Стечкин резко поднялся с кровати, на которой лежал прямо так, в одежде и ботинках. Книга, которую он пытался осилить уже который год, свалились на пол. Он наклонился и поднял ее, косясь на дверь.

— А, Боря, ты? Докладывай. Я тут, кажись, трошки задремал.

— Ну так надо думать, — капитан Колесников покачал головой. — Сколько дней толком не спишь, командир?

— Да ладно. Помрем, так и выспимся. Ну что нащупали, рассказывай.

— Флаг с ПУРа, как вы и уговаривались, они сняли.

— Попробовали бы не снять, мать их. Что еще?

— Они землю роют, командир.

— Землю роют? — удивился майор. — А где именно?

Колесников разложил на столе карту.

— Вот. Здесь ПУР. Здесь, — Борис указал точку, расположенную на тысячу с небольшим метров ближе к северо-востоку от ПУРа, — подрывная станция. Бывшая…

— Да что ты мне это объясняешь? Знаю я, — проворчал Стечкин.

— Ну а вот тут они прямиком углубились на полтора километра от берега к лесу. Даже почти на два. Поначалу в трех местах рыли. И вовсе не могилы для тех, кого мы положили. У них машина какая-то инженерная, с ковшом. Наши друзья ее сгрузили с корабля целиком, но кое-какие части были демонтированы, и они еще долго ее собирали. Машина наметила три места. Вот тут, треугольником. Пока она рыла в одном месте, в другом копали вручную.

— Рабы? — Стечкин уставился на Бориса.

— Не похоже. Экипировка, как у солдат. Да и вооруженные люди вокруг больше следят за окрестностями, чем за копателями. Значит, не надзиратели, а оборона.

— От кого?

— Да от нас, от кого еще. Не доверяют ведь.

— Ну да. Логично.

— Ну так вот. Потом они вдруг вот эти две точки бросили и стали усиленно копать в третьей. И машиной, и людьми.

— А что они ищут?

— Да трудно сказать. Особенно на том расстоянии, где мы наблюдали.

— Ты хоть предупредил разведчиков своих, что наше перемирие вовсе не означает, что они должны попадаться на своем наблюдении?

— Само собой, командир.

— Ладно. А что корабль?

— Корабль на месте. Катер, вроде, ходил к платформе заброшенной. Но вот тут, чуть в стороне от их точки высадки, они мастерят прямо на берегу какой-то загон. Делают колья из деревьев и вбивают вот так, — Колесников стал ставить точки карандашом на карте. — Мне думается, что они хотят краба живого поймать. Либо наоборот, защищают свой лагерь от крабов.

— Идиоты, блин! — усмехнулся Стечкин. — Значит, они так и не поняли, что это за тварина… Ну а если защита… Им тут половину леса вырубить надо и полгода частокол городить.

В дверь постучали.

— Да! — крикнул Стечкин и потер шею.

Вошел младший сержант Альфтан.

— Товарищ гвардии майор, сеанс связи Рохеса произведен. Он теперь просится к вам.

— Зачем?

— Говорит, дело есть.

— На каком языке он говорил со своим хозяином?

— На немецком, Павел Васильевич. Похоже, что он напрямую центуриону докладывает.

— Н-да. А центурион, несмотря на знание испанского, страдает параноидальным фанатизмом к языку предков. Ну и что он там докладывал? Ты разобрался в языке?

— Да ничего особенного. Немного разобрался. Доложил, что каких-то непредвиденных действий с нашей стороны не наблюдается. Доложил о дружественном отношении. Выслушал какие-то инструкции, и все.

— Ладно. Заводи.

Никита скрылся за дверью, и тут же вошел Рохес.

— Что, скучно одному? Мы тебе, вроде, книг надавали кучу, — ухмыльнулся Павел.

— Благодарю. Жалоб не имею, — мотнул головой вечно серьезный чилиец. — Я провел оговоренный нашим договором сеанс связи.

— Ну так я рад за тебя, дружище. А в чем закавыка-то?

— Что, простите? — непонимающе поморщился Рохес.

— Что ты хотел, говорю.

— Центурион обязал меня задать вам вопрос, касаемый дизельного топлива.

