Мария гнала машину, как маньяк, и, домчав до бульвара Мануэля Гусмана, свернула направо.

Я сказал:

— Детка, почему ты не уехала? Я же велел тебе уезжать прочь.

Она взглянула на меня, сжав зубы, а потом сказала:

— Я хотела, Шелл. Я очень испугалась. Хотела уехать, но не могла. Просто не могла бросить тебя, ведь... ведь он мог тебя убить. Я просто не могла уехать...

Несколько минут прошло в молчании, потом она спросила:

— Куда мы едем?

— Не мы. Я- Ты и так уже слишком рисковала. Тебе лучше где-то отсидеться.

Я бегло рассказал ей обо всем, что случилось: о Еве, о том, что ее убийца сейчас на пути на Галл-Айлендс и, может быть, в этот момент уже почти у цели.

— И мы туда поедем? — спросила она.— Но ведь тебя могут убить.

Я не ответил, но в том, что сказала Мария, было правды больше, чем она могла предположить. Конечно, я должен был убить Джокера. Но одно дело убить человека в пылу драки или в момент, когда он направил на тебя пистолет, и совсем другое — когда он беспомощен. И все-таки мне следовало его убить. Сейчас, или очень скоро, он позвонит Торелли и расскажет ему обо всем, что произошло.

Еще раньше Торелли позвонил убийца Евы, который, несомненно, доложил ему, где находится папка с документами, и получил от него указание забрать эту папку и привезти ему. Торелли без труда сопоставит эти два звонка, а когда это сделает, то сразу поймет, что я не только остался жив, но еще узнал о Еве и, возможно, направляюсь сейчас по следу убийцы. А стало быть, и за документами. Он сразу догадается, что я не какой-нибудь болван, случайно попавший в номер, забронированный Стрелком на имя Бродина.

Все это достаточно плохо, но хуже всего то, что следующим шагом Торелли, вне всякого сомнения, будет приказ —отправить отряд людей на Галл-Айлендс, в погоню за Шеллом Скоттом. Моим единственным шансом на успех была быстрота — прибыть на остров и отбыть еще до того, как туда доберется шайка Торелли. Что я сделаю, оказавшись там, я еще не знал. Но там находились сейчас документы, которые я должен добыть, а это самое главное.

Внезапно Мария затормозила и остановила машину у обочины. Я посмотрел на нее.

— Я больше не могу,— сказала она, сжав руки на коленях.— После этой драки мне кажется, что я просто распадаюсь на куски. .

Ее стало трясти. Я резко сказал:

— А ну-ка, соберись! Этого еще мне не хватало! Садись на мое место. За руль сяду я.

Мы поменялись местами. Я ненавидел себя за эту грубость, но, если бы я стал ей сочувствовать, она бы совсем расклеилась.

Я переключил скорость и поехал к пристани, где надеялся арендовать лодку.

Найти лодку стоило мне пятнадцати драгоценных минут— после того, как мы приехали на пристань,— и целой горсти песо. Но зато я получил быстроходную моторку и точные указания о курсе на Галл-Айлендс.

Эти острова уникальны тем, что они необитаемы, но зато населены миллионами птиц, буквально миллионами громкоголосых чаек. Острова лежат примерно в миле от берега — шесть крохотных точек в синеве океана. Над ними всегда носятся чайки, издавая пронзительные крики. Эти птицы гнездятся там и выводятся, острова служат им чем-то вроде заповедника.

Островов, как я уже сказал, было шесть, и это весьма осложняло мою задачу: ведь я не знал, на каком именно острове спрятаны нужные мне бумаги. Я не мог не отдать должное находчивости Евы: она выбрала для бумаг прекрасное хранилище.

Когда я раздобыл лодку, Мария почти повисла на мне, умоляя меня остаться, умоляя словами и глазами. Один раз я чуть не стряхнул ее с себя. Но, господи, как я любил ее в эти мгновения!

