Глава 13
«ЭЛЕМЕНТАРНО, ВАТСОН!»
Как нас дома ни грей,
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей,
Будто с нами беда,
Будто с ними теплей…
В. Высоцкий
12 ноября. Вторая половина дня. Станция Гражданский проспект. Кристи, Алекс
— На новом месте приснись жених невесте! Спокойной ночи.
Анна, постелившая ей, ушла, и Кристи наконец-то осталась одна. Она устала. Хотя нагрузка за весь день — пройтись по снегу пару километров. Но все то, что произошло с ней за последние сутки, давило, держало в напряжении, и в результате ощущения были такие, будто она с утра до вечера таскала мешки. Правда, весь день таскать мешки ей так ни разу и не пришлось, и как после такого устают, она не имела представления, но именно так говорила Кристи бабушка, а потом и мама, когда она жаловалась, что устала: «Подумаешь, не мешки весь день таскала». Вот и сейчас она их не таскала. Но измучилась. До конца расслабиться не удалось даже здесь, в Мурино. Да и какая тут расслабуха: сначала парень этот, Андрей, беглец, весь мозг ей вынес, потом троица с поста полвосьмого пришла, и она часа полтора, наверное, с ними по-отдельности с каждым беседовала. А они оказались жуть какие неразговорчивые. Как клещами каждое слово тащила.
Но все равно, она как в сказке побывала.
Да, в сущности, Мурино — это и есть сказка. Наверняка, даже точно, жизнь здесь совсем иная, не такая, как ей показали. (Хотя, что и показали-то? Ничего.) Не зря у Анны в ее двадцать лет такие руки: шершавые, с мозолями. Рабочие руки. Какие были у Кристининой бабушки, каждый год, с весны до поздней осени, возившейся на огороде. Но тут было небо, солнце, чистый (для муринцев, конечно, не для нее, Кристи) воздух. Который, после запахов родной станции всегда казался ей амброзией. Сказка. С елкой и Дедом Морозом на Новый год, с крашеными яйцами на Пасху, с купаниями в местном пруду летом… Идиллия. Вернее — иллюзия, обман. Если подумать, муринцы и сами себя обманывают, стараясь жить, как жили прежде, отказываясь замечать, что мир тут совсем другой, больше не ласковый к ним и к людям вообще, и теплый дождик, который щедро поливает теперь землю, несет с собой медленную смерть для всего живого, что не смогло приспособиться к этой жизни. Наверное, для них это защитная реакция, способ не сойти с ума после всего того, что они видели и пережили…
Кристи попыталась поработать, перечитала свои записки, делая пометки и подчеркивая важное. Интересно, а как они будут выходить из положения, когда закончится вся бумага? Совсем-совсем вся? На коре писать? Нет, о таком даже лучше не думать. Они что-нибудь придумают. Человек — не таракан, его так просто не выведешь. Хотелось бы верить, что не выведешь, что они спаслись не для того, чтоб спустя каких-нибудь тридцать-сорок лет деградировать, вернуться обратно в каменный век. Может, действительно что-нибудь и получится с этим экспериментом? Как бы проще тогда все было…
Мыслей было много, как и информации. По делу, все бы сейчас записать, чтобы не заспать до утра. Но Кристи больше не могла. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что смотрит на бумагу, но ничего не видит перед собой. «Гляжу в книгу — вижу фигу», — так вот как это бывает. Тогда все, конец рабочего дня, все остальное — на завтра.
Спала она, несмотря на усталость, а может быть, как раз благодаря ей (бывает и такое), очень плохо. К тому же, кашель, мучавший ее днем, ночью распоясался совсем, и Кристи то и дело просыпалась, пила маленькими глотками воду, потом забывалась, чтоб вскорости вновь проснуться. И так до самого утра. Ближе к рассвету она, измученная, все-таки уснула и проспала чуть ли не до полудня. Узнав, сколько времени, перепугалась было, но потом быстро успокоилась: подождет Рат, не переломится. А беситься будет — его проблемы. Она же пока отчет напишет.
