Глава 26
— Хлам, сплошной хлам! — ревел в бешенстве Панамон Крил, расшвыривая пинками груду лежащих перед ним на земле железных клинков и дешевых безделушек. — Как такого идиота еще носит земля? Как я мог его проглядеть?
Шеа молча отошел к северному краю поляны, неотрывно глядя на еле заметную цепочку следов, которые оставил на земле коварный Орл Фейн, спеша на север. Он был так близок к цели. Он своими руками держал бесценный Меч — и потерял его из-за своей непростительной слепоты. Рядом с ним молча встал массивный Кельцет, склонив грузное тело к сырой, засыпанной листьями земле, что-то изучая и разглядывая своими удивительно осмысленными глазами; его непроницаемое лицо было совсем рядом. Шеа молча обернулся к исходящему яростью Панамону.
— Это не твоя вина. Как ты мог догадаться? — удрученно проговорил он. — Мне следовало прислушиваться к его болтовне более внимательно и менее‡ ну ладно. Я знал, что ищу, да только забыл раскрыть глаза.
Панамон кивнул и пожал плечами, поглаживая острием стального шипа свои аккуратно подстриженные усики. Пнув на прощание разбросанные вещи, он подозвал к себе Кельцета, и они вдвоем без дальнейших рассуждений принялись сворачивать лагерь, складывая свои принадлежности и оружие, разобранные на ночь. Шеа некоторое время наблюдал за ними, по-прежнему не в силах смириться с неудачей, постигшей его в поисках Меча. Панамон ворчливо предложил ему помочь в работе, и он молча согласился. Он не мог поверить в неизбежность поражения в этом своем последнем путешествии. Терпение Панамона Крила, очевидно, уже почти истощилось, пока он сопровождал поразительно туповатого паренька в опасных граничных землях Паранора, в поисках неких людей, которые вполне могли оказаться его врагами, и Меча, о котором что-то знал только Шеа, но тем не менее не смог отличить его, держа в руках. Грабитель в алой одежде и его громадный спутник однажды уже чуть было не поплатились жизнью из-за этого таинственного Меча, и, несомненно, вовсе не жаждали новых подобных событий. Теперь у юноши не оставалось выбора, кроме как продолжать пытаться найти своих друзей. Но когда он встретит их, ему придется подойти к Алланону и рассказать, как он их подвел — подвел их всех. Когда он представил себе, как он посмотрит в глаза угрюмому друиду, как беспощадный взгляд мистика проникнет в его самые тайные мысли и доберется до истины, его охватила дрожь. Ничего приятного ему не предстояло.
Внезапно ему вспомнилось странное пророчество, полученное ими в долине Шейл на хмуром туманном рассвете более недели тому назад. Тогда Тень Бремена предостерегла их об опасности, поджидающей в грозных Драконьих Зубах — о том, что один из них не достигнет Паранора, что он не преодолеет гор, но все же первым коснется Меча Шаннары. Все это было предсказано, но в напряжении и волнении последних дней Шеа совсем забыл о пророческих словах Тени.
Юноша устало закрыл глаза, на несколько секунд отгородившись от мира, и задумался, какова же может быть его роль в этой непостижимой головоломке, построенной с помощью легендарного Меча в борьбе с миром могучих призраков. Он чувствовал себя таким крохотным и беспомощным, что сейчас ему казалось, проще всего было бы лечь в могилу и молить небо ниспослать ему скорый конец мучений. Так многое зависело от него, если верить Алланону, а он с самого начала был совершенно неподходящим для этой миссии. Он ничего не смог сделать сам, и до этого момента его выручала лишь сила и опыт товарищей. Они так многим пожертвовали ради него, ради того, чтобы он смог взять в руки магический Меч. Но когда он уже держал его‡
— Я решил. Мы пойдем за ним.
Глубокий голос Панамона Крила рассек тишину полянки, словно сухой треск полена под ударом железного клинка. Шеа ошеломленно посмотрел на его широкое серьезное лицо.
— Ты хочешь сказать‡ на Север?
Вор в алом метнул в него один из своих свирепых взглядов, дающих понять собеседнику, что тот идиот и неспособен понимать речь здраво мыслящих людей.
— Он выставил меня дураком. Я скорее перережу себе горло, чем дам уйти этой тощей крысе. На этот раз, когда я доберусь до него, я оставлю его на корм червям.
Его красивое лицо не отражало никаких чувств, но в угрожающем тоне, пробирающем до костей, звучала нескрываемая ненависть. Такова была скрытая сторона Панамона — холодный профессионал, беспощадно уничтоживший целый отряд карликов и вступивший в бой с неизмеримо могучим Носителем Черепа. Он делал это не ради Шеа и даже не ради того, чтобы завладеть Мечом Шаннары. Речь шла исключительно о его ущемленном самолюбии и желании отомстить глупому созданию, посмевшему так оскорбить его. Шеа бросил быстрый взгляд на неподвижного Кельцета, но огромный скальный тролль не выказывал ни одобрения, ни протеста; его словно высеченное из камня лицо было спокойно, а глубоко посаженные глаза лишены всякого выражения. Панамон резко рассмеялся и сделал несколько шагов к замершему юноше.
— Подумай над этим, Шеа. Наш друг-карлик изрядно облегчил нам задачу — он открыл нам точное нахождение Меча, который ты так долго искал. Теперь тебе не надо искать его — мы знаем, где он.
Шеа молча кивнул, соглашаясь с ним, все еще слегка сомневаясь в истинности намерений вора. — Но разве мы можем надеяться догнать его?