Майор и капитан переглянулись.

— Та-ак. Ну, задавай.

— Имеются ли у вас излишки дизельного топлива, которым вы могли бы поделиться с нами? И что вы за него хотите?

— Топливо в наше время лишним быть не может в принципе, — Стечкин закурил и прищурился от дыма. — Зачем оно вам? У вас корабль разве не на дизтопливе?

— Конечно, — Пауль кивнул. — Но это топливо корабельное. То есть на другие нужды мы не можем его расходовать, учитывая долгий путь обратно. Запасы топлива для наших машин ограничены.

— Так вы хотите покататься на своих боевых машинах по нашему краю? Мы, кажется, четко обговорили, что вы ищите свое подземелье и не распространяете здесь вашу экспансию.

Рохес покосился на Колесникова и стал говорить дальше.

— Центурион предполагает, что вам уже известно о производимых нами земляных работах недалеко от точки высадки.

— Неужели? — хмыкнул майор. — Что ищите? Клад?

— Как выяснилось, ближайшее место доступа в подземные коммуникации, которые нас интересуют, судя по старым схемам основателей, было засыпано большим объемом песка и земли, а потом там на протяжении десятилетий произрастали деревья. У нас есть инженерная машина, но мы не предполагали, с каким объемом работ придется столкнуться. Это дополнительные расходы топлива для машины.

— Ну, так бы и сказал сразу. Сколько надо?

— Тонну. Одну.

— Тонну?! — воскликнул Стечкин. — А харя не треснет?

— Что, простите?

— Ну, лицо не лопнет?

— По какой причине?

— По причине таких требований.

— Это не требование. Мы можем рассмотреть ваши условия. Что вы хотите за такое количество топлива?

— А что у вас есть?

— У нас есть кофейные зерна. Тростниковый сахар. Пенициллин. Также возможна ваша доля боеприпасов, если мы наткнемся на склад таковых.

— Нужды в боеприпасах у нас нет, — усмехнулся майор, намекая на то, что попытка захватить его топливо силой будет иметь неприятный результат для захватчика. — А все это кофе и сахар — баловство и понты. Ладно. Мы подумаем.

— Долго?

— Сколько потребуется, — нахмурился Стечкин. — Ты вот что скажи: в возможные условия, которые мы можем предъявить, входит возможность нахождения на ваших землеройных работах наших наблюдателей?

На этот раз нахмурился Пауль.

— Этого я не знаю, — ответил он.

— А ты узнай, дружок.

— Мне понадобится внеочередной сеанс связи. — Чилиец похлопал по своей наплечной сумке с радиостанцией.

— Я не возражаю, — кивнул Стечкин. — Никита!

— Здесь, — тут же показался младший сержант.

— Забирай подопечного. И добро ему на внеочередной сеанс.

— Понял, — кивнул Альфтан и увел иноземца.

— Что скажешь, Борис?

— Сахарком детишек наших хоть побаловать. Да и пенициллин сгодится.

— Понимаю, — кивнул майор. — Но что важнее, мы уже можем не следить украдкой, а находиться в месте событий. Улавливаешь?

— Так-то оно так. Но кто ж захочет идти в самую их гущу?

— Захочет? Боря, нам бы не следовало всем забывать, что мы военные люди. Особенно сейчас этого забывать нельзя.

— Да никто и не забывает, товарищ командир. Но в приказном порядке не хотелось бы. Ну… Добро, я — доброволец номер раз. Сколько еще?

— Ты? — скривился Стечкин. — Вот тебя бы отправлять как раз не хотелось.

— Отчего же? Старше меня по званию только ты, командир…

— Вот именно…

— Вот именно! А опытней — только Шестаков, если опять же тебя не считать. Тебе нельзя, ты главный. Шестаков — хозяйственник. А все наблюдения за этими пришлыми все равно на мне. Так что тут гадать нечего. Я пойду, если они согласятся. Скольких еще брать?

— А сам как думаешь?

— Парочку.

— Согласен. Много нельзя. Одному идти — тем более нельзя. Добровольцев будешь звать?

— Да, — кивнул Колесников.