* * *
Обед давно закончился, но на станции было по-прежнему многолюдно. Школьники, только что вернувшиеся с Академической, повысыпали на платформу: их час, законный перерыв между учебой и работой, когда можно вспомнить, что они пока еще дети. Час детства. Потом все, кроме самых маленьких, разойдутся по своим участкам, и оно закончится. Зато вечером, вернувшись вместе с взрослыми к ужину, они будут важничать, хвастаться друг перед другом выполненной работой, но даже не досидят до общестанционного отбоя, разбредутся по своим каморкам. Спать. Останутся лишь самые стойкие, те, кто уже невеститься — женихаться начал… Для всех это — нормальная жизнь, другой они не знали. И ведь даже сачкануть никому в голову не приходит! Призрак «Дачи» — вот он, рядом. Поэтому все игры, беготня и хулиганство — только сейчас, пока есть для этого возможность…
— Маришка, с тобой чего?
Девчонка сидела у входа в туннель прямо на бетонном полу и тихо всхлипывала. Такого в жизни не бывало! Обычно она сама кого хочешь до слез доведет. Кристи присела перед ней на корточки.
— Ну чего ты? Болит что? Или обидели?
— Наташка обзывается.
Наташкой звали вечную Маришкину соперницу. В отличие от нее, та была хорошенькой, с миловидным ангелоподобным личиком и белокурыми, чуть вьющимися волосиками. Кристи ее не любила. Правда, знала она про нее лишь по Маринкиным рассказам, из которых следовало, что та девчонке почему-то завидовала и делала всяческие пакости, за что бывала нещадно луплена. Маринка потом тоже свое получала, но уже от матери, а это не так обидно. Кристи словами Маринку никогда не поддерживала, но была на ее стороне. Почему-то она ей верила. Наверное, из-за того, что достаточно хорошо знала Аллу, Наташкину мать, вздорную и заносчивую особу.
И, вот теперь Маринку задели, да так, что она не бросилась с кулаками на свою обидчицу, а спряталась тут, чтобы выплакаться.
— Рассказывай, что она тебе такого наговорила.
— Она меня, — Маринка зашлась в рыданиях, — она меня… Про… Проституткой назвала. Потаскушко-ой…
Ничего себе!
— Ну назвала, подумаешь. Дала бы ей пинка, и дело с концом.
— Она сказала, что меня замуж никто не возьмет. Я каркодилица и дура. И я пойду в проститутки.
Вот тут какие дела… Это уже наверняка Аллочка язычком своим поганеньким поработала. Вот стерва!
— Мариш, помнишь сказку по гадкого утенка? Он в лебедя превратился, когда вырос. А ты еще не выросла, так что погоди немножко, будешь еще у нас королевой Марго!
Девчонка плакать не перестала. Маришка, Маришка… Привыкай, готовься ко вступлению во взрослую жизнь.
— Давай, нос вытри, а то не хватало еще в таком виде Наташке показаться. Вот-то она обрадуется. А с ней я сама поговорю. Договорились?
Нет, с Наташкой она говорить, конечно же, не будет. А вот Аллочку приструнить надо.
Ратникова на месте не оказалось, зато, как всегда, был Координатор. Вот кто уж точно осведомлен в подробностях о ее позоре. И не просто осведомлен, соучастник. До чего мерзкий человек… Даже разговаривать с ним не хочется, а ведь надо бы. Про Марка расспросить. Про его болезнь… Да полноте, болеет ли он? Психу Рат бы оружие доверить не разрешил. Но спросить надо. Только вот не у Координатора, а у Мамбы.
Рат появился через четверть часа. И чего, спрашивается, он так орал на нее в трубку? Недоволен, что задержалась, а сам шляется неизвестно где!
— Чего встала? Проходь. Или боишься?
Опять сам расселся, а ей даже не подумал предложить. Вежливый наш.
— Выпьешь со мной? Да не дергайся ты, — он рассмеялся. — Сейчас не трону, в другой раз как-нибудь зайдешь.
Рат вытащил бутылку, плеснул чуть-чуть в кружку, потом вопросительно посмотрел в ее сторону.
— Ну так как? Налить?
— Не надо.
Интересно, что это он вдруг пить начал? Неужели так Лорина смерть подкосила? Или это было всегда, а она просто не замечала?
