С осмотра городских стен и башен Клим вернулся поздно и в самом мрачном состоянии духа. Стены, возведенные два века назад, осыпались, растрескались, а кое-где и вовсе лежали в руинах. Из башен, числом двадцать две, половина была с заколоченными входами из-за рухнувших перекрытий, а те, куда удалось войти, использовались не по назначению: в трех – голубятни, в пяти – склады овощей, в двух – гончарные мастерские, а последнюю горожане приспособили под общественный сортир. Рвы за стенами заплыли, валы поросли дубами и кленами, а кроме того, не составляло проблем попасть в город по реке Помойне, берега которой были вовсе не укреплены. Словом, Клим убедился, что осаду столице не выдержать, да и не нужна никакая осада – маршируй себе в проломы, грабь город и режь горожан.

С королевской гвардией дела обстояли получше: полк пеших латников в триста рыл, два конных по двести, и при каждой части – капитан и дюжина сержантов. Алебарды, пики и кольчуги вроде бы в исправности, лошадки тоже неплохие, однако три полка тянули в лучшем случае на батальон неполного состава. Еще имелся рыцарский регимент, наскоро собранный министром Гаммеком: полсотни рыцарей из города и окрестных поместий, и при каждом – десяток челядинцев. Клим обругал Гаммека, сказав, что с таким войском только клопов давить, на большее сил не хватит, и занялся обозом. Целых телег в нем не нашлось: у одних не хватало колес, у других прохудились днища, третьи стояли без упряжи и без лошадей, и было ясно, что притащили их сюда для вида, дабы исполнить приказ короля. Снова обругав Гаммека, Клим прошел к полевым кухням и обнаружил, что в наличии ведро и четыре котла, а при них – кривая бабка-повариха. Тут он уже не ругался, решив сберечь запал и пару крепких выражений для Тигля диц Марема, – с того места, где собралось воинство, отлично просматривались ветхие городские стены и ворота, висевшие на одной петле.

Закончив ревизию под вечер, Клим вернулся в замок, проехав по городу без рева труб и воплей герольдов. Мрачные мысли терзали его. Армии, считай, нет, столица беззащитна, казна пуста, да еще висит долг перед эльфами. Не говоря уж о расплодившихся драконах, наглых гномах и отложившихся нехайцах… Окинув взглядом замок, он подумал, что скромная квартирка в Подмосковье была бы куда приятнее; тут, конечно, с жилплощадью богаче, но и нахлебников полно. Вон, кто столбом стоит, кто на ступеньках штаны протирает. Сотни две, никак не меньше.

Он спрыгнул с коня, и толпа раздалась. По обе стороны дверей, что вели во дворец, сверкали золотом и серебром камзолы и шляпы придворных, на ступенях лестницы устроились пажи и стражники, слуги, повара, шуты, девушки-служанки и красотки из местного кордебалета. Двор заполняла публика попроще: конюхи и псари, прачки и посудомойки, доезжачие, кузнецы, каретники и возчики, смотрители королевского зверинца и остальная челядь. Все они при виде короля бухнулись на колени, придворные склонили головы, и Клим проследовал к дворцу в благоговейном молчании. Впереди – оруженосец Омриваль, сзади – Карвас Лютый и Ротгар Кровавый.

В холле попалась ему навстречу компания дюжих мужиков с пустыми мешками. Эти на колени не встали, но согнулись почтительно, кланяясь в пояс, пробормотали: «Вира лахерис!» – и вышли вон. Обернувшись, Клим заметил, что они шагают к фургонам в дальнем углу двора. Толпа провожала их вздохами и удивленным шепотом, но мужики по сторонам не глазели, шли быстро и деловито; забросили мешки в фургоны, расселись по козлам и поехали со двора.

Холл был безлюден – похоже, и придворные, и слуги, и даже стражники не решались входить сюда вслед за королем. Клим огляделся, хмыкнул и громко произнес:

– Что за хрень здесь происходит? Где блюститель дворца? Где казначей и кудесник? Где мои рыцари, черт побери!