— Только, Боря, возьми толковых. Чтоб не подвели, ежели что.

— Конечно, командир. Я ведь знаю, на что подписываюсь. Такие мне и нужны.

Крутить педали было тяжело. Одно дело, когда таким образом управляешь велосипедом, и совсем другое — тяжелой тележкой с толстыми осями и массивными стальными колесами, скрипящими по рельсам подземной узкоколейки. Плюс два пассажира.

— Этот туннель бесконечный, — недовольно ворчал Баграмян, усиленно налегая на педали дрезины. — Вот бы еще Крота встретить. Раскатаю по рельсам падлу.

— Тигран, она боится твоего голоса, — тихо проговорила Рита, все еще прижимая к себе оборванку.

Неизвестная свернулась калачиком, пряча лицо в грязных длинных волосах и прижимая голову к коленям.

— Блин, ну и воняет от нее, прости господи! — фыркнул Тигран.

— Я вообще не понимаю, откуда она тут взялась. Может, какая-то неизвестная община выживших?

— Все может быть, Рита. Не знаю я. А она неразговорчивая какая-то.

Движение продолжилось еще какое-то время, пока дрезина вдруг не стала сбавлять ход.

— Что такое? — взволнованно спросила Рита.

— Развилка впереди, кажется, — отозвался Тигран. Он включил фонарь, присовокупив к свету керосиновой лампы, принадлежавшей оборванке, еще и свой, более мощный луч. — Точно.

Он остановил транспорт, взял автомат и спешился. Вправо уходил другой туннель, подобный тому, по которому они двигались. Перед развилкой имелась переводная стрелка в виде простейшей системы рычагов, позволявшей выбирать одно из двух направлений. Сейчас был выбран левый путь. Однако Тигран решил осмотреть и правый туннель.

— Рельсы тут ржавые. Но не девяносто лет. Ими пользовались давно, но уже намного позже окончания войны. Я так думаю, — послышался его голос из бокового туннеля. — О! Да тут тележки какие-то!

Он углубился еще больше в эту сторону, чтоб получше разглядеть выхваченные фонарем призрачные силуэты.

Баграмян не ошибся: на рельсах стояли три скрепленные между собой тележки. И на них был какой-то груз.

Тигран замер, подойдя ближе. На каждой из трех тележек в мрачном безмолвии покоилось по одной бомбе. Их форма и хвостовые стабилизаторы не оставляли сомнений, что это действительно бомбы. И, судя по размерам, наверняка на пару тонн каждая, или даже больше.

— Черт возьми! — выдохнул он.

— Тигран, что там такое? — послышался голос Риты.

— Здесь три бомбы!

— Что?! Уходи оттуда скорее!

— Погоди! Сейчас!

Баграмян наклонился перед первой тележкой. Там, прямо под колесом, лежала свернутая шинель. Не задумываясь, он выдернул ее, желая осмотреть карманы. А развернув, обнаружил, что шинель немецкая. Еще со времен вермахта. Хотя, судя по петлицам, она принадлежала не армейскому солдату, а эсэсовцу. Серый цвет шинели стал зеленоватым от плесени, а материал истончился и местами был изъеден молью, а возможно, и крысами. Тигран принялся исследовать карманы, и вдруг услышал слева от себя какой-то шорох. Быстро повернув фонарь, он с ужасом обнаружил, что сцепленные тележки пришли в движение. Видимо, шинель была брошена не просто так, а выполняла роль стопора для колес. Туннель в начале имел незаметный уклон, увеличивающийся по мере дальности от развилки, и естественная сила земного тяготения увлекла тележки вперед.

— Черт! — воскликнул Тигран, судорожно сворачивая одной рукой шинель, чтобы снова бросить ее под колеса.

— Тигран! Что там такое?!

— Черт! Черт! Черт! — одной рукой, да еще в такой нервной спешке, свернуть шинель в исходное положение не получалось. Тогда Баграмян отложил автомат с фонарем в сторону и принялся делать это двумя руками. Тем временем тележки набирали ход. Тигран обогнал их и швырнул свой тючок под колесо, однако набравшая темп движения сцепка просто столкнула этот импровизированный стопор. Да еще, как назло, не наружу, а между рельсами. Теперь, чтобы достать шинель, надо было дождаться, пока проскочат все три тележки.

