Глава 14
Поверхность
С затянутых мрачными тучами небес сплошной белой завесой падал снег.
Зимой, когда земля укутана белым саваном, нет настоящей тьмы даже самой ненастной ночью, но сейчас, хотя время едва приблизилось к вечеру, из-за снегопада видно было не дальше десятка-другого шагов.
Наташка следовала сразу за Димкой, отставая лишь на шаг. Он и Соленый шли впереди, Каравай, Фёдор, Кирпич и Косарь – за ней. Под ногами поскрипывал снег, но ступать несложно – тропу, протоптанную по бывшему Садовническому проезду отрядом Грешника, еще не занесло. Часть пути прошли по ней, потом свернули на поперечную улицу, и здесь уже пришлось топать по целине, проваливаясь в рыхлый снег выше щиколотки. Впрочем, недолго: заначка новокузнецких сталкеров располагалась примерно в квартале от наземного вестибюля метро, в гаражной пристройке возле небольшого двухэтажного здания из красного кирпича.
Широкую гаражную дверь сразу открыть не удалось – несмотря на смазку, механизм все-таки прихватило морозцем. Проблемой занялись Косарь с Кирпичом, остальные прикрывали, настороженно поглядывая по сторонам.
Наташка ждала относительно спокойно. Крупные ленивые снежинки мягко падали на голову и плечи, скользили по выпуклому пластику маски, оседали на руках и оружии. Едва заметный парок от дыхания вился над выпускными клапанами. Свежий воздух, проникавший сквозь фильтры, с непривычки пьянил. Настороженность спутников она хорошо понимала, но сама опасности не чувствовала. Близлежащие улицы были именно такими, какими и казались, – пустынными и безжизненными. Один из редких моментов, когда можно действительно наслаждаться жизнью.
Ее прошлый выход на поверхность состоялся осенью, когда первые холода уже покусывали землю, но снег еще не выпал, и мир выглядел тогда совсем по-другому. Более серым, пустынным, заброшенным. Неприглядным. Теперь же снежное покрывало укутало под собой все рытвины и мусор на дорогах, присыпало продавленные крыши зданий, накрыло разбросанные где попало древние остовы машин. Белизна освежила краски, прикрыла раны, нанесенные древней войной, словно дезинфицирующая марлевая повязка. И дневной свет после искусственного освещения туннелей уже не причинял глазам боль, как в первый раз, – зрение теперь подстраивалось гораздо быстрее. Наташка понимала, что просто стала другой, теперь она больше соответствовала этому миру. И сейчас она стояла здесь, возле гаража, с таким чувством, словно вернулась почти что домой. Она и не подозревала, что за два месяца туннельной тьмы так соскучилась по поверхности, по небу, по настоящему свету.
А как полегчало на душе, когда выбрались со злополучной Новокузнецкой! Снаружи морозило градусов под десять, но именно здесь прекратил наконец изнурять нервный озноб – темные щупальца Мертвого Перегона до поверхности уже не дотягивались. Даже бойня на оставшейся под землей станции, унесшая жизни по меньшей мере двух десятков людей, отсюда казалась далекой, ненастоящей. А может, она просто устала переживать… за чужих. Может, и жестковато звучит, но на всех соломки не подстелешь. Тот же Пистон – опытный же был следопыт, а так глупо подставился. Все эти прятки с отводом внимания сильно искажают восприятие, а они торопились… Морлок не почуял их, а они не заметили живого морлока. Да что теперь об этом…
Димка стоял в двух шагах, по укоренившейся привычке настороженно шарил взглядом по окрестностям, выслеживая непрошеную живность, хотя знал не хуже нее, что рядом, кроме них, никого нет – кроме, разве что, совсем уж мелкого безобидного зверья, скрывавшегося от холода и хищников в норах. Внешне он казался спокойным, но девушка хорошо чувствовала его внутреннее смятение. Злость и досаду. И ей очень хотелось шагнуть к парню, взять под руку, прижаться к его плечу, почувствовать успокаивающее тепло его тела… Но она хорошо понимала, что мешать сейчас нельзя. Ситуация на поверхности может измениться в любую секунду, сейчас не место и не время лишним чувствам.
Лишним чувствам… Как же ей это осточертело! Любить урывками, с оглядкой на обстоятельства…
Взгляд девушки скользнул по остальным спутникам – темные человеческие силуэты возле гаража, размываемые порывами насыщенного снегом ветра. Пока Кирпич под чутким матерным руководством Косаря старался расшевелить монтировкой примерзшие дверные стыки, Фёдор обеспокоенно вертел головой, определенно чувствуя себя на поверхности крайне неуютно. И постоянно дергался от любого подозрительного звука, чуть что хватаясь за свою любимую «Рысь». Но он хотя бы здоров, а вот состояние Каравая Наташке не нравилось: удар морлока не прошел даром. Сталкер вызвался проводить друзей до заначки, но сейчас заметно сдал и стоял, обессиленно прислонившись к стене возле гаража. Хороший и мужественный человек, этот Каравай, годившийся ей в отцы… И Наташа не без сожаления подумала, что не сможет ему помочь. Она едва-едва восстановила собственные силы и не собиралась их снова распылять, оставлять себя без защиты в минуту опасности. Тут уж без сантиментов.
Интересно… Если даже Димка сейчас кажется ей незнакомцем в темных очках-полумаске и респираторе, то как в его глазах выглядит она? Мешковатый теплый комбинезон с капюшоном, поверх «химза» с жилетом разгрузки, отягощенным запасными магазинами и парочкой гранат. На ногах тяжелые зимние ботинки, шею и плечи оттягивает ремень видавшего виды АКСУ. На бедре кобура с «Бердышом», да еще и панорамная маска на лице – от девичьего облика почти ничего не осталось. От нее прежней – лишь медицинская сумка, лямка перекинута через плечо. Ничего не поделаешь. Если не хочешь чувствовать себя обузой – будь как все. У всех остальных на лицах, кстати, тоже панорамки – новокузнецкий пахан хоть и притырил их на своем складе десятками, если не сотнями, выдавать своим следопытам не торопился, экономил. А Косарь экономить не стал, раздал и маски, и фильтры к ним, и снаряжение отдал, кому не хватало.
Но главное – Димка рядом.
