Глава 13
– Вот мы и пришли, – сообщил Родни и, приложив палец к губам, прошептал: – Без сомнения, с ним там внизу стража.
– Стража, – насмешливо сказала я. – Ты имеешь в виду того парня, который назначен ночным стражем, а на самом деле мечтает вернуться в свою комнату?
Он кивнул:
– Типа того.
– С ними я справлюсь, – уверенно заявила я, хотя на самом деле не представляла, что буду делать. Я выпрямилась и стала неторопливо спускаться по низкой каменной лестнице. Родни что-то бормотал сзади, пытаясь меня остановить, но не желая кричать. Не обращая на него внимания, я продолжала спускаться.
– Эй, кто идет? – услышала я чей-то голос и металлический скрип отодвигаемого стула.
«Мэгги, черт возьми, убирайся отсюда!»
«Нет, Калеб. Я уже здесь. Могу также осмотреть камеры».
У меня в голове прозвучал его измученный вздох.
– Эй! Я спросил, кто идет? – повторил стражник как раз в тот момент, когда я повернула за угол. При виде меня он побледнел и поклонился. – Провидица, извини. Я не знал, что это ты.
– А что изменилось от того, что теперь вы знаете? – спросила я с сарказмом.
Он грустно улыбнулся:
– Мне жаль. Я знаю, тебе это кажется неправильным, но наши законы и традиции – это все, что у нас есть.
Меня достали законы и традиции. Я нырнула прямо в его разум, зная, что теперь, заявив о своей судьбе и приняв ее, приняла и свою силу. Воспоминания стражника оказались нормальными. У него была прекрасная семья, и он был хорошим отцом, терпеливым и любящим. Воспитывая детей, он объяснял им, почему определенные вещи нельзя совершать, и делал это не в манере «потому что я так сказал».
Его старшему сыну скоро исполнялось двадцать два, и мужчина переживал, что он не запечатлится и не заведет собственную семью, никогда не узнает, как это быть соединенным с кем-то – телом, сердцем, душой.
– Нет, – возразила я, открывая глаза. – Нет, вы ошибаетесь. Правила и традиции – это не все, что у вас есть. А то, чем занят ваш разум? А ваши воспоминания? Вот что у вас есть. Это должно быть и, наверное, есть у каждого. Я не стремлюсь властвовать над вами, а пытаюсь вернуть единственное, что имеет значение для любого из вас, – ваше будущее. Если запечатления не вернутся, у нашего рода нет будущего. Это поколение станет последним. Не может быть, чтобы все этого хотели.
Глаза стражника наполнились слезами, и он упал на колени, качая головой:
– Нет, я этого не хочу, но нам с рождения говорили, что соблюдать правила – наш единственный путь. Мы всю жизнь следовали правилам, составленным первым Советом, и так открыто пренебрегать ими и бросать вызов Совету – это прямое нарушение закона. Я просто… просто не знаю, что делать.
Я видела, как проносились мысли в его голове, пока он все обдумывал. Правила для работы: ты можешь заниматься каким-то определенным ремеслом, и оно должно вызывать уважение и приносить доход. Правила для семьи: никто не должен вступать в брак или дружить с членом враждебного клана, с которым когда-либо был конфликт, потому что это могло привести к расколу. Правила для школы: все ходили в колледж, независимо от желания, потому что колледж воспитывал людей состоятельных и нужных обществу. Правила для Совета: слово членов Ассамблеи по каждому вопросу является последним, и они правят, руководствуясь лишь законом Виртуозов. Правила для здоровья: родители должны внимательно следить за питанием своих детей, потому что ожирение запрещено среди молодых людей, которые еще не запечатлелись. Благодаря тому, что запечатленные могли лечить друг друга, для них это не было проблемой, ведь они исцеляли и от этого.
Я подумала о том, что бабушка была единственной полной женщиной из всех Асов, которых я видела.
Правила регламентировали всю жизнь. Кем бы ни были люди, составившие эти правила, они не руководствовались интересами своего рода. Возможно, они считали, что, ограничивая Асов, они совершают благо, но правила относились только к поверхностным вещам. Что же касается характера, и морали, и счастья – об этом речь не шла.