Ответом ему была тишина. Но не прошло и минуты, как по лестнице скатился Црым, бросился королю в ноги, зазвенел бубенцами, завопил гулким басом:

– Твое бесценное величество! Мир перевернулся, клянусь Благим! Сказка стала былью! Разумом я ослабел и понять не могу, зима у нас средь лета или лето средь зимы! Глянь, расцветает трын-трава и соловьем поет сова! А в нужниках запахло розами!

Клим встряхнул скомороха:

– Хватит околесицу нести! Докладывай по порядку.

– Повинуюсь, сир, и готов порадовать твое величество – мы в золоте по самые помидоры!

– Ошибочка вышла, лопоухий: мы в дерьме, и по самые гланды, – мрачно заметил Клим.

– А вот и нет, вот и нет! – Црым кувырнулся через голову и вскочил на ноги. – Казны у нас нынче без счета! Иди, государь, и сам полюбуйся!

– Если врешь, я тебя повешу, – пообещал Клим и торопливо направился к лестнице. За ним, грохоча железом, поспешали Ротгар и Карвас, сзади семенил Омриваль, а за оруженосцем, строя рожи и звеня бубенцами, тащился королевский шут.

Таким порядком они взошли по лестнице к тронному залу, добрались до прохода к сокровищнице и спустились вниз, очутившись в подвале со светильниками, где несли дозор часовые. Здесь было на удивление людно и шумно: солдаты, рыцари, маг Дитбольд и блюститель Астрофель, а при нем – десяток писцов со свитками и чернильницами. Дверь в сокровищницу была распахнута настежь, и при ней стояли Персен Смертоносный и Неуловимый Драч – без шлемов, но в доспехах и с обнаженными клинками. Остальные рыцари тоже были здесь; теснились у дверей, не пропуская писцов, и яростно спорили с блюстителем. До Клима донеслось: «Пересчитать и описать! Нет! Пока король не повелит… Пересчитать немедленно… мой долг… Утрись своим долгом! Сказано, сир: никто не войдет допрежь короля. Я – советник Левой Руки… Хоть правого яйца! Только по королевскому приказу. Но его величество еще не…»

– Величество уже здесь. – Клим стукнул в пол ножнами меча. – Тишина в кордегардии! Сир Персен, ты был за старшего. Докладывай!

Персен отсалютовал мечом.

– По твоему велению, государь, встали на стражу и караул удвоили. А опосля обеда началось. Тащат и тащат… сыплют и сыплют… мешками! Решил я вызвать советников и братьев-рыцарей – для лучшего сбережения.

– Что тащили и что сыпали? – поинтересовался Клим, шагая к дверям.

– Золото, государь! – подал голос блюститель. – Золото мешками от мастера Авундия. Без счета! А надобно его пересчитать и оприходовать. Казначея я не нашел, сам явился, да не пускают меня с писцами к сундукам.

– Только после короля и по его приказу! – рявкнул сир Олифант Беспощадный.

– Вас пусти! – поддержал его сир Верваг Суровый. – Пусти, и враз половины не будет.

– Разворуют, – добавил сир Жмых Стремительный. – За голенища сунут, в исподнее, под шляпы… Видели, знаем!

Лицо блюстителя побагровело.

– Да вы ума лишились, сиры! Лжа это, лжа поганая! Чтобы я хоть малость утаил! Годы беспорочной службы… двум прежним королям и нынешнему повелителю… Никогда и ни в одном глазу! Пусть рука моя отсохнет, если я…

Клим снова стукнул ножнами о камень:

– Тихо! Прекратить базар! Оставайтесь здесь, а ты, кудесник, пойдешь со мной.

Он перешагнул порог и на мгновение зажмурился. Золото сияло и сверкало, его победный блеск слепил глаза, туманил разум, и чудилось, что сокровищница от стены до стены наполнена тихим перезвоном монет. Всюду золото, в больших и малых сундуках, в ларцах и прямо на полу – высоким холмом, что доходил до груди. Груды золота, кучи золота! Без счета и без края!