— Да мать твою!

— Тигран! Что случилось?! — В начале туннеля показался силуэт Риты.

— Не иди сюда, бога ради! Уйди! Бомбы покатились! Уходи!

— Тигроша, беги оттуда!

— Я остановить пытаюсь!

— Вернись, пожалуйста!

— Уходи, Рита, черт тебя дери!!!

Тигран снова схватил шинель и бросился догонять тележки. Теперь он понимал, что для остановки и надежной фиксации надо их сначала затормозить, чтобы колеса опять не спихнули стопор в сторону. Но при том темпе, который уже набрали эти чертовы тележки, и учитывая их примерную массу вместе с бомбами, он, пытаясь обогнать и остановить их, упершись в головную, скорее всего, будет раздавлен. Надо сначала замедлить их ход все той же шинелью. Скрученную может столкнуть. Надо ее развернуть. Именно это он и проделал: догнал головную тележку и кинул шинель на рельсы. Однако его ждала очередная неудача. В развернутом виде ветхий до тленного состояния материал просто перерезало стальными колесами, и тележки устремились дальше, не обращая внимание на жалкие попытки пробудившего их человека их же и остановить. В последней отчаянной попытке он схватился за хвостовое оперенье бомбы на последней тележке и принялся тормозить ногами. Однако все было тщетно. Тигран спотыкался, ударялся коленями о саму тележку, но был не в состоянии совладать с законами физики, увлекающими три бомбы по наклонной вниз. Наконец разведчик разжал болевшие от неописуемого напряжения пальцы и упал. Затем вскочил и бросился назад, к своему автомату, проклиная себя за неосмотрительность, приведшую к таким вот результатам. Неизвестно, как долго пронесутся в туннеле эти тележки, прежде чем во что-нибудь врежутся. И также неизвестно, приведет ли это к взрыву бомб и какой силы этот взрыв будет. Теперь надо спасать себя и Риту. Ну и ту оборванку, конечно.

— Центурион ответил, что считает допустимым присутствие ваших людей на наших работах. — Нарочито помпезно заявил Рохес, войдя в комнату главы Красноторовской колонии. — Однако существует ряд строгих правил, которые он предъявил к вашим наблюдателям.

— Какие же? Нордическая внешность? — усмехнулся майор.

— Нет, — совершенно не оценив сарказма, мотнул головой Пауль. — Ваши люди должны надеть нашу одежду. Они должны выглядеть так же, как любой из нас.

— Почему?

— Многие в нашем братстве потеряли друзей в бою с вами. Во избежание неожиданных случайностей ваши люди должны быть одеты, как мы.

— А что, ваши солдаты не знают о перемирии с нами?

— Наши солдаты делают то, зачем они пришли сюда. И в эти планы война с вами не входила. Однако нельзя забывать о том, что кто-то в порыве гнева может спровоцировать столкновение. Итак, это непременное условие.

— Ну, хорошо. Такое условие мы как-нибудь переживем. Что еще?

— Ваши люди не должны брать с собой оружия.

— Это неприемлемо, — нахмурился Стечкин.

— Центурион гарантирует их безопасность…

— А ваш центурион, может, и с крабами договорился? Там всего тысяча метров от моря, верно? Что, если эти твари выползут на берег и нападут? Мои люди должны просить помощи у ваших, крича на русском языке?

— Вы получите наше оружие. Для аутентичности.

— Это все?

— Нет. Не все, — снова мотнул головой Рохес. — Вода и пища у ваших людей должны быть свои.

— Ну хоть на том спасибо! — развел руками майор.

— Питаться они должны отдельно, в специально отведенном месте. Наши люди питаются там по очереди, так как всех разместить нельзя. Ваша очередь — последняя. Также запрещено брать с собой спиртное. Запрещено курить на месте работ. Запрещено разговаривать с кем бы то ни было, кроме специально приставленного к вашим людям нашего человека. Запрещено покидать назначенное им место без ведома смотрителя.

— Концлагерь прямо, — ухмыльнулся Борис.