Если бы не ее причудливо трансформировавшиеся в момент крайней опасности способности, то возможно, Димки уже не было бы в живых. При одной мысли об этом сердце начинало ныть. А еще она поняла: когда они рядом, ей проще контролировать его состояние. Помогать. Успокаивать. Поддерживать силы. Она, конечно, не Анюта, та одним лишь своим присутствием умела примирять врагов, но и у нее кое-что имеется. Если начистоту, она ведь заметила это еще в госпитале на Таганской, просто раньше не пыталась осмыслить причины и следствия, других забот хватало. Но теперь, после путешествия по жутковатой Северной, где каждый шаг Димки был и ее мысленным шагом тоже, осознала свои возможности более полно. Когда она и Димка вместе, они как одно целое, как плюс и минус одной батарейки – и усталость позорно бежит прочь, они подпитывают друг друга одной лишь близостью. А вот когда он далеко, Наташки хватало лишь на то, чтобы поддерживать его силы, не заботясь о себе – лишь бы вернулся к ней целым и невредимым. Вспомнилась реакция ночного сторожа в госпитале Таганской – наверное, в такие периоды она и сама забирала энергию у окружающих, и люди ее инстинктивно сторонились, чувствуя, что помощи от нее лучше не ждать…
Вывод из всех этих размышлений напрашивался простой – им лучше всегда оставаться вместе.
Новокузнецкие наконец справились с дверью.
Разглядев с порога внутри характерные очертания техники, укрытой брезентовым чехлом, Фёдор торопливо стянул панорамку, поправил на переносице сбившиеся очки и изумленно присвистнул:
– Вот же блин-оладушек! До последнего не верил, что у вас тут такая цаца припрятана!
Он же первым и двинулся внутрь.
Вскоре большая часть группы сгрудилась внутри гаража вокруг машины, по примеру бауманца освободив лица от масок – фон стоял нормальный, а резина и пластик здорово затрудняли общение. Каравай общему примеру не последовал – тяжело доковыляв до скамейки возле внутренней стены, он с едва слышным стоном присел, стараясь не привлекать к себе внимания.
Измененные остались снаружи – надо же кому-то охранять подступы.
– «Хонда», ёханый же ты бабай! – как только квадроцикл расчехлили, стянув с него несколько многослойных попон из брезента и войлока, Фёдор снова присвистнул, закинул ружье за спину, в компанию к уже торчавшему там «калашу», и присел возле машинки, разглядывая ее с жадным любопытством. – Стильная штука. Как вы так умудрились ее сохранить – вид, словно только из магазина… Да еще на гусеничных подвесках. Ну да, куда ж по снегу без них… Всегда мечтал на такой дурынде погонять, да не успел. Когда все медным тазом накрылось, мне ж еще пятнадцать было. Однако, шикарно живете.
– Куда ж в наши дни без контрабанды, – польщенно усмехнулся Косарь, ласково погладив бензобак затянутой в теплую перчатку ладонью. – Не все, что нам нужно, можно достать через Ганзу или красных. Летом, конечно, сложнее, от живности вся округа кишит, а зимой – милое дело, по норкам сидят, в дырки сопят. И квадрик тут – милое дело. Пистон обычно такими рейсами занимался, хорошо все пути по поверхности знал, до любой станции мог добраться без проблем. Он да Оспа… Пусть земля будет им обоим пухом.
– Неужто так и стоит здесь без охраны? И никто не трогает?
– У сталкеров свои законы, Федь, – снисходительно пояснил Косарь. – И довольно строгие. А после случая этим летом, когда один тип с Тульской увел чужой БТР и раздолбал его, гоняя по городу, законы ужесточились еще больше. Теперь, если вина будет доказана, то оштрафован будет не только вор, но и станция, к какой приписан.
– Ну, это еще доказать надо, – недоверчиво хмыкнул Фёдор.
– А ты полагаешь, того вора не нашли? К твоему сведению, о нем больше никто никогда не слышал. Вот и делай выводы… Так, вас тут и троих больше чем надо, десять минут на сборы, ясно? Кирпич! Не слышу ответа!
– Да ясно, дядь Косарь! – Паренек уже заливал в бак топливо из канистры, которую доставили со станции, и от усердия высунул язык – не пролить бы ни капли, поэтому ответил не сразу.
– То-то же, смотри мне! Плюс с минусом не перепутай, оболтус, когда аккумулятор будешь ставить. Как вернусь, чтобы все было готово к выезду, а мне побазарить надо…
Косарь снова выбрался из гаража, странно покосился на Наташку, затем подхватил Димку под локоть и увел его за угол, поглубже в снежную круговерть, для приватного разговора. Наташка усмехнулась. Правильно опасается. Но предосторожности напрасные. Ей незачем подходить, чтобы хорошенько все расслышать. Ее чуткий слух отлично справится с такой простой задачкой и на куда большем расстоянии. А выстрелить, если этот тип задумает что-то недоброе, она и на голос сумеет. На этот раз она колебаться, как тогда, в лазарете, не станет. Минута слабости и нерешительности обернулась бедой. Одного сурового урока ей вполне достаточно.
– Послушай, Стажер… Извини – Дмитрий. Ты искатель… Ты выжил там, где больше никто не смог бы выжить – возле Мертвого Перегона, и я даже спрашивать не хочу, как у тебя это получилось. Плевать. Главное, что у тебя есть все шансы догнать Грешника. Догонишь? Сможешь? Скажи мне. Уделаешь эту падлу? Уверен? Я должен это знать. Учитель с меня первым делом за квадрик спросит, без его разрешения отдаю…
Нервничает Косарь, эк его колбасит. Но по-человечески понять можно. Хотя, конечно, скользкий тип. Спиной к нему лучше не поворачиваться, особенно – в темном туннеле.
А Димка молчал, не торопился с ответом.
Еще в кабинете на Новокузнецкой Косарь вкратце рассказал обо всем, что произошло в их отсутствие. Грешник предложил план для захвата бункера Затворников, по его клятвенным заверениям, набитого доверху разнообразным и ценным снаряжением, припасами, оружием – всем тем, что могло помочь для жизни и обороны Новокузнецкой. Даже дикие караванщики это косвенно подтвердили. Складов они своими глазами не видели, но признались, что отоваривались у Затворников регулярно. Да и новокузнецкие немало слышали об этом бункере, а также о небольшой, но кровопролитной войне, в которой его пытались захватить люди с Печатников, вот только ничего у них не вышло. А бойцов потеряли, и немало. Видимо, именно поэтому «предложение, от которого не сможешь отказаться», не очень-то убедило Учителя. Он не собирался посылать людей черт знает куда в попытках сомнительной наживы, когда на родимой станции и так черт знает что творится.
И тогда Грешник что-то сделал с ними со всеми, заставил повиноваться безропотно. Психологическое давление? Определенно. Измененные способны на многое.
Димка, кстати, новокузнецких тоже сумел «порадовать» – тем, что Северная и в самом деле затоплена. О том, что именно ему там почудилось, он разумно распространяться не стал. Да это и неважно, ведь когда он выбрался из той реальности, причудливо и зловеще искажавшей все, чего касалось ее мертвенное дыхание, на обуви и одежде остались следы обыкновенной воды с грязью, а не крови. Незачем было нервировать и без того многое перенесших людей новыми страшилками. Хотелось надеяться, что там, где не справились люди, наведет порядок слепая стихия, и вода вымоет всю эту нечисть. Неудивительно, что морлоки поперли с такой силой – когда тебя затапливает, и не так всполошишься.
