Они видели меня. По крайней мере, я их видел хорошо: по три человека в каждой лодке. Черт побери, у меня, вероятно, шесть патронов, может быть — семь, так что все, что мне предстояло сделать, это одолеть шесть горилл, а потом расстрелять их; Возможно, у меня даже останется седьмая пуля, для волшебника. Ибо для того, чтобы все это осуществить, нужно быть именно волшебником.

Конечно, я не стоял, разглядывая своих преследователей, разинув рот, пока эти мысли проносились у меня в голове. Я бежал, как черт от ладана, сквозь тучи обеспокоенных чаек. В одной руке я держал черный чемоданчик, в другой — пистолет. Я знал, как можно скорее я должен избавиться от чемоданчика. У меня не было никаких шансов покинуть остров, не встретившись с людьми Торелли, а чемоданчик — хотя я до конца не мог себя в этом убедить — был сейчас гораздо важнее, чем я сам. Я только надеялся, что они не заметили его у меня в руке. А если так, то я могу закопать его где-нибудь и поклясться, что не видел его. Ну, а когда-нибудь потом за ним явился бы мой дух.

Я бежал, не останавливаясь. В общих чертах я представлял себе, в каком направлении бегу, но вдруг мне пришло в голову, что, если я все-таки останусь жив и выберусь отсюда, я должен буду найти то место, где спрячу чемоданчик. Я огляделся, ища подходящее место, но все, что я видел, были только чайки. Кажется, я уже начинал их ненавидеть.

Вдруг впереди я заметил старое корявое дерево выше всех остальных. Почти у верхушки три ветки срослись, образуя своеобразный узор, который я бы безошибочно узнал, доведись мне вновь когда-нибудь увидеть это дерево, да и бежать дальше, имея при себе этот чемоданчик, становилось опасно. Я прислонился спиной к стволу, потом отсчитал двадцать шагов, наклонился и вырыл руками яму фута два глубиной. Земля была достаточно рыхлой, и копать было нетрудно. Я опустил чемоданчик в яму, забросал землей и, насколько мог, придал почве прежний вид.

Подумав еще мгновение, я вернулся к дереву и дулом пистолета процарапал на стволе крошечную черточку. Потом, отойдя от дерева, как можно лучше запутал свои следы. Сначала я отбежал в одном направлении, потом, вернувшись,— в другом, чтобы могло показаться, что я бегал во все стороны. Закончив этот блестящий маневр, я на всякий случай еще немного побегал, а потом начал серьезно думать, что же делать дальше.

Мне чертовски необходимо отсюда выбраться. Для этого было только три пути: воздух, вода и суша. Нет, не то. Нужно найти какой-то четвертый путь. Суша простиралась только до берега, уйти по воздуху было невозможно, по воде — я не смог бы проплыть и сотни ярдов, что же говорить о миле, если не больше? Так или иначе, но выбираться отсюда было, необходимо. Значит, нужна лодка, а единственные две лодки — моя и Джорджа — остались там, где сейчас были бандиты. В этом острове есть что-то особенное, подумал я. Это не просто остров — это какой-то пробный камень для человека.

Я пошел обратно. Выйдя к берегу, я обошел остров так, чтобы подойти к лодкам с другой стороны. Через пять минут, никого не встретив, я увидел впереди лодку Джорджа. Возле нее спиной ко мне сидел один из бандитов. Только один. Может, у меня все-таки есть шанс выкрутиться. Не спуская с него глаз, я подкрался ближе. Я старался решить, что лучше: пристрелить его и тем самым привлечь внимание остальных или попытаться подойти настолько близко, чтобы оглушить его ударом по голове. Пока я решал эту задачу, кто-то шарахнул по голове меня.

В каждой из артерий, ведущих к мозгу, был маленький твердый молоточек, и с каждым ударом сердца эти , молоточки вскидывались и били в мягкое местечко в моем черепе. Я знал, что оно мягкое, потому что всякий раз чувствовал, как оно то вдавливается, то выгибается. Ко мне вернулось сознание, и я ощутил, как сквозь закрытые веки просачивается пятно красноватого света. Я открыл глаза.

С минуту я не мог понять, где я. Меня и раньше оглушали ударом в затылок, и обычно, приходя в себя, я видел перед собой потолок. На этот раз там, где должен быть потолок, мелькало, хлопая крыльями, множество белых птиц. Птицы и небо, и опять птицы. Как странно. Похоже, я получил не один удар.

Я начал поворачивать голову влево, чтобы посмотреть, где же это я нахожусь, но тут что-то твердое ударило меня в челюсть, и мне вдруг стало все безразлично. Боль в челюсти была намного сильнее, чем в затылке, Я поднял руку и провел ею по щеке, она уже стала распухать. Я провел языком по внутренней стороне зубов: зубы пока были на месте, но я почувствовал вкус крови от порезов во рту.

Грубый голос позади меня произнес:

— Скотт, обернись-ка! — И я, как дурак, начал поворачиваться.

Бам1 Та же челюсть, тот же удар — все повторялось. Это была забавная шутка.

— Встань! — приказал грубый голос.

Встань, как же. Бросьте мне веревку в зубы, и я на них подтянусь. Но я застонал и напрягся. Я поднялся и сел. И увидел их, всех шестерых. Мерзкое и страшное зрелище.