– Дайте мне пройти. Я заберу отсюда своего нареченного и завтра обращусь к Совету с известием, что надо менять порядок вещей.
– Я… – Стражник покачал головой. – Если бы я только мог помочь…
– Вы можете, – заверила я и улыбнулась. – И не говорите никому, что видели меня в пижаме, – добавила я шутливо, и он чуть не поперхнулся от удивленного смеха.
– Ты совсем другая. Нам всегда говорили, что ты будешь прекрасной и величественной женщиной. И ты такая и есть, – добавил стражник поспешно, – но мы не думали, что ты окажешься человеком, и мы определенно не рассчитывали, что ты запечатлишься. Последняя Провидица не запечатлевалась. Она была просто одной из нашего рода, и метка Провидицы проявилась у нее в тот момент, когда она обрела Дар. Мы предполагали, что ты будешь такой же.
– Жаль, что разочаровала, – пробормотала я.
– Нет-нет, это совсем не разочарование. Это чудо. Если ты займешь место в Совете, тогда лучше, чтобы ты действительно была одной из нас, запечатленной и нареченной, чтобы быть связанной с нами.
– Согласна. И этой запечатленной и нареченной уже плохо от разлуки, – простонала я, приложив руку к животу. – Пожалуйста, дайте мне пройти.
– Я пойду с тобой. Думаю, Совет предполагал, что ты попытаешься это сделать. – Стражник скромно улыбнулся. – Они поставили там внизу еще восемь стражей.
– Восемь? – Я даже охрипла от неожиданности и обернулась к Родни, который тоже выглядел удивленным. – Что ж, у нас нет выбора. Пошли.
Мужчина взял фонарь для кемпинга и повел нас вниз по каменным ступеням. Когда мы достигли подножия лестницы, я с отвращением выдохнула, почувствовав неприятный запах. Что еще там внизу, кроме людей?
– Кто идет? – пророкотал глубокий голос. Увидев нас, другой стражник вытаращил глаза. – Зачем вы ее сюда привели?
– Я пришла за Калебом. – Я заглянула через его плечо, чтобы увидеть камеры, но он передвинулся, чтобы закрыть мне вид. Я посмотрела на него, и он отступил, задыхаясь.
Я почувствовала неловкость. Видимо, они боялись меня, но и Совета боялись не меньше. Я этого не понимала. Как будто Совет и я не были единомышленниками, и все об этом знали.
– Дайте ей пройти, – сердито буркнул Родни и встал рядом со мной. – Неужели мы должны втолковывать это каждому индивидуально?
– Что втолковывать? – раздраженно осведомился второй стражник.
Родни скрестил руки на груди:
– Что Мэгги – ваша чертова Провидица и вам лучше проявить к ней уважение, не то она вас поджарит.
– Ух… – Глаза мужчины метнулись от Родни к первому стражнику, потом ко мне. – Хорошо. – Он махнул нам рукой. – Все равно вы далеко не уйдете.
Я рванулась мимо него и сразу наткнулась на высокого мужчину.
– Ой, – пробормотала я и, посмотрев наверх, увидела лицо Дональда.
– Ты закончила выставлять себя дурой? – напыщенно вопросил он. – Я даже толком не знаю тебя, а ты уже так предсказуема. Вот почему Провидица не должна быть запечатленной. Ты позволяешь эмоциям брать над собой верх, вместо того чтобы поступать правильно.
– А разве правильно держать кого-то взаперти для защиты кого-то другого? – спокойно поинтересовалась я.
Дональд вздохнул:
– Провидица, ты ведешь себя совершенно неразумно. Закон не управляется эмоциями и страстью.
– А должен! – закричала я на него. – Если вы беспристрастны, то разве можете говорить о своем участии? Значение имеет только то, что правильно и хорошо для людей. То, что Калеб заперт в наказание за то, что защитил меня, – неправильно! И если вы продолжаете говорить, что я Провидица… – Решетки рядом с нами начали дребезжать. Дональд нервно посмотрел по сторонам и снова перевел взгляд на меня. – И если вы утверждаете, что я важная персона и должна вами руководить, так позвольте мне это сделать. Отойдите с моего пути!