Клим ухватил несколько монет. На них, как на уже знакомой ему серебряной, тоже были отчеканены крылатый дракон и корона в венке дубовых листьев. Монеты крупные, размером с юбилейный рубль советских времен, но толще и тяжелее. Рубли эти он помнил с детства – большие, солидные, не чета недомерку нынешних времен. Хоть не был тот рубль золотым, за ним стояла мощь огромной державы.

«А за этими – моя мощь! Моя сила!» – подумал Клим и стиснул монеты в кулаке.

– Обещал я Жинусу и Авундию веревку, а придется дать по ордену, – сказал он вслух. – Как считаешь, сир Дитбольд? Орден или иную награду? Скажем, кафтан с королевского плеча?

Но маг шутливого тона не принял – стоял и озирался в недоумении. Потом вцепился в бороду руками и произнес:

– Не понимаю, государь… Слишком, слишком много. Ты, помнится, требовал два сундука, один от Жинуса, другой от Авундия. А тут золота на тысячи хайборийских фунтов! И это меня беспокоит. Не такие они люди, чтобы лишнее давать.

– Я еще про золото эльфов спрашивал, что в долг взято. Может, это оно и есть? – высказал догадку Клим. – Испугались мошенники и отгрузили все полной мерой.

– Нет, твоя милость. Не в обычае эльфов чеканить монеты, и хоть не видел я их золота, но знаю, что было оно в слитках. И еще знаю, что на королевский монетный двор то золото не поступило. Опять же… – Дитбольд зачерпнул горсть монет и поднес к глазам. – Опять же, эльфийское золото бледное и тускловатое, с серебристым отливом, а это блестящее и яркое. Такое гномы добывают в Северных горах.

Клим только плечами передернул и буркнул:

– Гномы так гномы, один черт. Зато теперь повоюем! Скажи-ка мне вот что, чародей… Ты в своем хрустальном шарике смотрел на вражье войско? Сколько их? Может, банда мелкая в полсотни рыл? Или тысячный отряд? Так с ним мы наличной силой справимся.

– Их не тысяча, а много больше, – отозвался маг, покачивая головой. – В набег они идут, когда уверены в победе. Двадцать тысяч, тридцать… Точно не ведаю, государь, ибо в шаре моем их не пересчитать.

– Значит, разведка нужна, – молвил Клим и, разжав кулак, сунул золотые «драконы» за пояс. – Тогда другое мне скажи: до киммерийцев далеко ли? И до нехайцев?

– На коне до Киммерии семнадцать дней, а если конь хорош, можно за четырнадцать добраться. Скакуны у киммерийцев быстрые… Хочешь нанять их, государь?

– Хочу, но гонца к ним отправить и ждать их войско – это месяц. Не годится! Придут на пепелище с трупами. А нехайцы что? Ближе?

– Гораздо ближе, но там большого войска не наймешь. Там нашей беде лишь порадуются.

– Почему?

Дитбольд вздохнул, опустил глаза, и у губ его пролегли горькие складки.

– Это долгая история, повелитель, долгая и печальная. Ты помнишь про тайный ход за зеркалом? Приходи ко мне как-нибудь вечером, я тебе ее поведаю. А сейчас не пора ли пустить сюда сира Астрофеля и его помощников? Монеты много, придется ночь и день считать.

– Пусть считают, а мне нужно помыться и перекусить, – сказал Клим. – Утомился я сегодня. Ползать по ветхим башням и стенам – не подарок. Ну ничего, теперь мы их восстановим! Будут крепче пирамид!

Он покинул сверкающее золотом подземелье, распорядился, чтобы блюстителя дворца пустили к сундукам, и, окликнув Омриваля, зашагал в свою опочивальню. Следом увязался Црым, все подпрыгивал и что-то бормотал. Клим не слушал; в животе у него урчало от голода.

– Блюстителю не до нас, – бросил он на ходу. – Нынче, Валентин, ты заботишься о моем величестве.

