Глава 20

За день до запланированного отбытия Марк, Ботари-Джезек и графиня сидели в библиотеке, детально изучая корабельные спецификации.

— Как думаете, у меня будет время остановиться на Комарре и заглянуть к моим клонам? — с легкой тоской спросил Марк графиню. — Иллиан мне разрешит?

СБ, проконсультировавшись с графиней — которая в свою очередь поставила в известность Марка, — для начала разместила клонов в частной комаррской школе-интернате. СБ была довольна, поскольку это означало одну общую охраняемую территорию. Клоны были довольны, поскольку остались вместе с друзьями — единственными знакомыми им людьми во внезапно изменившемся мире. Учителя были довольны, поскольку собрали клонов в один класс для отстающих и вели их к нужному темпу обучения вместе. И в то же время юные беженцы получили возможность общаться с детьми из обычных, по большей части занимающих высокое положение, семей и постепенно воспользоваться удобным случаем адаптироваться в обществе. И графиня настояла, чтобы позже, когда это станет безопасно, клонов, несмотря на их переходный возраст и немалый рост, разместили по приемным семьям. «Как они потом сумеют завести собственную семью, если не получат примера для подражания?» — спорила она с Иллианом. Марк слушал этот разговор с самым неослабным вниманием, какое только возможно, и крепко держал рот на замке.

— Конечно, если хочешь, — ответила Марку графиня. — Иллиан заупрямится, но чисто рефлекторно. Однако… могу предположить, что одна его жалоба будет иметь под собой основания: в связи с тем, куда ты направляешься. Если ты снова, не приведи господь, столкнешься с Домом Бхарапутра, тебе лучше не знать в подробностях, что предприняло СБ. Осмотрительнее будет остановиться на Комарре на пути обратно. — У графини был такой вид, словно собственные слова ей не по вкусу, но, многие годы подчиняясь соображениям безопасности, она теперь рассуждала об этом автоматически.

«Если я снова столкнусь с Васой Луиджи, клоны будут наименьшей из моих проблем», кисло подумал Марк. И вообще, что он хочет от личного визита? Все еще пытается выдать себя за героя? Герою стоит быть сдержанней и строже. И не нуждаться в похвале столь отчаянно, чтобы преследовать свои… жертвы… и ее у них выпрашивать. Сомнений нет, он уже достаточно свалял дурака. — Нет, — вздохнул он наконец. — Если кому-нибудь из них вдруг захочется поговорить со мной, то, думаю, он сумеет меня найти. — И никакая героиня романа его не поцелует.

Эта интонация заставила графиню приподнять брови, но она пожала плечами, соглашаясь.

Ведомые Ботари-Джезек, они вернулись к более практическим материям, как то стоимость топлива и ремонт систем жизнеобеспечения. Ботари-Джезек вместе с графиней — а та, как вспомнил Марк, некогда сама была капитаном корабля, — глубоко увязли в потрясающей технической дискуссии насчет калибровки стержней Неклина, когда картинка комм-пульта разделилась на две части и в одной из них появилось лицо Саймона Иллиана.

— Привет, Елена, — кивнул он Ботари-Джезек, сидевшей в пультовом кресле. — Будь добра, я бы хотел поговорить с Корделией.

Ботари-Джезек улыбнулась, кивнула, отключила микрофон, скользнула в сторону и спешно поманила графиню, прошептав: — У нас проблемы?

— Он собирается задержать нас, — забеспокоился возбужденный Марк, глядя, как графиня устраивается в кресле перед пультом. — Он собирается пригвоздить мои башмаки к полу, уж я-то знаю.

— Ш-ш! — выбранила их графина. — Вы оба сидите вон там и не поддаетесь искушению заговорить. Саймон — моя добыча. — Она снова включила звуковой канал на передачу. — Да, Саймон, чем могу тебе помочь?

— Миледи, — Иллиан коротко ей кивнул, — если одним словом: можете прекратить. Предлагаемый вами план неприемлем.

— Для кого, Саймон? Не для меня. У кого еще право голоса?

— У Безопасности, — рявкнул Иллиан.

— Ты и есть Безопасность. Я была бы тебе благодарна, если бы ты нес ответственность за собственные эмоциональные реакции и не пытался бы переложить их на нечто расплывчатое и абстрактное. Или уйди с линии и дай мне поговорить с капитаном Безопасность.