Я посмотрел назад, где за кормой пенились разбегающиеся волны, потом вперед, где острый нос лодки разрезал гладь океана, открывшегося мне, как только я покинул залив. Океан был странно спокойным, неправдоподобно плоским и гладким, отливал медью под лучами жаркого солнца. Казалось, это не океан, а огромное озеро — так мало сейчас ощущалось движение волн. Я почти не ощутил разницы, когда лодка вышла из залива в океан.

Острова теперь были отчетливо видны, и я мог уточнить курс. Я знал, что иду в верном направлении, но это было не все. Я не представлял, на каком острове мне надо высадиться, где искать папку с документами, на каком именно острове находится сейчас опередивший меня человек. А в том, что он уже там, я не сомневался. Не мог же я объезжать каждый остров. Это не только отняло бы у меня массу времени, но и привлекло бы внимание того человека, подонка, который пытал и убил Еву, стремясь получить нужную ему информацию. Ему ничего не стоило бы совершить еще одно убийство, а я был безоружен. Я так спешил и потерял так много времени и сил, сражаясь с Джокером, что даже забыл подобрать брошенный им мой же собственный кольт.

Меня беспокоили также шум моторной лодки и опасность, которая меня подстерегала. Человек  мог спрятаться на берегу, подождать, пока лодка подойдет достаточно близко, и спокойно всадить в меня пулю. Но мне ничего не оставалось делать, как только двигаться вперед; если Торелли получит эти бумаги, я уже ничего не смогу сделать. Ни я, ни другие заинтересованные в них люди. Никто и никогда не сможет вырвать из его рук эти документы.

Я оглянулся. Приходилось смотреть в оба: не исключено, что какая-нибудь лодка или лодки уже гонятся по моим следам. Пока я их не обнаружил, но я не мог знать, что происходит в заливе, который остался позади.

Я уже был у самых островов и собрался приглушить мотор, выруливая к берегу, как вдруг над островом, который был третьим по счету, кружа и взмывая, поднялась огромная стая птиц и направилась к центру острова, справа налево, как огромная белая волна. Над другими островами ничего подобного не происходило. И я понял, что было причиной птичьего переполоха.

Там был он.

Из всех шести островов эго был самый большой, полмили или больше в диаметре. От ближайшего острова его отделяли примерно триста-четыреста ярдов. Вероятно, Ева выбрала его потому, что на нем можно было спрятать тысячу чемоданчиков, портфелей или папок с документами, и охотник за ними мог потратить полгода и не найти их, если он не знал, где искать. Я направил лодку к этому острову. Теперь до меня уже отчетливо доносились резкие крики чаек, и, когда до берега оставалось двадцать ярдов, я выключил мотор.

Тысячеголосый хор чаек стал оглушительным. Берег приблизился, и вот уже нос лодки скользнул на песок. Белая волна взметнулась перед моим лицом — казалось, тысяча чаек взмыли в воздух. И я понял, что никто не видел и не слышал моего приближения. Я сам мог видеть не более чем на двадцать ярдов вперед и только в те моменты, когда летящее облако пернатых тел разрывалось, образуя свободное пространство. Вокруг виднелись одиночные скалы и чахлые кусты — вот и вся скудная растительность острова. Почти вся почва была покрыта птичьим пометом. И всюду кружилось это живое облако птиц, содрогая воздух неумолкающими пронзительными криками. У меня возникло такое чувство, будто меня неожиданно переместили со спокойной глади океана в тесный, жуткий мир кошмарного сна.

Еще в лодке я отметил то место, над которым взлетела первая стая чаек, и теперь я знал, что оно совсем близко, только чуть правее. Возбуждение птичьей колонии шло волной от берега к центру острова; человек, вероятно, следовал именно в этом направлении.

Но в первую очередь меня интересовало место, где он оставил лодку. Я пошел направо по берегу, поднимая новые облака чаек, и не прошло и двух минут, как я нашел лодку. Она была такая же, как и моя, только немного меньше. Никого в ней не было. Я отошел в сторону на пятнадцать ярдов и стал ждать. Скоро он сюда вернется и принесет документы, которые, с точки зрения Винченте Торелли, стоили пять миллионов долларов или многих человеческих жизней. Документы, которые нужны мне и которые отчаянно нужны Джо, в которых заинтересованы ФБР и военное министерство, за которые многое отдали бы и профсоюзные лидеры.