— Вас устроят такие условия? — продолжал Пауль.

Стечкин вопросительно посмотрел на Колесникова. Тот кивнул.

— Да, устроят, — ответил майор.

— Хорошо. Тогда доставьте ваших людей и топливо в то место, где было достигнуто соглашение о перемирии. Там вас будет ждать наша машина с кофе, сахаром, пенициллином. Там же ваши люди переоденутся и будут доставлены оттуда на место.

— Боря, готовь ПТС и людей. Я с охраной с вами поеду.

— Есть, командир.

Майор Стечкин стоял у ПТС, сложив руки на висевшем на шее автомате, и молча наблюдал за тем, как солдаты центуриона грузят на бронетранспортер «Пиранья» пять бочек с дизельным топливом. Жутко хотелось курить, но пришедший с моря туман не позволял снять с лица защитную маску. Наконец погрузка закончилась. Из «Пираньи» вышли три человека в облачении солдат колонии «Дигнидад» и подошли к майору?

— Это вы, хлопчики? Ну-ка быстро матернитесь по-русски, пока я вас не перестрелял к чертям, — тихо проговорил Стечкин.

Троица негромко засмеялась.

— Все в порядке, командир, мы это, — послышался искаженный фильтрами голос Колесникова.

Майор кивнул и внимательно осмотрел одеяние своих подчиненных.

— А где оружие?

— Сказали, на месте выдадут.

— Борис, — Стечкин поманил Колесникова пальцем, подойти еще ближе. — Вы в курсе, что у каждого из вас на груди красные треугольники намалеваны?

— Ну да, заметили.

— А вы в курсе, что больше ни у кого из них никаких треугольников на комбинезонах мы ни разу не видели?

— А ведь точно, — послышался голос одного из троицы, старшины Маресьева.

— И что это по-твоему значит, командир? — тихо спросил Борис.

— Вас пометили. Скорее всего, за вами будет наблюдать еще и стрелок. Возможно, не один. Может, снайпер. Так что будьте предельно осторожны.

— Понятно. Этого, впрочем, следовало ожидать. Да ты не волнуйся, Павел Васильевич. Все пучком будет.

— Ох, капитан, не нравится мне вся эта затея. Хоть и моя.

— Да все будет нормально, — настаивал Борис. — Нужное ведь дело делаем.

— Надеюсь, братка. Ну, ладно. С богом!

— Вот ваша точка наблюдений. Отсюда не отлучать. Когда придет ваша очередь еды, я приходить за вами, — пробубнил сквозь фильтры приставленный человек Элиаса Клаусмюллера. По-русски он говорил заметно хуже Рохеса, но, тем не менее, достаточно понятно и настойчиво.

Борис кивнул, и соглядатай удалился. Морпехи стояли в стороне от остальной массы трудящихся на земляных работах людей и тех, кто их охранял. Место им выделили, похоже, неспроста — на большом холме вываленного за прошедшее со времени начала этих работ грунта. Отсюда самих наблюдателей видно хорошо и издалека. С другой стороны, и им удобно было наблюдать за большим котлованом, образовавшимся здесь за прошедший день. Инженерная машина, сделанная на базе какого-то гусеничного военного агрегата, стояла заглушенной. Сейчас работали только люди при помощи лопат и кирок. Они обкапывали какой-то бетонный короб, почти столетие скрытый в земле. Неподалеку в кустах были видны обломки сделанной также из железобетона башни. Борис узнал характерные круглые обводы остатков этой башни. Строения, подобные ей, были натыканы на побережье повсюду. Местами они даже сохранились: к примеру, одна стояла на моле в Балтийске, пережив даже ядерный удар по военной гавани. Еще одна, известная Борису, находилась в паре километров от бывшего госпиталя в поселке Павлово. Где-то еще он помнил опрокинутую башню. Назначение их было понятно сразу — наблюдение за морем и, возможно, за небом. Известно было, что во время той войны по определенному маршруту курсировал германский бронепоезд, который попортил много крови и нервов наступающей Красной армии. Получая своевременные данные, бронепоезд, патрулировавший подступы к Пиллау, наносил точные упреждающие удары и встречал советскую авиацию шквальным зенитным огнем. Борис знал историю края и хорошо помнил, что последние немцы сдались на балтийской косе аж восьмого мая сорок пятого года, когда Красная армия уже взяла Берлин. Знал он, что бои за Пиллау, который всего в двадцати минутах езды отсюда, были настолько тяжелы, что у многих красноармейцев, расквартированных позже в Кенигсберге, после тяжелого штурма, к слову, неудавшегося, с первой попытки, сдавали нервы. Бывали случаи, когда они отыгрывались на местных. Известно, что через некоторое время после взятия города местные снова открыли свои магазины и кафе. Но когда в Кенигсберг вернулись те, кто штурмовал Пиллау, недолгая, временно наступившая мирная жизнь для местных там кончилась. Советскому командованию приходилось вводить поистине драконовские меры против своих же солдат, преступавших законы чести, писанные для воина, сражавшегося за правое дело. Однако советские воины, участвовавшие в Восточно-Прусской операции, несмотря на тяжесть боев и потерь, получили такой неоценимый опыт, который с успехом применили чуть позже в боях с Квантунской армией на Дальнем Востоке.