— Это тебя может не заботить — надо только собраться с духом. — Панамон усмехнулся ему, и его лицо застыло маской уверенности. — Конечно, мы можем его догнать — это просто вопрос времени. Проблема заключается в том, чтобы его никто не догнал раньше нас. Кельцет знает Север не хуже иного следопыта. Карлик не сможет от нас скрыться. Ему придется бежать, бежать, и не останавливаться, потому что никто не поможет ему, даже его родное племя. Сейчас невозможно точно сказать, как он наткнулся на Меч и откуда он узнал его истинную ценность, но я уверен, что он дезертир и предатель.
— Он мог быть в отряде карликов, доставлявшем Повелителю Колдунов Меч — или даже пленного? — задумчиво предположил Шеа.
— Скорее, последнее, — согласился тот, медля, словно пытаясь что-то припомнить, глядя на север, в серый туман лесного утра. Солнце уже поднялось над восточным краем земли; его яркие лучи несли свежесть и тепло, медленно проникая в самые темные лесные углы. Но ранний утренний туман еще не рассеялся, и троих спутников окружала дымка, в которой солнечный свет смешивался с сумраком умирающей ночи. Небо на севере выглядело необыкновенно темным и зловещим даже для этого раннего часа, отчего обычно словоохотливый Панамон несколько долгих минут молча рассматривал этот странный сумрак. Наконец он вновь повернулся к ним, и на его лице лежала тень сомнения.
— Что-то странное творится на севере. Кельцет, пора в путь — нам стоит догнать этого карлика прежде, чем он попадется на глаза патрулю охотников. Я не хотел бы ни с кем делить последние моменты его жизни на этой земле.
Громадный скальный тролль быстрым легким шагом двинулся вперед, слегка наклонив голову и всматриваясь в землю под ногами, выискивая следы, оставленные убегающим Орл Фейном. Панамон с Шеа молча и сосредоточенно шагали вслед за ним. Острые глаза Кельцета легко читали следы, оставленные карликом при бегстве. Он обернулся к ним и сделал короткий знак одной рукой, и Панамон объяснил удивленному Шеа, что это означает, что карлик мчался сломя голову, даже не стараясь скрыть свои следы, и, судя по всему, знал, куда направляется.
Шеа начал размышлять, куда же мог бежать коварный карлик. Обладая Мечом, он мог вернуть уважение своего племени, передав его им прежде, чем вручить Повелителю Колдунов. Но за время плена Орл Фейн выказал крайнюю непоследовательность в поведении, и Шеа считал, что карлик не притворялся. Он казался жертвой безумия, с которым мог совладать лишь отчасти, и говорил спутанными фразами, которые в своем роде приоткрывали тайну места нахождения Меча. Если бы Шеа чуть внимательнее прислушивался к его словам, он бы открыл правду — понял бы, что Орл Фейн укрывает талисман при себе. Нет, карлик уже переступил черту, отделяющую здравый рассудок от безумия, и действия его невозможно точно предугадать. Он убегает от них, но куда, к кому он бежит?
— Теперь я помню. — Шагая в направлении Стрелехеймских равнин, Панамон через некоторое время начал рассуждать вслух. — Это дьявольское создание, напавшее на нас вчера, утверждало, что мы владеем Мечом. Оно все время повторяло, что чувствует близость Меча
— и действительно чувствовало, потому что рядом в кустах прятался Орл Фейн со своим мешком.
Шеа молча кивнул, с горечью вспоминая этот момент. Носитель Черепа совершил просчет, дав им понять, что бесценный Меч находится где-то поблизости, но в жарком смертельном бою им было уже не до этого ключа истине. Панамон продолжал ворчать, едва сдерживая свой гнев, угрожая покончить с Орл Фейном, когда они его догонят, множеством крайне неприятных способов сразу. Затем лесная чаща внезапно оборвалась, и им открылись бескрайние просторы равнин Стрелехейма.
Они разом остановились, потрясенные, непонимающе уставившись на грандиозное явление, высящееся в северном небе — громадную слитную стену мрака, уходящую в небеса и исчезающую в бесконечном пространстве, тянущуюся вдоль горизонта вокруг всего Севера, насколько хватало глаз. Казалось, Король Черепа набросил на древнюю землю саван мглы, царящей в мире духов. Это была не обычная тьма безлунной ночи. То был тяжелый сумрак, текущий медленными волнами, сгущающийся к северу, к сердцу Королевства Черепа. Столь ужасающее зрелище Шеа видел впервые в жизни. Его первоначальный страх мгновенно вырос вдвое от неожиданно пришедшей, необъяснимой уверенности, что эта громадная стена медленно ползет на юг, застилая весь мир. Значит, Повелитель Колдунов повел свои войска‡
— Клянусь небом, что это? — Панамон потрясенно умолк.
Шеа рассеянно покачал головой. На этот вопрос не было и не могло быть ответа. Это явление лежало за пределами понимания смертных. Несколько долгих минут трое спутников стояли, глядя на чудовищную стену, словно ожидая каких-то новых событий. Потом Кельцет пригнулся к земле, пристально разглядывая жесткую траву равнин, и двинулся вперед, останавливаясь каждые несколько ярдов, пока не отдалился от них. Затем он распрямился и указал прямо в середину зловещей стены черного савана. Панамон вздрогнул, и его лицо застыло.
— Карлик бежит прямо в нее, — угрюмо проговорил он. — Если мы не догоним его раньше, чем он до нее доберется, тьма окончательно скроет его след. Там нам его не найти.