Никогда я еще не видел такой коллекции тупых и бессмысленных лиц — крупные самцы с мускулами вместо мозгов. Вы можете увидеть их на пляже, где они швыряют ногами песок и играют в футбол на виду у девушек. Или — на спортивной площадке, где они на параллельных брусьях свисают на одной руке, скребя другой у себя под мышкой и показывая вам верхние зубы. При этом они выглядят вполне естественно.

Жуткое сборище.

— Встань! — повторил грубый голос.

Я медленно поднял на него глаза, сразу же выделив его из остальной компании, и, взглянув на него впервые, тотчас пожалел, что этот первый взгляд Не был последним.

Этот человек не был реальностью. Это существо было иллюзией. Одна половина его лица была меньше, чем другая, и если она казалась менее уродливой, то лишь потому, что ее было меньше. На голове не было ни одного волоса, а над его огромным мясистым носом сидели, как две мухи, маленькие черные глазки. Жесткие черные волоски торчали из его ноздрей, словно заблудившиеся усы.

Поистине, Торелли послал за мной сливки своей банды. Глядя на эту шестерку, можно было подумать, что Корелли хотел запугать меня до смерти.

— Ну ладно, Скотт,— снова сказал грубый голос.— Где бумаги?

Вот мы и перешли к делу. Я сказал: 

— О чем вы говорите?

— Послушай, Скотт, может, тебе нравится получать оплеухи? Мне, во всяком случае, нравится их давать. Понятно? Так что, когда я задаю вопросы, отвечай быстро и точно.

Это не предвещало ничего хорошего. Я подумал о черном чемоданчике, зарытом неподалеку отсюда, и о том, что было бы, если бы эти типы его нашли. Пятеро из них стояли за спиной грубого голоса, смотря на меня сверху вниз. У двоих в руках были пистолеты, и у одного свешивался с шеи полевой бинокль. Вид у всех был угрюмый. Я дал себе слово держаться до конца, но был почти уверен, что грубый голос действительно начнет меня обрабатывать и тогда я помимо воли могу не выдержать и заговорить. Есть такие способы обработки, при которых почти любой человек заговорит, как только перестанет кричать.

— Послушайте,— сказал я,— разве не понятно? Я не знаю, что вам нужно.

— Где Мэдисон?

Вот это уже лучше, они его еще не нашли. Я сказал:

— Мэдисон? Черт возьми, откуда я знаю?

Грубому голосу это не понравилось. На щеках заиграли желваки, усы задергались. Он сказал:

— Единственная причина, по которой ты в сознании, это то, что, когда ты без сознания, ты не можешь говорить. Однако мне все это надоело. Ты приехал сюда не развлекаться.

— Почему? Я люблю птиц.

Бам! Я снова отправился в небытие, к черту все. Там я и остался. Но ненадолго. Грубый голос наклонился, сгреб меня за рубашку и рывком вернул в сидячее положение. Он слегка тряхнул меня и велел одному из стоящих сзади отправиться на поиски. Тот удалился.

— Скотт, лучше признавайся,— сказал этот тип.— Ты, я знаю, явился сюда вслед за Мэдисоном, за документами. Я знаю, что они были здесь. И ты знаешь, что я об этом знаю. Скажешь, где они, и еще поживешь.

Ага, я прекрасно знал, сколько проживу: только до того момента, когда они захватят эти бумаги.

Я скрипнул зубами и сказал:

— Не знаю, о чем вы болтаете!

Его огромный кулак врезался мне в живот, и весь воздух до последнего атома вышел из моих легких. Он приподнял меня и снова врезал кулаком в живот. Потом, сквозь туман, я увидел, что его огромный кулак опять устремляется ко мне. На этот раз солнце не просто померкло — оно погасло.

Отсутствовал я довольно долго. Потом красноватый свет проник сквозь мои веки, и минуту или две я трудился над тем, чтобы открыть глаза, хотя обычно, приходя в сознание, это делаешь автоматически. Но когда я открыл их, понял, что возвращение не стоило такого труда. Тот же грубый голос схватил меня за рубашку, заставив сесть.

Его огромная ручища шлепнула меня по одной щеке, потом по другой. В голове у меня все перемешалось. Однако я сообразил, что убивать меня он не хочет. Он только старается внушить, что хочет меня убить. По крайней мере, до поры до времени.

Он резко сказал, без всякого намека на юмор:

— Ох, устал я от этой возни! Через минуту начну ломать тебе кости. А ну, поднимайся!

Я неуклюже поднялся на ноги. В мозгу у меня немного прояснилось, стоя думать почему-то оказалось легче. Нужно сообразить, что отвечать этим типам, и сообразить как можно скорее. Ну, ладно, они знают, зачем я здесь, но, может быть, все же есть какой-то выход!

Если бы мне удалось убедить их, что Мэдисон опередил меня и увез эти документы, они бы, возможно, не убили меня на месте, а отвезли на берег. Они бы подождали до выяснения правильности моей версии. Конечно, мои шансы весьма сомнительны, но, во всяком случае, мой старый котелок начал варить.

Вдруг я заметил, что все пятеро повернули головы и смотрят куда-то влево. Я посмотрел туда же.

Нет, ничего хуже не могло быть. Ничего. Это был предел. Посланный на поиск возвращался обратно и тащил за собой Джорджа Мэдисона, держа его за одну ногу.