Отвлекшись ненадолго на проверку своих знаний о данном крае и его истории, Борис Колесников осмотрел выданный ему «Штурмгевер-44». Затем слегка повернулся и украдкой постучал пальцем по рожку оружия.

Старшина Маресьев кивнул и как бы случайно оказался за спиной у командира. Украдкой отстегнул рожок.

— Пустой, капитан, — тихо сказал он, примыкая магазин обратно к оружию.

— Я так и думал.

— Сейчас свой проверю, — включился ефрейтор Чуйков.

— Отставить, Гриша, — чуть качнул головой Борис. — И так ясно, что оружие у нас не снаряженное. Ладно. Переживем, я думаю.

Тем временем чилийцы освободили от глины массивные железные ворота на торце бетонного каземата. Открыть их не представлялось возможным, и люди принялись крепить тросы ко всевозможным выступам и поручням этих ворот. Другие концы тросов крепили за «клыки» инженерной машины.

— Как думаешь, командир, что там? — спросил Маресьев.

— Бункер. Тут была башня наблюдателей. Видишь? Такая же башня в районе заставы в лесу стоит. Помню, там грунтовая дорога, по которой мы на полигон ездили. От ваишников прятались, которые на заставе нам нервы мотали, — усмехнулся Борис. — Так вот, я лазил под эту башню. Там тоже бункер. Но обваленный в основном. Странно. Там башня цела, а бункер — нет. А тут все наоборот. Правда, не пойму. Бункер, по идее, небольшой. Чего им там искать?

— А может, от него ход какой есть куда-нибудь?

— Вполне возможно. От Балтийска до Приморска была подземная железная дорога, которая снабжала все батареи и долговременные точки укрепрайона. Может, и здесь что-то имеется.

Инженерная машина завелась, попыхтела выхлопной трубой и рванула назад, перемалывая гусеницами глину и разбрасывая грязь. Часть выступов и поручней на воротах оторвались. Однако отошли и сами ворота, правда — только с одной стороны и буквально на несколько дюймов. Лопнул один из тросов. На другом треснула коуша. Копатели принялись что-то бурно обсуждать и жестикулировать. Через минуту прибыла группа саперов и стала извлекать из своих ящиков тротиловые шашки, укладывая их в образовавшуюся щель.

— Командир, нам велели с места не сходить. Так нас же тут накроет, — произнес Чуйков.

— Не воспринимай так буквально. А вон идет кто-то к нам. Наверное, наш «папочка». Сейчас и спросим…

Однако спрашивать не пришлось. Соглядатай, быстро подойдя, указал за холм.

— Идти туда. Прятаться. Давай. — И первым начал спуск, постоянным взмахом руки маня за собой морских пехотинцев.

Солнце в очередной раз погрузилось в туман над морем и утонуло в нем, окрасив горизонт оранжевым. К холму подъехала «Пиранья» и, высадив трех человек, отправилась обратно.

— Пароль! — услышала глухой окрик взбирающаяся на холм троица.

