяц за морем все равно вдесятеро смешнее!

Так и наши герои. Намеревались жестко поставить супругов Швепс перед неумолимыми фактами (и возможно, поставить в, простите, колено-локтевую позицию), а на деле занялись увещеваниями. Дескать, эх, дорогая вы наша Нинель Виленовна, как же вам не жалко грести буквально неводами милых отечественных земноводных? И ведь для кого, йохимбовый каравай?! Для зажравшихся иноземцев. А как не совестно вам, бравый вы наш Полковник, рекрутировать молодежь Картафанья в какие-то подозрительные отряды, едва ли не эскадроны смерти? Что уж вы так-то фокусничаете, люди добрые?

Но и Швепсы, вот удивительно, отвечали без присущего им ранее петушиного апломба. Без воинственной уверенности в собственной абсолютной правоте. Как будто даже отчасти раскаиваясь.

(Ох, неспроста это кухонное миролюбие, может решить иной недоверчивый читатель. Наверняка ведь у вселенского дружбанолога Геннадия имелся какой-нибудь хитрый приборчик, активизирующий у разумных существ чувство взаимной симпатии. Дудки, граждане! Может, и был такой приборчик, только профессор его точно не включал. Потому что знал – грош цена добрым чувствам, если они созданы искусственно. А кому нужна грошовая дружба? Вот то-то…)

Нинель Виленовна, все еще несколько зажатая и настороженная, мягко возражала, что не так уж хищнически добывал зеленокожих царевен концерн «La tsarevna». Это во-первых. И что лягушки относятся к возобновляемым природным ресурсам, а значит, ограниченный промысел не есть преступление перед потомками. Это во-вторых. В-третьих, налоги и таможенные сборы со всех операций платились исправно. И наконец в-четвертых, бизнес этот вот-вот накроется объемистой посудиной из цветного металла (или даже чем-то теплым). А может, уже накрылся. Ибо люди-акулы Петя и Сема напрочь отказались бултыхаться в болотах, с первого погружения влюбившись в кристальные воды Пятака. А кого еще загонишь в торфяную жижу черемушских топей? Разве что Андрея Денисовича, коль согласится он вновь обзавестись жабрами.

Отставной «ксенакант» с задорным смехом отвечал: «Вот уж фигушки, любовь моя!» Коньяк и впрямь действовал на него слишком возбуждающе.

Впрочем, по поводу возглавляемого им молодежного объединения «Велесовы правнуки» Полковник отвечал вполне внятно. Четко, по-армейски. Да, руководит. Да, тренирует. Да, обучает юношей военному делу и науке SURVIVAL – то есть выживанию в экстраординарных условиях. Разумеется, немалое значение придается патриотическому воспитанию. Однако ни о каком экстремизме, ни о какой ксенофобии речи быть не может. А эмблема «Велесовых правнуков» только некомпетентному человеку напоминает фашистскую свастику. На самом деле это древний славянский знак солнечного движения, Коловорот.

И до того вскорости повысился градус взаимного дружелюбия на Илюхиной кухне, что Леха зашмыгал вдруг носом, вспомнив со стыдом, как приклеивал спящему Геннадию шляпу на нос. Такому славному парню! Такому безответному! Профессору, между прочим, а не какому-нибудь занюханному аспиранту.

Буркнув: «Ребята, я сейчас, на минуточку», Попов стремглав умчался куда-то, а вернулся хоть и больше чем через минуту, зато не с пустыми руками. Горделиво, словно главный бунчук поверженного супостата, нес он видеокассету, одолженную у бывшей пассии. Пассия жила, как на заказ, буквально по соседству. С кассетой она рассталась не без скандала (время-то было сравнительно раннее), в обмен на обещание Попова в скором времени поужинать вместе. Эх, чего уж там, откроем маленький секрет. Таких подружек насчитывалось у гусара Алексея по всему Картафанову не один десяток. Пожалуй, десятка два… э-э-э… два с половиной, пожалуй. Или около того.