Но подкосила Учителя, конечно, не эта новость. Даже самый распоследний баклажан знает, что выходить на поверхность в дневное время крайне неосмотрительно. Когда схлынуло наваждение после ухода Грешника, и Учитель осознал, что подчинился этому человеку, отдав своих людей почти на верную смерть… Вспышка необузданного гнева лишила смертельно раненого старика последних сил, и потеря сознания была для него лишь благом, а текущие вопросы пришлось решать уже с Косарем.
– Фора у них небольшая, чуть больше часа, – продолжал бубнить Косарь. – Должны догнать. Снежный покров невелик, главное, в сугробы не суйтесь, можно и на камни напороться, или на железо, в городе-то его полно. А по реке пойдете – там вообще красота, ровная дорога, лед крепкий, снегу сантиметров тридцать. Кирпич знает, где в русло съехать, парапет в нескольких местах давно обвалился, есть подходящие спуски… По-хорошему, вам бы сейчас на дрезину и до Автозаводской, чтобы там и перехватить, вряд ли они успели уйти дальше… Но эти задержки с переходами между ветками, да и проблемы с Ганзой могут возникнуть… Лучше уж по следу.
– Что вы искали на Северной на самом деле, Косарь?
– Что? Черт… Какого… А с чего ты взял, что мы там что-то искали? – Косарь опешил от вопроса, которого явно не ожидал.
– Колись уже, дело все равно сорвалось, – нарочито-равнодушным тоном посоветовал Димка. – Кроме того, ты мой должник, как и все на Новокузнецкой.
Ну еще бы. Наташка натянуто улыбнулась. Лучше уж пусть они считают себя нашими должниками, а не наоборот. Людям ведь плевать, насколько благие были намерения, когда они устроили этот «коктейль Сотникова» в венах Грешника, вдохнув в него новую жизнь. Результат-то налицо – смерть многих людей из-за ослабления защиты станции, и возможно, гибель тех, кто ушел с этим жутким типом…
После такого нельзя не задуматься, стоит ли в следующий раз спасать первого попавшегося незнакомца лишь потому, что в его крови бродит ЦД. И не следует его узнать сперва получше? Но он бы умер, не приходя в сознание, как тут узнаешь? И что же получается? Что кровь людей, которую теперь прольет этот тип, будет и на их руках? Даже думать об этом горько и невыносимо. Надо было Димке ее послушать. Она же чувствовала, что с ним что-то не так. Но запоздалыми укорами сейчас делу не поможешь. Тем более что она и сама могла поправить ситуацию, еще в лазарете… Не успела. Не смогла… Не хватило времени. И самое главное – духу. После того памятного боя с бойцами Панкратова она надеялась, что ей больше не придется стрелять в людей. Спасать жизни – это ей больше по сердцу. Но люди предполагают, а жизнь оборачивается иначе.
Наташка тяжело вздохнула.
Нет, не справедливо всю вину перекладывать лишь на них двоих. Слишком уж говорящая кличка у этого человека. Грешник… такое прозвище, как у него, дают не за красивые глаза. И его поведение очень ярко показало, что он из породы волков, а не беззащитных овечек. Он уже был таким до изменения… с темной душой. Они лишь дали ему силу, которой ему давать не стоило. Но кто не ошибается в этой жизни? Лишь тот, кто ничего не делает. А ситуация на тот момент сложилась непростая.
Было и еще кое-что поразительное, о чем она не могла не думать. Пока она старалась помочь Димке выжить в мирке Потерянных Душ, на станции прошло несколько часов. Они словно выпали из реальности. В том мире время текло иначе. Лишь поэтому на Новокузнецкой произошло столько событий. И именно поэтому нужно уйти как можно быстрее, ведь о том, как Димка выживал столько времени на Северной, рано или поздно задумаются. Люди всегда ищут крайних, и история с зомби, придуманная злополучным Штопором, который окончательно свихнулся от страха и застрелился в каталажке, может снова всплыть на свет, обрасти слухами и подробностями и погубить их обоих…
Бегство и погоня одновременно.
Как ни крути, они причастны к созданию этой проблемы, и им ее решать.
С двумя десятками стволов не отправляются делать новогодние подарки. Хотелось верить, что они успеют догнать Грешника раньше, чем тот доберется до места назначения, и сумеют предотвратить беду. Но кто знает, как карты лягут на самом деле…
– Оружие, – наконец нехотя признался Косарь. – Старая заначка. Слух прошел… уж не знаю откуда, но пошли шепотки, что на Северной, после окончательного ухода людей, один из складов так и остался не оприходованным. То ли не успели, то ли рассчитывали забрать позже…
– Вот же вы хитрожопые мудаки! – в сердцах вырвалось у Димки. – Из-за какого-то паршивого оружия я там чуть не остался.
Наташка презрительно сощурилась. А она-то чуть было Косаря в приличные люди не записала, ведь, вроде как, помог. А у него везде лишь шкурные интересы. И вся его помощь – шкурная.
– Злостью делу не поможешь, Стажер, – угрюмо обронил Косарь, отводя взгляд. – Что теперь говорить о промашках… Лучше бы мы на Северную вообще не совались, растревожили осиное гнездо. Теперь еще хуже стало – ни оружия, ни людей, ни порядка… Все порушилось, как дальше жить будем – не знаю. На дело вон и то вместо опытных мужиков приходится салагу посылать… Потому что некого больше. Сам видел, что на станции творится. Те, кто хоть чего-то стоит, все сплошь с ранениями.
– А у самого кишка тонка?
– Ты меня на дешевые понты не бери, Стажер! – теперь Косарь тоже разозлился, заговорил повышенным тоном. – Я хоть и не совсем баклажан, как некоторые, но по поверхности не ходок, и с квадриками обращаться не умею. От Кирпича толку будет больше, чем от меня, уж поверь. Его Оспа натаскивал, с техникой он хорошо знаком, несколько ходок делал. Не будь Мокрый и Баклан ранены, их бы послал, ну а раз нет, то и пацан вполне сгодится. Должен же кто-то технику вернуть, когда все закончится. У нас тут квадрики на каждом углу не валяются. Еще не раз и не два понадобится. Но главное, конечно, не это. Если что не заладится, черт с ним, с квадром. Мы с тобой на станции уже обсуждали, сам все понимаешь. Главное – надо вернуть Фиксу. У меня хоть и не семь пядей во лбу, но понимаю, что не потяну эту станцию в одиночку. А Фикса сможет, он после Учителя самый толковый из нас, а я ему помогу. Ничего, оклемается наш старик, и снова впряжется. – Чувствовалось, что Косарю очень хотелось верить в то, что он говорит. – Кому же еще…
Наташка покачала головой. Преданность Косаря Учителю в определенной степени трогала. И его озабоченность была понятна. Но простых вещей не понимает дядечка, хоть и дожил до седин. Столько лет рядом – и не понимает. Все еще верит, что Учитель рожден для такой власти, и все эти годы, пока заботился о людях, нередко принимая крайние меры, испытывал кайф от бесконечных проблем. Не раны его доконали, он просто устал. Смерть для него – долгожданное избавление. А Косарь все еще на что-то надеется. Боится, что без Учителя станция весьма быстро превратится в неуправляемый сброд… Впрочем, это его проблемы.
