16
ЧЕРНАЯ БАШНЯ
Небольшой городок сидит на холме в излучине Тибра.
Когда-то здесь, судя по всему, был очень приятный вид. Сегодня все выглядит так, как будто кто-то вытряхнул на это место гигантский мешок пепла и снега. В неверных предрассветных лучах пейзаж кажется опустошенным, будто испепеленным дыханием дракона. Округлая башня, возвышающаяся над поселением, сгорела в пожаре, и теперь она практически полностью черная. Окружающие ее дома, видимо, постигла та же участь.
Дюран убирает бинокль в чехол и обращается к сержанту Венцелю, лежащему рядом с ним на снегу под укрытием того, что осталось от каменной оградки:
— Кажется, они спокойны.
Сержант улыбается. Впрочем, его улыбка скорее похожа на ехидную усмешку.
— Ни одного часового, — кивает он.
И все же из большой низкой постройки недалеко от исторического центра города поднимается дымок. Там есть люди.
К нам присоединяется слегка запыхавшийся капрал Росси и ложится рядом.
— На вон том поле странные следы. Снег утоптан. Есть даже немного крови. Но самое странное там — следы колес. Огромных колес. Никогда не видел ничего подобного. Как будто взяли обычный грузовик и надули его так, что он стал вдесятеро больше.
— Ты уверен, что это был грузовик?
— Ну, я его не видел. Но следы были похожи.
— Ты уверен? Нападала куча снега.
— Чтобы закрыть эти следы, нужно не меньше метра снега.
— Как давно они там?
— Дня два. Максимум три.
Дюран переворачивается на спину. Снимает противогаз.
Венцель хочет возразить, но офицер перебивает его резким движением:
— Идем! Мы и так потеряли уже слишком много времени.
Мы медленно двигаемся в свете зари, по счастью еще слабом. В «хаммерах» едут только Венцель и Диоп, за рулем. Остальные, пригнувшись, идут за машинами. Я видел такое только в документальных и старых черно-белых фильмах о войне. Мы все вооружены, хоть я и не знаю, что, по их мнению, я должен делать со своим оружием. Велика вероятность, что я причиню больше вреда себе, чем другим.
Двигатели «джипов» работают на минимуме, но даже так мне кажется, что они адски шумят. Снег скрипит под нашими сапогами. Я не понимаю, кто идет рядом со мной. В противогазах, под защитными плащами мы неотличимы друг от друга. Но у этого человека не «шмайссер», а револьвер. Значит, это должна быть Адель Ломбар.
Мы идем, не говоря ни слова. Каждое окно, каждая пустая дверь кажется раскрытым мертвым ртом. Из каждой такой дыры может торчать дуло ружья или даже тяжелого гранатомета, о котором говорил Венцель.
Но ничего не происходит. Сердце бьется с бешеной скоростью, но никто не стреляет по нам. Город мертв. На окраинных улочках, ведущих в сторону центра, над которым нависает башня, черная, как грех, нет следов.
По мере того, как мы приближаемся к стенам первых домов, наши шаги ускоряются, постепенно переходя в бег к укрытию. Мы обгоняем «хаммеры». Венцель и Диоп оставляют водительские места и садятся за увесистые пулеметы, установленные на крышах автомобилей. Дюран на бегу дает указания, молча, лишь пальцами правой руки. Достаточно только намека, и солдаты тут же располагаются в нужном порядке, прикрывая друг друга.
Но мы не встречаем никакой опасности, ни один тревожный крик не нарушает тишину. Городок кажется прибежищем смерти. В старые времена он был бы прекрасным местом для съемок фильма о вампирах. Но теперь вампиры — мы. Мы, бегущие солнечного света, скрывающиеся под землей. День принадлежит другим — тем, которые перестали быть людьми. А может, никогда ими и не были.
У меня болит грудь. Я задыхаюсь.
