Глава XII
Известие о предстоящем визите государственного секретаря Соединенных Штатов Америки в Москву разлетелось по владениям двух Российских государств со скоростью звука.
Антона Гавриловича Хохрякова, Еврея внутренних дел Петербургской России, с раннего утра завалили докладами агентов о реакции общественности Московской России на этот ви зит. Антон Гаврилович знал, что за два дня до визита по разным дорогам стекались в Москву демонстрации и шествия граждан. Люди шли пешком. Одна колонна переходила в другую, создавая живую нескончаемую цепь. Люди были обижены на администрацию США, Продовольственная помощь за последний год из-за океана резко сократилась. Американцы и в своей стране испытывали большие трудности ввиду активности эмигрантских групп первой, второй, третьей, четвертой, пятой и шестой волны. Вот люди и шли в Москву, чтобы лично выразить свое неудовольствие представителю Белого дома.
Антон Гаврилович включил телевизор. Сегодня телевидение Московской России обещало вести прямую трансляцию о встрече госсекретаря. На трасляцию отводилось шесть часов времени, Такая щедрость телевизионного центра объяснялась тем, что передачу финансировало американское посольство в Москве.
Передача началась с обзора окрестностей Кремля. Голубой экран сначала представил общий план. Панорама Красной и Манежной площадей сплошь состояла из голов митингующего народа.
На Красной площади шел главный митинг. Желающие поднимались на бывший мавзолей вождя, где теперь хранился неприкосновенный продовольственный запас столицы. Несение караула ритуал, давно ставший традицией, Иванов не отменял. Часовые как много лет назад, торжественно сменяли друг друга. С практической стороны, в охране неприкосновенного продовольственного запаса имелась логика. Десятки тысяч банок заокеанской тушенки могли быть растащены народом в пять минут. Запас держался для особо чрезвычайного положения и, кроме того, давал правительству Московской России определенную солидарность и стабильность. Люди знали, что консервы на месте и это их успокаивало. К идее неприкосновенного запаса относились с почтительным уважением даже противники Иванова из общества «Совесть». Раз в неделю караульную вахту несли их люди.
Антон Гаврилович прибавил кнопкой звук телевизионного приемника. На мавзолей поднялся представитель народа, дорожный инспектор Пентюхов:
– Бабы и мужики! – обратился оратор к толпе. – Я хочу призвать к вашей совести. На мосту собралось столько народу, что мост, того и гляди, рухнет. Это последний мост, по которому можно привозить в Кремль знатных гостей. Организуйте тех, кто посознательнее, пускай мост очистят…
Крики и угрозы не дали Пентюхову закончить мысль. Народ волновала сейчас вовсе не сохранность моста, а конкретные формулировки требований к Белому дому.
Пентюхова стянули с трибуны и его место занял политик:
– Я – Говорухин. Меня все знают. Двадцать лет назад я начинал в заводском комитете. Мы должны спросить, товарищи, с Государственного секретаря! Почему он оставил в беде народ, всем пожертвовавший ради демократии? Мы добились у себя такой демократии, о которой и не снилось заокеанским народам. Мы совершенно свободны и никто не смеет нам ничего приказывать…
Громкие овации заглушили речь выступавшего. Антон Гаврилович убрал звук телеприемника и углубился в бумаги. От Маши Невзоровой ничего… Шла вторая неделя. Маша молчала.
Во время последней связи Невзорова сообщила информацию чрезвычайной важности.
«– Какая молодец девчонка!» – думал Антон Гаврилович и, вспоминая взволнованный голос девушки, теплел сердцем. Хохряков узнал от Маши, что в Лефортовской тюрьме Иванов держит в секрете от общественности второго политического заключенного. Тут, наверняка, большая государственная тайна – Невзорова собиралась осуществить побег второго. Но как развивались события дальше, Хохряков не знал. Разведчица на связь не вышла. Хохряков попробовал сам набрать номер Машиной пробабки Доброхотовой. Телефон в Москве был отключен или неисправен.
