Глава 13
Тюремные будни

К тому моменту, как я добралась наконец до замка, окончательно стемнело. С темнотой пришел и холод: весна все-таки, не лето. Я поплотнее укуталась в плащ. Месяц, уже не новорожденный, но все еще тонкий, освещал Стонридскую башню сквозь колеблющуюся дымку облаков, тем самым придавая ей еще более мрачный вид, чем обычно. Впрочем, широкая башня Торнсайдского замка выглядела ненамного более привлекательно.

Высоко подняв голову, я решительно зашагала навстречу неприятностям. Хотя, как выяснилось впоследствии, даже не подозревала на тот момент, каким именно.

В замок меня в очередной раз пропустили без вопросов и сразу же провели к графу. На этот раз в опочивальню. Лакей предупредительно распахнул передо мной дверь, но, стоило мне войти, практически мгновенно захлопнул ее за моей спиной. Я невольно прислушалась, не щелкнет ли затвор. Не щелкнул. Но это и не нужно. Рассмотреть по пути сюда дежуривших в примыкающей комнате телохранителей было несложно, хоть они и не стояли по стойке смирно у двери, а с обманчивой расслабленностью расположились в стороне.

Я окинула взглядом опочивальню. Просторно, внушительно, шикарно. Старинные гобелены, каждый из которых наверняка стоит кучу денег, картины в тяжелых рамах, вычурные канделябры. Кровать под балдахином, состоявшим из четырех отдельных занавесок, из которых сейчас были отдернуты только две. Я поморщилась. Знаю, балдахин – вещь функциональная, средство борьбы все с тем же холодом, но все равно смотрелось безвкусно. Особенно учитывая, что скоро мне самой придется оказаться внутри… Замерзнуть же я как-то боялась в последнюю очередь.

– Проходи.

Рейвен сидел, комфортно развалившись в большом тяжеловесном кресле с высокой спинкой. Одет он был по-домашнему: легкие неофициальные брюки, длинная рубашка навыпуск, не перехваченная никаким поясом, сверху накинут, но не завязан, теплый халат.

– Присаживайся, не стесняйся. – Он кивнул на дубовый стул, ножки которого были сделаны в форме львиных лап. Похоже, мебели попроще в этой комнате банально не было. А возможно, и во всем доме тоже. – Можешь угощаться.

На этот раз граф кивком указал мне на низкий столик, на котором стояли вазы с фруктами и сладостями.

Я села и, закинув ногу на ногу, откинулась на невысокую спинку.

– Не можешь есть, когда волнуешься? – осведомился он.

– Кто сказал, что я волнуюсь? Не хочу наткнуться на очередной дурманящий разум сюрприз.

– Я же уже говорил, что не повторяюсь.

– Да полноте, – поморщилась я. – Не надо строить из себя большого оригинала. Все твои методы были чрезвычайно грубы и банальны.

Я никогда не говорю «вы» мужчинам, с которыми сплю. Это причуда аристократов. А если кому-то не нравится, он вполне может выбрать себе другую женщину. Возражать я точно не стану.

– Но они же сработали.

– Одно другому не мешает. – Я взвесила в руке крупное зеленое яблоко, подкинула его на ладони и положила обратно в вазу. – Мне нужны гарантии того, что их отпустят.

– Ты мне не доверяешь? – усмехнулся он.

– Боже сохрани. Я еще не сошла с ума.

– Мне нравится твоя наглость. Документы о помиловании готовы. Я прямо при тебе крикну своим людям, которые дежурят за стеной, и они дадут ход освобождению. Они ждут только моего слова, даже заходить сюда не будут.

– Так кричи, я жду.

Рейвен оценивающе на меня посмотрел.

– Не так скоро. Сперва как минимум разденься.

– Ты говорил, что я могу просить за это все, чего хочу.

– Говорил, – протянул Рейвен, – правда, с этим ты запоздала. Но, впрочем, я могу как минимум тебя выслушать. Так чего же ты хочешь?