— Ржавая ступица! — крикнул Колесников, смеясь. — Да мы это. Порядок.

Дозор помог товарищам в иноземном облачении взобраться в БТР-80, который через минуту уже вез их домой…

— Поднимешь нас пораньше, командир? — спросил Борис за ужином, проходившим в столовой бункера Красноторовки.

Сам Стечкин и остальные старшие ели в последнюю очередь, поскольку столовая сразу всех вместить не могла. Первыми к пище всегда допускались женщины и дети. Так было и сегодня. А вот ужин Стечкина, Колесникова и Шестакова в этот раз оказался совсем поздним.

— Они сказали в восемь приедут на точку за нами и ждать долго не будут, — продолжал Борис, жадно черпая ложкой похлебку.

— Подниму, не волнуйся, — кивнул Стечкин. — Кофе будешь?

— Это на ночь-то глядя? Нет, спасибо. А вот с утреца…

— Ага. Прямо в постель к тебе на подносе принесу, — усмехнулся майор. — Ну, рассказывай. Чего там?

— Короче, выкопали они бункер. Там, по ходу, башня раньше наблюдательная была у немцев. Ее обломки в земле попадались.

— И что в нем?

— Понятия не имею. Этот, приставленный, сказал, что нам туда нельзя. Вошли они туда… Главные, судя по перчаткам и каким-то цифрам на пелеринах. И долго не выходили. Еще туда дозиметрический контроль с ними вошел.

— Дозиметрический? Ты уверен? — спросил Шестаков.

— Уверен. Дозиметры у них были. Они первыми шли. Потом туда стали вволакивать какие-то ящики. Еще генератор дизельный для освещения. Подозреваю, что топливо им больше для него нужно было, нежели для землеройной машины. Она вообще почти все время простояла заглушенной. И вот что интересно: шли, значит, два ихних бойца и перли какой-то ящик. На склоне ямы глина стала оползать, один оступился и ящик выронил. А там зазвенело что-то, будто стекло. Ну, ругань поднялась, ор. Потом, когда нас этот пристав ихний поесть сводил в герметичную палатку, мы на обратном пути решили проверить. До того еще заметили, что в одной из ям, которую они до того откопали, но потом забросили, поняв, что не то место, ребятишки приспособили свою помойку. Ну я, с понтом, отлить, говорю этому. Отошел в сторонку и в яму заглянул. Смотрю, точно, стеклянные осколки там. Колбы какие-то. Мензурки и эти… как их… Плоские такие… Чашки Петри, вот!

— Что за чашки такие? — поморщился Шестаков.

— Да знаешь ты, — махнул рукой Стечкин. — Такие плоские и круглые. Их биологи, бактериологи и инфекционисты использовали.

Сказав это, майор вдруг перестал есть и нахмурился. Какая-то мысль пришла с запозданием.

— Черт! Борис, ты уверен?

— Уверен. Лабораторное оборудование, — кивнул Колесников.

— Вот тебе и атомная бомба, — хмыкнул Шестаков. — Похоже, что они ищут какую-то биолабораторию. Может, штаммы какие? Бактериологическое оружие?

— Не исключено, — озабоченно потер подбородок Стечкин. — Час от часу не легче…

В столовую вошел один из бойцов дежурно-вахтенной службы.

— Командир, дозор с моря вернулся.

Майор взглянул на наручные часы.

— А чего так рано? Их сменили?

— Никак нет, товарищ майор. Они говорят, крабы атакуют.

— Крабы?

— Да. Говорят, их до сотни на берег выползло. Держать пост на берегу уже невозможно.

— Такое же только после сильного шторма бывает, — нахмурился Колесников.

— В том и дело, — кивнул боец. — Дозор говорит, за час до атаки они слышали с моря глухие хлопки. Похоже, чилийцы отправили туда катер и сбрасывали глубинные бомбы. Видимо, из-за этого крабы поперли.

— А зачем они бомбы сбрасывали? — Колесников перестал есть.

— Боря, неужели непонятно? — нервно усмехнулся Стечкин. — Срисовали они наш дозор и решили крабов натравить. Нет, все-таки наш худой мир с ними настолько худой, что хуже доброй войны.