– Чего желаешь, государь? – тихо произнес оруженосец. Он побледнел и заметно осунулся – должно быть, тоже устал, таскаясь весь день за королем. Но ни единой жалобы с губ его не слетело.

– Желаю вдоволь теплой воды, – молвил Клим. – А после, как умоюсь, будут кстати жареный бараний бок с кашей, пара цыплят на вертеле, свежий хлеб и миска соленых огурчиков. Еще вина две бутылки, не очень кислого. К вину – яблоки и блины с медом.

– Будет исполнено, мой господин, – прошептал Омриваль, взмахнул ресницами и исчез.

– Гоняешь ты его, государь, на ногах уже не стоит. – Црым ринулся вперед и распахнул двери в опочивальню. – Пожалел бы парня! Тем более что парень этот…

Шут внезапно смолк. По-прежнему не обращая на него внимания, Клим огляделся и довольно кивнул: комната была прибрана, пол выскоблен до блеска, тряпье над постелью исчезло, воздух свеж, ни запаха пыли, ни кухонных ароматов. Свет заходящего солнца вливался в широкие окна, забранные в медный переплет с мелкими стеклами. Комфортная обстановка, хоть и средневековье.

Он отложил меч, снял пояс. Посыпались монеты, но до пола не долетели – скоморох, извернувшись, подхватил их с невероятной ловкостью.

– Что народ во дворе собрался? – Клим начал расстегивать пуговицы колета. – Придворные, лакеи, даже конюхи… Золота, что ли, не видели?

– Столько не видели, твоя милость. Но не золоту они изумлялись, тут причина другая.

– Ну так поделись.

– Прознали, видать, что золото от выжиги Авундия, вот и сбежались. У него, сир, дыма от огня не выпросишь. Самый распоследний гад по ту и по эту сторону преисподней!

Тут в разговоре случилась заминка – появились девицы с ведрами, простынями и мочалками. Все как на подбор блондинки, красотки, кровь с молоком. Клим даже облизнулся.

С него стащили сапоги, сняли колет, рубаху и лосины.

– У нашего государя такие могучие руки, – сказала самая шустрая служаночка.

– Должно быть, не только руки, – игриво добавила вторая.

– А станом он тонок, как эльфийский принц, – поддержала третья.

– Но прошлой ночью никого не удостоил, – отозвалась четвертая, поглядывая на кровать.

– То прошлой ночью, Ивна. А нынче…

– Цыц, бесстыдницы! – рявкнул шут. – Не до вас его величеству. У него державные заботы!

Клим уже сидел в чане, на него лилась теплая вода, и нежные ручки разминали плечи.

– Главная забота государя – наделать побольше младенчиков, – молвила первая служанка.

– А с кем, если королевы нет? – спросила вторая, опрокинув Климу на голову ушат с водой.

Третья хихикнула:

– Известно с кем! Пока мы здесь, не нужна королева. Опять же все королевы стервы. Взять хотя бы нехайскую принцесску… Такое о ней говорят!

Клима закутали в простыню и стали вытирать. Вытирали так старательно, что он совсем приободрился – можно сказать, взыграл. Но, вспомнив про орков, решил, что нельзя тратить время на любовные утехи.

– Мы еще потолкуем о младенчиках, – пробурчал он. – А сейчас, красавицы, подайте мне исподнее и халат. И полегче, полегче! В этом месте тереть не надо. Не время, барышни!

Наконец ему набросили на плечи мантию и оставили в покое. Отдуваясь, Клим уселся в кресло.

– Ты смотри, государь, девки у нас лихие, враз оседлают, – пробасил Црым и стал жонглировать монетами. Очевидно, он уже считал их своей собственностью.

– Маг говорит, на золото гномов похоже, – молвил Клим, отдышавшись. – А ты что скажешь?

Монеты исчезли в рукаве шута. Почесав сломанный нос, он скорчил забавную рожу.

– Откуда мне знать, твоя милость? В золоте я не разбираюсь.

– Ты же гном!

– Гном. – Шут снял колпак и пошевелил огромными волосатыми ушами. – Как есть гном!