– Информацию, – ответила я. – Удовлетвори мое любопытство, ответив на пару вопросов.

– Ну что ж, пожалуй, это справедливо, – рассмеялся он. – Взамен за физическое удовлетворение удовлетворить любопытство. Мы ведь так и не закончили наше интервью, верно? Будем считать, что это – вторая его часть.

– Та, где раскрывается правда, – спокойно уточнила я.

– Отчего бы и нет? Что же ты хотела спросить? Я весь внимание.

– Почему ты так горячо просил у ван Дрейков, чтобы они отпустили ни в чем не повинную девушку-газетчицу? Только не говори, что просто из сострадания. Я боюсь разрыдаться от умиления.

– Разумеется, нет. Сама посуди: что бы сделала девушка-газетчица, если бы ее отпустили?

– Первым делом подняла бы город на уши, – кивнула я. – Логично. Так все становится значительно… понятнее. А что Кларинда? Ты ведь понимаешь, мое слово против твоего не будет значить ничего. Но мне интересно. Это действительно ты?

– Конечно.

– Дочка барона? В других случаях ты вел себя умнее. За эту прихоть ты чуть было не расплатился головой. И расплатился бы, если бы меня не оказалось рядом.

– Вот тогда-то ты меня и заинтересовала. Что касается Кларинды, ситуация действительно вышла из-под контроля. Она увидела кое-что, чего не должна была видеть… Одного сильно несговорчивого человека, с которым пришлось разобраться не вполне законными методами. Словом, пришлось незамедлительно избавляться и от нее, пока она не успела обо всем рассказать. Но убивать ее сразу было бы обидно. Я столько времени ее уламывал и уже почти уломал. Надо же было довести дело до конца. А ждать, пока она сама согласится, теперь было необязательно. Это даже удивительно, сколь покладистой становится женщина, стоит только показать ей пару инструментов из пыточной. Всего лишь показать. После этого она делает все, что ей скажут. Плачет, но делает.

– Не беспокойся, я плакать не буду, – жестко заверила я.

Рейвен бросил на меня заинтересованный взгляд.

– Знаю, – кивнул он. – Так даже лучше. Ну так что, мы закончили с разговорами? Можем переходить к делу?

– Можем.

Я отодвинула вазу с фруктами к середине столика и поднялась со стула. Мельком глянула в окно и вздрогнула. Мне показалось или там мелькнул силуэт Кентона? Впрочем, вернее всего, померещилось. Я решительно задернула занавеску, сшитую из той же ткани, что и балдахин.

– Раздевайся.

Он остался сидеть, развалившись в кресле, готовый внимательно наблюдать за этим зрелищем. Сжав зубы, я сбросила с себя плащ и стянула через голову платье.

– У тебя неплохая фигура, – заметил Рейвен, вставая с кресла и подходя ко мне поближе. – Грудь немного больше, чем я люблю, а бедра, наоборот, чуть поуже, но в целом ничего.

– Хочешь посильнее меня унизить? – прошипела я.

– Я еще даже не начинал. Ложись! Нет, не на кровать. На пол!

Сжав зубы почти до скрежета, я послушалась и легла на холодный пол. Рейвен быстро скинул с себя одежду.

– Приказ о помиловании, – напомнила я.

Граф задумчиво на меня посмотрел. Выражение лица у него было холодно-безразличное, будто все происходящее вообще мало его интересовало. И только кончики пальцев заметно дрожали.

– А я еще подумаю, – сказал Рейвен. – Вдруг мне понравится? В таком случае ты будешь приходить ко мне два раза в неделю или три, а они будут жить… до тех пор, пока ты будешь оставаться послушной.

Он протянул руку и извлек небольшой нож из рукава только что сброшенного халата. Склонился надо мной и принялся разрезать корсет. И когда острие кольнуло кожу, я поняла, что моему терпению пришел конец. Видит бог, я была готова принести эту жертву. Если бы он просто повалил меня и взял силой, я сжала бы зубы, зажмурила глаза и стерпела. А теперь все. И даже не важно, каковы будут последствия.