В нескольких милях впереди, в сумрачной близости темной стены мглы и мрака, крошечная сгорбленная фигурка Орл Фейна на миг замерла в изнеможении, опасливо, непонимающе вглядываясь зеленоватыми глазами в клубящуюся тьму. Карлик с самого рассвета, с момента бегства от троих незнакомцев, стремился на север, бежал, пока не иссякли силы, затем семенил трусцой, волоча ноги, постоянно оглядываясь в ожидании неизбежной погони. Его мысли потеряли разумный ход; уже несколько недель он жил инстинктами и везением, воруя и мертвых, сторонясь живых. Он не мог заставить себя думать ни о чем, кроме насущных забот; им овладеет звериный инстинкт прожить еще один день среди тех, кто плевал ему в лицо, отказываясь от родства с ним. Даже собственный народ отвернулся от него, презирая его больше, чем насекомых, копошащихся на земле у них под ногами. Его окружала дикая местность — в ней никто не мог бы долго прожить в одиночку. Но он был один, и его разум, некогда бывший здоровым, медленно замыкался в себе, пытаясь избегнуть вросших в него страхов, пока в нем не родилось безумие и не начал медленно меркнуть здравый смысл.
Но все же неизбежная смерть пока медлила, и судьба в порыве жестокого веселья подарила отверженному последнюю искорку ложной надежды, вложив ему в руки реликвию, которая могла вернуть его в теплый мир человеческого общения, казавшийся безвозвратно потерянным. Оставаясь дезертиром, продолжая безнадежно бороться за жизнь, отчаявшийся карлик наткнулся на легендарный Меч Шаннары, чью жуткую тайну предостерегающе прошептали стынущие губы умирающего на равнинах Стрелехейма, а затем его невидящие глаза закатились и нить его жизни оборвалась. Так к нему в руки попал Меч — ключ к власти над смертными принадлежал теперь Орл Фейну.
Но его безумие росло, и когда он обдумывал свои дальнейшие действия, его разум затмевали страхи и сомнения. Смертельное промедление сделало карлика пленным и лишило бесценного Меча — единственного его пути домой. Разум захлестнуло отчаяние и бред, и его окончательно расшатанный рассудок распался. Теперь в его сознании оставалась одна пылающая, навязчивая мысль — он вернет себе Меч, или он умрет. Он бессвязно кричал ничего не понимающим людям, что Меч принадлежит ему, что только он знает, где тот скрыт, не сознавая, что лишает себя последнего шанса завладеть сокровищем. Но люди не сумели увидеть связь между его выкриками, поспешив объяснить их его безумием. Затем он освободился, схватил Меч и поспешил на север.
Теперь он стоял, бессмысленно глядя на загадочную стену мрака, преграждающую ему путь на север. Да, на север, на север, подумал он, криво усмехаясь и безумно выкатывая глаза. Там отверженного ждет свобода и избавление. В глубине его души крылось жуткое искушение повернуться и бежать обратно. Но в его мозгу вращалась, не находя выхода, единственная мысль — спасение лежит только на севере. Именно там он найдет‡ Хозяина. Повелителя Колдунов. Его взгляд на мгновение скользнул к древнему клинку, надежно пристегнутому к его поясу, длинному и неуклюже волочащемуся за ним по земле. Его узловатые желтые руки быстро пробежались по резной рукояти, коснувшись изображения высоко поднятой руки с пылающим факелом; по полированному эфесу, с которого местами отслаивалась позолота. Он крепко стиснул рукоять меча, словно пытаясь почерпнуть из него сил. Глупцы! Глупцы, все они, кто раньше не относился к нему с должным уважением. Ибо он носит Меч, он хранит величайшую легенду их мира, и именно ему предстоит‡ Он торопливо оборвал эту мысль, опасаясь, что клубящийся перед ним мрак проникнет в его голову, прочтет драгоценную мысль и похитит.
Страшная тьма впереди ожидала, когда он войдет. Орл Фейн боялся вступить в нее, как боялся всего на свете, но ему некуда больше было идти. Он с трудом припоминал тех, кто гнался за ним — громадного тролля, однорукого мужчину, чью ненависть он ощущал и сейчас, и юношу-получеловека, полуэльфа. В этом юноше было что-то такое, чего карлик не мог объяснить, что-то, с непреодолимым упорством грызущее его распадающийся разум.
Бессмысленно покачав круглой головой, карлик двинулся вперед, к сумрачному краю темной стены; воздух вокруг него был неподвижным и мертвым. Он не оглядывался, пока тьма не окутала его и тишину не развеял внезапный порыв леденящего сырого ветра. Когда же он наконец обернулся, то к своему ужасу увидел, что позади него ничего нет — только непроницаемый мрак, окутывающий его тяжелыми плотными слоями. Он пошел вперед, ветер яростно ударил ему в лицо, и он понял, что во тьме обитают существа. Вначале в его мыслях зародилось только смутное подозрение, но затем сквозь сумрак просочились тихие стоны, назойливо терзающие его слух. Наконец приблизились и они сами, мягко касаясь его тела подрагивающими пальцами. Он захохотал в лихорадочном приступе безумия, поняв каким-то чутьем, что покинул мир живых и ступил в обитель смерти, где бродят лишенные души создания, безнадежно стремясь найти выход из своей вечной тюрьмы. Он шагал в их толпе, смеясь, крича, весело распевая, и разум окончательно покидал его бренное тело. Создания темного мира робкой толпой следовали за ним, чувствуя в безумном смертном своего собрата. Это был только вопрос времени. Когда жизнь покинет смертного, он станет одним из них — навеки потерянным. Тогда Орл Фейн наконец-то объединится с теми, кто ему близок.