– В моей реальности считают, что всякий гном – прирожденный рудознатец и мастер по самоцветам и металлу.

– Бывают и на яблоне червивые плоды. Эх, государь! – Црым вздохнул и понурился. – Был бы я рудознатцем, не потешал бы народ в твоем дворце, а сидел в Северных горах, гранил рубины с изумрудами или ковырялся в жиле с золотом. Ты погляди, погляди на меня! Видишь мой нос? Это мне кайлом заехали, когда я тюкнул рубин посильнее, а он возьми и расколись. Ожог на щеке рассмотрел? А вот еще на руках и ребрах… Это я сам постарался – ковшик с серебром не удержал, брякнул оземь, да так, что брызги полетели. Еще на ноге у меня палец отдавлен. Глыба в штольне свалилась, все братаны врассыпную, а кто не успел?.. Я, вестимо. Ладно, на палец пришлось, не на башку.

– Выходит, гнома из тебя не вышло, – сказал Клим сочувственно. – Ну, как говаривали латиняне, каждому свое. Скоморохом быть тебе очень даже впору. Ценю! Это, считай, мнение специалиста.

– Неужели? – удивился шут. – Ты и в этом соображаешь, сир?

– Еще как! Был я знатоком лицедейства и всяких представлений, был, да весь вышел, – со вздохом признался Клим, вспомнив студенческие годы. Потом добавил: – А шут ты отменный, вон как ловко монеты зажилил!

Хмыкнув, Црым пошевелил ушами и слегка покраснел.

Появился Омриваль, за ним Бака и Дога внесли ужин. От цыплят и бараньего бока шел восхитительный парок, позванивали серебряные чаши, яблоки в корзинке пахли свежестью летнего сада. Клим принюхался и враз ощутил себя королем.

– Садись, оруженосец. Тебе цыплята, нам с Црымом баранинка. Но до этого… – Он выудил из миски соленый огурец и с хрустом раскусил. – Хорош! Как у моей бабки Пелагеи!

– Кстати, о бабках и дедах, – произнес шут, отхватив ножом кусок мяса. – Видел я нынче, как святого Гервасия расколотили по мелким камушкам. Это я понимаю – ты, государь, другого рода-племени, тебе Гервасий что рыбке зонтик. Но почему бы предков твоих не изваять в граните или мраморе? Достойного отца или почтенного основателя семейства? Вдруг среди них драконоборец сыщется! Пусть стоит в твоей опочивальне ради славы короля.

– А вот этого не надо, – проворчал Клим. – Я хоть король, но человек скромный. Опять же драконы у нас не водятся, только волки да медведи.

С предками у него полной ясности не было. Родился Клим в деревушке Скуратовке, что в глухих лесах на полпути между Москвой и Тверью. Мать его, совсем девчонкой, ребеночка нагуляла, а кандидатами в папаши молва называла троих: приезжего студента из Москвы, бригадира с лесозаготовок и таинственного Виталия Петровича, о котором на селе говорили только шепотом. Ни одного из них Клим в глаза не видел и очень сомневался, что имеет к ним какое-либо отношение. Мать, девушка пригожая, счастье свое нашла и уехала с супругом в Сыктывкар, оставив трехлетнего Клима на попечение деда и бабки. Они его и вырастили, а дед Андрей отчество дал. Были они людьми непростыми, бабка Пелагея считалась травницей-знахаркой, а дед, кузнец, ветеран двух войн и редкостной силы мужик, пользовался репутацией колдуна. Правда ли это, Клим не знал, но деда Андрея на селе уважали и побаивались. Внук был ему вместо сына, и рассказывал он маленькому Климу всякие истории про их семейство, про царей московских и бояр и про сменивших их российских императоров. Истории поучительные и забавные, а порою страшные, и выходило из них, что скуратовский род старинный и знатный, что Скуратовка – прежняя их вотчина и что когда-то тут без скуратовского дозволения волки не выли и медведи в спячку не ложились. Но драконоборцев среди предков Клима точно не было. Зато, если верить деду, встречались такие душегубы, что лучше о них не вспоминать.