Схватив его за руку, я нажала на нужную точку. Плоды интервью с одним из восточных лекарей. Выучить все известные ему точки было бы невозможно, но парочку я запомнила хорошо. И надавила, как полагается. Рейвен вскрикнул от болевого шока и выронил из пальцев нож, который я, в свою очередь, моментально перехватила и, сев на корточки, приставила к горлу графа, заставив его передвинуться в сторону и прислониться спиной к кровати.

– Ваше сиятельство! Все в порядке? – послышался голос телохранителя из-за двери.

– Его сиятельство приказывает выпустить на свободу двух заключенных, Терезу Мэй и Роуз Паркер, – громко сказала я. – Верно, ваше сиятельство?

Я надавила ножом Рейвену на горло, мысленно вознося молитву о том, чтобы не оказалось, что прижимаю клинок к шее тупой стороной. Судя по тонкой красной полоске, проступившей у него на коже, не оказалось.

– Да, – хриплым голосом подтвердил граф.

– Будет исполнено.

– И не смейте нам мешать! – добавила я. – У нас начинается самое интересное.

Убедившись в том, что это повеление будет исполнено, я заглянула Рейвену в глаза. Я не увидела в них паники, но напряженность определенно была. Пожалуй, был и страх. И удивление. Должно быть, он испытывал бы немалое удовольствие, если бы находился сейчас на моем месте. Мне же происходящее удовольствия не доставляло. Я предпочла бы сейчас быть за сотню миль отсюда. Но определенное моральное удовлетворение эта, пускай кратковременная, смена ролей все-таки принесла.

– Что ты собираешься делать? – тихо спросил Рейвен.

– А я подумаю, – мстительно ответила я. – Для начала подожду, чтобы дать твоим людям время выполнить приказ. А там поглядим. Может быть, перережу тебе горло. А может быть, – мой взгляд скользнул существенно ниже, – всего лишь позабочусь о том, чтобы ты больше не мог докучать ни одной женщине. Причем эта идея мне нравится больше всего. Символично и, главное, заслуженно.

Граф не показал, что испугался, однако я видела, как напряглись его мышцы.

– Сиди и не дергайся! – на всякий случай предупредила я.

А сама принялась лихорадочно думать. Что же дальше? По всему выходило, что ничего. Даже если сейчас я перережу ему горло – скажем откровенно, не слишком привлекательная перспектива, учитывая, что я никогда в своей жизни не убивала, – уйти отсюда мне никто не даст. За убийство хозяина расправа будет жестокой; хорошо если сразу повесят, предварительно не проведя через пыточную. Попытаться уйти вместе с Рейвеном, угрожая ему ножом? Не выйдет. У меня пока еще нет мании величия, я умею адекватно оценивать свои возможности. Во-первых, он существенно выше меня ростом, во-вторых, сильнее, так что долго вести его, продолжая удерживать нож у горла, я не смогу. Он очень быстро найдет способ извернуться и перехватить мою руку. Связать его и оставить здесь, а самой уйти как ни в чем не бывало? Да не получится! Как я буду его связывать, одновременно одной рукой удерживая у горла нож? Он двадцать раз успеет меня остановить…

Наверное, какой-нибудь герой эпического романа сумел бы на моем месте придумать неожиданный, дерзкий и хитроумный выход из положения. Но мне ничего подобного в голову не приходило. Я знала только одно: надо немного потянуть время. Во всяком случае, так я добьюсь, чтобы главная цель моего прихода сюда была достигнута. А заодно буду знать, что хотя бы ненадолго одержала над этим негодяем верх. Более того, скорее всего, мне удастся на время отбить у него всякую охоту к любовным утехам. А в остальном – будь что будет.

– Ну что, будем оставлять тебя евнухом? – снова обратилась я к Рейвену. – Ты хоть успел обзавестись каким-нибудь бастардом, чтобы было кому передать по наследству титул?