Прошло почти два часа, утреннее солнце медленно, решительно ползло к зениту, и наконец трое путников встали на границе стены сумрака, в которой исчез тот, за кем они гнались. Они, как и Орл Фейн ранее, помедлили здесь, молча изучая зловещую тьму, отмечающую границу королевства Повелителя Колдунов. Мрак, казалось, непроницаемыми слоями застилал омертвевшую землю, и каждый слой был темнее предыдущего, вплоть до невидимого отсюда центра, и чуть страшнее, ибо разум все отчетливее воплощал в мыслях безмолвные мучения души. Панамон Крил размеренно вышагивал взад и вперед, не отрывая взгляда от стены и стараясь собрать достаточно решимости, чтобы идти дальше. Громадный Кельцет, бегло осмотрев землю и коротким жестом указав, что карлик и в самом деле направился на север, превратился в неподвижное изваяние, сложив на груди руки и прикрыв глаза, тускло сверкающие под нависшим лбом.
У меня нет выбора, подумал Шеа, уже смирившийся с этой мыслью, но еще не потерявший надежды отыскать во мраке след беглеца. К нему в некотором смысле вернулась прежняя вера в провидение, и он почти не сомневался, что если уж они начали эту погоню, то Орл Фейн будет найден, а Меч возвращен. Что-то подталкивало его, подбадривало, убеждало в успехе — что-то в глубине его сердца придавало ему новой отваги. Он с нетерпением ждал, когда Панамон решится продолжать путь.
— То, что мы делаем — это безумие, — проговорил вор, поравнявшись с Шеа. — Я чувствую смерть в самом воздухе, вокруг всей этой стены‡ Он резко оборвал свою речь, остановился и посмотрел на Шеа, ожидая его слов.
— Мы должны идти дальше, — быстро ответил Шеа ровным голосом.
Панамон медленно взглянул на своего друга-великана, но скальный тролль не шевельнулся. Он подождал еще немного, заметно обеспокоенный тем, что Кельцет за все время их пути на север еще ни разу не высказал своего мнения. Раньше, когда они путешествовали вдвоем, гигант всегда выражал согласие, когда Панамон желал знать его мнение, но в последнее время тролль стал непривычно замкнут.
Наконец вор утвердительно кивнул, и все трое решительно зашагали в серую мглу. Их окружала голая плоская равнина, и некоторое время идти было легко. Затем, по мере того, как вокруг них постепенно сгущался сумрак, все вокруг начало тускнеть, и вскоре они уже казались друг другу смутными силуэтами. Панамон резко велел всем остановиться, достал из рюкзака моток веревки и предложил им обвязаться ей, чтобы не потерять друг друга. После этого они двинулись дальше. Ничто не нарушало безмолвия, кроме редкого тихого шуршания их подошв по твердой земле. Во мгле не чувствовалась сырость, но тем не менее она исключительно неприятно липла к их коже, напоминая Шеа нездоровый зловонный воздух Туманного болота. Казалось, чем дальше они продвигаются, тем быстрее клубится туман, но при этом они не чувствовали ни единого порыва ветра. Наконец мгла сомкнулась вокруг них, и они оказались в полной темноте.
Они шли, казалось, долгие часы, но в безмолвном черном сумраке, окутывающем их бренные тела, их чувство времени нарушилось. Только соединяющая их веревка спасала их от одинокой смерти, которой был насыщен туман; она связывала их не столько друг с другом, сколько с миром солнечного света и чистого воздуха, оставшимся далеко позади. Это место, в которое они осмелились вторгнуться, оказалось сумеречным миром полужизни, где притуплялись чувства и в своевольном воображении росли страхи. Здесь явственно ощущалось присутствие смерти, дробящее тьму, касание здесь, касание там, легкое поглаживание, ласка для смертных существ, которых она скоро заберет к себе. В этом странном мраке невероятное становилось почти обыденным, все ограничения человеческих чувств словно исчезали в грезах воспоминаний, а видения из самых глубин разума быстро всплывали на поверхность, спеша показаться людям.
Какое-то время это было даже почти приятно — равнодушно потворствовать своему подсознанию, но потом это стало уже не забавой, а просто умерщвлением. Долгое время они испытывали только это чувство, нежно ласкающее их разум, увлекающее его в глубины безразличия и легкой скуки, заполняющее тело и сознание ленивой сонливостью древних поедателей лотоса. Время окончательно исчезло, а туманный мир уходил в бесконечность.
Из темных глубин мира жизни медленно родилось ощущение жгучей боли, с ошеломительной силой пронзившее омертвевшее тело Шеа. Его разум был неожиданно и болезненно вырван из апатии, окутавшей его мысли, и жжение в груди усилилось. Превозмогая сонливость и странную, неестественную легкость тела, он утомленно потянулся к тунике, и его рука наконец коснулась источника раздражения — маленького кожаного мешочка. Затем его разум резко встряхнулся, и он пробудился от сна, крепко сжимая в руке свои Эльфийские камни.
С неожиданным ужасом он осознал, что уже не идет, а парит, медленно плывет, лежа над землей, не понимая даже, в какую сторону движется. Он лихорадочно схватился за веревку, охватывающую его талию, и начал ее яростно дергать. Наградой ему стал протяжный стон с другого ее конца; его спутники все еще были рядом. Тяжело и устало опустившись на ноги, он наконец понял, что с ними произошло. Этот страшный призрачный мир вечного сна почти сделал их своими жертвами, убаюкивая, усыпляя их, притупляя их чувства, и наконец они упали и медленно поплыли куда-то, все ближе и ближе к спокойной смерти. Лишь сила Камней спасла их.