Секретарь Миша Фомин положил перед Хохряковым газету. Это был последний номер «Хроники Соединенных Штатов Европы». Миша Фомин, племянник Хохрякова, владел двумя языками – русским и немецким. Юноша открыл перед шефом нужную страницу, подчеркнутую синим карандашом. Хохряков увидел портрет пожилого улыбающегося японца. Рядом, на другом снимке, на постели в неестественной позе лежал мужчина.
– Переводи, – приказал Хохряков.
Юноша надел очки с сильными линзами, от чего глаза его стали казаться большими и круглыми как у рыбы:
– Вчера утром, в шесть часов, у себя в номере московского отеля «Берлин – Савой» был найден задушенным представитель Европейского Развлекательного Концерна тридцатишестилетний мистер Ройс. За день до смерти Ройс посещал фирму японской 62 компании «Роботосервис». Ройса обслуживали три робота, приписанные к этой фирме. Инженер фирмы Якуто Насимото накануне исчез. О визите мистера Ройса полиция узнала от ассистентки японца Тиэ. Исчезновение специалиста и смерть мистера Ройса Интерпол связывает в звенья одной цепи.
Хохряков отпустил Мишу и задумался. Нет сомнений, погиб тот самый Ройс, который, по сообщениям Невзоровой, играл, главную роль в получении информации. Хохряков вспомнил, что Маша сообщила, как тяготится ухаживаниями этого Ройса…
Антон Гаврилович посмотрел на экран телевизора. Там очередной выступавший на митинге беззвучно открывал рот. Хохрякова всегда смешило беззвучное изображение говорящих, а. особенно, поющих на экране. Но сейчас ему было не до смеха. Маша работала с Ройсом, а тот убит. Неприятное известие. Возможно, это дело рук Маши. Поняв, что иностранец ее расшифровал, Маша его уничтожила… Нет, задушить здорового мужика девушке не под силу. Придется на связь к Маше послать своего племянника Фомина. Больше некого. Фомин один из всех сотрудников ведомства знает разведчицу лично. Мало того, Миша безнадежно влюблен. Задание воспримет как праздник…
На экране телевизора резко сменилась картинка. Из Боровицких ворот тройка серых орловских рысаков вынесла пролетку. Кучер в военной парадной форме лихо крутил над головою плетью. В пролетке сидел президент Иванов. По бокам на подножке стояли два охранника с резиновыми дубинками. Впереди и сзади пролетки, рысью, на вороных жеребцах донских кровей, скакал эскадрон сопровождения. Хохряков знал, что весь парадный выездной штат президента Московской России: мобилизован с цирковой арены. Но в эффективности и театральности встречи знаменитых гостей президенту Иванову отказать было трудно.
Хохряков восстановил звук в телевизоре. Комментатор телецентра вел репортаж с автоматической телевизионной автомашины посольства США. Параллельно его голосу слышался комментарий на английском языке американского репортера… Разгоняя толпы с плакатами и лозунгами, пролетка президент уже неслась по проспекту Мессии.
– Американский канал, – захлебываясь от восторга, вещал московский телекомментатор, – любезно предоставил возможность нашему телецентру вести этот репортаж со специально оборудованного автомобиля американской телекомпании. Мой американский коллега предлагает своим телезрителям пари: за сколько времени тройка доставит президента в международный аэропорт. Коллега считает, что за час и десять минут. Кто хочет назвать другую цифру, может сообщить ее и по обратной связи сделать ставку. Выигрыш – десять тысяч долларов. Делайте ваши ставки…
Посмотрите, дорогие телезрители, сколько людей на улицах Москвы, – голос комментатора звенел от восторга. – Все они вышли требовать у американской администрации более действенной помощи нашему народу. Люди недовольны, что западный капитал держит нас впроголодь. Мы с вами, как самое демократическое государство в мире, заслуживаем большего. Государственный секретарь должен понять наши требования и заставить руководство Белого дома и американский конгресс не скупиться. Мы вправе рассчитывать на это.