— Как хочешь. А я выпью. Для пищеварения. И для прочистки мозгов. Ты же наша, ментовская, должна знать: пятьдесят граммов — это не пьянство, а горючее. Так точно не будешь? Последний раз спрашиваю.
Увидев, как Кристи отрицательно покачала головой, он выпил, поморщился, с шумом вдохнул в себя воздух:
— Ух-хх… Ну, валяй, докладай.
На самом деле, Рату жуть как хотелось поскорее услышать, что такого наскребла Кристи в Мурино: с минуты на минуту он ждал Мороза. И если Векс не врал (а он не врал, ой, не врал!), то сведения эти будут последним гвоздем в крышке гроба этого мерзавца. Казачка, в смысле.
— Рат, я подготовила заключение. Почти.
— Ну, прекрасно. И что? Инфу-то гони или думаешь, я ждать буду, пока ты растележишься и мне готовое принесешь? Чего там у тебя?
— Я не буду писать, что Векс виноват.
— И не пиши. Читать-то его все равно я буду. Что, рот мне заткнешь?
Ратников плеснул еще, выпил. Чертова баба! Мало ей было? Что же такого еще нужно сделать, чтоб гонору поубавилось?!
— Тогда ты его вообще не получишь.
Кристи заранее прокрутила в голове все, что хотела бы сказать Рату, и уже тогда поняла: бесполезно, он не будет слушать ее доводов. Что же, и она может быть упрямой. Не мытьем, так катаньем, но она достучится до него. И попытается убедить.
— Дура ты. Думаешь, я без тебя не обойдусь?
— Да ты хоть выслушай…
Рат скривил лицо, передразнивая Кристи:
— Выслуша-ай… — он повысил голос. — Да я битый час только и делаю, что пытаюсь от тебя чего-то вразумительного добиться! Что тебе муринцы сказали, те, что с поста? Видели они Векса?
— Видели. До начала снегопада. За полчаса где-то…
Вот и ладно… Все остальное можно уже и пропустить. Самое главное она ему уже сказала.
— Все, свободна.
— Ратников, ты хоть слышал, что я тебе сейчас говорила?! Когда Векс встречался с муринцами, Мазай был мертвый! Уже мертвый!
— И что?
— Что он не убивал его! И Лору он не убивал, Ратников. Я тебе все это написала! Подробно расписала!
— Написала? Тогда давай. И — свободна!
— Рат, последний вопрос. Какой будет приговор?
— За двойное убийство? Смертный. И никакой «Дачи».
Почему-то она была уверена, что Рат примерно так и ответит. Он все решил, он давно уже все решил. И пофигу ему все. Процедура соблюдена, Алекс скажет все, что надо. И никто даже внимания не обратит, если она попытается что-то сказать. Да и не дадут ей. Не зря на перроне военные с «Мужества».
Рат словно подслушал ее мысли.
— Ты что же, думаешь я освобожу его, этого твоего Векса, только потому, что он не виноват? Меня народ не поймет. По-твоему, Грин может ошибаться? Запомни, дурья башка, на носу себе заруби: это не Грин не может, а я. Я не могу! Улавливаешь? Или тебе лекцию по теории государства и права прочитать? Поэтому все. Будет, как я сказал. А если Векс этот невиновен, то можешь считать, что он пал смертью храбрых ради спокойствия и процветания Северной Конфедерации.
— Ратников, а как быть с настоящим убийцей?
— Так и он попадется когда-нибудь. И свое получит. Все, иди.
— Ну ты и сволочь, Ратников…
— Не возражаю. Все, свалила!
Кристи пулей выскочила в коридор.
* * *
Марк, Координатор, Рат, Черный, Векс. Векс, Марк, Рат, Координатор… Сколько можно! Ничего не получается. Так, попробовать снова? Рат. Даже мысль об этом кощунственна… Он псих, конечно, в бешенстве все может. Но Лору обожал… Хотя Иван Грозный, говорят, сына вот тоже обожал. Нет, все равно, этот — самый последний из всех.
