– И почему?

– Рак…

– А ты не знал?

– Откуда, Пегий? Мне никто не позвонил. Я весь в своих заботах…

– А что ты сейчас делаешь?

– Стараюсь ничего не делать. Увы, не получается.

Два седовласых кобеля не виделись лет десять. Жили в одном городе, знали одних и тех же людей, но так вышло. Они смотрели друг на друга, стараясь не выдать странного удивления. То ли с грустной завистью, то ли с потаенным злорадством каждый отметил разрушительную работу времени над своим давним приятелем, не в состоянии оценить собственных перемен. Когда-то они провели немало пустых веселых часов, но теперь засели по своим норам, общаясь лишь с теми, кто был непосредственно необходим для жизненного процесса. У Даниила Николаевича Алехина свободного времени с каждым годом становилось все меньше, и он постепенно отдалился от компании своей молодости. Отдалился настолько, что даже не знал о смерти одного из них.

– Дан, пить будем?

– Ты же, Пегий, за рулем.

– А ты?

– У меня печень. И вообще, я теперь пью только по необходимости.

– Обидно…

– Не очень. Свое выпито. По-моему, мы с тобой и раньше не слыли пьяницами, а теперь, как подумаешь, сколько сил и мытарств организму опосля, нет охоты начинаться.

– Федю бы надо помянуть. – Не слишком уверенно наседал Евгений Васильевич Беленко, которого с юности за странный рыжеватый клок волос на затылке окрестили Пегим. Клок с возрастом полысел и выделяться перестал, но кличка прилипла. Пожалуй, он один из всей компашки сохранил привычки молодости, и возраст на его характере не сказывался.

Алехин вздохнул:

– Раз, и нет человека.

– До шестидесяти месяц не дотянул… Ну ладно, хватит о грустном. – Евгений Васильевич сам не любил предаваться скорби, и потому на печальном обряде настаивать не стал: – Ты мне, Дан, так и не ответил…

– О чем?

– Чего теперь делаешь?

– Я пенсионер.

– Живешь на пенсию?! – вылупил глаза флегматичный Беленко.

– Шутка, – мрачно признался Алехин.

– Тогда чего темнишь, – Флегматик сразу успокоился.

– Не темню, Пегий. Господи, скучно говорить об этом. Все то же. Проектирую.

– Платят?

– Бывает, и платят.

Официант сгрузил с подноса холодные закуски и разлил нарзан в бокалы клиентов. У Евгения Васильевича в кармане мелодично звякнуло. Он достал трубку, посмотрел на экранчик мобильного и, виновато бросив приятелю: «жена», тихо заговорил по телефону. Алехину сразу стало ясно, что тон, с которым общался Пегий с супругой, отработан годами. Даниил пытался припомнить, как зовут жену приятеля, поскольку в памяти сохранилась только ее кличка. В своей мужской компании они называли мадам Беленко Достоевским. Прозвище она заработала вовсе не литературным талантом, а постоянной, правда, обоснованной ревностью. Даниил тактично дождался конца беседы:

– По-прежнему с Достоевским?

– А чего менять? Поживешь годика три с новой, станет такой же мегерой. Свою хоть знаю… А ты, Дан, все холостуешь?

– Давай обо мне не будем, – поморщился Даниил Николаевич. И не было понятно, чем вызвана его гримаса. Вкусом нарзана или мыслями о молодой ученице Маше, которая последнее время скрашивала его одиночество. Маша давно осмелела и все больше предъявляла права на престарелого бойфренда. От Маши Алехин начинал уставать. И хоть известие, что его пассии едва минуло двадцать пять, в глазах друга Алехина бы сильно возвысило, говорить о ней с Пегим ему не хотелось. Они долго с чувством ели. Даниил Николаевич промокнул салфеткой рот и попытался уйти от личной темы:

– Как Толя поживает?

– Пьет, скотина.

– Жаль мужика, сопьется. Он, кажется, уже раза два в реанимациях побывал…

– Не умеет остановиться. Как начал, так до упора.

– А Германа давно видел?

– У Старицкого с сыном проблема. Подался ребенок в бизнес и что-то не так сделал. Герману пришлось квартиру продать и все, что у них с Риммой скопилось, пустить на откуп. Чадо отправил к сестре в Америку, а сам пытается вылезти из дерьма. Пашет по двенадцать часов в сутки.

Алехин искренне огорчился:

– Жалко Германа. Он парень добрый. За что его Бог наказал…

– Кто знает…. Ты ему позвони, он будет рад.