Шеа ощущал невероятную слабость, но призвав на помощь последние капли своей силы, он все же отчаянно потянул и задергал провисшую веревку, оттаскивая Панамона Крила и Кельцета от края бездны смерти, обратно в мир живущих. Он дико вскрикивал при каждом рывке, затем с трудом подошел к их опустившимся на землю неподвижным телам, и бессильно пинал их, пока боль не привела их в сознание. Прошли долгие минуты, прежде чем они пришли в себя в достаточной степени, чтобы осознать случившееся; пробудившись, дух жизни воскресил их волю, и оба они тяжело поднялись на ноги. Сонные, они держались друг за друга, потому что ноги их подгибались, и прилагали огромные усилия, чтобы прояснить свои мысли. Затем они начали пробираться вперед, на ощупь, спотыкаясь в непроницаемом сумраке, еле переставляя ноги; каждый шаг давался им ценой невероятных духовных и физических усилий. Шеа шел впереди, не зная, куда ведет их, но полагаясь на искру интуиции, высеченную силой Эльфийских камней.
Долгое время они еле брели сквозь бесконечную тьму, стараясь не заснуть и сохранить ясность мыслей, а умерщвляющий туман плавно клубился вокруг них. Их не покидало странное, сонное чувство смерти, стремящееся пересилить их ослабшую волю, безмолвно уговаривая их утомленные тела принять ожидающий их покой и отдых. Но сопротивление смертных порождалось их железной решительностью, а силу они черпали из крошечного источника отваги и отчаяния, не иссякающего даже теперь, когда все остальное в них умерло.
И наконец глубокая усталость начала отступать в темную мглу. В этот раз смерти не удалось подавить стремление к жизни. Этим троим предстояло еще много иных испытаний, но пока что они завоевали себе право чуть дольше оставаться в мире людей. И тогда бессилие отступило, и сонливость растаяла — не как при обычном пробуждении, но с молчаливым предостережением, угрозой вернуться. Трое спутников вдруг словно пробудились, движения их стали раскованными, словно они и не спали, а сознание высвободилось из плена гибельного забытья. Они больше не испытывали желания потянуться или зевнуть; у них остались лишь ускользающие воспоминания о смертном сне, дреме без чувств, вне времени.
Долгие минуты они хранили молчание, хотя уже окончательно пришли в себя, но каждый с потаенным страхом и тихим отчаянием вновь вспоминал распробованный вкус смерти, зная, что когда-нибудь эта неотвратимая рука вновь схватит их и навеки затянет в свое царство. Несколько кратких секунд они стояли на краю жизни и разглядывали запретные земли, лежащие за ней — что не дозволялось ни одному из смертных до самого конца их жизненного срока. Мысль о том, что они стояли у самого края и отступили, угнетала, страшила, даже вызывала гнев. Им нельзя было возвращаться к жизни.
Но потом воспоминания погасли, оставив лишь смутное сознание того, что они каким-то чудом избежали гибели. Окончательно собравшись с силами, они продолжили поиски пределов окружающего их мрака. Один раз Панамон приглушенно обратился к Шеа, спросив, знает ли тот, в правильном ли направлении они идут. Тот помедлил и ответил кратким кивком. Что изменится, если я неправ? — зло спросил себя юноша. В какую еще сторону нам идти? Если интуиция подводит его, то им уже ничто не поможет. Эльфийские камни однажды спасли ему жизнь; он доверится им еще раз.
Он задумался над тем, удалась ли Орл Фейну его попытка преодолеть странную стену сумрака. Возможно, обезумевший карлик нашел способ избежать ее мертвящего воздействия, но Шеа в это не верилось. А если карлик погиб в мертвом тумане, то Меч потерян где-то в глубинах этого непроницаемого мрака, и им никогда не найти его. Эта неприятная возможность заставила юношу на несколько секунд приостановиться в своих размышлениях, обдумывая, что им остается делать, если Меч лежит в этой мгле, возможно, в считанных ярдах от него, дожидаясь, пока на него кто-нибудь наткнется.
Затем мрак внезапно рассеялся, приобретая тускло-серый оттенок, и стена ночи осталась позади. Это случилось так молниеносно, что оба они были ошеломлены. Только что их окружала тьма, и они едва различали друг друга, а в следующий миг они уже стояли в потрясенном молчании под свинцово-серым небом Севера.
Некоторое время они изучали местность, открывшуюся перед ними. Это был самый гнетущий пейзаж из всех, виденных Шеа в жизни — даже более страшный, чем леденящие душу низины Клета и жуткие Черные Дубы далекого Юга. Местность была голой и пустынной, серо— коричневая земля, совершенно лишенная солнечного света и растительности. Здесь не мог существовать даже самый неприхотливый кустарник — немое напоминание о том, что здесь начинается настоящее царство Темного Властелина. На севере вдоль всего горизонта тянулись низкие неровные холмы засохшей глины, и ни единый клочок травы не нарушал их единообразия. Над тускло-серым горизонтом высились отдельные скалы с тупыми вершинами, и кое-где низину рассекали усыпанные пылью овраги, отмечающие русла давно пересохших рек. Здесь стояла могильная тишина — давящее безмолвие не нарушало даже жужжание насекомых. В этой земле, бывшей когда-то живой, оставалась только смерть. Далеко к северу, рассекая пустое небо, поднимались невысокие хребты зловещих гор. Взглянув на них, Шеа понял, что там находится дворец Броны, Повелителя Колдунов.
— Что ты теперь предлагаешь? — осведомился Панамон Крил. — Мы совершенно сбились со следа. Мы даже не знаем, добрался ли наш приятель сюда живым. Собственно, я не представляю, как бы ему это удалось.
— Придется искать его здесь, — ровно ответил Шеа.
— А эти крылатые твари будут искать здесь нас, — быстро отметил тот. — Наши шансы падают быстрее, чем я рассчитывал, Шеа. Должен тебе сказать, что я на глазах теряю интерес к этой погоне — знаешь ли, со мной иногда такое случается, особенно когда я не знаю точно, с чем мне предстоит сражаться. Мы чуть не погибли в этом мраке, но я даже не видел, что именно нас убивало!