— Хорошо. Неприемлемо для меня.

— Если одним словом — перебьешься.

— Я требую, чтобы вы прекратили.

— А я отказываюсь. Если все-таки желаешь остановить меня, добейся ордера на мой и Марка арест.

— Я буду говорить с графом, — сухо выговорил Иллиан с видом человека, решившегося на последнее средство.

— Он слишком болен. И с ним я уже говорила.

Иллиан проглотил собственный блеф, почти не подавившись. — Не знаю, чего вы хотите добиться этим запрещенным и рискованным предприятием — разве что замутить воду, рискнуть жизнями и потратить целое небольшое состояние.

— Ну, в этом и вопрос, Саймон. Я не знаю, на что способен Марк. И ты тоже не знаешь. Проблема СБ в том, что в последнее время вам не с кем было соревноваться. Вы воспринимаете свою монополию как должное. Немного суеты пойдет вам на пользу.

Какое-то время Иллиан сидел, стиснув зубы. — Этим вы навлекаете на Дом Форкосиганов тройной риск, — произнес он наконец. — Вы подвергаете опасности последнюю имеющуюся у вас замену.

— Я в курсе. И я выбираю риск.

— А у вас есть на это право?

— Больше, чем у тебя.

— В правительстве такой шум за закрытыми дверьми, какого я не видел многие годы, — сказал Иллиан. — Центристская коалиция прилагает все усилия, чтобы найти человека на место Эйрела. Как и три остальные партии.

— Замечательно. Я надеюсь, кто-то из них преуспеет в своих поисках прежде, чем Эйрел встанет на ноги, а то я никогда не заставлю его подать в отставку.

— Так вот как вы видите эту ситуацию? — вопросил Иллиан. — Как шанс положить конец карьере вашего мужа? И это по-вашему верность, миледи?

— Я вижу шанс увезти его из Форбарр-Султана живым, — ледяным тоном ответила она, — и в таком исходе мне по прошествии лет часто приходилось отчаиваться. Выбирай, чему верен ты, — а я выберу сама.

— Но кто способен стать его преемником? — жалобно спросил Иллиан.

— Много кто. Ракоци, Форхалас или Сендорф, вот три имени. А если нет, значит с лидерскими качествами Эйрела что-то ужасающим образом не так. Мерило великого человека — это люди, которых он оставляет после себя, которым он передал свои таланты. Если по-твоему Эйрел настолько мелок, что подавлял вокруг себя всех, кого мог, заражая всех ничтожеством, точно эпидемией… тогда, наверное, Барраяру будет лучше без него.

— Вы знаете, что я так не думаю!

— Отлично. Тогда твой довод самоуничтожается.

— Вы из меня веревки вяжете. — Иллиан потер шею. Наконец он выговорил: — Миледи, я хотел, чтобы мне не пришлось этого вам говорить. Но задумывались ли вы над потенциальной опасностью того, что лорд Марку может добраться до лорда Майлза первым?

Она откинулась в креслу, улыбаясь, слегка барабаня пальцами по столу. — Нет, Саймон. О какой опасности ты думаешь?

— Об искушении подняться выше, — отрезал Иллиан.

— Убить Майлза. Говори, черт побери, что думаешь. — Ее глаза опасно сверкнули. — Тогда просто позаботься, чтобы твои люди непременно добрались до Майлза первыми. Верно? Я не возражаю.

— Проклятье, Корделия, — воскликнул загнанный Иллиан, — да вы хоть понимаете, что стоит им попасть в неприятности, первым делом они возопят к СБ «Спасите нас!»

Графиня ухмыльнулась. — «Живем, чтобы служить» — по-моему, именно так звучит ваша клятва, ребята. Разве нет?

— Увидим, — прорычал Иллиан и отключил комм.

— Что он собирается делать? — с опаской спросил Марк.

— Предположительно — действовать через мою голову. Поскольку от Эйрела я его уже отрезала, у него остается лишь один вариант. Не думаю, что мне стоит давать себе труд вставать. Я ожидаю вскоре еще один звонок.

Расстроенные Марк с Ботари-Джезек попытались было вновь заняться судовыми спецификациями. Марк подскочил, когда комм снова звякнул.