Дональд посмотрел за мое плечо:
– Это твое патетическое оправдание для группы поддержки?
– Нет, они просто смотрят шоу. И, учитывая, насколько я зла, оно будет масштабным, если вы не отодвинетесь.
– Ты пытаешься воздействовать на меня, используя свое высокое положение? – с издевкой уточнил он.
– Я пытаюсь пройти. – Дональд уставился на меня, поэтому я высвободила чувства. И, когда появились энергетические ленты, он попятился и начал медленно меня обходить. Когда он увидел их в первый раз, они тоже не очень ему понравились.
Знаю, создается впечатление, будто я угрозами заставляла всех исполнять свои желания, но завтра, когда все соберутся, я все объясню. А сейчас я не могла позволить Калебу застрять там.
Я проследила за Дональдом и увидела, как он сделал знак людям, стоявшим в стороне. Сначала я подумала, что он приказывает им атаковать меня, но они последовали за ним наверх по каменным ступеням. А… он использовал их как щит от меня.
Трус.
Я снова повернулась к камерам. Их было четыре, и Калеб находился в последней, в полной темноте. Мои энергетические ленты осветили его руки, по локоть высунутые из-за решеток. Я побежала к нему, словно мы не виделись несколько недель.
Калеб обхватил мое лицо и вздохнул, когда мы оба ощутили благотворное прикосновение. Я сразу же поняла его чувства. Он злился, что я подвергла себя «опасности», придя сюда, но вместе с тем был очень рад и гордился мной. Когда он увидел, как я выстояла перед Дональдом… я подумала, он рассердится, скажет, что я поступила по-детски, вытащив карту Провидицы, но, оказывается, его переполняла гордость.
– Открой дверь, – хрипло попросил Калеб.
– Ключи? – Я позвала Родни и стража.
– Они не пользуются здесь ключами, детка, – объяснил Калеб, показывая на решетки. Я заметила, что на них не было замка. Я потянула дверь, но она не поддалась. Я вопросительно посмотрела на него. – На нее наложены чары.
Я раздраженно спросила:
– В этом месте на все наложены чары, что ли?
– Да, – ответил он тихо. – Так и есть. Наши способности – это то, что объединяет всех нас, когда мы находимся здесь.
– А ты не можешь просто позаимствовать их силу и выбраться отсюда?
– Внутри камера тоже зачарована. Они не так глупы. – Калеб снова показал на решетку. – Открой ее. Я готов целовать тебя как сумасшедший. – Я улыбнулась, пытаясь дернуть дверь посильнее. Он подсказал. – Нет, детка, магия за магию. Твоя человеческая сила не откроет ее, но твой Дар – да.
Я поняла и сделала то, что должна была: дернула решетчатую дверь, используя свой разум. Она распахнулась, хлопнув о другую камеру, и я завизжала, отскочив в сторону. Калеб, спотыкаясь, выбежал из заточения и заключил меня в свои теплые объятия. Не отрывая губ от моего лба, он проговорил:
– Ого, у тебя большие неприятности. – Он посмотрел на меня сверху вниз и ухмыльнулся. – Ты проявляешь непослушание, не так ли?
– Когда речь идет о тебе и тюрьме? Да. – Я усмехнулась в ответ. – Давай, красавец, пошли.
– Эй, это моя фраза! – засмеялся Калеб и поморщился, наступив на что-то. Я посмотрела вниз и увидела, что он босой.
– Где твои туфли?
– У меня их отобрали. По-моему, это унизительно. – Я почувствовала, как мои губы неодобрительно изогнулись. Наклонившись, я увидела, на что он наступил. Мышиные кости.
– Фу! – взвизгнула я и потащила его за собой к лестнице. – Гадость, отвратительно. С настоящими заключенными в настоящей тюрьме и то обращаются лучше!
Калеб повернулся к Родни:
– Старик, я думал, ты будешь присматривать за ней.
– Эй! – рассердилась я.