Марк? Слизняк. Хм… А ведь, пожалуй, это единственное, что он, Алекс, знает про него. И то только потому, что его так Рат называл. Не работает, придумал ему папаша отмазку какую-то, только ведь это ничего не значит: глупо не воспользоваться такими связями. Тихий, незаметный. В тихом омуте черти водятся? Вполне возможно, конечно. Но больше ничего на него нету, ничего…
Черный. Исключено! Он два шага ступить не может, задыхается. А тут по туннелю полазить надо…
И если Лора у них у всех под боком, то вот с Мазаем вообще ничего не вяжется.
Алекс представил Ратникова с ножом, пробирающегося по туннелю, и усмехнулся: забавная картинка. Да и зачем ему это? Тысячи вполне легальных способов избавиться от человека, и все — в его распоряжении. И в него, в Алекса, он стрелять бы не стал. Захотел бы расправиться, и киллера нанимать не надо. Только он бы не захотел. Алекс нужен ему. Пока еще нужен. И что тогда?
Штирлиц, блин: Геббельс, Гиммлер, Борман… Может, он просто пошел не тем путем? Поэтому и запутался, заблудился?
— Дверь за мной закрой.
Дежурный послушно выполнил приказание.
Алекс вошел в камеру, на сей раз он был с табуреткой, на которую тут же и уселся.
— Это опять ты? Что еще?
Векс ждал священника, и визит Грина был для него совсем некстати.
— Поможешь?
Векс задумался только на мгновение:
— Да.
— Ты даже не спросил, чего я хочу.
— Угу. Да и так ясно.
— У каждого Холмса был свой доктор Ватсон. Побудь моим. Правда, Холмс из меня никакой. Но кроме тебя некому.
Эта длинная и красивая фраза была «домашней заготовкой» Алекса. Она показалась ему очень удачной, точно выражающей именно то, чего он хотел от Векса. Но вот он выдавил ее из себя. И понял, насколько глупо и нелепо все это звучит.
— Короче, одна голова хорошо, а две — лучше. У тебя ведь тоже вопросы есть.
— Угу.
Есть ли у него вопросы?! Да их столько, что, пожалуй, придется меняться ролями. Доктор Ватсон, хм…
— Только что меня-то выбрал? Или действительно больше пойти не к кому?
— Честно?
Честно, тут надо только честно, без недомолвок. Иначе ничего не получится.
— Действительно, не к кому.
Это была чистейшая правда. Алексу нужно было поговорить, поделиться своими сомнениями, и, может быть, услышать ответы на вопросы, вот уже третий день не дававшие ему покоя. Но с кем? Выбор был невелик: Кристи. Алекс метнулся к ней, но только для того, чтобы убедиться — не приехала. Мамба? Выслушать он выслушает. И не расскажет никому. Но вот будет ли вникать в его проблемы? Не будет. Таблетку посоветовать — это он пожалуйста, посочувствовать опять же. Но Алексу сейчас не такая помощь нужна. Так и получилось, что единственным человеком, который мог ему по-настоящему сейчас помочь, оказался именно Векс.
— Понятно. Я бы тоже так поступил: отсюда информация уйдет только в могилу.
И, увидев реакцию Алекса, добавил:
— Да все в порядке, не надо оправдываться. Еще неизвестно, кто кому помогать будет. Смотрю, бумагу принес. Это правильно, так легче. С чего начнем?
— Давай с тебя, с твоих вопросов. Если я что знаю, то сразу отвечу. Тебе тут сложнее.
— Попробуем. Тогда вот: ты всегда такой был, со странностями?
— Как бы к делу не относится. Но ладно. Не всегда. Двадцать один год.
Векс присвистнул:
— Как ты с ума-то не сошел? Это же такой груз! Неприподъемный.
— Не сошел, вот. Я же не всегда вижу. Правда, тут не совсем еще разобрался… Ну, я подробности вижу только там, где все произошло. На месте преступления.
— А как же с Мазаем получилось?
— Так говорю, не совсем разобрался. Да и сам знаешь: тогда, с тобой, я само убийство не увидел. Вот потом в сторожку попал, тогда и нагляделся. Во всех подробностях. Только лица этого гада я не видел. Твое лицо видел, а убийцы — нет.
— В сторожке?