Я отвык от физических нагрузок. Даже от таких пустяковых пробежек по снегу, ужасно громко хрустящему под сапогами. Стекла противогаза помутнели от пота, который пробежка выжала из моего тела. Они запотели изнутри, и их невозможно протереть. Я вижу все в сиянии. Быстро передвигающиеся люди кажутся привидениями, а свет…
Свет уже чересчур яркий, даже несмотря на слой облаков. Скоро солнечные лучи поднимутся над крышами домов и коснутся верхушек деревьев там, наверху, оттенив их как на рисунке в книге, четко до мельчайших подробностей. Мне нужно всего лишь расстегнуть противогаз, снять противогаз…
Я не видел зарю уже двадцать лет…
Кто-то с силой трясет меня, схватив за плечи. Дюран кричит мне прямо в ухо: «Что за херню ты творишь?!»
Я таращу на него глаза. Противогаз Дюрана кажется частью его лица. Он превратился в слона защитного окраса с металлическим хоботом…
Его полная зубов пасть распахивается…
Я поднимаю автомат…
От пощечины перед глазами загорается белая вспышка. Я снова открываю их, и Дюран опять становится нормальным.
— Очнись, Джон!
Я что-то бормочу, сам не понимая своих слов.
— Что случилось? Ты рехнулся?
Я мотаю головой.
— Никогда не целься в меня, идиот! И вернись в укрытие!
— Я не понимаю…
«У меня, кажется, было видение, — хочу я сказать ему. — Сон с открытыми глазами…»
Нет, не сон: кошмар.
— Тебе стало лучше?
— Да…
— Постарайся больше не делать глупостей. Стой здесь и прикрой нас.
Потом Дюран отворачивается, как будто меня больше нет. Жестами приказывает своим людям пройти вправо и влево, к двум закрытым дверям. Это старые деревянные ворота, покрытые облезлой зеленой краской.
Люди подбегают к воротам, словно неуклюжие земноводные, и, сделав неудачную попытку открыть их, выбивают их ногами. Засовы подскакивают, и ворота распахиваются внутрь. Обе группы забегают внутрь. «Хаммеры» за нашими спинами ревут, скачками продвигаясь вперед, и останавливаются в двух метрах от меня. Диоп и Венцель спускаются с мест около пулеметов и закрывают металлические люки. Они выходят из все еще заведенных джипов и бросаются ко мне с поднятыми автоматами.
— Вы что здесь делаете? — кричит мне в ухо Диоп.
— Капитан Дюран велел мне оставаться здесь. Чтобы прикрыть тыл…
— Чтобы прикрыть тыл или чтобы стрелять в тыл? — иронизирует негр. — Я видел, что произошло. Если бы на месте Дюрана был я, вы уже бы были покойником. Что за херня вас взяла?
— Я… Мне кажется, мне привиделся кошмар… наяву.
Диоп и Венцель обмениваются долгим взглядом. Затем сержант кладет руку мне на плечо и крепко сжимает его.
— Если это случится еще раз… Если у вас будет еще один такой… кошмар… ставьте свое оружие на предохранитель. А лучше бросайте его на землю. Подальше.
— Что со мной было? Вы знаете?
Венцель поводит плечами:
— Некогда болтать. Сейчас мы втроем займем башню.
— Капитан…
— Капитана здесь нет. Слушайтесь меня! Живо!
И, не дожидаясь моей реакции, он бросается направо, а следом за ним Диоп.
У меня нет выбора, и я следую за ними.
Мы проходим по выбитым воротам, за которыми царит темнота, нарушаемая только проблесками дрожащего света электрических фонариков.
Венцель хватает меня за одежду и тащит к углу дома. Оттуда поднимается улочка, покрытая нетронутым снегом по меньшей мере полметра глубиной. В конце улицы высится черный массив башни с пустыми окнами, рядом с которой стоит что-то вроде маленького замка.