– Я имел в виду заботиться, – любезно упредил Калеб. Я знала, что он дразнит меня, но все равно попалась. Особенно когда он положил руку мне на плечи и поцеловал в висок.
– Вот я и забочусь, – заметил Родни. – Если бы я не пришел с ней, она бы пришла одна.
– А вы, Алеза, – спросил Калеб мрачно, – что вы здесь делаете? – Мужчина, которого я уговорила позволить мне забрать Калеба, неловко стоял и смотрел себе под ноги. – Алеза, вы же сами посадили меня в эту камеру, так зачем вам помогать ей вытаскивать меня?
– По той же причине, что и мне, – ответил Родни. – Твоя девушка бывает довольно убедительной. То, что она может делать все, что захочет, и просто еще не осознала это, пугает больше всего.
Алеза поднял голову:
– Я сделал это, потому что она убедила меня в том, что некоторые вещи важнее слепой преданности закону.
– Надеюсь, вы это твердо усвоили, – сдержанно проронил Калеб и потянул меня, чтобы я пошла по лестнице впереди него. Я почувствовала напряжение и покалывание, когда мои прикосновения исцеляли ноги Калеба. Алеза ушел, а Родни проводил нас до моей двери. Или, точнее, до нашей с Калебом двери, потому что я не собиралась выпускать его из виду этой ночью. Да и любой другой ночью, если уж на то пошло.
– Ну, оставляю вас двоих готовиться ко сну, – сказал Родни, собираясь уходить. Я схватила его за руку и обняла за шею.
– Спасибо.
– Спасибо тебе, – прошептал он, – за то, что присматриваешь за моим другом.
– Я всегда буду это делать.
Он с улыбкой отстранился, подмигнув Калебу, и затем крадучись ушел по коридору.
Калеб втащил меня в комнату, не говоря ни слова, и пошел прямо в душ… оставив дверь ванной широко открытой. Он рывком стащил через голову рубашку и расстегнул штаны, позволив им свободно болтаться, пока он открывал воду. Потом Калеб повернулся и посмотрел на меня. Штаны свалились на пол, и он остался в одних боксерах-брифах.
Боксерах… брифах…
Мое тело отреагировало странно. Я, задыхаясь, прислонилась к стене, и глаза отказывались моргать из страха пропустить что-нибудь. Калеб не улыбался, не подмигивал, а просто смотрел на меня. Затем он засунул пальцы под резинку и стащил боксеры.
И, как полная идиотка, я закрыла глаза на самом интересном месте.
Я посмеялась над собой, над такой глупой реакцией. Калеб был моим женихом и уже видел меня обнаженной. Я подумала: чего же я боюсь, но, по правде говоря, знала. Я боялась начать то, что была не готова закончить. Когда я открыла глаза, Калеб был уже в душе. Зачарованная комната хранила его мысли в секрете, и в ту секунду я была почти рада, что она сохранила и мой секрет.
Я подошла к двери ванной, глядя на его силуэт через запотевшее стекло душевой кабинки. Ладно, Мэгги, ты больше не ребенок. Тебе через несколько дней исполнится восемнадцать, ты собираешься замуж и формально будешь управлять целым народом.
Я смело прошла к раковине и схватила зубную щетку. Взяв тюбик с пастой, я выдавила толстый слой, который не поместился на щетке, и кусочек шлепнулся в раковину. Я покачала головой и обругала свои дрожащие руки. Я собиралась просто почистить зубы. В этом нет ничего интимного.
Открыв кран, я намочила зубную щетку и сунула ее в рот. Начав водить щеткой по зубам, я выпрямилась и посмотрела на Калеба. Он мыл голову, и у меня желудок скрутило в узел, пока я наблюдала, как двигаются его руки. Продолжая чистить зубы, я посмотрела на себя в зеркале.
Вот это да! Я действительно изменилась. Дело было не только во внешности, но и в глазах: даже я смогла разглядеть перемену, решимость в них.