– Не осмелишься, – процедил он.

– Раньше бы не осмелилась, – согласилась я. – А сейчас ты не оставил мне выбора. Какого дьявола ты ко мне прицепился? Ну отказала женщина – подумаешь, страшное дело. Нашел бы себе другую или даже несколько. Но нет, в тебе заговорило самолюбие. Или не только? Тебе ведь нравится ломать женщин, верно? И физически, и эмоционально? И я даже догадываюсь, с чего это началось.

– И с чего же? – зло посмотрел на меня он.

– Эмма Стрейт, любовница твоего отца. – По одной только ненависти, на мгновение перекосившей его лицо, я поняла, что попала в цель. – Ты говорил о ней не иначе как о шлюхе.

– Она и была шлюхой, – процедил Рейвен.

– Ничего подобного, – уверенно возразила я. – Я навела справки. Она была совершенно нормальной женщиной, в меру скромной и вполне целомудренной, если не считать того, что много лет жила с твоим отцом в роли любовницы. Но ведь это твоя вина, верно? Ты был настолько яростно настроен против нее, что твой отец, опасавшийся окончательно тебя потерять, так и не решился ни жениться на ней, ни завести от нее детей. И все же он был человеком с характером и потому окончательно у тебя на поводу не пошел. Из дома ее не выгнал и все эти годы жил с ней как с женой. Ты не был готов с этим смириться, устраивал скандалы, строил козни, и в конце концов граф отправил тебя в школу при Тилльском монастыре – заведение, кстати сказать, чрезвычайно престижное, – чтобы на время разрядить обстановку. Он надеялся, что ты станешь старше и все наладится само собой. Но он оказался не прав. По мере того как ты взрослел, ненависть усиливалась. Уж не знаю, может, она и правда слишком многое прибрала к рукам. Хотя сомневаюсь, учитывая, что графиней она так и не стала. В любом случае, повзрослев, ты не примирился с отцом, а переехал в Кемптон, но регулярно возвращался в Торнсайд, дабы убедиться, что никто не посягает на твое наследство. А когда граф умер, Эмма осталась ни с чем. Не только материально. Не имея никакого официального статуса, она оказалась без поддержки. И ты этим воспользовался, решив отыграться за долгие годы, в течение которых, с твоей точки зрения, она тебя притесняла. Вскоре после смерти твоего отца Эмма Стрейт исчезла, и даже тела ее не нашли. Возможно, ее останки до сих пор лежат где-нибудь здесь, под замком, в одном из этих многочисленных тоннелей. Я права?

– Ты невероятно догадлива.

– Такая профессия. Газетчик должен уметь читать между строк. Предполагаю, что своеобразные склонности у тебя были и раньше, но ты до определенной степени держал себя в узде. Впрочем, не сомневаюсь, что жители Кемптона могли бы порассказать немало интересного. Но эти слухи были не настолько шокирующими, чтобы докатиться до Торнсайда. А вот после того как ты разделался с Эммой, видимо, вошел во вкус. И остановиться уже не пожелал. Тем более зачем? Ты ведь стал графом, а граф может себе позволить многое.

– Граф может себе позволить стереть тебя в порошок, – злобно заверил он.

– Разумеется. Но не сейчас. О, неужели ты больше меня не хочешь? – заметила я, опустив глаза.

И отчетливо услышала, как он заскрипел зубами.

Я бросила взгляд на часы. Вполне достаточно, чтобы отпустить пленниц. Значит, теперь можно просто ждать того момента, когда все закончится. Я покрепче сжала рукоять ножа. В том, что мой конец близок, я нисколько не сомневалась. Но во всяком случае, что бы ни случилось теперь, я не позволила ему сделать из себя жертву. А дальше будь что будет.

