Как автор романов, вовсю ведущих интертекстуальную перекличку, я всегда был рад, если читатель ухватит намек, подмигивание. Но даже если не обращаться к фигуре эмпирического читателя, всякий, кто уловил, скажем, в «Острове накануне» намеки на «Таинственный остров» Жюля Верна (например, задаваемый в начале вопрос: остров это или материк?), должен желать, чтобы и другие читатели тоже уловили в тексте это подмигивание. Здесь проблема переводчика такова: понять, что за вопросом «остров или материк?» кроется аллюзия на краткое изложение содержания, предваряющее 9-ю главу «Таинственного острова»; поэтому нужно дословно процитировать перевод Верна на язык переводчика. Что же до читателя, который не улавливает этой отсылки, то он будет вполне удовлетворен, узнав, что потерпевший кораблекрушение попросту задается столь драматическим вопросом.

Однако нужно, насколько возможно, осведомить своих переводчиков о таких аллюзиях, которые по той или иной причине могут ускользнуть от их внимания, и поэтому обычно я шлю им многостраничные примечания, проясняющие различные отсылки. Мало того, когда могу, я предлагаю им даже способ, благодаря которому эти отсылки могут стать внятными на их языке. Этот вопрос оказался особенно острым для такого романа, как «Маятник Фуко», где проблема интертекстуальной отсылки предстает в квадрате, поскольку не только я, как автор, прибегаю к скрытым цитатам, но то же самое постоянно делают с намерениями явно ироническими, и притом более откровенно, три персонажа: Бельбо, Казобон и Диоталлеви.

Например, в главе 11 один из файлов, написанных на компьютере Якопо Бельбо (который создает воображаемые миры, во многом интертекстуальные, чтобы преодолеть свой комплекс редактора, способного видеть жизнь, как и Диоталлеви, только через призму литературы), посвящен персонажу, который по-итальянски называется «Конопляный Джим». На его долю выпадает целый коллаж из стереотипных приключений (где вольно перетасовываются названия мест в Полинезии, в Зондском архипелаге и в других краях мира, куда литература помещала страсть и смерть под пальмами). В инструкции переводчикам говорилось, что Конопляный Джим должен носить имя, отсылающее к южным морям и прочим литературным раям (или адам), но это еще не значит, что итальянское имя можно перевести буквально: так, мне кажется, что по-английски «Конопляный Джим» (Hemp Jim) звучит плохо. Проблема была не в том, чтобы непременно упомянуть коноплю. Кроме конопли, Джим мог торговать кокосовыми орехами и зваться «Кокосовым Джимом» (Coconut Jim). Или Джимом Семи Морей. Должно было стать ясно, что этот персонаж – смесь Лорда Джима, Корто Мальтезе, Гогена, Стивенсона и Сэндерса с Реки.

И вот по-французски Джим стал «Папайевым Джимом» (Jim de la Рарауе), по-английски – «Джимом Семи Морей» (Seven Seas Jim), по-испански – «Тростниковым Джимом» (Jim el del Сáñат), по-гречески – опять же «Конопляным» (О Tzim tes kánnabes), а по-немецки (с замечательной отсылкой к Курту Вайлю) – «Джимом из Сурабаи» (Surabaya-Jim).

В 22-й главе комиссар полиции говорит: «Жизнь не так проста, как можно подумать по детективам»; «Я и сам догадывался об этом, – ответил, как в детективе, Бельбо»^*. Я известил переводчиков о том, что это выражение было типично для персонажа итальянского комикса (узнаваемого, по крайней мере, для читателей моего поколения, а возможно, и для самых образованных в следующем поколении), полицейского Чипа де Яковитти, отвечавшего так, когда ему сообщали что-нибудь совершенно банальное. Бельбо цитирует Яковитти. Я предложил английскому переводчику изменить референцию и вложить в уста Бельбо хотя бы такую фразу: «Элементарно, дорогой Ватсон». Не знаю, почему Билл Уивер не принял этого предложения (возможно, отсылка к Холмсу показалась ему слишком избитой) и ограничился словами «Полагаю, что нет» (I guess not). Мне не удается усмотреть в этом какую-нибудь отсылку к английской или американской литературе – но, возможно, это моя вина.

В «Острове накануне» название каждой главы лишь смутно намекает на то, что́ в ней будет происходить. В действительности я забавлялся, давая каждой главе название одной из книг XVII в. С моей стороны это был tour de force^**, вознагражденный лишь в самой малой степени, поскольку эту игру поняли только специалисты по той эпохе (да и то не все), и прежде всего – книжники-антиквары и библиофилы. Но этого мне оказалось достаточно, и я все равно был доволен. Иногда я задаюсь вопросом: не пишу ли я романы только для того, чтобы позволить себе эти отсылки, понятные лишь мне самому? Но при этом я чувствую себя художником, который расписывает узорчатую камчатную ткань и среди завитков, цветов и щитков помещает едва заметные начальные буквы имени своей возлюбленной. Если их не различит даже она, это не важно: ведь поступки, вдохновленные любовью, совершаются бескорыстно.