Появился неизвестный и не представившийся молодой человек, кивнул Корделии, объявил: — Леди Форкосиган, император Грегор, — и исчез. Вместо него возникла физиономия Грегора, на которой читалось смущение.

— Доброе утро, леди Корделия. Знаете, не стоило вам так будоражить беднягу Саймона.

— Он это заслужил, — спокойно ответила она. — Признаю, у него на уме сейчас слишком много. Подавленная паника всякий раз делает его полным придурком — он поступает так, чтобы не бегать кругами и не вопить. Думаю, для него это такой способ держаться.

— В то время, как кое-кто другой держится с помощью чересчур тщательного анализа, — пробормотал Грегор. Губы графини дрогнули, и Марк внезапно подумал, что знает, кто же бреет брадобрея.

— Его соображения безопасности имеют под собой законные основания, — продолжал Грегор. — Мудро ли отправляться в эту авантюру на Джексон?

— Вопрос, на который ответить можно только опытным путем. Так сказать. Согласна, возражения Саймона искренни. Но… как вы полагаете, сир, что лучше послужит интересам Барраяра? Вот этот вопрос вам и следует себе задать.

— В мыслях у меня противоречия.

— А в душе? — Ее вопрос прозвучал, как вызов. Он развел руки, то ли успокаивая ее, то ли защищаясь. — Так или иначе, но тебе придется иметь дело с лордом Марком Форкосиганом много лет. Эта поездка, помимо всего прочего, проверит истинность любых сомнений. Если их не проверить, они так и останутся с тобой навсегда, как неутоленное желание. А это нечестно по отношению к Марку.

— До чего же научно, — выдохнул он. Оба поглядели друг на друга с равной бесстрастностью.

— Я думала, этот аргумент окажется для тебя весом.

— Лорд Марк с вами?

— Да. — Графиня сделала ему знак подойти.

Марк вошел в зону видимости камеры. — Сир.

— Итак, лорд Марк. — Грегор серьезно его изучал. — Похоже, ваша мать хочет, чтобы я дал вам достаточно веревки повеситься.

Марк сглотнул. — Да. Сир.

— Или спастись… — Грегор кивнул. — Так тому и быть. Удачи и доброй охоты.

— Спасибо, сир.

Грегор улыбнулся и выключил комм.

От Иллиана они больше ничего не слышали.

Днем графиня взяла Марка с собой в Имперский госпиталь, куда она ежедневно ездила навещать мужа. С того дня, как граф заболел, Марк уже дважды проделывал этот путь вместе с ней. И ему это не особо нравилось. С одной стороны, в этом месте пахло так похоже на клиники, где он претерпел столько мучений в годы своего детства на Джексоне; он обнаружил, что помнит до деталей каждую операцию и каждый курс лечения, которые, как ему казалось, он давно забыл. С другой стороны, сам граф по-прежнему ужасал Марка. Сила его личности, даже поверженного, была столь же велика, как и опасность, в какой сейчас находилась его жизнь, и Марк не был уверен, что же пугает его больше.

Он медленно прошагал полпути по коридору до охраняемой палаты премьер-министра и встал, мучаясь нерешительностью. Графиня оглянулась и остановилась. — Да?

— Я… правда не хочу туда заходить.

Она задумчиво нахмурила брови. — Я тебя не заставляю. Но сделаю тебе одно предсказание.

— Говори же, о пророчица!

— Ты никогда не пожалеешь о том, что сделал это. Но можешь глубоко пожалеть о том, что не сделал.

Марк переварил сказанное. — Хорошо, — тихо ответил он и последовал за ней.

Они тихо прошли на цыпочках по пышному ковру. Занавески были отдернуты, открывая панораму небоскребов Форбарр-Султаны, переходящих в более низкие старинные здания, и реки, рассекающей надвое центр столицы. День был облачный, промозглый, дождливый, и серый с белым туман обвивал верхушки самых высоких из современных башен. Граф повернул лицо к серебристому свету. Вид у него был рассеянный, скучающий и больной, лицо одутловато, а зеленоватый цвет придавали ему не только блики света и форменная зеленая пижама, настойчиво напоминающая всем, что он здесь на положении пациента. Он был весь облеплен подушечками датчиков, а к ноздрям шла кислородная трубка.