Алехин кивнул, хотя знал, что телефона Германа в его книжке давно нет. Евгений Васильевич внезапно оживился:

– Вообще, нам давно пора всем собраться. Так и подохнем поодиночке.

– Неплохо было бы… – без особого энтузиазма откликнулся Алехин. Он представил себе баню, где соберется вся их бывшая ватага, с десяток ожиревших, полысевших старых мужиков, и ему стало скучно. – Вот только проект закончу…

– Большой?

– Особнячок в Барвихе одному конгрессмену рисую. Десять комнат с зимним садом. Желает к новому году въехать…

– Поздравляю, Дан.

– С чем? – не понял Алехин.

– На Барвихе кому попадя дома не заказывают. Растешь….

– Возиться с богатенькими заказчиками нервы нужны железные. По сто раз все переделывать приходиться. Да хватит об этом.

– Значит, опять с концами, господин архитектор…

– Ну почему с концами, господин продюсер? Я бы на ребят посмотрел, – соврал Алехин и поспешил сменить тему: – А ты, Пегий, все по девочкам?

– Бывает.

– Шлюхи? Или шалашевки из твоего шоу-бизнеса?

– На рабочем месте воздерживаюсь. В Москве сейчас полно телок со всего света. Теперь все просто. Я как-то раз к Толе приехал, выпил рюмку. Скучно, ля-ля не хочется. Мы и так все друг о друге знаем. Взял газету, нашел телефончики с предложением. Веришь, подрулили две черненькие. Обе хорошенькие, молоденькие, попки крепкие, сисечки торчат, как статуэточки. Толя не стал. Сказал, пахнут не так. Они, конечно, пахнут по-своему. Они же черные, зато экзотика.

– Не боишься?

– Предохраняться надо.

– Резинки рвутся…

– Не жмотничай, покупай дорогие, не будут рваться. На здоровье экономить нельзя… А вот и долма.

Азербайджанские голубцы в виноградных листьях выглядели аппетитно. Друзья заметно оживились и, пока не покончили с блюдом, беседы не возобновляли.

– Давай, Дан, еще по порции. Тут прилично готовят…

Алехин отказался. Больная печень реагировала не только на алкоголь:

– Я не могу себе позволить обедать дважды…

– Наверное, ты прав, – не без грусти согласился Беленко. И, заказав чайник зеленого чая, достал пачку «Кэмела». – А помнишь, как мы в Сочи закатились?

Даниил Николаевич извлек свои сигареты, «Кэмел» был для него крепковат. Беленко щелкнул золотой зажигалкой. Пегий любил дорогие вещи. Ему нравились шикарные большие авто, туфли он покупал в модных магазинах. Алехин обычно посмеивался над мальчишеством пожилого пижона, но сейчас промолчал. Мужчины затянулись. Алехин историю с неожиданной поездкой в Сочи помнил:

– Дураки были.

– Конечно, дураки. Но согласись, не мелко?! Собрались на часок позавтракать перед рабочим днем. Выпили по рюмочке и решили пообедать в Сочах. Из кабака в аэропорт – и через два часа на море. Теперь-то слабо, Данька?

– Пожалуй, – согласился Алехин.

– Как ты думаешь, архитектор, денег жалко или лень?

– Возраст, Пегий. И денег жалко, и лень, и времени нету. Все вместе… А главное – зачем?

Официант сменил пепельницы, наполнил пиалы зеленым чаем и тактично удалился.

– Ты, Данька, как расслабляешься? Какая-нибудь краля стимулирует?

– Скорее, работа.

– Не стоит, что ли?

– Ты про поручика Ржевского?

– При чем тут поручик?

– Анекдот, Женя. Поручику Ржевскому пришлось играть в домашнем спектакле. Ставили Чехова. Поручик текста не знал. Ему привели суфлера. Суфлер говорит реплику: «Скучно стало. Жениться, что ли». Поручик повторил, а что дальше делать не знает. Суфлер ему подсказывает: «Медленно встает». Поручик понял по-своему. И снова повторил: «Жениться, что ли, да вот медленно встает».

Беленко долго смеялся. Он любил анекдоты «со значением»:

– И у тебя так?

– Нет, у меня пока все нормально.

– Вон видишь, у окна две пташечки. Уверен, не откажутся по стольничку заработать. Устроим десерт. У Вити мастерская пустует, ключи у меня, а Венера раньше семи не ждет. Выходит, три часа свободы. Дольше с ними и делать нечего. Если ты без баксов, я угощаю…

Алехин сразу вспомнил, что «Достоевского» зовут Венерой, и посмотрел на девушек. Они были молоденькие и в меру накрашенные:

– Стольник я найду, но….