Что бы ты сказал, Кентон, если бы узнал, что здесь произошло? Хотя, конечно, ты никогда не узнаешь. Назвал бы меня круглой дурой? Или сказал бы, что мною гордишься? Ты ведь тоже не готов был унизиться, целуя чужие сапоги, и чуть было не пожертвовал ради этого всем – свободой, владениями, жизнью, а в конечном счете, возможно, и достоинством…

Дальше додумать мне не дали. События стали развиваться быстро, даже стремительно.

– Ваше сиятельство, срочное донесение! – Эти слова донеслись практически одновременно со стуком в дверь. – Простите, но дело никак не терпит отлагательств…

Я резко обернулась к двери и, видимо, слегка ослабила хватку. Рейвен отклонил голову в сторону, отодвигая свою шею от лезвия, и схватил меня за руку. Я сжала кулак сильнее, намеренная сопротивляться до последнего, и в ходе борьбы полоснула графа по лицу. Рана получилась глубокая, кровь сразу же закапала ему на одежду. Громко завопив, Рейвен с силой ударил меня по щеке, и я отлетела в сторону, одновременно выпуская нож из рук.

На крик в опочивальню вбежали люди, сразу трое телохранителей и побледневший лакей.

– Взять ее! – завопил Рейвен, хватаясь рукой за щеку. Между его пальцев тут же засочилась кровь, успевшая как следует залить лицо. Рана протянулась почти от самого нижнего века к подбородку; похоже, я только чудом не задела глаз. Двое охранников подскочили ко мне и схватили за руки; я едва успела набросить на плечи валявшийся рядом плащ. – Дрянь!!! Ты за это ответишь! Я прикажу тебя повесить! Нет, это слишком легкая смерть! Тебя… тебя сожгут! Сожгут как ведьму! Отведите ее в тюрьму! В мужскую камеру! Пусть это будет моим подарком заключенным! Пускай просидит там три дня. А потом – на костер!

Когда меня волокли прочь из опочивальни и затем вниз, на уже знакомый этаж, где располагались тюремные камеры, я думала только об одном. Все-таки следовало перерезать ему глотку.

Кентон как чувствовал, что что-то пойдет не так, и, постаравшись освободиться как можно быстрее, почти бегом возвратился к месту своего укрытия. Просунув ключ в замочную скважину, сразу же понял, что произошло, ибо оказавшаяся незапертой дверь моментально приоткрылась. Разумеется, Абигайль внутри не было. Кляня последними словами все на свете – и себя за то, что пошел на эту встречу, и Абигайль за ее идиотское упрямство, – он ринулся прочь из дома в надежде успеть перехватить ее у замка.

Увы, это ему не удалось. Опустив на лицо капюшон плаща и подобравшись к замку неузнанным, он сумел разглядеть в одном из окон ее силуэт. Затем занавеска задернулась, и больше он ничего не мог увидеть… как и изменить. В бессилии сжав кулаки, он яростно пнул ногой ни в чем не повинный куст. Душу сжигала не злоба, не страх, не осознание опасности, а отчаяние: он ровным счетом ничего не мог поделать! Даже если громко представится и станет молотить кулаками в дверь, на судьбе Абигайль это уже никак не отразится.

Однако уходить Кентон не стал. То ли из-за склонности к мазохизму, то ли ради того, чтобы хоть что-то предпринять, в случае если такая возможность все же подвернется. Он даже принялся внимательно изучать стену замка, пытаясь найти способ пробраться внутрь через окно, но стена была слишком гладкой, а покрывавшая ее местами растительность отнюдь не была достаточно крепкой, чтобы выдержать вес взрослого человека. И как только всем этим героям романов удается забираться в окна к любимым женщинам по плющу?!

А потом стало происходить нечто странное. Он видел, как за занавеской заметались многочисленные тени. Услышал крики – нет, не женские; кричал мужчина, кажется, Рейвен. Господи, ох уж эта Абигайль, что она умудрилась с ним сделать? Внизу тоже начался переполох; кто-то выбежал из замка с криком: «Лекаря!» – потом слуги принялись носиться туда-сюда, кто с ведром воды, кто с каким-то посланием в руке.