Первым оживился Геннадий. Рептилоид будто почувствовал, что кассета предназначена именно для него. Тактично, вкрадчиво, однако подрагивающим голосом профессор полюбопытствовал:

– Чем это заполнены ваши шестерни, дружочек Попа? Что за славная коробчонка? И кто такой умилительный обезображен на ней рядком с моим полновесным двоечником-ящеркой? Ужели это сам Че?.. Че?.. Че?..

От нахлынувшего волнения речь дружбанолога прервалась. Заветное слово застряло в плотном заборе семидесяти семи зубов. Как нарочно.

– Нет, милый ты наш брат по разуму, это отнюдь не революционный команданте Че! – провозгласил сияющий Алексей. – И не солист группы «Ноги в руки», которому в детстве на оба уха, а вдобавок на горло наступил медведь гризли. Даже не джедай Йодо. Потому что это он, Чебурашка-чемпион!

Бурная овация заглушила счастливый стон, исторгнувшийся из груди залетного профессора. Рукоплескали, поддавшись общему порыву, и супруги Швепс. Хоть, по правде сказать, ни черта не понимали, что за радость привалила в этот дом.

К телевизору Геннадия несли на руках.

Дальнейшая сцена поддается лишь отрывочному описанию. Слезы профессорской радости лились рекой. Вселенский дружбанолог то вскакивал порывисто, то рушился на диван. То просил вновь и вновь прокрутить понравившуюся сцену, а то принимался скрипучим голосом подпевать мультипликационному крокодилу. Поневоле и остальные участники сеанса поддались очарованию детской сказки. Нинель Виленовна вдруг разглядела в пакостнице Шапокляк собственные черты характера, а в старухиной крысе узнала собственного мужа. И начала стрелять глазами по сторонам, пытаясь определить, догадываются ли об этом сходстве окружающие. Окружающие были захвачены кукольными приключениями, и только Муромский нет-нет да бросал на нее странные взгляды.

– В чем дело? – спросила его госпожа Швепс одними губами.

«Выйдем», – показал ей Илья знаками.

Вышли.

– Ну что еще? – с некоторой агрессией спросила Нинель Виленовна.

Илья замялся:

– Это… Вы не подумайте, что я о вашем возрасте хочу выпытать и все такое. Просто лицо ваше мне напоминает кое-кого.

– Кого же? – подозрительно спросила Гаубица, готовясь засадить коленом в пах, если Илья назовет имя зловредной мультяшной старушонки.

– Да понимаете, имелась у нас в детско-юношеской спортивной школе фотогалерея отечественной спортивной славы. Я хоть и пацаном тогда был, но отлично помню всех героев и героинь. В героинь-то даже влюблен был. Особенно в одну, волейболистку. В Нину Голубшину. Так вот, сдается мне, что… Короче говоря, Нинель Виленовна, это вы были?

У Гаубицы потеплело на сердце, а к глазам подкатила горячая влага. Она растерянно заулыбалась и кивнула:

– Неужели вы и впрямь это помните, Илюша?

– А то! Вот ей-богу! – радостно оскалившись, заорал Илья. – Так, значит, я не ошибся! Гип-гип, ура! Выше знамя руссийского спорта! Нинель Виленовна, голубушка, автограф на память… Не откажете старинному поклоннику, а?

– Не откажу, – сказала бывшая главная ударная сила отечественного волейбола. – Конечно, конечно, не откажу… – И разрыдалась. Также бурно и счастливо, как рыдала когда-то, получив первое в жизни олимпийское золото.

Провожали гостей втроем. Геннадий, витиевато извинившись, остался на седьмой круг смотреть «Чебурашку», а Фенюшка… Да кто ж может определенно сказать, присутствует она поблизости или нет, пока берегиня не подаст голосок сама?