Шеа понимающе кивнул, внезапно поняв, что в этот момент стал среди них лидером. В первый раз в жизни Панамон Крил всерьез беспокоился за свою судьбу, даже если ради спасения приходилось отступить с жестоко уязвленной честью. Теперь именно Шеа вынужден был настаивать на продолжении погони. Кельцет стоял от них поодаль; его задумчивые карие глаза уставились на юношу, а густые брови понимающе нахмурились. Снова Шеа поразился горящему в глазах массивного создания разуму, глубоко скрытому и почти незаметному со стороны. Он до сих пор ничего не знал про громадного тролля, но хотел бы выяснить у него очень многое. Кельцет скрывал в себе некую странную, большую тайну, неизвестную даже Панамону Крилу, несмотря на все его восклицания об их тесной дружбе.
— Выбор у нас небольшой, — наконец ответил ему юноша. — Мы можем искать Орл Фейна по эту стороны стены и рисковать встретиться со слугами Черепа, или же можем попробовать вернуться‡ Он зловеще умолк, оставив мысль недосказанной, и заметил, как Панамон при этих словах чуть побледнел.
— Я возвращаться не намерен — во всяком случае, пока что, — громко заявил вор, нервно оглядываясь вокруг. Он выразительно покачал головой, и его стальной шип быстро поднялся, отмахиваясь от самого воздуха, в котором прозвучало такое безумное предложение. Затем на его лице расплылась знакомая широкая улыбка, и старый добрый Панамон Крил вновь овладел своими чувствами. Это был слишком закаленный боец, слишком искушенный в игре под названием жизнь, чтобы долгое время испытывать страх. Он мрачно отогнал воспоминания о том, что чувствовал, слепо бредя во мраке сквозь мертвый мир, и многолетний опыт бродяги и вора помог ему вернуть утерянное самообладание. Если ему суждено умереть в этом путешествии, то он встретит свой конец с отвагой и решительностью, которые не покидали его уже так много нелегких лет.
— Ладно, давай немного пораскинем мозгами, — пробормотал он, начиная расхаживать взад и вперед. Он на глазах превращался в прежнего бесшабашного бродягу. — Если карлик не выбрался из этого тумана, то Меч сейчас лежит где-то там — и будет ждать нас сколько угодно. Но если он прошел — ведь мы тоже прошли, тогда куда он мог?..
Он помедлил, не закончив своей фразы, и его взгляд обежал окружающую местность в надежде сузить круг возможных ответов. Кельцет быстро шагнул к нему и указал прямо на север, на иззубренные пики, отмечающие границу Королевства Черепа.
— Да, разумеется, ты снова прав, — со слабой улыбкой согласился Панамон. — Должно быть, он туда направлялся с самого начала. Ему некуда больше идти.
— Повелитель Колдунов? — тихо спросил Шеа. — Он несет Меч прямо к Повелителю Колдунов?
Тот коротко кивнул. Шеа слегка побледнел, представив себе перспективу погони за неуловимым карликом до самого предела владений Короля Духов, без помощи могучей мистической силы Алланона. Если их обнаружат, то за исключением Эльфийских камней, они окажутся совершенно беззащитны. Хотя мощь Камней и превосходила силу Носителей Черепа, казалось крайне сомнительным, что они смогут как-то повредить такому чудовищному существу, как Брона.
В первую очередь следовало выяснить, удалось ли Орл Фейну преодолеть завесу убийственной мглы. Они решили двинуться вдоль клубящейся стены на запад, так, чтобы в любом случае раньше или позже пересечь следы, оставленные бегущим карликом, если он и в самом деле добрался до этих земель. Если они не обнаружат следов в этом направлении, то повернут на восток и попробуют искать их там. Если и после этого следов Орл Фейна не будет найдено, то останется только предположить, что он сгинул в смертельном сумраке, и им придется снова войти в туман и попытаться отыскать там Меч. Последняя возможность вовсе не радовала путников, но Шеа придал им некоторую уверенность, пообещав рискнуть и прибегнуть к силе Эльфийских камней, чтоб отыскать во мгле утерянный талисман. Использование бесценных Камней, несомненно, оповестит мир духов об их присутствии, но им придется пойти на этот риск, если они хотят что-то найти в этой непроницаемой тьме.
Затем они быстрым шагом направились на запад; острые глаза Кельцета выискивали на голой земле следы ног карлика. Тяжелые тучи затягивали все небо, окутывая Север неприветливой серой дымкой. Шеа попробовал сообразить, сколько времени минуло с тех пор, как они вошли в стену мрака, но остался в неуверенности. Возможно, прошло несколько часов, возможно — несколько дней. Во всяком случае, серое небо медленно темнело, указывая на приближение ночи и вынужденный перерыв в поисках Орл Фейна.
Плотные серые облака начали темнеть и еле заметно поползли по невидимому сумеречному небу. Поднялся ветер, резкими порывами продувая голые холмы и овраги, яростно разбиваясь об одинокие скалы, встающие у него на пути. Быстро холодало, и вскоре им пришлось плотно закутаться в свои охотничьи плащи, чтобы не замерзнуть в дороге. Вскоре стало очевидно, что собирается буря, и они с негодованием поняли, что ливень смоет все следы, какие только оставил убегающий от них карлик. А если им еще придется гадать, преодолел ли он стену‡ Но судьба неожиданно смилостивилась над ними, и Кельцет вскоре обнаружил на голой земле следы — цепочку отпечатков, выходящую из стены сумрака и тянущуюся на север. Скальный тролль указал Панамону Крилу, что следы оставлены маленьким человечком, вероятно, карликом; бегущий постоянно пошатывался и спотыкался, то ли от усталости, то ли от полученных ран. Вдохновленные этим открытием и уверенные, что снова нашли Орл Фейна, они двинулись по еле заметным следам на север, заметно ускорив свой шаг. Забылись все опасности, пережитые этим утром. Забылась угроза гнева всевидящего Повелителя Колдунов, чье королевство лежало прямо перед их глазами. Забылись усталость и отчаяние, охватывавшие их с момента потери бесценного Меча Шаннары. Теперь Орл Фейну не уйти.