Душ выключился, и Калеб потянул полотенце с верха кабинки. Несколько секунд спустя дверь кабинки отодвинулась в сторону, и Калеб появился, обернув бедра полотенцем. Он взглянул на меня с восхищением. Я слегка улыбнулась с зубной щеткой во рту, потом выплюнула пасту, намочила щетку и еще раз провела по зубам. Когда я снова выпрямилась, он уже стоял сзади. Я смотрела на него в зеркало, ополаскивая щетку, затем повернулась.
Калеб медленно покачал головой, его губы растянулись в улыбке. Затем он приблизился, обошел меня и выдвинул ящик с туалетными принадлежностями – все, конечно, было разложено аккуратно и ровно. Он вынул новую зубную щетку, открыл упаковку и встал рядом со мной, чтобы почистить зубы.
Я не сдвинулась с места. Мы оба знали, что это новый для нас шаг – делать в присутствии друг друга самые обыкновенные вещи, которые считались интимными, но необходимыми. Это было то, что делают женатые пары.
Закончив, Калеб выпрямился и посмотрел на меня. Я потянулась и поцеловала его в небритый подбородок. Он улыбнулся, когда я пробежала по щетине костяшками пальцев, подошел к душу, взял мой станок и крем для бритья и встал перед зеркалом. Намочив лицо, он начал намазывать его кремом для бритья. Затем взял станок – мой станок – и начал бриться: сначала около висков и вниз к подбородку. Я взобралась на стойку и смотрела на него. Время от времени Калеб косился в мою сторону, ловя мой взгляд, будто каждый раз знал, куда я смотрю, и задерживал его на несколько секунд, прежде чем вернуться к бритью.
Когда Калеб закончил, ополоснувшись и вытеревшись насухо, то наклонил подбородок ко мне и наконец усмехнулся. Он ждал, пока я осмотрю и одобрю. Я притянула его к себе, обхватив коленями. Калеб слегка наклонился и уперся руками в стену по обе стороны от меня, а я снова поцеловала его в подбородок с самым невозмутимым видом, словно была просто зрителем. Потом я провела костяшками пальцев по его челюсти и потерлась щекой о его щеку и подбородок. Наконец я поцеловала его в верхнюю губу, только раз, и отстранилась.
Я кивнула, и Калеб беззвучно засмеялся. Затем наклонился, обнял меня за талию и прижался головой к моей груди. Его ухо… Он слушал мое сердцебиение. Я чувствовала его дыхание на шее и на груди сквозь футболку. Я потянулась вверх и пробежала пальцами по его влажным волосам, любуясь маленькими завитками, которые при этом получались.
– Стук твоего сердца… мой самый любимый звук на всем белом свете, – сказал он хрипло. Только в этот момент я поняла, что до сих пор, войдя в комнату, мы не произнесли ни слова. Между нами шел нескончаемый разговор с помощью глаз, рук и движений, но мы не вымолвили ни слова.
Калеб поднял голову и посмотрел на меня, потом поцеловал в шею. Я вздрогнула и судорожно вздохнула, почувствовав его теплые губы. Он улыбнулся, касаясь моей кожи:
– А вот это мой второй любимый звук.
Глядя на меня, он все еще слегка улыбался, но это не было его обычной дерзостью и игривостью.
– Я не поблагодарил тебя за то, что пришла спасать меня, – произнес Калеб негромко.
– Да я и не ожидала благодарностей, – честно ответила я.
– Я не злюсь, – сказал он еще тише. – Мне просто не нравится, что тебе пришлось это делать. Жаль, что ты видишь только плохие черты моего народа.
– Я видела достаточно, чтобы понять: они просто напуганы. Они не знают, кому или чему доверять, а когда нужно заботиться не только о себе, но и о своей семье, это большая ответственность. Я горжусь ими уже за то, что они воспринимают эту ответственность серьезно. Просто нужно доказать, что мне можно доверять, что я думаю и забочусь прежде всего об их интересах.
Калеб улыбнулся, и даже безо всяких способностей я видела, что его переполняет гордость:
– И ты покажешь. А теперь, если не хочешь получить еще один шанс подглядеть, предлагаю пройти в комнату. Сейчас же.