Выяснить, что произошло, оказалось не так уж и трудно; безотказный в таких случаях способ был Кентону хорошо известен. Перехватив одного из слуг, Алисдейр продемонстрировал ему золотой (мелочиться в данном случае было бы неразумно) и отправил за подробной информацией. Услышанное, мягко говоря, его не порадовало. Оказывается, Абигайль нанесла Рейвену серьезную рану, изуродовав графу лицо, а тот приказал посадить ее в тюрьму и через три дня сжечь на костре. Уже был отправлен приказ приготовить все для казни.

Отпустив слугу, Кентон в очередной раз выместил собственную ярость на несчастном кусте, но на сей раз мысли его быстро закрутились в нужном направлении. Есть только один человек, который может остановить Рейвена. До Фолкрейда два дня пути. В его же распоряжении всего три дня. Для того чтобы успеть, надо добраться до места за сутки… Значит, он успеет.

Меня протащили по полутемному коридору и ввели в небольшое подвальное помещение, в котором находилось всего две, зато просторные, камеры, одна напротив другой. В одной сидели женщины, в другой – мужчины, и там, и там – человек по двенадцать – пятнадцать. Один из телохранителей что-то коротко сказал стражнику, и тот, звеня ключами, принялся открывать одну из длинных решетчатых дверей. Разумеется, дверь в ту камеру, где содержались мужчины.

– Эй, придурок! Ты перепутал! – прокричала стражнику рыжеволосая женщина лет тридцати, стоявшая возле прутьев.

– Никто ничего не перепутал, – возразил тот. На придурка он не отреагировал. Похоже, он вообще чувствовал себя в данной ситуации не слишком комфортно. – Куда приказано, туда и распределяем.

– Он что, совсем умом тронулся?! – воскликнула еще одна женщина, постарше, вставшая рядом с рыжеволосой.

Остальные их сокамерницы тоже поспешили приблизиться к решетке.

– Ничего я не тронулся, – немного обиженно пробурчал стражник, отперев наконец дверь.

– Да кому ты нужен! – отозвались в ответ. – Рейвен тронулся!

– Потише ты! – прикрикнул на нее один из державших меня телохранителей. – Не то будешь наказана по всей строгости!

– А то сейчас мы тут все прохлаждаемся! – зло рассмеялась она в ответ.

Между тем меня затолкнули в камеру и заперли снаружи дверь. На меня уставилась добрая дюжина пар мужских глаз. Женщины из камеры напротив тоже молча следили за происходящим. Я отступила к боковой стене и остановилась возле нее, безуспешно кутаясь в разорвавшийся по дороге плащ и затравленно глядя исподлобья на замерших сокамерников.

Один из них, крупный мужчина, высокий и широкий в плечах, медленно направился ко мне, прямо на ходу снимая с себя куртку. Я вжалась спиной в стену и молча следила злым взглядом за тем, как он приблизился и остановился буквально в одном шаге от меня. Смущенно потупившись, мужчина неловко протянул свою куртку мне.

– Вот, возьмите.

– Спасибо.

Не играя в стеснение, я повязала вокруг себя плащ наподобие юбки, а сверху надела куртку. Конечно, она оказалась мне безбожно велика, но не в моем положении было привередничать.

– О! Госпожа Аткинсон! – радостно завопил, выбираясь из группы сокамерников, здоровый небритый громила. – Вы меня помните? Вы еще давали мне автограф!

– Ну как же, – пробормотала я. Ага, такое, пожалуй, забудешь. – Если не ошибаюсь, Томми Костолом?

– Он самый! – Громила совершенно платонически приобнял меня, как старого друга и обернулся к остальным. – Значит, так, вот это – Абигайль Аткинсон, самая талантливая газетчица королевства. Кто ее обидит, будет иметь дело лично со мной. Это всем понятно?

– Слушай, ты, не думай, что ты здесь самый умный, – произнес знакомый нахальный голос, и из толпы узников мне навстречу выбрался Люк.