Беленко подозвал официанта и попросил передать предложение девицам. Те профессиональным взглядом изучили клиентов и быстро пересели к ним:

– Скучаете, мальчики?

Алехин улыбнулся. Младшему из «мальчиков» осенью стукнуло пятьдесят семь, старшему перевалило за шестьдесят:

– Друг скучает.

– Нас же двое.

Даниил Николаевич подмигнул Беленко:

– Пегий справится. А у меня в пять деловая встреча.

Проводив троицу до шикарного лимузина приятеля, Алехин с облегчением вздохнул. Никакой деловой встречи он сегодня не назначал, но перспектива «десерта» навела на него уныние. «Господи, неужели возраст так меня изменил? И Пегий далеко не мальчик, а ему хватает прыти». Но почему-то зависти к темпераменту друга Даниил Николаевич не испытал. Специфические барышни с интеллектом приматов его и раньше не волновали. Усмехнувшись своим мыслям, он машинально взглянул на часы и вдруг вспомнил, что Маша уже пятнадцать минут ждет его возле памятника Маяковскому. Ехать туда было слишком близко, а идти слишком долго. Алехин поднял воротник плаща и побежал. До подземного перехода на площади он добрался за двадцать минут. Маша стояла на углу скверика и укоризненно на него смотрела. Одышка мешала говорить:

– Прости, детка. У меня была деловая встреча, никак не мог раньше.

Она надула губки:

– Я замерзла и хочу есть. Давай куда-нибудь занырнем. Я бы шашлычок слопала и выпила бы с тобой коньяка. Мне грузинский коньяк, которым мы у Славинского грелись, очень показался.

Наедаться снова Алехину вовсе не хотелось, а греться коньяком и подавно – пока бежал, рубаха под плащом взмокла. Но он вспомнил упругую юную грудь, детские дрожащие плечики и, оскалив вставную челюсть, соврал второй раз за сегодняшний день:

– Прекрасно! Я тоже не ел с утра, и выпить ужасно хочется. – И, нежно прихватив Машу за локоток, повел в ресторан.

Ковыряя вилкой сациви, пресыщенный кавалер с зоологическим интересом наблюдал, как Маша молодыми острыми зубками перемалывает баранину. Она заметила его взгляд и, не отрываясь от трапезы, спросила:

– Даня, что у тебя была за встреча? Врешь, наверное. С бабой флиртовал?

Подозрение девушки Алехина возмутило:

– Неужели ты думаешь, я в состоянии пережить двух женщин за один день?!

– Кто тебя знает… Ты еще у нас козлик.

– Я же сказал не трахнуть, а пережить. Это совсем не одно и то же.

Но Маша разницы не уловила:

– Налей мне выпить. – Она подвинула ему опустевшую рюмку и томно стрельнула глазками. Алехин наполнил рюмку и достал сигареты.

– Подожди курить, я еще не наелась. Послушай, Даня, а почему ты на мне не женишься?

– Потому что это смешно. Ты девочка, а я старик.

– Спать с девочкой тебе не смешно, а жениться смешно. Я не понимаю. По-моему, тебе как раз пора. Кто тебе стакан воды подаст?

– С мышьяком? – пошутил Алехин.

– Почему с мышьяком, Даня? Можно со льдом.

Он неожиданно расхохотался. Маша причины веселья своего друга не поняла и потребовала объяснений. Даниил достал платок, вытер им накатившую на щеку слезу:

– Прости, детка, есть анекдот про старого еврея.

– Расскажи.

– Я сегодня уже рассказывал один анекдот. Второй раз не хочется. И потом, ты его все равно не поймешь.

– Я такая дура? – Маша прекратила жевать и обиженно воззрилась на Алехина.

– Дело не в том, что ты дура… Молода еще. Чтобы понять его соль, нужно и быть старым евреем.

– Все равно расскажи.

– Там нечего особенно рассказывать. Старый еврей, умирая, очень удивился, что ему не хочется пить. Это насчет стакана воды, – пояснил Алехин девушке и подумал, что день выдался странный – все приходится делать дважды. Два раза обедать, два раза врать и дважды рассказывать старые анекдоты.

Маша покончила с бараниной, сбросила под столом с ножки туфельку, которая ей немного натерла пятку, и погладила мыском коленку Алехина:

– Ты мне не ответил.

– О чем?

– Почему бы нам не пожениться?

Даниил с сожалением поглядел в томные глаза Маши и снова вспомнил поручика Ржевского:

– Скучно. Жениться, что ли? – хотел добавить фразу из анекдота, да вовремя воздержался.