Прошло пятнадцать минут — долгих и томительных, Я знал, что человек, которого я жду, будет вооружен, и был уверен, что только один из нас останется жить. Странное спокойствие овладело мной. Я давно предвидел наступление этого часа и был рад, что он, наконец, наступил. Моим преимуществом будет внезапность атаки, а это уже половина победы.

И все же это было какое-то жуткое и даже страшное ожидание среди движущейся массы птиц. Они летали между мной и солнцем, и на мне и вокруг меня плясали трепетные тени и блики, мелькали перья, а порой какая-нибудь чайка проносилась перед самым моим лицом. Пронзительные крики сливались в многоголосый хор, заглушая шум прибоя.

Я так и не услышал, как он подошел. Но птичий хор вдруг зазвучал громче, и полет чаек убыстрился. И это подсказало мне, что он появился и подходит все ближе. Я чувствовал, что готов к встрече с ним, и с удивлением заметил, что стою, крепко расставив ноги и сжав кулаки, и что во рту у меня пересохло, а сердце отчаянно колотится в груди.

И тут я его увидел. Сначала я увидел его как бы мельком, среди носившихся между нами чаек. Но я сразу узнал его: это был Джордж Мэдисон. Я был почти уверен, что это будет Джордж, проворачивающий «одну сделку» для Торелли,— возможно, для того, чтобы вернуть его расположение. Я был рад, что теперь знаю это наверняка. Я даже хотел, чтобы это был Джордж; встреча с ним, рано или поздно, была бы неминуемой, и, зная его, я был почти убежден, что в результате получу пулю в спину. И вот сейчас, здесь, мы окажемся с ним один на один. При одном взгляде на него внезапно вспыхнули и закипели во мне гнев, унижение и ненависть, охватив всего меня, и по какой-то странной ассоциации я снова вдруг ощутил запах горящей плоти, столь же реальный и острый, как тогда, когда я переступил порог комнаты Евы.

Я выждал секунду после того, как увидел его приближающуюся фигуру, и медленно пошел ему навстречу под прикрытием стаи чаек. Как только среди них мелькнет его лицо или тело, я должен буду действовать без промедления. Нельзя было давать ему опомниться — я должен взять его врасплох, возникнуть перед ним прежде, чем он поймет, в чем дело и что он — не один.

Я увидел его снова, в шестидесяти футах от себя — в двадцати коротких ярдах, и, собрав все силы, бросился ему навстречу. Я покрыл эти двадцать ярдов еще до того, как он меня заметил. У него в руке был тот черный чемоданчик, который я впервые увидел в руках Евы Уилсон.

Джордж вскинул голову, не веря своим глазам, потрясенный моим внезапным появлением из ниоткуда, среди летающих чаек. Бог знает, какие мысли пронеслись у него в этот момент в голове. Может быть, он подумал, что я поднялся со дна морского, чтобы убить его, или он просто увидел и узнал меня, и его тупой мозг медленно подталкивал его к действию.

Но внезапность сыграла свою роль. Я оказался рядом с ним прежде, чем он инстинктивно швырнул в меня чемоданчик и сунул руку под пиджак, чтобы выхватить пистолет. Чемоданчик угодил мне в лицо, но я даже не почувствовал боли и ринулся на него. Наши тела столкнулись с глухим звуком. Казалось, что мое тело врезалось в него, как топор врезается в Ствол дерева. Он отпрянул и упал на спину. Я бросился на него.

Джордж был оглушен, но знал, что это борьба, из которой выйдет только один из нас. Его рука ударила меня по лицу, и сотрясение от удара волной прошло по позвоночнику. Одновременно он вывернулся из-под меня, и его пальцы нацелились мне в шею. Я уклонился и перехватил его руку, стараясь удержать ее и не дать ему подняться. Но ему все же удалось встать на колени, и тогда он попытался выхватить пистолет.

Я схватил его за рукав, не давая ему сунуть под пиджак руку. Я понимал, что мой противник — это не Джокер, который держался лишь своей физической силой. Джордж был борцом того же типа, что и я. Когда он ударил меня по лицу и нацелился пальцами в шею, я понял, что он, так же как и я, может в одну секунду убить противника, действуя только руками.