Первым движется капрал Диоп. Он бежит неуклюже, но уже через несколько минут оказывается под прикрытием черной дыры, которую образует главный вход в башню. Сержант Венцель скачет за ним, как косуля, невероятно грациозно для его приземистого сложения. Я уже собираюсь последовать за ними, как вдруг от неожиданного грохота у меня перехватывает дыхание.
Грохот, похожий на выстрел. Еще один. Сзади, где-то вверху.
Я в ужасе поворачиваюсь, кое-как наведя прицел.
Высунувшись из окна третьего этажа дома справа, Карл Бун весело машет рукой, улыбаясь, как идиот. Окно выбито. Это и был звук, показавшийся мне выстрелом.
На двадцать метров левее на другом доме, захваченном гвардейцами, открыт еще один балкон, тоже разбитый. Егор Битка серьезно и ответственно — не то что Бун — целится из своего «шмайссера» в окна башни. Он знаком велит мне идти.
Я поднимаюсь вслед за Венцелем и Дионом по башенной винтовой лестнице. Свет, проникающий в окна, освещает небольшие участки стен, а в остальном башня окутана такой тьмой, что кажется выстроенной из мрака.
Мы инстинктивно избегаем света, стараясь идти так, чтобы ни один луч не коснулся нас. Мой автомат стал практически частью моего тела. Я направляю его во все освещенные углы, как будто наш враг — это свет.
Внезапно я оказываюсь на лестничной площадке. Точнее, на том, что от нее осталось. Диоп успевает схватить меня за ремень рюкзака за миг до того, как я падаю вниз, и вытягивает меня обратно.
Еще заметны дыры, в которые были вставлены балки, поддерживавшие обвалившийся при пожаре деревянный пол. В двух сантиметрах от кончиков моих сапог открывается колодец глубиной в десять метров и шириной во всю башню. В ужасе я автоматически бормочу молитву. Сержант Венцель помогает мне вернуться на безопасный лестничный марш. Через плексиглас противогазов нам удается посмотреть друг другу в глаза. Он делает головой знак. Я отвечаю ему кивком.
Все нормально.
Лестница возобновляется в полутора метрах от нас. Но пытаться подняться по ним не имеет смысла. Наверху ничего нет. Башня — пустая оболочка.
Мы возвращаемся на маленькую площадь перед зданием. Два дома, в которые зашли остальные, оказались нетронуты и пусты.
— Кажется, как будто всего несколько часов назад в них еще жили. В одной тарелке на кухне еще налит суп. И пыли нет.
Прежде чем продолжать, капитан Дюран встряхивает головой:
— Я не удивлюсь, если окажется, что весь остальной город тоже брошен.
— Но мы все же сделаем разведобход? — спрашивает Пауль Венцель.
— Нет. Сначала дождемся темноты. Прежде всего, нужно спрятать машины.
— В том доме внизу я видел ворота. Думаю, это гараж.
— Отлично, Поли. Так и сделаем. Об остальном подумаем завтра.
— Интересно, что же здесь произошло. Восемнадцать человек, говоришь?
— Согласно последней переписи.
— Скорее, семнадцать, — ухмыляется Бун, — если девица в красном была отсюда…
Дюран медленно поворачивается, пока не упирается глазами в рядового Буна.
— Ну все, Бун. О’кей, ты заработал честь первым стоять на страже. В гараж с машинами пойдешь ты.
— Ох, капитан, не обижайте бедного солдата… В гараже, наверное, собачий холод. И слабая дверь. Откуда мне знать, что я не нахватаюсь радиации, пока сплю там?..
— Бун, ты не должен спать там. Ты должен бодрствовать и охранять «хаммеры». А теперь заткнись и сгинь.
— А где проведем ночь мы, капитан? — спрашивает сержант Венцель.
Дюран осматривается.
— Эти два дома мы испоганили: дверей нет, одно окно разбито. Попробуем вон то здание возле башни. Что думаешь, Поли? Давно сгорела эта башня?
При желании я и сам мог бы ответить на этот вопрос. Даже через фильтры противогаза запах дыма чувствуется еще довольно сильно, а камни стены теплые.