– Ладно, Косарь, я тебя понял, – ответил наконец Димка. – Верну я тебе Фиксу…
Зарокотав под одобрительные возгласы «механиков», из гаража лихо выкатился квадроцикл, взвихрив гусеницами снег и волоча за собой кустарно сваренный металлический кузовок на двух длинных полозьях, с брезентовым верхом – получилось что-то типа мини-кунга. Наташка живо посторонилась, уступая дорогу. Рулил Кирпич, горделиво поглядывая сквозь стекло маски почему-то именно на девушку. Типа, вот он какой орел, еще и не такое умеет. Забавный пацан. И что он в ней нашел? Всю дорогу Наташа чувствовала спиной его по-щенячьи восторженный взгляд. Наверное, на Новокузнецкой просто нет нормальных девчонок. С их-то жизненным укладом… Вспомнить хотя бы палатки с «девочками» для удовольствий. Как вообще такое низменное занятие можно считать работой?! Она этого искренне не понимала. Торговать телом… При одной мысли об этом становилось гадко на душе. Тело и душа неразделимы, это твое, сокровенное. И только тот, кто любит, кто любим, имеет право касаться тебя…
Взмахом руки Косарь заставил Кирпича остановить квадрик. Затем ухватил паренька за плечо и, приблизив его голову к своей, тихо забубнил на ухо последние наставления, полагая, что его никто не услышит:
– Дорогу выбирай как следует, сильно не гони, за технику головой отвечаешь. Угробишь квадрик – домой не возвращайся. Понял?
– Да понял я, дядь Косарь, понял…
– Не боись, Косарь, присмотрим мы за твоей ненаглядной «Хондой», – Фёдор попытался было с хозяйским видом забраться на сиденье позади Кирпича, но не тут-то было – Соленый бесцеремонно стащил его обратно.
– Ты куда лезешь, Федь? – нарочито ласково осведомился Соленый. – Тебе там медом намазано? Или местную обстановку лучше любого сталкера знаешь? Ты хоть клыкана от дегустатора отличишь? Сможешь понять, в кого стрелять, от кого бежать, а на кого внимания не обращать?
– От Соленого, как от наблюдателя, пользы будет побольше, Федь, – добавил Димка. – Так что не обессудь. И одет он потеплее, чем ты, – с морозом и ветром шутки плохи, а двигаться будем быстро.
– Ладно, ладно, уже понял, можете не продолжать, – Фёдор досадливо махнул рукой и отошел к кузовку. – Вот тебе и покатался с ветерком, блин.
– И, кстати говоря… Тебе еще не поздно передумать, Федь. Чего тебя с нами-то несет? Долг перед главой Бауманского Альянса ты уже выполнил, все, что смог, сделал.
– Но вас обратно я еще не вернул, Димон.
«И не вернешь», – подумала Наташка.
Честно говоря, девушку удивляло, как он вообще решился выбраться наружу после двадцатилетней отсидки в метро. Она ведь хорошо чувствовала его страх и нежелание пускаться в эту дикую авантюру. Но старый знакомый Фёдор Кротов почему-то все еще считал себя ответственным за судьбу детей Сотникова. Наивно и в то же время трогательно… Скорее, это он сейчас под защитой измененных, а не наоборот.
– А вообще, знаешь, устал я что-то бояться, – Фёдор смущенно улыбнулся. – Насиделся под землей. Вот веришь – насмотреться не могу. Даже эти развалины после вечной тьмы туннелей по-своему красивы… Я и не подозревал, как истосковался по поверхности.
Наташка хмыкнула. Прямо ее мысли озвучил.
– А как же Дарья? Если что с тобой случится…
– А ты не каркай, – сразу нахмурившись, оборвал Фёдор. – Да хватит уже, Димон, не отговоришь. Ты что, не рад моей компании, что ли? – И не дожидаясь новых увещеваний, с решительным видом первым полез в кузовок.
«Не рады будем, если ты погибнешь. Какой уж из тебя сталкер».
Наташка забралась вслед за Фёдором. Димка, стянув со спины рюкзак и снайперку, залез последним. Тесновато, но втроем кое-как поместились. Сидеть, конечно, жестковато – металл днища «конструкторы» ничем обшивать не стали для облегчения веса, квадрик все-таки не грузовик, много не потянет, зато брезентовый верх от ветра и снега защищал вполне сносно. Пока Косарь, скрипя железом, закрывал дверь гаража, Каравай тяжело доковылял до кузовка и встал рядом, молча глядя с какой-то тоской, как Димка с Наташкой устраиваются внутри вдвоем на рюкзаке – хоть и почти пустой, но все же лучше, чем на голом железе.
– Говори уже, дядь Миш, – усмехнулся Димка, одной рукой обняв прижавшуюся к нему девушку, а другой придерживая на коленях оружие – на железо не положишь, от тряски быстро разметает. – Вижу же, что тебя что-то беспокоит.
– Видит он! – сердито проворчал Каравай. – Ты, когда с Павелецкой свалил, подумал о том, что нас подставляешь?
– Извини, дядь Миш, так было нужно.
– По-прежнему ничего не хочешь объяснить?
– Не могу. Это очень личное. Шрам сильно разозлился?
– Да откуда я знаю? – Каравай тихо рассмеялся, охнул, переменился в лице, осторожно коснулся груди – но что там можно прощупать сквозь такой слой одежды и защитного снаряжения. – Мы как обнаружили твой побег, так сразу за тобой и дунули. Рассудили, что чем раньше найдем тебя в целости и сохранности, тем меньше наши с Соленым задницы пострадают. Соленый и в правду цел, а вот я… Никак не рассчитывал в такую мясорубку угодить. Не пойму только, почему сейчас такая боль накатила? На станции было терпимо.
– У тебя в грудной кости трещина, дядь Миш, – пояснила Наташка. – Тебе лежать надо. И врачу бы хорошему показаться…
– Это на Новокузнецкой-то? – пожилой сталкер снова хотел рассмеяться, но скрипнул зубами и тяжело задышал. – Ладно, выдвигайтесь уже, нечего время терять. Ни пуха… А я пока постараюсь Шраму на глаза не попадаться, пока не вернетесь. Отлежусь…
– К черту, дядь Миш! Поехали, Кирпич.