Небо продолжало темнеть. Далеко на западе послышался глубокий раскат грома, зловещий раскат, который крепнущий ветер разнес по всем землям Севера. Собиралась ужасная буря, словно бы природа решила вдохнуть новую жизнь в эту гибнущую землю, смыть с нее прах и снова сделать почву плодородной. Воздух стал холодным и жгучим, и хотя температура и перестала падать, порывы ветра легко пронизывали одежду троих путников. Но они едва замечали эту стужу; их взволнованные взгляды были прикованы к северному горизонту, в поисках маленькой бегущей фигурки. След становился все свежее — карлик был уже неподалеку.
Окружающий ландшафт начал заметно изменяться. Пустынная местность сохранила свои основные черты — твердую как железо почву, усеянную обломками камней и кучами валунов, но с каждой минутой земля становилась все более холмистой и неровной, постоянно затрудняя преследование. На потрескавшейся сухой земле не росло ни травинки, и это еще более замедляло их шаг. Холмы становились все выше, а овраги — все глубже, до тех пор, пока трое путников не были вынуждены большую часть пути карабкаться на четвереньках.
Поднимающийся западный ветер усилился, его шелест перешел в раздирающие уши завывания, и на вершинах холмов его бешеные порывы чуть не сбивали ошеломленных людей с ног. Под безжалостными ударами ветра сухая глина холмов разлеталась во всех направлениях, болезненно жаля руки и лица людей, попадая в глаза и забивая рты. Вскоре все вокруг скрылось за стеной летящей по ветру пыли, словно в пустыне поднялась песчаная буря. Стало трудно дышать, почти ничего не было видно, и в конце концов даже острые глаза Кельцета перестали различать следы, по которым они двигались. Вполне вероятно, что ему уже нечего было различать — с такой силой хлестал ветер открытую землю, но трое путников упорно шли вперед.
Отдаленные раскаты грома перешли в беспрестанный грохот, сопровождающийся вспышками извилистых молний, бьющих точно к западу от них, совсем недалеко. Небо почернело, хотя, ослепленные поднятой ветром пылью, они почти не заметили этого. С западного горизонта постепенно наползал тяжелый сумрак — сумрак, созданный, очевидно, сплошной пеленой дождя, и гонимый в их сторону воющим ветром. Наконец непогода достигла такой степени, что Панамон, надсадным криком перекрывая завывания ветра, велел им остановиться.
— Так не пойдет! Нам надо найти укрытие, пока буря не обрушилась на нас!
— Нам сейчас нельзя останавливаться! — зло закричал Шеа, но его слова утонули в неожиданном громовом раскате.
— Не будь дураком! — Вор встал с ним рядом и опустился на одно колено, всматриваясь в ураган пыли и защищая глаза руками от жалящих и слепящих песчинок. Справа от себя он разглядел большой холм, усеянный нагромождениями валунов, которые могли служить укрытием от чудовищной силы ветра. Махнув спутникам рукой, он бросил попытки двигаться дальше на север и повернул к камням. Начали падать тяжелые капли дождя, леденя горячую кожу вспотевших путников; удары грома стали оглушительными. Шеа продолжал вглядываться во мрак на севере, не в силах смириться с решением Панамона бросить погоню, когда они были уже так близки к цели.
Они уже почти добрались до каменного убежища, когда он краем глаза заметил какое-то движение. Ослепительная вспышка молнии высветила крошечную фигурку у самой вершины высокого холма далеко, далеко впереди, бешено рвущуюся вверх по склону против чудовищного ветра. С безумным криком юноша схватил Панамона за руку и указал на далекий холм, опять почти совершенно скрывшийся во тьме. На секунду все трое застыли на месте, всматриваясь во мрак, и буря сплошной стеной дождя обрушилась на них, мгновенно промочив всех троих насквозь. Затем с невыносимой яркостью ударила вторая молния, вновь осветив далекий холм и крохотный силуэт на его склоне, отчаянно карабкающийся к вершине. Затем видение погасло, и дождь снова захлестнул их.
— Это он! Это он! — в лихорадочном возбуждении вскричал Шеа. — Я иду за ним!
Не дожидаясь своих товарищей, взволнованный юноша бросился вниз по скользкому склону холма, убежденный, что теперь уже точно настигнет карлика.
— Шеа! Нет, Шеа! — тщетно крикнул ему вслед Панамон. — Кельцет, лови его!
Быстро метнувшись вниз по склону, громадный тролль в несколько прыжков настиг бегущего юношу, легко подхватил его могучей лапой и отнес обратно к терпеливо стоящему Панамону. Шеа вопил и яростно вырывался, но освободиться из железной хватки тролля было невозможно. Буря достигла своей полной силы, дождь хлестал по открытой местности, смывая в овраги огромные пласты земли и валуны, образуя быстрые бурлящие потоки. Панамон отвел товарищей к камням, не обращая внимания на беспрестанные угрозы и мольбы Шеа, и принялся искать укрытие на восточном склоне холма, защищенном от бешенства ветра и ливня. Быстро осмотревшись, он выбрал место у самой вершины, с трех сторон закрытое громадными кучами валунов, надежно защищающими если не от холода и сырости, то по крайней мере от ураганных ударов ветра. Устало карабкаясь по склону, напрягая последние силы, чтобы двигаться против чудовищного давления ветра, они наконец добрались до укрытия и в изнеможении рухнули на землю. Панамон тут же велел Кельцету отпустить брыкающегося Шеа. Юноша сердито взглянул в лицо бродяге; струйки воды непрерывно стекали ему в рот и глаза.