Я пулей вылетела из ванной, услышав вдогонку смех, но он так и не закрыл дверь. Я подошла к кровати и откинула одеяло. Затем подумала, что от меня может неприятно пахнуть. Я же бродила по дворцу, взбиралась по винтовой лестнице и спускалась в темницу. Калеб только что принял душ, так что, возможно, мне нужно последовать его примеру. Быстро обнюхав свою рубашку, я поняла, что она чистая.
Через минуту Калеб появился во всем своем великолепии в боксерах-брифах. Прикрыв рот пальцами, я не сводила с него глаз, пока он шел к выключателю и выключал свет. Я стояла в совершенно темной комнате без окон и ждала. Каким-то образом ему удалось бесшумно пройти ко мне, и я не подпрыгнула, когда почувствовала его руки на своей талии. Калеб осторожно повел нас к кровати, но я все же споткнулась о вьетнамки, и мы, смеясь, упали на край постели.
Я не удивилась, когда он опрокинул меня на спину и наклонился, чтобы поцеловать. Калеб пребывал в странном настроении. Оно было зрелым, интимным… и соблазняющим. Хотя он не атаковал меня, а просто целовал. После нескольких серьезных поцелуев, когда вспухли губы, он потянул меня вверх на подушки и накрыл пуховым одеялом. Я не стала объяснять, что это просто покрывало, а настоящее одеяло находится под нами, а просто свернулась калачиком рядом с ним.
Его вздохи отдавались у меня в ушах, и я чувствовала, какими тихими они были. Я приложила ухо к его груди и слушала биение наших сердец. Я не рассчитывала услышать собственное сердцебиение, поскольку на комнату были наложены чары, но должна была знать, что оно слышно. Я сомневалась, что что-нибудь на этой земле сможет вырвать мое сердце из его груди, даже сам ад. Я представила, как дьявол пытается договориться об этом, и Калеб посылает его к черту.
– Что смешного? – спросил Калеб в тишине. Должно быть, я засмеялась над своими фантазиями.
– Ничего. Просто думаю.
– Слушай, – он изменил положение, вытащив руку из-под меня, чтобы пробежать пальцами по моим волосам, и продолжил: – Я знаю, паршиво, что мы не можем читать мысли друг друга. Знаю, что утром будет действительно хреново, но это почти подарок.
Я посмотрела на него, но не смогла разглядеть его лицо в темноте. Калеб объяснил:
– Мы бы никогда не узнали, как это – просто быть нормальными людьми. Я всегда знал, что ты чувствуешь, как далеко я могу… подтолкнуть тебя. – Его голос был низким и хриплым, так что я поняла, о чем он. – Когда мне нужно догадываться, о чем ты думаешь, – это совсем другое. Ведь мне надо самому решать, делаю ли я что-то только потому, что хочу это делать, или потому, что мне кажется, что тебе это понравится и ты хочешь, чтобы я это сделал. – Я почувствовала, как он покачал головой. – Мы сейчас практически обыкновенные люди.
Я кивнула:
– Ага. Я чувствую то же самое. – Я провела рукой по его гладкой щеке. – Но ты прав. Это даже интересно… догадываться. Хотя знать о тебе все, что только можно, тоже хорошо.
– Да, – ответил Калеб тихо, – конечно, хорошо.
Я сменила тему:
– Завтра я собираюсь обратиться ко всем. – Я сглотнула – звук был громкий и почти смущающий. – Я собираюсь сказать, что существующие законы мешают нашему благоденствию.
Калеб вздохнул, и я, честно, не могла сказать, хороший это был вздох или нет. Я ждала, напрягшись, и, похоже, он знал, что я пребываю в растерянности.
– Я слышал, как ты весь день говоришь… «мы, наш народ, наш род». – Он перекатился, нависнув надо мной. – Я так счастлив, что тебя больше не терзают мысли о том, одна ты из нас или нет.
– Я одна из вас, – сказала я с уверенностью. – И в радости, и в горе.
Он снова поцеловал меня и устроил рядом с собой, словно защищая, и мы заснули в уютных объятиях друг друга, только без исцеляющего прикосновения, но и это было немало.