Взрыкнув, квадроцикл тронул с места и неторопливо, приноравливаясь к тяжести ноши, покатил вперед по улице. Глядя на фигуры провожающих – Каравая и Косаря, быстро тающие в снежной круговерти, Наташа вдруг отчетливо осознала – в метро они действительно больше не вернутся.
* * *
Грешник выбрался на берег вслед за пятеркой бродяг – по обвалившемуся участку парапета.
Вонзил лыжные палки в снег, оглянулся.
Новокузнецкие растянулись по заснеженному полотну реки длинной цепочкой, конец которой терялся метрах в сорока, за занавесью из густо валивших с небес пушистых белых хлопьев. Этот чертов снегопад и кстати, и некстати. Зверье не любит такую погоду, но и пробивать лыжню в рыхлом снегу – задачка не из приятных.
Грешник единственный шел без маски. Любая защита, стеснявшая дыхание и движение, обрыдла до тошноты. Да и бродяги обещали провести по местам, где опасную дозу радиации не схватишь. К черту перестраховку, и так половину жизни – как подопытная крыса в лаборатории. Кроме того, поговорить, если что, можно без дурацких затруднений, не нужно напрягать голосовые связки, чтобы тебя расслышали. У остальных лица были скрыты панорамками. Добра у новокузнецких оказалось вполне достаточно для хорошего снаряжения группы, но ничего лишнего Грешник брать не разрешил – только оружие и боеприпасы. В дополнение к автоматам и карабинам группе досталось восемь одноразовых гранатометов «Муха», ровно столько содержалось в обнаруженном на складе ящике. На тот случай, если двери Убежища придется вскрывать шумно и быстро – инструмент в самый раз. Если, конечно, за столько лет это старье не выдохлось. Запаянную жестянку с Ф-1 тоже вскрыли и полностью разобрали – все двадцать штук «лимонок» разошлись по рукам. Прихватили и одну снайперку – СВУ, на складе Учителя такого добра было несколько штук, но толком обращаться с ними умел лишь Заика – один из трех следопытов, попавших в отряд вместе с остальным сбродом с Новокузнецкой. Другие два – Горелка и Точило, предпочитали автоматы.
Бродяги, остановившись на десяток шагов впереди Грешника, перед густыми зарослями из низкорослых деревьев и кустов, которые сплошным заснеженным валом тянулись вдоль берега, тоже наблюдали за медлительными новокузнецкими. За плечами каждого торчала труба гранатомета – потребовали в качестве аванса, пришлось согласиться. Остальные три «Мухи» тащили следопыты. Тут дело тонкое, доверять такое вооружение кому попало не стоило, не дай бог попадет в руки паникера – проблем не оберешься. А следопыты не только хорошо знали, с какого конца за трубу браться, но и в каких случаях стоит ее применять. Впрочем, Грешник не преминул подстраховаться и запретил использовать оружие без его прямого приказа.
– Первый, – негромко окликнул Грешник. – Есть тут подходящее место для короткого привала?
– Да, почти сразу за зарослями, – старшой бродяг ткнул большим пальцем за спину. – Как раз по ходу движения, по улице до поворота – там двухэтажный домишко на углу. Мы там уже останавливались. Безопасно.
– Веди туда этих гавриков, – распорядился Поляков. – Ждите меня.
Не обращая внимая на запыхавшихся бойцов, проходивших мимо и нырявших один за другим в проход в зарослях, Грешник остался поджидать Фиксу – тот топал в арьергарде и еще не показался из снегопада. Сам он ни малейшей усталости не чувствовал. Но эти люди – не он, так что придется позаботиться об их физическом состоянии до места назначения. Пушечное мясо понадобится все, сколько есть.
Поляков плохо ориентировался среди развалин мертвого города. Во-первых, одно дело, когда в мирное время двадцать лет назад колесил по улицам и проспектам в собственной тачке, поглядывая на экранчик навигатора, и совсем иное – когда сейчас прешь пехом, причем маршрутом, которым никогда не ходил. А во-вторых, рельеф давно уже изменился до полной неузнаваемости. Дома разрушены, улицы завалены хламом или заросли мутировавшей флорой так, что не продерешься, указатели и таблички поржавели, рассыпались трухой. Все районы, где когда-то жили сотни тысяч людей, теперь превратились в дикие пустоши развалин, населенных лишь зверьем. Сталкеры да дикие караванщики – вот и все, кто ориентировался здесь более-менее уверенно. Но ни один из следопытов Учителя толком не знал района, в котором придется действовать. Вот и выходило, что встретить бродяг на Новокузнецкой, где он едва не загнулся – большая удача. Прямо подарок судьбы. Собственно, если бы не след, тянущийся за ними еще от Убежища, он бы не дошел до Автозаводской. И уж тем более не нашел бы пути обратно. Может, вичуха, в лапах которой он побывал, и доставившая его туда, где он нашел помощь, это тоже знак? Эта мысль заставила губы скривиться в мрачной усмешке. Неплохо прокатился. Прямо доставка авиапочтой…
Грешника устроил маршрут, предложенный бродягами. Они же и вели отряд, отлично зная местность и ее особенности, где и какое зверье обитает. И умело обходили опасные зоны. Сушу предстояло пересечь частично по Третьему транспортному кольцу, затем по боковой эстакаде предстоял спуск по улице Трофимова до Кожуховского затона, дальше опять большой отрезок по льду – примерно до линии разрушенных шлюзов, километра два… Там путь был уже знаком. Поляков именно так и двигался, когда направлялся к Автозаводской. Бродяги также рассказали о стае клыканов, которым едва не попали на закуску в районе злополучной станции. Но теперь Автозаводская останется в стороне, заходить на нее нет нужды, и клыканы будут не опасны.
По снегу, прикрывшему лед толстым и вязким покрывалом, неторопливым маршем двигались целый час, пробивая дорогу кто лыжами, а кто и снегоступами. Та еще заморочка – снегоступы хотя условно и можно назвать укороченными лыжами, но манера ходьбы на них совсем другая. В них хорошо топать по сложно-пересеченной местности, особенно на склонах, но в скорости движения они значительно уступают настоящим лыжам. Ничего, пусть и не сразу, но приноровились, выработали общую скорость, устроившую всех. Тянули по реке, сколько смогли, но все-таки вскоре пришлось выбираться на берег. Москва-река сама по себе не подарок – изгибается и петляет среди городских районов так, что сократить путь через сушу, срезая особенно сильные изгибы, не получается. Бродяги, собственно, срезать и предложили – вывели к улице, которая коротким отрезком пролегала вдоль русла реки, а потом странным зигзагом уходила в глубь разрушенных кварталов. Они даже название этих улиц помнили, хотя табличек почти не сохранилось. Ленинская Слобода… вербальный осколок прошлого.
За этот час пути Поляков о многом успел поразмыслить. Активная прогулка хорошо прочищает мозги.