— Да нет же, там я вообще лица не видел. Только что-то бесформенное.
— А почему?
— А я знаю? Мысли есть, конечно. Только все это за уши притянуто.
— Давай тогда вместе рассуждать.
— Мамба, это доктор наш, рассказал мне про ноосферу. Ну, это вроде как информационное пространство, где каждый свой след оставляет. Эмоции там…
— Понятно, слышал про такое, дальше давай.
— Дальше… Сейчас попробую поточнее. Короче, получается так: я лица не видел потому, что на этом месте уже ты побывал. А я, как бы, самое последнее вижу, свежее.
— Не получается. Как же ты тогда потом увидел все, что произошло?
— Не путай меня, сам запутаюсь. Сначала там, в коридоре, я увидел, как ты труп тащишь…
— Говорил же, не тащил я его, собирался только.
— Да какая сейчас разница! Неважно это. Я вот что думаю: предположим, что у трупа, ну когда его убивали…
Векс неожиданно рассмеялся:
— На кровати лежал труп и тихо стонал, трупова жена сидела в кресле и плакала, а по полу бегали труповы дети!
Алекс с недоумением посмотрел на него, а потом тоже рассмеялся.
— Извини, старая шутка, не думал, что ты не слышал.
— Да ладно, все правильно. Убитый труп… Ты поправляй меня, я не совсем соображаю сейчас.
«Не совсем соображаю»… Плохо ему, откровенно плохо. Рука опять болеть начала, да и знобит. Но тянуть нельзя, тут жизнь на кону. И его, Алекса, в том числе.
— У Мазая и у его убийцы были очень сильные эмоции, когда все это случилось. Так? Они и остались, ну в ноосфере. Блин, как-то все получается… Ладно. А потом там появляешься ты. И очень «радуешься», когда все это видишь?
— Еще как! До сих пор от радости не отойду.
— Вот, и ты тоже наследил. Поверх того, что было. Ну как капуста, одно над другим. Потом ты свое притащил еще и на станцию. А если Мазай мертвый был, так я его мертвого и увидел потом. Получается, в коридоре я твое считал. Потом я был в сторожке. И там уже увидел, как все происходило. Но там уже много людей побывало, и информация пошла неточная, лица я не увидел… Надо было мне тогда сразу с Кристи ехать!
— Не поехал, так и жалеть нечего. А вообще складно получается. Хотя я вот что подумал: это тебе на будущее урок, ну чтоб в себе разобраться. А вот почему ты около Лоры не Рата увидел, а меня? Ее, ведь Рат нашел?
— Не знаю.
— Тогда давай порассуждаем опять.
— Порассуждаем. Только давай ты уже. Я что-то плыву.
— Рука? Это кто тебя?
— Не знаю. Пока не знаю. Думаю тот, кто настоящий. Убийца. Я и тебе поверил только после того, как это случилось. Ты-то стрелять точно не мог. Да и не знал тогда ничего про мои способности, что место преступления… Стоп!
— Чего случилось?
— Подожди! Я, кажется, все понял. Это он убил тогда эту девочку в туннеле! А я также ошибся, как и сейчас!
Вот он и сказал это слово: «ошибся». Признался. «Грин никогда не ошибается». Это верно. Но, как оказалось, этим тоже можно манипулировать.
— Кто он? Давай поподробнее.
— Год назад девчонку задушили, прямо в туннеле. Вернее, нашли ее в туннеле. Парень, что ее обнаружил, тревогу поднял. И я тогда тоже его увидел. Только его, а как он убивал — не видел совсем. Так же, как и с Лорой. Но тогда вообще не обратил на это внимание, я же просто так не вижу никого, это проверено. Не видел, в смысле…
— Да ладно, не суетись, понятно все.
— Парню пожизненное дали. Это хуже, чем просто смерть, поверь. А ведь он не убивал. Я теперь точно знаю: не убивал. Но раз я его тогда не увидел, то он знал, что и не увижу, если труп перетащить в другое место. То есть, если я попаду в комнату Лоры, то я его увижу! — Грин вскочил с табурета.
— Стой, не суетись. Сядь.
Алекс сел.