— А-а, — При их появлении он повернул голову и улыбнулся. Он щелкнул выключателем возле кровати, но теплое пятно зажегшегося света почти не улучшило цвет его лица. — Милая капитан. Марк. — Графиня склонилась к кровати, и они обменялись поцелуем — слишком долгим для простой формальности. Она устроилась в ногах кровати, сев по-турецки и расправив свою длинную юбку, и между делом принялась массировать ему ступни. Граф довольно вздохнул.

Марк приблизился где-то на метр. — Добрый день, сэр. Как вы себя чувствуете?

— Дела чертовски плохи, если ты не можешь поцеловать собственную жену, не задохнувшись, — пожаловался он. Граф лежал на спине, тяжело дыша.

— Меня водят в лабораторию посмотреть на твое сердце, — заметила графиня. — Оно уже размером с цыплячье и довольно жизнерадостно бьется в пробирке.

Граф слабо хохотнул. — Каков гротеск.

— Я думаю, оно очень даже мило.

— Да, для тебя.

— Если хочешь настоящего гротеска, подумай, что ты пожелаешь сделать со старым сердцем, когда все закончится, — с озорной усмешкой посоветовала ему графиня. — Такой удобный случай для безвкусных шуток, что почти невозможно устоять.

— Аж голова идет кругом, — пробормотал граф. Он поднял взгляд на Марка, все еще улыбаясь.

Марк набрал воздуху. — Леди Корделия ведь уже объяснила вам, сэр, что я собираюсь сделать?

— М-м. — Улыбка исчезла. — Да. Берегись нападения сзади. Гадкое это место, Единение Джексона.

— Да. Я… знаю.

— И бережешься. — Он повернул голову, уставившись в серое окно. — Жаль, что я не могу отправить с тобой Ботари.

Графиня изумилась. Марк мог сейчас прочесть ее мысли прямо по лицу: «Он что, забыл, что Ботари мертв?» Но спрашивать она побоялась. Лишь к ее губам словно прилипла жизнерадостная улыбка.

— Я беру Ботари-Джезек, сэр.

— История повторяется. — Он, напрягшись, приподнялся на локте и сурово добавил: — А лучше бы не повторилась, понимаешь, мальчик? — Он расслабился и снова откинулся на подушки прежде, чем графиня прореагировала и заставила его лечь. Напряжение исчезло с ее лица: сознание графа явно было слегка затуманено, но не настолько, чтобы он забыл о гибели своего оруженосца. — Елена умнее, чем был ее отец, стоит отдать ей должное, — он вздохнул. Графиня закончила массировать ему ноги.

Он лежал на спине, насупив брови, явно стараясь придумать более полезный совет. — Когда-то я думал — я сообразил это, лишь когда стал старше, понимаешь, — что нет судьбы ужаснее, чем стать наставником. Когда ты способен рассказать, как, но уже не сделать это сам. И отправить своего ученика, умного и блестящего, под тот огонь, который предназначен тебе… По-моему, теперь я нашел нечто похуже. Отправить своего ученика туда, чертовски хорошо зная, что у тебя не было возможности его достаточно обучить… Будь умен, мальчик. Уворачивайся. Не сдавайся врагу заранее, в собственных мыслях. Потерпеть поражение ты можешь лишь здесь. — Он коснулся пальцами висков.

— Я пока даже не знаю, кто мои враги, — уныло протянул Марк.

— Я полагаю, они тебя найдут, — вздохнул граф. — Люди сами предают себя в твои руки, своими словами или как-то еще, если только ты тих и терпелив, если позволяешь им это сделать. Если только в безумной спешке отдаться им самому ты не делаешься глух и слеп как крот. Да?

— Думаю, так. Сэр, — ответил сбитый с толку Марк.

— Ха. — Графу совсем не хватало дыхания. — Увидишь, — прохрипел он. Графиня поглядела на него и встала с кровати.

— Вот, — выговорил Марк, коротко кивнув, — до свидания. — Слова его повисли в воздухе, их было мало. «Сердечная недостаточность не заразна, черт возьми. Чего ты боишься?» Он сглотнул и осторожно приблизился к графу. Он никогда не прикасался к этому человеку — не считая случая, когда пытался помочь погрузить его на воздушный мотоцикл. Перепугавшись, собрав все свое мужество, он протянул руку.