И первоначальная мысль уничтожить всех обитателей Убежища, очаг заразы, уже отошла на задний план, уступила другому намерению. Месть, само собой, должна свершиться, суровая и справедливая, но теперь не это стало главным. Он и не подозревал, насколько власть, настоящая власть заводит, будоражит нервы, доставляет кайф. Он ломал волю этих людей легко и безжалостно, и ему это чертовски понравилось. Почему он не уничтожил Храмового раньше? Почему жил одним днем, наплевав на будущее? Если бы во главе Затворников стоял он, то его жена осталась бы жива, и жизни дочери ничто бы не угрожало.
Зараза… Любопытная тема. Очень. Очень волнующая. Он ведь и не подозревал, что и сам поражен этой дрянью. Даже подумать не мог, почему-то всегда казалось, что кто угодно, но только не он. Но когда на его глазах дочь и жена исчезли в гудящем пламени бытовки, у него внутри что-то надломилось. И «зараза» этим как-то воспользовалась, завладела его организмом, сжигаемым горем и ненавистью. Теперь-то он знал, что Фиона еще жива. И если с ней что-то случится, пока он добирается до убежища, то Храмовому придется ответить за это сполна. Быстро он точно не умрет.
Интересно, что сделал Храмовой со своим пацаном после нападения? Это ведь не было сном или бредом. Грешник действительно побывал в его теле, и подвела лишь хилая мышечная масса Андрюхи, иначе бы уделал старого приятеля рукой собственного сына. Вот была бы ирония… Возможно, он еще сумеет помочь пацану, если тот жив. Поляков не знал, как именно, но чувствовал, что может. Вот доберется – и разберется на месте, что к чему. Он хоть и старался гнать ненужные мысли прочь, обдумывая планы мести, но все же эти двое бауманцев, о которых Поляков кое-что слышал, пока находился на Новокузнецкой, явно что-то сделали с ним, превратив его слабость в силу… Поразительно. Оказывается, на заразу есть управа. Жаль, что увидеть искателей он не смог – парень исчез на Северной, девушка – на самой Новокузнецкой, и Поляков решил не искать их, не терять время. Но знал, что они живы. Чувствовал с ними некую глубинную связь. Когда бункер будет захвачен, придется их найти, и тогда он заставит их поделиться своими секретами. Если он сумеет искоренить в Убежище болезнь, то люди пойдут за ним безоговорочно, без всякого давления. Будут преданы ему по гроб жизни. Придется лишь поставить к стенке только самых рьяных и преданных сторонников Храмового, но таких ведь немного. Женщины, опять же, их вроде как и не за что. Не говоря уже про детей, но их в Убежище всего пятеро, выключая сына Храмового, разных возрастов, от пяти до четырнадцати. Неурожайное нынче время на детей-то…
Но что если после такого лечения найдутся те, кто станет сильнее его? Да. Надо будет поосторожнее с такими экспериментами. И чуть что, сразу уничтожать тех, кто будет нести угрозу, – до того, как они осознают свое превосходство… А может быть, просто уничтожить всех, кто заражен? И сколотить новую команду? Непросто сейчас решать все на ходу, но есть о чем подумать, есть. Начать хотя бы с этих…. Братков. Двенадцать из них не заражено. Но пятеро…. «Неправильные люди»… Он еще там, на Новокузнецкой понял, что именно с ними не так. Эти люди были поражены той же «заразой», что и затворники. И теперь он мог их каким-то образом чувствовать, вычислять с ходу. И даже более – он мог их убивать лишь усилием воли, забирая их жизненную энергию и восстанавливая собственные силы. Когда он это осознал, его сперва здорово понесло – он давил их как клопов, одного за другим, наслаждаясь ощущением власти и необыкновенным приливом сил, казалось, он может своротить горы. Его раны и повреждения зажили всего за несколько часов. Но все-таки хватило ума остановиться, не губить всех. Несколько внезапных смертей и так привлекли слишком много нежелательного внимания, так что пришлось как можно быстрее уводить выбранных людей со станции, пока не рассеялось наведенное им влияние. Да и вовремя сообразил, что силы могли понадобиться ему в пути, а такие люди для него – как батарейки. Целых пять «батареек», не подозревающих о том, что им уготовано…
Грешник с нехорошим прищуром выхватил из снегопада Фиксу, который наконец показался в пределах видимости. С ним тоже все оказалось непросто. Перерождение на Новокузнецкой принесло Полякову новые, странные и удивительные способности. За время пути каждого человека из своего отряда он… Как бы это описать… пролистал, как открытую книгу? Пожалуй, точнее не скажешь. Да, именно пролистал, выхватывая взглядом на быстро мелькающих страницах строчки и абзацы и смутно догадываясь по разрозненным кусочкам информации о сюжете, но все же не зная всего в точности. В детстве, до того, как потерял интерес к чтению и книжным проблемам, ему попадались в руки занятные романчики, где описывались способности к телепатии, но здесь было что-то иное. Чем дольше он находился с каким-либо человеком, тем лучше понимал его личную историю. К примеру, Заика – бывший интеллигент, до Катаклизма учился в пединституте, и кто бы мог подумать, что у субтильного, заикающегося паренька, вечно шпыняемого сверстниками, откроется талант меткого стрелка? Как его занесло на Новокузнецкую – отдельная история, но уважение среди братков он все-таки заслужил, что неудивительно – один из самых опытных следопытов на станции. Крупный, мощного телосложения Горелка – бывший мясник с продовольственного рынка. Ехал в метро на смену, когда все началось… Поседел в первый же день, когда понял, что лишился не только семьи, и целого мира. А ожоги на черепе, где не росли волосы, – от костра, задремал на посту в туннеле. Вот и брил башку, оставляя лишь подкрашенный хной ирокез – наводил симметрию и грозный вид. Хотя в душе, несмотря на внушительную комплекцию и ястребиный профиль лица – обыкновенный мужик, не самого храброго десятка. Точило… Точило – типичный зек. Еще до ядерного удара отсидел десятку лет за грабежи с отягчающими…
Поляков всегда был эмоционально холоден, заторможен, но за последний час словно прорвало некую плотину, и все это хлынуло на него мутной волной. Радость и надежды, боль и разочарование – он чувствовал все то же, что и они. За время пути отчасти удалось как-то притерпеться, отодвинуть чужие переживания фоном на задний план. Своих забот хватало, не до чужих. Но эта чертова способность не фонарик, так просто не выключишь, и на душе гадко, а мозги в нешуточном смятении. Вот и старый знакомый Фикса вдруг предстал в ином свете, стоило лишь встретить его в кабинете Учителя… Эти-то – чужаки, по большому счету плевать на них и их желания, а вот мысли о Фиксе не давали покоя, словно здоровенная заноза в сердце – так и будет досаждать, пока не выдернешь с кровью…
Грешник вытащил из кармана куртки пачку конфискованных на станции самодельных папирос, прикурил – тоже от чужой зажигалки. Затянулся, стараясь не обращать внимания на надоедливую головную боль, преследовавшую его еще с Новокузнецкой. Мелочь, не стоящая внимания. На свежем воздухе никотиновая доза пошла хорошо, гладко. Свою куртку он так и не нашел, куда ее сбагрил покойный Хомут – осталось, как говорится, за кадром. Ничего, с его плеча одежка тоже неплохо сидит. Да и карабин почти привычный. Между трофейной «Сайгой» и бывшим у него ранее «Вепрем» не так уж много различий.