— Два дня назад. Максимум три.
Дюран раздумывает над этим.
— Идемте. Отыщем убежище на эту ночь. А ты, Бун, постарайся не заснуть. Росси сменит тебя в полдень.
Бун удаляется, покачивая головой. На этот раз никаких шуток. Венцель и Диоп кидают ему ключи от «джипов». Он ловит их на лету, даже не подняв головы.
— Давайте, ребята, — призывает нас сержант.
Мы проходим под каменной аркой, простой, но красивой. Двери замка не заперты.
Гвардейцы входят, по очереди прикрывая друг друга. Пять минут спустя, закончив осмотр здания, они свистом подзывают меня. Диоп спускается и запирает дверь на массивную задвижку.
— Дом, милый дом, — шутит сержант Венцель.
А потом, к моему удивлению, начинает насвистывать мелодию заставки «Сумеречной зоны».
Естественно, электрического освещения нет, а ставни закрыты так плотно, что ни один луч света не проникает внутрь. Для нас, вампиров, это просто идеально.
Почти во всех комнатах есть по небольшому камину. И хоть из кранов не вытекает ни капли, на кухне стоит шесть канистр с водой, видимо, свежей.
— Невероятно. Кому может прийти в голову переехать отсюда? — говорит Диоп, открывая одну из канистр и вливая себе в глотку поток воды, как из фонтана…
Слова сержанта Венцеля заставляют его замереть.
— Осталось понять, что случилось с этими людьми. Может, они умерли от отравления?..
Капрал закашливается, поперхнувшись.
Венцель с ухмылкой забирает у него канистру и делает большой глоток.
— Установим очередность дежурства. На чердаке великолепное место для постового. Оно покрывает все, кроме одного слепого угла, но тот не представляет опасности. Егор, ты первый.
— Вот жопа…
— По крайней мере, тебе не придется рано вставать. Следите за тем, чтобы окна и двери были закрыты плотно. И чтобы свет не проникал внутрь.
Меньше чем за полчаса трехэтажное здание становится пригодным для жилья. Эффективность отряда поразительна. Их движения настолько точны и хорошо синхронизированы, что кажутся балетом.
На кухне нет еды, но тарелки, стаканы и столовые приборы вымыты и аккуратно расставлены по местам. Имеется даже запас дров, которые очень скоро загораются в многочисленных каминах, прогревая воздух и освещая комнаты.
— Наверху есть три комнаты, — говорит Диоп, — кровати в порядке. Там даже пыли нет. Синьора может занять среднюю.
— Создается впечатление, что хозяева дома вышли на небольшую прогулку, — шепчет Венцель.
Но вместо улыбки от этих слов нас пробирает мороз по коже.
— Ну, — шутит негр Диоп, — я точно не гожусь на роль белокурой Маши у трех медведей…
Венцель пожимает плечами.
— Займемся комнатами. Ужин через час.
В нынешние времена мы называем ужином то, что едим в восемь утра по солнечному времени. А полдень теперь то, что когда-то было полночью.
Как будто мы перенеслись в другую страну, в антипод нашей.
И в каком-то смысле это действительно так.
Мы сидим за столом. Масляная лампа пылает посередине, между эмалированных котелков, небьющихся пластиковых стаканчиков, остатков консервных банок и еды в вакуумной упаковке.
В погребе еды тоже не оказалось.
Ни крошки.
Зато там были бесконечные ряды бутылок, покрытых плотным, как ковер, слоем пыли и самой настоящей занавеской из паутины. Прочтя надпись на этикетке одной из бутылок, наугад принесенных к столу Диопом, итальянцы — Греппи и капрал Росси — разражаются радостными криками.
— Это «Бароло» две тысячи шестого года, из погребов Кордео ди Монтедземоло…
— Оно вкусное? — спрашивает Диоп, на секунду переставая ковырять зубочисткой во рту.