Однако я хотел, чтобы переводчики выявили эту игру на разных языках. Некоторые из заглавий цитированных произведений существовали не только в оригинале, но и в нескольких переводах. Например, глава, названная «Занимательная наука изящных умов той эпохи»^*, по-французски автоматически получала название La doctrine curieuse des beaux esprits de ce temps, поскольку так ее озаглавил автор, иезуит Франсуа Гарасс (Garasse, 1585–1631). То же и с главой «Искусство быть осмотрительным»^*, где имеется в виду книга Бальтасара Грасиана-и-Моралеса (Gracian-yMorales, 1601–1658) «Карманный оракул и искусство благоразумия» (Oraculo Manual у Arte de Prudencia). Что касается «Неслыханных необычайностей»^* Жака Гаффареля (Gaffarel, 1601–1678), то имелось как оригинальное французское заглавие (Curiosités inouyés), так и название первого английского перевода (Unheard-of Curiosities).

В других случаях я пользовался своими познаниями библиофила и каталогами, бывшими в моем распоряжении, чтобы предложить названия других книг аналогичного содержания. Так, для главы «Упованная наука долгот»^*, заглавие которой отсылает к латиноязычной книге Жан-Батиста Морена (Morin, 1583–1656) Longitudinum Optata Scientia, переводчику на английский я предложил воспользоваться заглавием книги Дампьера «Новое кругосветное путешествие» (A New Voyage Round the World), а в испанском переводе можно было извлечь из «Беседы собак» (Еl coloquio de los perros) Сервантеса аллюзию на поиски Punto Fijo^*.

Далее, я располагал итальянским заглавием книги некоего Розы «Сиятельное мореплавание»^**, но понимал, что она, во-первых, практически неизвестна, а во-вторых, это заглавие перевести трудно. Поэтому я предложил как альтернативы: «Искусство мореплавания» (Arte del Navegar, исп.) Медины, «Общие и редкостные записки, относящиеся к совершенному искусству мореплавания» (General and Rare Memorial Pertaining to the Perfect Art of Navigation, англ.) Джона Ди, а по-немецки, разумеется, «Корабль дураков». Для «Различных и искусных устройств» (Diverse е artificiose Macchine) Рамелли я указал на немецкий перевод 1620 г., а для французского перевода предложил другое заглавие: «Театр математических и механических инструментов»^** Жака Бессона (2-я пол. XVI в.). Вместо «Театра эмблем»^** Ферро можно было взять заглавия множества книг по эмблематике, и я предлагал, например, такие: «Философия загадочных изображений» (Philosophie des images énigmatiques, фр.), «Нравоучительные изображения» (Empresas Morales, исп.), «Поучительное разъяснение об эмблемах» (Declaratión magistral sobre los emblemas, исп.), «Услады для смышленого» (Delights for the Ingenious, англ.), «Собрание эмблем» (A Collection of Emblems, англ.), «Эмблематический забавный кабинет» (Emblematisches Lust Cabinet, нем.), «Эмблематическая сокровищница» (Emblematische Schatz-Kammer, нем.).

Что касается заглавия «Утешение мореплавателей»^*, представляющего собою перевод латиноязычной книги Иоганна Рудольфа Глаубера (Glauber, 1604–1668) Consolatio navigantium, то я упомянул французский перевод, La consolation des navigants, а для других языков предложил столь же чарующие заглавия, вроде «Радостные известия из новооткрытого мира» (Joyfull Newes out of the Newfound Worlde, англ.), «Собрание доподлинных путешествий» (A Collection of Original Voyages, англ.), «Рассказ о различных любопытных путешествиях» (Rélation de divers Voyages Curieux, фр.) и «Новое описание земли» (Nueva descriptión de la tierra, исп.).

Между прочим, в этой главе я отметил, что описание логова евнуха, где хранится множество всевозможных веществ, отчасти цитирует первый акт «Селестины» Рохаса. Я мог надеяться на то, что эта отсылка будет иметь смысл, по крайней мере, для испанского читателя; что касается других, то им же хуже – но для них текст едва ли будет темнее, чем для читателя итальянского.

Приведу еще одну инструкцию: «Все путешествие на “Амариллиде” наполнено отсылками к различным знаменитым островам и персонажам. Сообщаю вам о них, чтобы вы не проглядели аллюзию, хотя в действительности она не должна быть столь уж явной. Мас-Афуэра – это остров в архипелаге Хуан-Фернандес, куда высадился Робинзон Крузо (исторический, то есть Селкирк). Мальтийский кавалер с сережкой в ухе – это отсылка к Корто Мальтезе, искавшему Эскондиду. Безымянный остров, куда прибывают после Галапагосов, – это Питкэрн, а речи кавалера заставляют вспомнить о мятеже на “Баунти”. Дальше идет остров Поля Гогена. Когда кавалер прибывает на остров, где рассказывает истории и где его называют Туситала, – это прозрачный намек на Р.Л. Стивенсона. Когда кавалер предлагает Роберту добровольно погибнуть в море – это отсылка к самоубийству Мартина Идена. Слова Роберта – “но, едва мы это узнаем, как тут же перестанем знать” – отсылают к последней фразе романа Джека Лондона: “и в тот миг, когда узнал это, он перестал знать” (and at the istant he knew, he ceased to know)». Уивер, разумеется, уловил эту отсылку и перевел так: «Да, но в тот самый миг, когда мы это узнаем, перестанем знать» (Yes, but at the instant we knew it, we would cease to know).