С бродягами, кстати, тоже придется что-то решать.
Поляков и с ними проделал то же самое, что и с новокузнецкими. И хотя на давление они вроде бы поддались, но Грешник их почти не чувствовал. Не смог прочесть. Его распоряжения они выполняли беспрекословно, словно он всегда являлся их командиром, но их личные истории остались для него закрытыми. Удивительно, и в то же время почти ожидаемо. Другая порода людей, не из метро. Для тех, кто остался выживать на поверхности, естественный отбор прошел иначе.
Вот и задумаешься поневоле, что ими движет сейчас, какие тайные желания они от него скрывают, и стоит ли их отпускать после того, что они видели на Новокузнецкой? Пусть доведут, а там и кончить можно по-тихому. Не всех. Оставить парочку для допроса с пристрастием, чтобы узнать наконец, где их поселения, и сколько их вообще. Задолбали уже своими тайнами. Может статься, рано или поздно придется навестить их в логовах с хорошо вооруженным отрядом, да присоединить их владения к владениям Затворников. Пора расширяться, хватит гнить заживо в одних и тех же подвалах. Храмовой – кретин, довел жизнь людей до ощущения полной безнадеги, придется эту ситуацию исправлять.
Фикса наконец добрел – последним, остальные уже скрылись по ту сторону зарослей. Остановился рядом, и Грешник заметил опасливый взгляд, брошенный в его сторону. Дышал блатной тяжело и часто. Но не успев отдышаться, задрал на макушку маску и тоже закурил. На его лице блестели мелкие бисеринки пота, и не только из-за утомительной ходьбы. Грешник чувствовал его страх. Не перед поверхностью, нет. Фикса как огня боялся бывшего приятеля, которого умудрился не узнать в лазарете. Годы, конечно, не красят… просто когда считаешь человека мертвым, то перестаешь думать о его существовании. Грешник пропал семнадцать лет назад – немудрено забыть. А теперь страх вернулся, ведь у Фиксы имелись веские причины дрожать за свою поганую шкуру. Бег времени и его не пощадил – седые волосы, густая сеть морщин на бледном лице, темные набрякшие мешки под глазами. Малая плата за умение выжить в условиях, когда другие, менее приспособленные или менее удачливые, гибли пачками.
– Чего стоим-то? – буркнул блатной. – С глазу на глаз хотел поговорить, или еще что?
– Не переживай за свою шкуру, – усмехнулся Поляков, отвечая на невысказанные мысли Фиксы. – Пока ты мне нужен – будешь цел. А как долго будешь нужен – от тебя зависит.
– Молчи в тряпочку, не дергайся и выполняй все, что я велю, так что ли?
– Прямо мысли читаешь. Не перетрудишься, работа для тебя привычная. Не успеешь оглянуться, как вернешься к Учителю, на прежнее теплое местечко.
– Так что хотел узнать-то? – Фикса сделал вид, что пропустил язвительный тон Грешника мимо ушей.
Желание придушить давнего знакомого пекло, как сигарета, которой прижигаешь ладонь. А для начала хотелось с хорошей такой оттяжечкой хрястнуть ему по зубам, стереть с рожи ненавистный золотой блеск. Но это еще успеется. Некоторые моменты Поляков пока не смог прояснить до конца, так что придется выслушать его болтовню.
– Давно бросил сталкерствовать? – обманчиво миролюбиво поинтересовался Грешник. – Вижу же, что не в форме, пыхтишь как паровоз, спотыкаешься на каждом шагу. Знал бы, что станешь обузой, – не взял бы.
– Втянусь, не переживай, – Фикса раздраженно отмахнулся. – А когда бросил… Да как ты с семьей ушел, так и бросил. И после твоего ухода, к слову говоря, на станции стало только хуже. – Блатной на минуту задумался, уставившись перед собой невидящим взглядом – погрузился в воспоминания о давно минувших днях. – Не сразу, конечно. И даже не через год. Но беспокойно стало. Вроде ничего особенного не происходит, а вот места себе не находишь. – Он глубоко затянулся, но заметив недовольство на лице Грешника, торопливо продолжил. – Даже во сне нельзя забыться, вся кожа в мурашках, просыпаешься в поту. А несколько лет спустя несчастья заладили одно за другим. То стая крыс пожалует, успевай только огнем отбиваться, то людей после ночи мертвыми найдут – и никаких признаков насильственной смерти. А то пожар где вспыхнет, всю воду изведешь, пока потушишь, или свод туннеля вдруг начнет капать по всей станции, словно вот-вот бетон прорвет и сверху вода хлынет… А потом все на некоторое время затихает. Вот и говорю – беспокойно стало. Нервы у людей сдавали, начали уходить – кто на Южную, кто на Новокузнецкую, а кто и дальше. Так станция и обезлюдела. А уж потом стало ясно, в чем причина, когда любопытные попробовали сунуться обратно – пошарить в поисках ценного имущества или просто до других станций прошвырнуться по привычным маршрутам. Вот тогда о Мертвом Перегоне и заговорили…
– Недаром мне это место никогда не нравилось, – скупо кивнул Поляков. – После того, что тамошнее быдло с моей семьей сотворило, я его проклял. И поклялся, что никогда не вернусь в ваше гребаное метро.
– Проклял, говоришь… – Фикса горько усмехнулся. – Сбылось твое проклятие, Поляков.
– Может, и мое. Но сдается мне, вы сами себе это проклятие устроили. Живете не по-людски. Ни взаимопомощи, ни элементарного уважения друг к другу. Каждый сам за себя.
– И это мне говоришь ты?! – Фикса изумленно уставился на Грешника.
Грешнику надоело ворошить мертвое прошлое, пришлось напрямую подвести блатного к теме, которая его интересовала на самом деле:
– Расскажи-ка мне лучше про этих двоих, с Бауманки. Что за люди?
– Это которые тебя лечили? Детишки Сотникова, главы Бауманского Альянса. Мутанты хреновы… Будь моя воля…
– Погоди-ка… Вот здесь подробнее. Почему мутанты?
– Про девку врать не буду, в точности не знаю… А пацан этот переболел какой-то заразой, после чего стал совсем другим.