— Ты шутишь? Оно было дорогущим еще до FUBARD!
— «Дорогущее» вовсе не значит «вкусиющее».
— Вот увидишь.
— Именно. Посмотрим. Давай, открывай.
Тут тепло, почти жарко. Разведенные камины ждут нас и в комнатах. Я уже очень давно не бывал в теплом хорошо освещенном жилище.
Время от времени, как бы напоминая нам о внешнем мире, в камин врывается порыв ветра, раздувая огонь и поднимая облако искр.
Я сосредотачиваю взгляд на бутылке вина в руках капрала Росси, стараясь избавиться от всех посторонних мыслей. Я думаю, какое это преступление — пить такое вино из пластикового стаканчика. Но наши времена видали преступления и похуже.
Мы все молча следим за тем, как капрал с аккуратностью работающего над хитроумным устройством пиротехника откупоривает бутылку с потертой этикеткой.
Пробка легко выходит.
Росси наливает несколько капель вина в свой стакан.
Смакует его, долго перекатывая во рту, прежде чем проглотить.
— Вкусное? — спрашивает Диоп, протягивая свой стакан.
Росси не отвечает.
Он встает и идет на кухню.
Он роется во всех ящиках, пока не находит того, что ищет. Возвращается с восемью хрустальными бокалами между пальцев и ставит их на середину стола. Удивительно, но бокалы чистые и целые. Их вид и вид темной, но в то же время сверкающей жидкости до такой степени трогают нас, что мы не можем говорить. Есть что-то магическое в мысли о том, что это вино произведено из винограда, собранного тридцать лет назад, когда солнце еще было подарком, а не опасностью, когда поля были зелеными и золотыми. Когда казалось, что мир будет таким вечно.
Я поднимаю бокал. Вино покачивается в нем из стороны в сторону, играя светом. Я подношу его к губам. Пробую.
Как описать чувство, которое я испытываю? Это своего рода мистическое причастие, но не с Богом, а с прошлым. С миром света и тепла, который мы оставили позади и который возвращается к нам только в подобные мгновения, когда огонь потрескивает в камине, а мы подносим к губам изумительный напиток, пробуя на вкус величие и блеск ушедшей эпохи.
Долгое время никто не произносит ни слова. Мы наслаждаемся молча, каждый погрузившись в свои мысли. Еда, которую мы ели, кажется вдруг тяжелой, неперевариваемой. Мешать с этой будничной едой нектар такого вина — это сущее преступление.
За столом происходит волнение. Ностальгия по утраченному миру, который уже не вернуть.
Дюран прочищает горло.
— Надо отнести стакан Егору.
— Но он при исполнении, — возражает Венцель.
— Мы не фанатики, сержант. Ну, кто пойдет?
Я встаю из-за стола.
Дюран поднимает бровь.
— Вы, святой отец?
— Почему нет?
— Как хотите. Спасибо. Достаточно подняться по лестнице. Пошумите немного, прежде чем войти. У Егора легкая рука.
Я выхожу из-за стола.
— А Бун?
— Что Бун?
— Ему не достанется?
— Бун наказан. И потом, не кажется ли вам, что сейчас не самый подходящий момент для того, чтобы выходить наружу?
Тот факт, что из окон не идет свет, снова обманул меня. Трудно представить себе, что там, за закрытыми ставнями, мир окутан солнечным светом. Так естественно думать, что снаружи ночь. Ночь, когда мы спим, и ночь, когда мы выходим. Как будто мы живем на планете без света.
Я беру бутылку и стакан.
Я уже стою на пороге, когда Адель Ломбар поднимается.
— Я пойду с тобой.
Росси и Греппи обмениваются понимающими взглядами и полуулыбками, исчезающими, как только капитан Дюран поворачивается в их сторону.
— Спасибо, но в этом нет необходимости.
— У тебя заняты руки, нужно, чтобы кто-нибудь посветил тебе.
Женщина берет керосиновую лампу.
— Идем?