Некоторые западные средства массовой информации называют нас бездельниками. Это ложь! Уже на полную мощность развертывается строительство грандиозного развлекательного парка «Курские соловьи». Совместный гигант Соединенных Штатов Европы и Курского губернаторства. Мы докажем, на что способны, когда нам дают валюту.
Хохряков поморщился, убрал звук и нажал кнопку. Вошел Фомин.
– Миша, Невзорова в опасности.
При этих словах лицо молодого человека покрылось красными пятнами. Он надел очки, затем снял и уронил на пол. Близоруко шаря растопыренной ладонью по полу, нашел и снова надел. Когда Фомин, наконец, справился с волнением, министр продолжил:
– Невзорова не вышла на связь. Она втерлась в доверие к тому самому Ройсу, сообщение о смерти которого ты мне только что перевел из «Хроники». Возможно, девушке пришлось сменить явку и перейти на другую квартиру, Телефон ее прежнего адреса молчит. Надо осторожно разобраться на месте…
Дав необходимые инструкции племяннику, Хохряков отпустил его.
Тем временем, в телевизионном окошке президент Иванов уже добрался до аэропорта. Путешествие от Кремля до летного поля заняло час десять минут. Американский комментатор выиграл пари. Вертолет государственного секретаря опустился на поле ровно в назначенное время. Извозчик в парадной военной форме достал из пролетки президента небольшую ковровую дорожку и разложил ее возле ног гостя. Конный эскадрон сопровождения взял шашки наголо.
Иванов нажал кнопку личного магнитофона. Над летным полем зазвучал гимн Соединенных Штатов Америки. Потом – очень короткий московского Российского государства на мотив песни «Русское поле», созданной композитором Яном Френкелем на слова поэтессы Инны Гоф во времена, когда еще еврейские фамилии не подлежали обмену.
Государственный секретарь хотел сесть в посольский кадиллак, но президент радушно открыл дверь пролетки и американцу ничего не оставалось, как усесться рядом с ним.
Извозчик натянул вожжи. Рысаки, крутя пенными мордами, понесли. Извозчик с трудом перевел их на ровную рысь. Эскадрон охраны поскакал впереди, расчищая путь.
«– До чего довели страну», – думал Еврей внутренних дел, глядя как на экране пролетка с президентом и его гостем лавирует между ржавыми остовами бывших лайнеров.
За пролеткой бежали, кричали, требовали. Государственный секретарь напряженно улыбался. В том месте на шоссе, где был объезд в связи с ремонтом дороги, начатым еще десять лет назад, эскадрон охраны, расчищающий путь от народа, поднял такую пыль, что пролетка скрылась из глаз. Когда пыль рассеялась пролетка исчезла. Эскадрон охраны кружил вокруг места, где только что находился президент и американский гость.
Хохряков понял, скорее ощутил, что произошло что-то совершенно невероятное. Он приник к экрану, как будто так было легче разглядеть, что происходило за восемьсот километров.
Через минуту зазвенел телефон. На проводе глава новой Еврейской партии и государства кричал в трубку:
– Антон, они похитили секретаря! Включи телевизор.
– Я все видел, Дмитрий Егорович.
– Срочно собираем «Кагал». Дело очень серьезное. Твое ведомство прохлопало… Тебе придется держать на «Кагале» ответ, объяснить высшему органу власти, что ты думаешь об этом событии. Последствия непредсказуемы…
Хохряков повесил трубку. Телевизионный репортаж прервался.
– Не забудьте выключить телевизор, – в десятый раз повторил автоматический голос и экран погас, издав отвратительный свист.
Хохряков взял бумагу и стал коротко набрасывать, текст своего предстоящего выступления на «Кагале». Честь ведомства надо защищать. Вряд ли кого в руководстве Новой Еврейской партии мог позавидовать ему сегодня.