— Не тараторь теперь, спокойно повтори: кто кого не увидел? Кто чего знал? При чем тут комната Лоры?
— Сейчас. Я не узнал, кто убил девочку, не увидел. Теперь думаю: потому, что убийство не там произошло. И убийца все понял. Он перепугался, наверное, но очень быстро успокоился. И Лору потом убил в комнате, а перетащил в коридор. Чтоб запутать всех.
— С чего ты взял?
— Просто сам порассуждай: тащить ее мертвую откуда-то? Зачем?
— А зачем ее раздевать надо было? Или она сама с себя все сняла?
— Ну да, сорочка еще же. Когда ее убили, на ней сорочка была, ночнушка. Как до меня это раньше все не дошло, на поверхности же лежало!
— Откуда ты подробности такие знаешь? Не сам грохнул, случаем? Извини. Просто у Агаты Кристи рассказ есть, «Убийство в доме викария», вроде бы. Там как раз убийца все и расследует, а Пуаро очень так активно помогает.
— Не читал. Потом про сорочку и остальное расскажу, не сейчас. Но это так: ее убили в сорочке и спрятали одежду в техническом туннеле. А я ее нашел. Надо просто пойти в комнату, на место убийства, и я узнаю, кто убил!
— Одежда точно Лорина?
— Точно, точно, не сомневайся.
— Тогда да. А если не увидишь в комнате ничего? Все-таки четыре дня прошло.
— Увижу! Хоть что-то да увижу, туда никто не ходил.
— Только давай тут разберемся до конца? Не рвись. Успеешь, десять минут не спасут.
— Давай. На чем остановились?
— Дай бог вспомнить… Ты рассказал, что в тебя стрелял настоящий убийца, что он думал, ты его в сторожке увидишь… Потом про эту девочку. Что он и ее убил тоже.
— И тогда он узнал, как меня можно обмануть… Если его сейчас не остановить, он будет убивать, а я его не вычислю. Три трупа. Он не перестанет.
— С чего взял?
— Из личного опыта. Подруга жены рассказывала. А ей — подследственный ее, убийца. Ну, что после первого убийства море по колено.
— Подруги у жены…
— Нормальные подруги. Она следователем была.
— Ну вот, а ты еще детективы не любишь!
— Мне и дома этого хватало… Ладно, мы опять не туда поехали. До этого что было, до того, как мы на мою руку отвлеклись?
— Ммм… Почему ты увидел меня, а не Рата, хотя тот был позднее?
— Не знаю я. Наверняка объяснение есть. К примеру, ты труп трогал, а Рат — нет. Пойдет?
— А он что, не трогал?
— Не знаю. Это у Кристи спросить надо.
— Как-то нелогично: дочка убитая, а он не бросился к ней…
— Он мент бывший. У них же там на этот счет свои заморочки. Поэтому вполне возможно, что и так.
— Итоги подведем?
— Давай попробуем. Что мы имеем…
— Ты записывай лучше. Первое что?
— Первое: меня можно обмануть, если перенести труп на другое место… Стоп! Мы опять с тобой кое-что упустили.
— Что?
— Тут не только место преступления важно. Если про Рата мы верно догадались, то с убитым, с трупом, в смысле, у него должен быть физический контакт. Ну как у тебя с Мазаем и Лорой. У парня этого.
— Подожди, откуда он мог знать про меня?! И зачем ему это?!
— А он и не знал. Но про одного человека он знал. Думал, что знал.
— Рат. Если бы не его ментовское прошлое…
— Он бы стал убиваться над трупом любимой дочки. Тогда бы я увидел его, и именно его бы я, по его разумению, обвинил в убийстве. Наивный…
— Почему наивный? Что, не сказал бы никому?
— Не сказал бы. И не осуждай. Ты в моей шкуре не был. Только вот убийца этого не знает.
— То есть мы имеем пункт второй: убийца ненавидит Рата и очень хочет его подставить. Вот это уже теплее. У тебя кандидаты в подозреваемые есть?
— Я.
— Что — ты?
— Я его ненавижу. Только подставлять бы не стал. И вообще, если честно, он на своем месте.
— Допустим. Но охотников до его кресла наверняка прорва.