Внутри Полякова словно щелкнула взведенная пружина, хотя внешне на лице ничего не отразилось. Дело даже не в том, что Фикса произнес «зараза», не подозревая, какое значение этому словечку придавалось в Убежище, а в том, как он это произнес. И как посмотрел при этом на давнего приятеля. Не дурак, однако. Впрочем, учитывая, каким образом Поляков заставил новокузнецких отправиться в путь, немудрено сообразить, что к чему. И теперь Фикса уверен, что он, Поляков, тоже мутант вроде этого бауманца. Мутант? Именно это с ним сделала зараза? Пусть так. Физически он еще никогда в жизни не чувствовал себя лучше, чем сейчас – не считая настырной головной боли. А что до душевного состояния…
– На Новокузнецкую-то их чего занесло?
– Мутная история. Всего не знаю, но осенью за этой парочкой была знатная охота. Вроде как таких, как они, было намного больше, но ганзейцы всех перебили. А эти двое пришибли того, кто за ними охотился, – был такой Панкратов, шишка с Таганского треугольника, не переносил выродков на дух… На его место пришел другой – Леденцов, политика сменилась, взяли этих мутантов на службу. У Ганзы руки загребущие, ничего не упустят, кого не убьют – заставят работать, так или иначе пользу поимеют…
– Не отвлекайся. У вас они что делали?
– Не удержал их Шрам, – Фикса насмешливо скривился, блеснув золотым зубом. Затем, снова забывшись, глубоко затянулся и несколько секунд выпускал дым через ноздри, испытывая терпение Полякова. Рука с сигаретой заметно дрожала. – То ли интерес к ним потерял, то ли снова политика внутри Ганзы на их счет поменялась, и выгоднее оказалось продать, чем держать на службе. Как он устроил, что они пришли на Новокузнецкую по своей воле – не знаю. Но пришли. Наша задача была простой – взять тепленькими и передать красным, за посредничество нам неплохо обещали заплатить. Но у Учителя иногда бывают бзики… Решил перед тем, как отдать красным на опыты, сам попользоваться. Про парня давно говорят, что у него девять жизней, а у нас на Северной старая заначка имелась, нужно было проверить, на месте еще или нет. Ну а что из этого вышло – сам видел. На любую силу найдется еще большая сила, был пацан – нет пацана. Девка хоть не дура оказалась, сообразила, что к чему, удрала по-тихому, пока за нее не взялись. Вот и говорю – мутная история. Не знаю, как Учитель теперь перед Ганзой и красными отбрехиваться станет, скандал, чую, выйдет знатный. Будь моя воля…
«Не твоя воля. Не твоя».
Вполне вероятно, что Учителю сейчас не до оправданий перед заказчиками. После того как Грешник подчинил на Новокузнецкой целый отряд, ему уже было несложно сломать волю человечка, дежурившего в отсечке. Задачу ему внушил простую – открыть решетку, пропустить морлоков на станцию. Ведь после ухода Грешника люди могли очухаться, собрать погоню. Попытаться его остановить. Теперь вряд ли это произойдет. Много же их там копошилось во тьме, этих тварей, голодных, злых и жутко возбужденных непрошенным визитом разведчиков…
Поляков поймал себя на мысли, что и сам себя чувствует как голодный, злой, жутко возбужденный предстоящей расправой морлок. Он всю жизнь чувствовал этот странный голод, который утолялся лишь хорошей дракой или убийством, а теперь, после заразы, он переплавился во что-то иное, более темное, гибельное для окружающих… А может, и для него самого. Там, на станции, ему пришлось задействовать всю силу воли, на какую был способен – чтобы остановиться. Его ведь просто корежило от желания убивать, пить чужую жизнь. А теперь это желание снова нарастало, становилось нестерпимым. Жгучим. Подавляющим разум. Ломающим все сильнее истончавшуюся, крошившуюся стенку воли, сдерживающую подступающее безумие…
Что это? Плата за еще один шанс завершить задуманное?
И если так, то насколько его хватит до того момента, как безумие поглотит его окончательно? Что, если его возрождение – лишь небольшая отсрочка перед смертью? И если так, то у него чертовски мало времени, а его планы на преобразования в Убежище несбыточны, а потому смешны и нелепы.
Тогда остается только месть – уж на это его хватить должно.
– Ладно, ты пока иди, я отолью и догоню, – заметив, что Поляков потерял интерес к разговору и о чем-то глубоко задумался, Фикса, неуклюже перебирая по снегу снегоступами, повернулся к нему спиной и принялся расстегивать штаны.
На самом деле он собирался сбежать, как только бывший приятель отойдет, скроется из поля зрения – но блатной не подозревал, насколько его намерения очевидны для измененного. В заледеневших от ненависти глазах Грешника отражался лишь летящий снег и подступающая из глубины души тьма.
Что-то почуяв в последний момент, Фикса обернулся на скрип снега за спиной. Даже успел увидеть блеск стали. А вот на то, чтобы попытаться спастись, времени уже не хватило. Короткий удар в шею заставил ноги блатного подломиться. Не издав ни звука, он рухнул лицом в снег. Маска и капюшон слетели с головы вместе с вязаной шапкой, открыв взлохмаченные седые волосы, из перебитой артерии горячей струей ударила кровь, протапливая снег. Поляков скользнул на лыжах к телу, резким движением пятерни сгреб блатного за волосы и повернул голову набок, стараясь держать ее так, чтобы кровь не забрызгала руки. Поддел кончиком ножа золотую коронку, насмешливо блестевшую во рту хозяина даже после его смерти, надавил, выдирая изо рта. Бросил кусочек окровавленного золота в снег и с наслаждением втоптал лыжей поглубже. Успокоившись, вытер лезвие об одежду, отправил в ножны на бедре. Оружие Фиксы брать не стал, лишняя ноша ни к чему. А вот его маску прихватил. Поначалу легкий ветер, постепенно усиливаясь, становился уже неприятным, снежинки измельчали, превращаясь в жесткую крупу, и царапали кожу, заставляли все чаще щуриться.
Он выдернул торчащие из снега лыжные палки и двинулся сквозь прибрежные заросли по тропе, протоптанной ушедшим вперед отрядом. По его губам скользила удовлетворенная улыбка. Действительно, стало легче. Одной занозой в душе меньше.
Любое предательство имеет цену, и момент, когда придется платить, рано или поздно всегда настает.
В тот выход на поверхность, семнадцать лет назад, Фикса был в сговоре с Хомутом, и знал, что собирается сделать главарь банды с его женой. Именно для этого и пошел с ним, чтобы отец семейства не вернулся раньше времени. Купил спокойствие для себя за счет семьи Полякова.
Есть проступки, для которых не существует срока давности.
Поляков резко остановился – голодная ноющая заноза снова завозилась в сердце. И молоточки боли в висках застучали сильнее. Проклятье. Станет ли ему легче, когда он разберется с Храмовым?
Хороший вопрос…
Но ответ уже близко.