Предки, думал Клим, поглощая огурцы и мясо, сущность неизменная, имманентно присущая эпохе, и если были среди них герои и злодеи, так это уже навсегда. Куда бы они ни девались, в ад или в рай, рука их к живым не дотянется, голоса их не услышишь и в душу не влезешь. Поступки их выглядят странными, иногда жестокими, но нельзя ни славить их, ни судить; людские деяния определяют время, нравы и обстоятельства. И дай бог, чтобы его, майора Клима Скуратова, потомки тоже не славили и не судили.

Ужин закончился в молчании. Црым хотел было распотешить короля, сунул монету в левое ухо и вытащил из правого, но, сообразив, что государь размышляет, быстро увял. Они прикончили блины, выпили вина, закусили яблоками, а затем оруженосец и шут откланялись. Клим поднялся и, растворив окно, бросил взгляд на тихий темный город. Его столица дремала под звездным небом, на востоке сиял серебристый лунный диск, совсем такой же, как на Земле. Крылатая тень промелькнула в его бледных лучах, понеслась к замку, стала петлять среди стен и башен, потом зависла у самого окна. Огромный нетопырь с когтистыми лапами и мордой полузвериной, получеловеческой… Нет, здесь не Земля, подумал Клим.

Нетопырь раскрыл пасть с острыми, как шилья, зубами и нагло ухмыльнулся. Клим погрозил ему пальцем:

– Лети, паразит, лети! Скоро я до вас доберусь! Послужите, канальи, стране и государю!

Оборотня будто ветром сдуло – то ли испугался, то ли понял, что кровушкой тут не разжиться. Зевнув, Клим покосился на сундук. Там лежали его трофеи из секретной кладовой: флакон с непонятным зельем, серебряный кувшинчик и семимильные сапоги. Кувшинчик был запечатан наглухо, и от него ничем не пахло, а от флакона тянуло резким сладковатым ароматом. Подняв его, Клим подбросил пузырек в ладони, пригляделся и увидел, что на нем какая-то наклейка с надписью. Буквы странные, незнакомые, не прочитать…

Он закрыл окно и направился к зеркалу.

– Эй, старче, вылезай! Поговорить хочу.

Никакого ответа.

Клим постучал флакончиком по стеклу:

– Что за капризы, старый пень! Сказано, вылезай! Король требует!

Тишина и темнота. Ни проблеска в черном овале рамы, ни искры в бездонной глубине. Уснул? Или, стервец, цену себе набивает, хочет, чтоб уговаривали?

Ну, попробуем лаской решил Клим.

– Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, кто на свете всех милее, всех румяней и бе…

– Дзиннь! Уж не ты, мурло королевское! – молвил старец и возник в зеркале во всей красе. – Пошто беспокоишь? Занят я был! Хануриков вроде тебя к житью-бытью приспосабливал, к нашему, потустороннему… Чего тебе надобно, веник?

– Пообщаться, – произнес Клим примирительно. – Соскучился я. Опять же кое-какие вопросы накопились. – Он поднес к зеркалу флакончик. – Вот это что такое? Непростая штука, должно быть. В тайном месте взял.

– Там написано, – пробурчало отражение. – Читать умеешь? Так читай!

– По-здешнему мне не прочесть, зазеркальный мой. Я ведь ни грамоты, ни языка их не знаю.

– Не знаешь, а говорить-то говоришь! Как, не думал? – Отражение презрительно фыркнуло. – Что удивляться! Попал сюда, и сразу все в тебя вошло – и язык, и грамота. Вперлось в башку, можно сказать. Так что ты напрягись, голубь сизый, и враз все прочитаешь.

Клим последовал этому совету, и буквы каким-то странным образом сложились в надпись: «Эликсир силы. Одна капля на кружку пива».

Удивленный, он почесал затылок.

– И что это значит, старина?

– Что написано. Кружка должна быть побольше, не то окочуришься. Еще вопросы есть?

– Как не быть!