— Да весь бомонд, как ты выразился. Спят и видят, как его погонят. Только не они это: слабаки, ничего из себя не представляют и боятся друг друга и Рата. Тот их чморит, издевается, а они терпят. Никто никогда не возмущался даже. Стадо. Не могут они, ни вместе, ни поодиночке.
— Ладно, поверю. Ты тут живешь, тебе знать лучше. Тогда кто?
— Не знаю.
— Оставим. Тогда третье? Что там еще?
— Третье… Сейчас соображу, — Саша перевернул листок, на котором делал пометки.
— Что у тебя тут такое? — заинтересовался Векс.
— Где? В альбоме?
— Ну да, на бумаге. Ты рисуешь, что ли? Дай глянуть.
— Рисую…
Как же он забыл? Как мог он это забыть?! Сейчас… Вот! Вот они, ботинки! Ботинки, которых быть не должно. Неужели…
— Я сейчас. На, посмотри пока, — Алекс протянул Вексу альбом. — Потом все расскажу, некогда. Не обижайся, но правда некогда. Слишком долго рассказывать теперь, когда все встало на свои места…
Вернее, совсем не встало. Сейчас еще непонятнее, чем раньше. Но… Ботинки. Мокрые и грязные ботинки. Теперь ему надо в комнату Лоры… И поговорить с Кристи. Уточнить все. Убедиться, что вот теперь-то он точно не ошибается.
* * *
Кристи выскочила в коридор.
Она проиграла. Все было зря, все. Рат все сделает, как выгодно ему, а то, чем занимается она, — фикция, игра в правосудие. И ведь она давно знала об этом. Еще до этого случая знала. И все равно пыталась что-то сделать. Почему же на душе так погано? Из-за того, что Рат второй раз за эти несколько дней унизил ее? Или от того, что завтра умрет человек, который не заслужил смерти? А она так и не смогла ему помочь? «Многие из живых заслуживают смерти, а многие из мертвых — жизни. Но не нам решать, кому жить, а кому — умереть». Гэндальф, сказочный герой. Цитата на все времена…
— Крис, привет. Ты от Рата, он у себя?
Саша… Сейчас он зайдет к Ратникову и через секунду будет знать все. Во всех этих мерзких подробностях. «Покажем Сашке порнушку»… Все к одному! Хоть бы уж попозднее, хоть бы уж не сейчас! Жить не хочу!..
— Крис, ты дождись меня тут, ладно? Только не уходи, мне поговорить надо. Это про Векса. Ты только дождись!
Про Векса… Поздно говорить про Векса. Все уже решено и ничего не исправить.
— Дождусь…
Это ему вслед. На самом деле ждать она не будет. Надо кое-что доделать, уточнить. И отчет на завтра готов. Никому не нужный отчет. Но она все равно доделает работу. Просто для себя, просто потому, что так хочет. Потому, что нужно чем-то заняться.
— О, Крис, привет! Как там Мурино? Как кашель? Дозу не схватила?
Хорошо бы, если да. И побольше!
— Поживем — увидим. От кашля дай чего-нибудь?
— А послушаться? Раздевайся.
Раздеться?! Чтоб Мамба увидел у нее синяки? Чтоб догадался, как такие могли появиться?!
— Дим, давай потом? Просто дай от кашля. Я же честно признаюсь — дохаю. Что еще надо-то?
— Вы меня все сегодня с утра достали!
— Не сердись, пожалуйста. Лучше поговори со мной.
— Только потому, что это ты. Другому бы в жизнь не простил такого неуважения к собственной персоне. Но! Хуже будет, температура там или еще что, — бегом ко мне. А от кашля дам. Понравилась травка-то?
— Хорошая.
— Что там у тебя, пытай.
— Ты про Марка что рассказать можешь? Насколько у него все серьезно?
— А ты откуда знаешь? Заметно уже? Я тезку предупреждал, чтоб следил за парнем… Узнать бы еще, как он эту гадость достает.
— Ты о чем?
— А ты?
— Я? Про то, что Марк болен. Психически ненормален.
— А-а-а, я понял тебя. Как бы тут поточнее ответить? Скажем так: он психически не совсем нормален. Но не по той причине, по какой думаешь ты. Вот так.