– Ты-то что здесь делаешь?! – изумленно воскликнула я, в свою очередь обнимая газетчика. – Я думала, КПЗ – это твой потолок!

– Перешел на новый уровень, – гордо ответил приятель. – Не все же, как ты, одним прыжком добираются до таких высот!

– Ты хотел сказать – низов, – поправила я.

– Не будем вдаваться в детали.

Обстановка потихоньку разрядилась; люди в обеих камерах начали переговариваться друг с другом, а я получила возможность получше изучить своих сокамерников. Кого-то я знала в лицо; по поводу некоторых меня просветил Люк. Из реальных преступников помимо Томми здесь находился всего один человек, посаженный за ограбление со взломом. Все остальные были примерно такими же преступниками, как мы с Люком, то есть горожанами, сказавшими или услышавшими что-то не то, оказавшимися неугодными кому-то не тому (но не в достаточной степени, чтобы угодить в места более отдаленные), либо просто не пожелавшие проявить должного почтения к «правильным» людям.

Обычно двое стражников сидели в конце коридора, в то время как остальных охранников отсюда видно не было: они находились дальше, в коридоре, отделявшемся от нашего очередной решетчатой дверью. Непосредственно к нам стражники приближались лишь в редких случаях, чтобы принести еду и воду либо посадить, а реже – выпустить кого-то их заключенных. Когда тот же страж, что отпирал для меня дверь, подошел к камерам с водой, рыжеволосая женщина снова прильнула к решетке.

– Эй, ты! – крикнула она ему, тем самым привлекая внимание всех заключенных. – Почему это ее можно сажать в мужскую камеру, а нас нельзя? Я, может, тоже к мальчикам хочу!

– Да, и я тоже! – присоединилась к ней одна из сокамерниц.

– Точно! А меня – к девочкам! – тут же встрепенулся Люк.

В рядах «девочек» начался некоторый переполох. Некоторые принялись поправлять прически, одна даже извлекла из кармашка маленькое зеркальце.

К стражнику потянулись многочисленные требовательные руки. Расстояние между камерами было небольшим, и он вынужден был сжаться в комок, чтобы проскочить между двумя решетками.

– А я с мужем вместе сидеть хочу! – заявила невысокая полноватая блондинка лет сорока. – А то что это он там, а я здесь?

– Он уже три дня, как там, а ты здесь! – рявкнул стражник. – Что тебе вдруг приспичило-то!

– Эй, ты, не кричи на мою жену! – возмущенно вступил в дискуссию один из моих сокамерников, в котором я опознала нашего районного зубодера. – А то я тебя сейчас обслужу вне очереди, всю жизнь одними кашками будешь питаться!

Стражник на всякий случай отодвинулся от мужской камеры подальше, приблизившись таким образом к женской. И тут же вздрогнул, ощутив, как цепкие женские пальчики ухватились за его плечо.

– А то и приспичило! Раньше он в какой камере сидел? В мужской! – строго заявила блондинка. – А теперь в какой?

– В какой? – обреченно спросил стражник.

– А непонятно в какой! – авторитетно заявила женщина. – Он теперь, получается, с посторонней женщиной будет ночевать. Я же ему, когда домой вернемся, этого так просто не спущу!

– А если я его в твою камеру пересажу, спустишь? – ехидно спросил стражник, выворачиваясь из ее хватки. – Здесь же вон сколько баб.

– Это тоже не спущу, – признала блондинка. – А двуспальные камеры у вас есть?

– Ой, и нам с мужем тоже двуспальную камеру! – завопила знакомая мне женщина, по профессии художница.

– А отдельные камеры только женатым дают? – тут же подскочила к решетке очередная бойкая девчушка. – А мне во-о-он тот мальчик нравится!

– Кто, я? – с интересом прильнул к прутьям молодой голубоглазый парнишка, ученик лекаря.