Клим задумался. Некая мысль кружила в его голове, пытаясь пробиться сквозь встающие в памяти образы городских улиц и ветхих стен, воинов в доспехах, обозных телег, котлов и кладовой, набитой золотом. День был полон впечатлений, и мысль то и дело ускользала, прячась в дальнем уголке памяти, словно увертливый зверек, избегающий встречи с охотником. Прошла минута-другая, и наконец он поймал ее, заставив облечься в слова.

– Держава в явном небрежении, если не разоре. Многих солдат от службы отставили, войска, считай, нет, надежных укреплений тоже, народ недоволен, казна пуста… была пуста. Часть земель отложилась, податей не шлют, даже злорадствуют всякой беде. Так не сегодня же все началось! Должно быть, этот Рипель был совсем чокнутый – запутался и свалил. Но правил он годы и годы, и при нем страну могли десять раз завоевать и вконец разорить. Но вроде бы Бог миловал. Или случались нашествия?

– Нет, но Бог тут ни при чем, – буркнул старец.

– Что же орки дремали? И киммерийцы с нехайцами?

– Не дремали они, да только слишком уж везло прежнему владыке. Соберется кто из недругов в поход, отправит войско, а тут ливень страшенный, и все вражьи рати тонут в воде и грязи. Или реки разольются, или снежная буря грянет, или недуг приключится и кони падут, а с ними половина воинства. Везло Рипелю, везло! Хотя держава и правда в небрежении.

– Выходит, ему везло, а мне не очень, – медленно произнес Клим. – Как бы разжиться этаким же счастьем! Чтобы не только деньги, а еще и потоп. Само собой, в нужное время и в нужном месте.

Отражение в зеркале сморщилось, будто Клим ему кислятину поднес.

– Не болтай об этом, парень! Счастья даром не бывает, за все, что получено, взыщется. А ты и так попал. Вот и выкручивайся, да помни: не все тут такое, каким кажется.

– Это я уже слышал. Не помню только, от кого.

– От твоего сопливого оруженосца. Уж он-то знает, что говорит! – Старец нехорошо усмехнулся. – Тоже воин! Одна видимость! Хотя с другой стороны… Как ты сказал? В нужное время и в нужном месте?..

– Ты на что намекаешь, охальник старый? – рявкнул Клим. – Может, у вас в зазеркалье мальчиков пользуют, а в своем королевстве я такого не потерплю!

– Хе-хе, – послышалось в ответ. – Не демократично, твое величество. Ущемляешь права граждан!

– У меня тут монархия. Как сказал, так и будет, – отозвался Клим, бросив взгляд в дальний конец опочивальни. – Кстати, где девчонка эта, неупокоенная душа? Гервасия на щебень разнесли и в землю закопали, так что справедливость восстановлена. Могла бы заглянуть к королю с благодарностью. Или она уже в райских кущах?

– Нет, голубь мой. Кое-что ты забыл и дело не доделал – косточки-то ее по-прежнему в винном погребе, в стене. Вот и не в силах она упокоиться.

– Утром займусь. Похороним с почестями.

– Почести не обязательны. Нужно на кладбище схоронить, в гробу, как у людей, и имя написать: Альжан, дитя башмачника Хабада.

– Я запомню, – сказал Клим.

Старец исчез. Зеркало подернулось рябью, затем потемнело и стало сгустком мрака в овальной раме. Огни в светильниках вспыхнули ярче, всколыхнулись на миг, заставив шевельнуться фавнов и нимф на гобеленах. Иллюзия, конечно, но мнилось, что приподнялся пышный зад, легла на него бесстыжая лапа, а другой рогатый наглец вцепился в розовую грудь. Губы нимфы дрогнули, глаза с томной поволокой уставились на короля, будто приглашая поразвлечься.

– Срамота! – проворчал Клим. – С таким соседством не уснешь спокойно. Прикажу, чтоб заменили батальными картинами. Его величество Марклим сносит гоблину башку… Вот это в самый раз!

Он вытащил из ножен королевский меч, помахал им в воздухе и воткнул в брюхо самому нахальному сатиру.