— А по какой?
— Ты меня на куски-то не режь. Врачебная тайна, вообще-то.
— Которую ты мне только что выдал.
— Ага, — Мамба заулыбался, — выдал.
— Так уж продолжай тогда.
— Марк — наркоман. Гадость эту уже где-то с год потребляет. Вроде и недолго, но он и раньше долбанутый был на всю голову, ну без патологии, правда. Вот и сложилось два плюс два. Пока вроде ничего, держится. Я уж подумал, что ты заметила чего.
— Нет, особенного ничего. Спасибо.
— Только не говори никому, не надо. Жалко парня, может еще выкарабкается. Да и если до Рата дойдет, то, сама понимаешь, хорошего мало.
— Ладно, Дим. Спасибо.
Спросить — не спросить?
— Дим, а Алекс?..
— Утром заходил, перевязал его. А вот как сейчас, не знаю. Любой огнестрел — это инфекция. Так что, полагаю, хреново ему сейчас.
— В него что, стреляли?! Кто?!
— Так, сообщаю, что известно: огнестрельное ранение в руку, легкое, жить будет, если станет слушать доктора. Стреляли вчера. Кто — я не знаю. Все. Вопросы есть?
— Нет. Сильно его задели?
— Крысь… Легкое, жить будет. Не сильно!
— Угу. Не кричи так. Слышу. Только я не про это. Алекс давно наркоман?
— Сашка?! С чего ты взяла? Нет. И это окончательный диагноз. Было бы что, я бы знал.
Рат врал. Она так и думала! Какая скотина… А, да что тут вообще говорить…
— Дим, я пошла, спасибо.
— Заходи на огонек!
— Угу, пока…
* * *
Боль… Господи, как же противно! Когда все это кончится? Когда это ненасытное чудовище отстанет от нее…
— Будь ты проклят!
— Тебе нравится, сучка? Нравится же! Да? Скажи — «да»! Ну, отвечай!
— Не-е-ет!
— Нравится…
Больно. Противно. Мерзко…
Саша хватал губами воздух: дышать было нечем, горло словно сдавило гароттой. Руками он старался разорвать невидимые тиски, но все было тщетно. Но вот, наконец-то, стало отпускать, чернота перед глазами рассеялась, Грин вернулся в реальный мир.
— Очнулся, выродок? — Ратников сидел, откинувшись на спинку стула, руки были закинуты за голову. Он спокойно наблюдал, как Алекс приходит в себя, как поднимается с пола…
— Убью! — Саша рванулся было к нему, но тут же остановился: в руках у Рата оказался пистолет.
— Успокоился? А теперь идешь к двери и закрываешь ее с обратной стороны.
— Что ты сделал с ней? За что? — Алекс захлебывался от ненависти: если бы, если бы не этот чертов пистолет!..
— Тоже захотелось? А что, тебе она не дает?
Алекс опять дернулся, но Рат вновь вскинул оружие:
— Стоять! Или ты забыл, что живешь только потому, что этого хочу я? Ты же неудачник, который полностью зависит от воли своего начальника! Вон отсюда! Понял? Или Кристи узнает подробности нашего с тобой сотрудничества.
Саша был уничтожен. В изнеможении он прислонился к стене. Рат прав: он неудачник, он даже отомстить за оскорбление не в состоянии. Потому… Потому, что просто трус!
Ратников праздновал победу: он добился, чего хотел, завтра закончит с Вексом и все опять успокоится, пойдет своим чередом. И эти двое, сладкая парочка, долго еще голову не поднимут. А потом он опять найдет повод напомнить всем, кто в доме хозяин.
Остался только Мороз. Ну, с этим он решит быстро…
— Ну что стоишь-то? Милостыню не подаю, свободен.
Алекс повернулся было, чтоб уйти, но Рат остановил:
— Постой-ка, вот чего. Ты заходи завтра, часиков так в девять. Вечера, конечно. Крыська будет, поделюсь.
И он заржал.
— Мразь!
Алекс толкнул дверь, но тут же отступил назад.
— Куда это ты разбежался, голубок?..