Стражник закончил возиться с посудой и поспешил ретироваться обратно, в спасительную нишу в конце коридора. Я тоскливо проводила его глазами. Где-то там, за поворотом, находилась камера с секретом, дверью, ведущей в потайной ход. Правда, вел этот ход в тюрьму, которая была много хуже и страшнее этой, но были ведь из него и другие выходы – например, в замковый парк. Увы, та камера была сейчас недосягаема.

– И как теперь убить время? – пробормотал Марк, учитель из местной школы для мальчиков.

– У кого-нибудь есть карты? – поинтересовалась я.

– Ну, есть.

Приятель Томми Костолома выудил из-за пазухи помятую колоду.

– Во что будем играть? – без особого энтузиазма спросил Марк.

– В «верю – не верю», – решительно заявила я.

– А на что?

– На раздевание.

Кажется, мой ответ ошарашил решительно всех.

– Абигайль, ты что, совсем умом тронулась? – прошептал сквозь зубы Люк.

– А что такого? Хочу обзавестись обновкой!

– Сама-то проиграть не боишься?

– А мне и так терять нечего.

Ага, сейчас я проиграю! У меня был лучший учитель в Торнсайде.

– А если все-таки потеряешь? – поинтересовался Люк.

– А Томми обещал, что никому не даст меня в обиду.

– А я и не про мужчин, – отозвался газетчик. – Ты знаешь, что с тобой вот они сделают?

И он указал в сторону прислушивавшихся к дискуссии женщин.

– А пусть они сначала меня достанут, – пожала плечами я. – Ну, так чего мы ждем?

Приятель Томми принялся сдавать карты. Когда вся колода была поделена между шестью участниками, мне как единственной женщине предоставили право первого хода. Я аккуратно выложила на пол камеры семь карт и с милой улыбкой объявила:

– Семь дам.

– Нет, нет, что ты делаешь?! – вопил, хватаясь за голову стражник. – Правую, крайнюю правую надо было выбирать!

– Что, что там? – закричала из женской камеры рыжеволосая, силясь рассмотреть только что открытую карту.

– Не угадал он! – разочарованно простонал второй стражник.

– Ты проиграл.

Я удовлетворенно вытянула руку. Ученик лекаря тоскливо вздохнул и, сняв рубашку, передал ее мне. Женщины довольно завизжали. Тут я их понимала: торс у юноши был ничего так. У Кентона, конечно, лучше, но, как говорится, на безрыбье…

Я с удовольствием натянула на себя рубашку. Признаюсь, это было нелегко, учитывая, что ее пришлось напяливать поверх трех других рубашек и двух курток, в которые я успела облачиться за время игры. На ногах красовались две пары брюк, тоже натянутые одни поверх других. Сидевшие в камере полуголые мужчины мрачно следили за моими ухищрениями, пока я с трудом влезала в свой новый выигрыш.

– Аби, а не запаришься? – едко осведомился Люк, торс которого тоже остался обнаженным, на радость сидящим напротив женщинам.

– Нет, – поспешила разочаровать его я. – Я успела достаточно промерзнуть, теперь ваша очередь.

– Абигайль, ты бы лучше отдавала свой выигрыш нам! – предложила художница.

– Это еще с какой стати? – возмутилась я.

– Так ты же потом подобреешь и все им вернешь! – воскликнула она. – Или сами отберут. А так все бы было вне пределов их досягаемости. И им пришлось бы очень сильно постараться, чтобы выпросить у нас свою одежду обратно.

– Ладно, когда прогреюсь, может быть, передам кое-что вам, – щедро согласилась я.

– Эй, мы так не договаривались! – Мужчины ощутимо занервничали.

– Главное, одежду вот этого красавчика нам отдай, от греха подальше! – как-то неоднозначно заявила рыжеволосая, кивая в сторону Люка.

– Нет, ну это уже произвол! – возмутился газетчик.

– Толпы поклонниц! – подбодрила приятеля я. – Что поделать, за популярность надо платить!