Граф стиснул ее в коротком, сильном пожатии. У него была большая, квадратная ладонь с грубыми пальцами: рука, подходящая для кирки и лопаты, клинка и ружья. Собственная рука по контрасту показалась Марку маленькой, детской, пухлой и бледной. У этих рук не было ничего общего — кроме этого пожатия.

— Смерть врагам, мальчик, — прошептал граф.

— Око за око, сэр.

Граф фыркнул коротким смешком.

Еще один, последний, видео-вызов Марк сделал этим вечером, в свою последнюю ночь на Барраяре. Он украдкой прокрался в комнату Майлза, чтобы воспользоваться его комм-пультом — не сколько по секрету, сколько наедине. Добрых десять минут он пялился на пустую пластину, прежде чем судорожно отстучал недавно полученный номер.

Когда звонок замолк, над видеопластиной появилось лицо светловолосой женщины средних лет. Некогда потрясающе прекрасное, сейчас оно было решительным и уверенным. В голубых глазах виднелся юмор. — Дом коммодора Куделки, — официально ответила она.

Это ее мать. Марк подавил панику до обычной дрожи. — Могу я поговорить с Карин Куделкой, прошу вас… мэм?

Блондинка приподняла бровь. — По-моему, я знаю, с кем сейчас разговариваю, и все же… как мне сказать, кто спрашивает?

— Лорд Марк Форкосиган, — выговорил он.

— Минуточку, милорд. — Она вышла из зоны видимости камеры; он слышал ее удаляющийся голос, зовущий: «Карин!»

Издалека послышался приглушенный стук, искаженные расстоянием голоса, вопль и хохочущий голос Карин, выкрикивающий: — Нет, Делия, это меня! Мама, пусть она уйдет! Меня, только меня! Прочь! — Глухой шум захлопнувшейся двери — возможно, кого-то прищемившей, — визг, затем твердый и уже окончательный хлопок.

Запыхавшаяся и взъерошенная, в поле зрения появилась Карин, поздоровавшаяся с ним мечтательным: — Привет!

Это был не точно такой же взгляд, какой леди Кассия подарила Айвену, но его ясный, голубоглазый близнец. Марк ощутил слабость. — Здравствуйте, — произнес он, переводя дыхание. — Я звоню попрощаться. — Нет, проклятие, это уж слишком односложно…

— Что?

— Гм, извините, я не совсем это имел в виду. Но я вскоре собираюсь отправиться в путешествие за пределы планеты и не хотел уехать, не поговорив с вами еще раз.

— А! — Ее улыбка увяла. — И когда вы вернетесь?

— Точно не знаю. Но когда вернусь, хочу увидеть вас снова.

— Ну… разумеется.

Она сказала «разумеется». Сколько радостных догадок заключено в этом слове.

Она сощурила глаза. — Что-то не так, лорд Марк?

— Нет, — торопливо ответил он. — Гм… я слышал только что голос издалека — это была ваша сестра?

— Да. Мне пришлось выставить ее и запереться, а то бы она встала рядом так, чтобы не попасть в камеру, и строила бы мне рожи, пока мы разговариваем. — Выражение искренней обиды на ее лице тут же дало трещину, когда она добавила: — Так я с ней делаю, когда парни ей звонят.

Значит, он парень. Как… как нормально звучит. Вопрос за вопросом, он вызвал ее на рассказ ему о ее сестрах, родителях и жизни. Частные школы и дети, которых холят и лелеют… семья коммодора была зажиточной, но барраярский культ работы внушил им страсть к образованию, к успеху — идеал служения, который, точно подводное течение, увлекал их в будущее. Он погрузился в ее рассказ, мечтательно ей сопереживая. Она такая мирная, такая настоящая! Ни тени страдания, ничего искаженного или испорченного. У него появилось ощущение сытости — только полон был не его желудок, а голова. Теплое, счастливое ощущение в мозгу, почти эротическое, но не столь угрожающее. Увы, какое-то время спустя она сообразила, что беседа идет не на равных.

— Бог мой, я заболталась. Извините.

— Нет! Мне нравится слушать, как вы рассказываете.