— Ты сошел с ума! — закричал он, перекрывая вой ветра и непрекращающийся низкий рокот грома. — Я мог его поймать! Я же мог его‡
— Шеа, послушай меня! — быстро перебил его Панамон, с трудом различая его гневное лицо за плотной пеленой дождя. В реве северной бури внезапно наступил миг тишины, и Шеа помедлил. — Он был слишком далеко, в такую непогоду мы бы его не догнали. Нас бы всех сбросило в овраг, или мы попали бы в оползень. В такой ливень в этих глинистых холмах опасно пройти даже десять футов — не говоря о милях. Успокойся немного и возьми себя в руки. Когда буря пройдет, мы без спешки подберем все, что останется к тому времени от этого карлика.
Какое-то время Шеа был полон решительности спорить, но он чуть помедлил, и его гнев тут же прошел, уступив место здравому смыслу, и он понял, что Панамон вне всякого сомнения прав.
Обнаженную землю терзала вся яростная мощь бури, вспахивая ее бесплодную поверхность и преображая ее пустынный вид. Почву холмов медленно смывало в залитые дождем овраги, и древние равнины Стрелехейма необратимо наступали на бескрайний Север. Сжавшись в комочек под холодным валуном, Шеа смотрел на завесу дождя, в своем бесконечном течении проплывающую мимо, скрывая запустение этой безжизненной, гибнущей земли. Казалось, что на многие мили вокруг, кроме них троих, здесь нет никого живого. Возможно, если буря продлится достаточно долго, их всех смоет с холма и унесет прочь, тоскливо подумал он.
Хотя валуны и укрывали их от струй ливня, избежать леденящей сырости промокшей одежды было невозможно. Вначале они сидели молча, ожидая, когда затихнет буря и можно будет возобновить погоню за Орл Фейном, но постепенно одинокое бдение утомило их, и они вернулись к другому времяпрепровождению, убежденные, что дождь и ураган продлятся весь день. Они немного поели, руководствуясь скорее здравым смыслом, чем чувством голода, а затем попробовали выспаться, насколько это было возможно в их положении. Панамон извлек из своего рюкзака, укутанного непромокаемой материей, два одеяла и протянул их Шеа. Юноша поблагодарил его и отказался, предложив их товарищам, но громадный Кельцет, которого ничто не могло вывести из равновесия, уже крепко спал. Тогда Панамон и Шеа закутались в теплые одеяла, прижавшись друг к другу, и долго молча смотрели из своего укрытия на бесконечный ливень.
Через какое-то время они начали разговаривать о минувшем, о спокойных временах и далеких землях, которые много значили для них в этот час легкого уныния и одиночества. Как обычно, говорил в основном Панамон, но привычные истории о его путешествиях несколько изменились. Невероятные, безумные приключения исчезли из них, и Шеа впервые подумалось, что сейчас он видит перед собой настоящего Панамона Крила. Между ними текла спокойная, почти беззаботная беседа — чем-то похожая на разговор двоих старых друзей, вновь встретившихся спустя много лет.
Панамон рассказывал о своей юности и детстве, и о том, как нелегко приходилось окружающим его людям, пока он рос. Он не извинялся, не сожалел о прошлом, просто пересказывал истории прошлых лет, сохранившиеся в его памяти. Юноша рассказал ему о своем детстве и брате, вспоминая свои с Фликом первые волнующие вылазки в лес Дулн. Он с улыбкой вспомнил и о порывистом Менионе Лихе, чем-то слегка напоминающем юноше Панамона Крила. Они беседовали, и время текло, таинственным образом сближая двоих путников. Прошли часы, стало темнеть, и тогда Шеа начал понимать своего собеседника, узнав его с такой стороны, с какой никогда не узнал бы иначе. Возможно, и вор теперь немного лучше понимал Шеа. Юноше хотелось в это верить.
Наконец, когда всю землю окутала ночь, даже ровно шумящий дождь растворился во мраке, и не осталось ничего, кроме шелеста ветра и плеска воды в бесчисленных лужах и ручьях — тогда разговор перешел на спящего Кельцета. Приглушенными голосами они высказывали предположения о прошлом громадного тролля, пытаясь понять, что привело его к ним, что заставило его отправиться в это самоубийственное путешествие на Север. Они знали, что здесь его родина, и возможно, он собирался вскоре вернуться в дальние Чарнальские горы. Но все же, зачем он покинул свой дом — спасаясь если не от своих соплеменников, то от чего-то столь же могучего и властного над его жизнью? Носитель Черепа знал его в лицо — но откуда? Даже Панамон признавал, что Кельцет — не простой вор и бродяга. Он всегда держался с огромной гордостью и отвагой, за его безмолвной уверенностью скрывался проницательный разум, и где-то в его прошлом крылась ужасная тайна, которую он предпочитал хранить при себе. С ним произошло нечто невообразимое, и оба они чувствовали, что это имеет какое-то отношение к Повелителю Колдунов, пусть даже и косвенное. Ведь когда Носитель Черепа узнал огромного тролля, в его глазах явственно блеснул страх‡ Они еще долго так беседовали, и наконец в ранний утренний час к ним пришел сон; тогда они плотнее закутались в свои одеяла, спасаясь от ночного холода и дождя, и постепенно задремали.