Джип Швепсов все еще тихонько пофыркивал на холостых оборотах. Возле него занял сторожевой пост дворник, рассчитывающий получить за служебное рвение законную награду. Время от времени он ревниво шугал метлой стайку дошлых мальчишек, мечтающих примерно о том же.

Умиленная Гаубица не обделила никого и даже неумело приласкала самого младшего из караульщиков. Тот вытерпел нежности стоически, за что гонорар его был заметно повышен. Дворник смотрел на эту сцену с видимой грустью. Надо полагать, печалился об ушедшем детстве, когда дополнительный червонец можно было получить, всего лишь подставив чужой рассопливившейся тетке собственную макушку.

Пока Нинель Виленовна пребывала в плену у нереализованного инстинкта материнства, Мурзик кружил подле удивительной «Оки». Заглядывал в стекла, осторожно трогал кофейного цвета бок и мучительно соображал, как же в такой крошке уместился целый тамбур железнодорожного вагона? И куда он подевался сейчас? А может быть, никакого вагона не было? Просто подошла пора навестить специалиста по проблемам психики?

– Чем озабочен, товарищ Полковник? – заботливо справился у него Никита и предложил ему «правильно» набитую «беломорину».

– Да так, – туманно сказал Андрей Денисович. От папиросы он отказался, потому что бывшим двоякодышащим курить нельзя в принципе. – Удивляюсь, как это вы, такие здоровенные, внутри располагаетесь? Вповалку, что ли, хе-хе?

– Вместе тесно, а врозь скучно, – уклонился от прямого ответа Добрынин. – Ты, брат-храбрец, лучше вот над чем помозгуй. Извини, но я как вояка – вояке, с офицерской прямотой. Не время ли твоей бабе ребеночка завести? Погляди только, как с чужой малышней нянчится. А представь, если свое чадо появится! Сразу перестанет… – Он вдруг споткнулся и замялся.

– Что перестанет? – подозрительно спросил Андрей Денисович.

Разве мог Никита ответить «погуливать»?

– Ерундой всякой заниматься! – сказал он сердито. – Лягушатами-пубертатами, блин!

– Боюсь, поздно нам уже, – вздохнул Полковник, к счастью не обративший ни малейшего внимания на «пубертатов».

– С ее-то энергией и находчивостью – и не придумать выход?! Да ты, видать, плохо собственную половину знаешь, мон колонель.

– А что, если и вправду! – загорелся Андрей Денисович. – Усыновить какую-нибудь сиротку… Шефство над детским приютом организовать или что-нибудь наподобие того. Эх, а ведь здорово ж будет! Ну Добрынин, ты голова!

– Да нет, – пробормотал Никита в сторону, – я-то как раз цельный комплекс. А голова у нас в транспорте обосновалась.

Домой супруги Швепс ехали на средней скорости, аккуратно пропуская пешеходов на зебрах и порой даже вне них. Нинель Виленовна была как-то необыкновенно задумчива. Время от времени губы ее трогала мечтательная улыбка. Полковник сидел смирно, с расспросами не совался, ждал. Наконец она решилась:

– Слушай, Мурзик, ты с какого возраста набираешь ребят в свои «Велесовы правнуки»?

– Лет с двенадцати.

– С двенадцати? Чудесно, чудесно… А как они относятся к волейболу?

– Да как всякие нормальные пацаны. Любят попрыгать-поскакать, когда разрешаю.

– Любят, значит… За-ме-чательно! – Она направила джип к обочине, заглушила двигатель. Повернулась всем своим скульптурным корпусом к супругу и торжественно проговорила: – Ну так вот, можешь их обрадовать. Нинель Виленовна Швепс, бывшая Гаубица Нина Голубшина, с завтрашнего дня начнет делать из них чемпионов мира.

– А сумеешь? – провокационно спросил щурящийся от удовольствия Андрей Денисович.

– Не извольте сомневаться, господин Полковник, – ответила Нинель серьезно. – Уж я-то сумею. Сумею!