— Это что-то новое. У нас в семье должно повезти, чтобы тебе удалось ввернуть словечко. До трех лет я не разговаривала. Меня стали проверять. И выяснилось: дело было в том, что сестры все время отвечали за меня!

Марк рассмеялся.

— Теперь они говорят, что я наверстываю упущенное время.

— Я знаю, что такое упущенное время, — печально произнес Марк.

— Да, я… немного слышала. Наверное, ваша жизнь была почти приключением.

— Не приключением, — поправил он. — Катастрофой, быть может. — Интересно, на что становится похожа его жизнь, отразившись в ее глазах? Нечто блестящее… — Может, когда я вернусь, я немного вам о ней расскажу. — Если он вернется. Если у него получится.

«Я не очень-то привлекательная личность. Вы должны знать об этом, прежде…» Прежде чем что? Чем глубже становится их знакомство, тем труднее ему делается поверить ей свои отвратительные тайны.

— Послушайте, я… вы должны понять. — Боже, он говорит совсем как Ботари-Джезек, когда она мучительно признавалась. — Со мной не все в порядке, и я говорю не только о том, что снаружи… — Черт, черт, и что за дело прелестной юной девице до тайных хитростей пытки психопрограммирования и ее изменчивого эффекта? Какое право он имеет забивать ей голову этими ужасами? — Я даже не знаю, что должен вам рассказать.

Сейчас слишком рано, это он ощущал отчетливо. Но потом может быть слишком поздно, и она останется с ощущением, что ее обманули и предали. А продлись этот разговор еще минуту, и он примется уничижительно лепетать, выложит все и лишится единственного светлого, ничем не отравленного существа, которое нашел.

Карин озадаченно склонила голову. — Может, вам стоит спросить у графини?

— Вы хорошо ее знаете? Чтобы поговорить с ней?

— О, да. Они с мамой лучшие подруги. Моя мама долго была ее персональной телохранительницей, прежде чем не вышла в отставку и не завела нас.

Марк почувствовал, что тень Лиги Бабушек снова нависла над ним. Могущественные старухи с их генетическими программами… Он смутно ощущал, что есть вещи, которые мужчина должен делать за себя сам. Но на Барраяре обычно прибегают к услугам посредниц. На его стороне госпожа чрезвычайный посол ко всему женскому роду. Графиня поступит ему во благо. Ага, как женщина, которая крепко держит орущего ребенка, чтобы сделать ему весьма болезненную прививку от смертельной болезни.

Насколько он может доверять графине? Смеет ли он довериться ей в этом деле?

— Карин… прежде, чем я вернусь, окажите мне любезность. Если у вас будет возможность поговорить с графиней наедине, спросите, что, по ее мнению, вам следует обо мне узнать прежде, чем мы познакомимся поближе. Скажите, что это я вас просил.

— Хорошо. Я люблю беседовать с леди Корделией. Она мне в каком-то смысле наставница. С ней я думаю, что могу все. — Карин помедлила. — А если вы вернетесь к Зимнепразднику, вы потанцуете со мной снова на балу в императорском дворце? И на этот раз не станете прятаться в угол, — строго добавила она.

— Если я вернусь к Зимнепразднику, в угол мне прятаться будет не надо. Да.

— Хорошо. Я напомню вам, что вы дали слово.

— Слово Форкосигана, — беспечно отозвался он.

Она широко распахнула голубые глаза. — О-о, боже. — Мягкие губы приоткрылись в ослепительной улыбке.

Он ощутил себя человеком, который собирался сплюнуть, а вместо этого у него из губ нечаянно вылетел бриллиант. И затолкать его обратно и проглотить он уже не может. Это в девочке форская жилка — столь серьезно относиться к слову мужчины.

— Теперь я должен идти, — сказал он.

— Хорошо. Лорд Марк… берегите себя.

— Я… почему вы это сказали? — Он мог поклясться, что не произнес ни слова относительно того, куда и зачем отправляется.

— Мой отец военный. У вас такой же взгляд, как у него, когда он не стесняясь лжет что-то насчет проблем, в которые по голову увяз. Однако маму ему тоже никогда не удается одурачить.

Ни одна девушка никогда не говорила ему «берегите себя», имея в виду именно это. Он был безмерно тронут. — Спасибо, Карин. — Он неохотно выключил комм жестом, который можно было почти принять за ласку.