Мы оба стояли на коленях, и я держал его за рукав. Другую руку я выбросил вперед, стараясь попасть ему в переносицу, как тогда Джокеру. Но Джордж быстро нагнул голову, и в тот же момент я увидел, что его свободная рука с вытянутыми пальцами метит мне в солнечное сплетение, от этого удара у меня бы разорвалось сердце.

Я, как безумный, увернулся от этих жестких пальцев, перейдя исключительно к обороне, поскольку попытка поразить его в голову оставила бы мое тело открытым для нападения. Я бросился вперед и влево, и его удар не попал в цель. Пальцы Джорджа вонзились мне в ребро, оставив меня в живых, но причинив острую, мучительную боль.

В этот момент он легко мог прикончить меня, но он снова попытался вытащить пистолет, и, когда ему это удалось, я бросился на него и ребром ладони ударил в предплечье — он как раз собирался выстрелить. Пистолет выпал из его руки—тяжелый пистолет 45-го калибра.

Ни один из нас даже не пытался поднять его, хотя пистолет лежал между нами. Ни он, ни я не могли позволить себе больше ни одного неверного движения. Мы уже оценили друг друга и знали, что повлечет за собой следующий неверный ход. Стоя на коленях, в грязи, разделенные расстоянием всего в один ярд, мы смотрели друг на друга, как два человека, принадлежащие разным эпохам, сражающиеся на необитаемом острове под пронзительные крики носящихся вокруг нас чаек.

Не вставая с колен, он попятился, надеясь, что я попытаюсь поднять пистолет и тем самым оставлю себя на миг без защиты. Я подобрал под себя ноги и вскочил, Джордж сделал то же самое. Мы стали сходиться — медленно, осторожно кружа, как два лесных зверя, подстерегая удобный момент для атаки.

Внезапно он сделал ложный выпад одной рукой. Но я следил за ним, вновь обретя уверенность в себе, и шагнул назад, наступая на правую ногу. Острая боль пронзила колено, то самое, которым я ударил Джокера. Я почувствовал, как моя нога сгибается под тяжестью моего веса. Связки и сухожилия не выдержали, ступня подвернулась, и я упал на колено, удерживаясь на нем и уже не чувствуя боли, видя лишь несущееся на меня тело Джорджа и взмах его руки от бедра к моему лицу. Я блокировал его руку левой рукой и,схватил за запястье. Он почти упал на меня, но я еще крепче сжал его запястье. Он схватил мою руку свободной рукой, и мы покатились по земле. Потом вдруг его руки выпустили мою, и я снова поднялся на одно колено, тряся головой, чтобы разогнать перед глазами туман. И вдруг что-то ударило меня в висок, погасив зрение, и я опрокинулся на спину.

Как при вспышке магния, я неожиданно увидел его искаженное безобразное лицо всего в двух футах от моего. Я увидел, что он снова взмахнул левой рукой, и в ней блеснул пистолет. Так вот чем он меня ударил! Должно быть, когда мы катались по земле, он наткнулся на пистолет, схватил его и использовал как дубинку.

И теперь, когда он обрел оружие, он думал только о нем: об оружии, которое он столько раз использовал, совершая свои убийства. Он знал, что теперь он может меня убить. Но из-за того, что он привык полагаться на оружие и верил в его силу, он забыл о том, что может убить меня просто руками.

Пистолет был направлен прямо на меня, грозя мне смертью. И я понял, что еще секунда — и для одного из нас все будет кончено. Я рванулся к нему, оттолкнувшись от земли левой рукой, и выбросил правую, открыв ладонь и выпрямив пальцы, устремляя их ему в живот, в мягкое место под самой грудной клеткой. Он целился мне в голову и, вероятно, уже нажал на курок, когда мои пальцы вонзились ему в плоть. Отдернув руку, я откатился в сторону.

Он даже не успел спустить курок. Сила моего удара опрокинула его, и он, не вставая с колен, медленно упал на спину. Я знал, что сердце его разрывается в груди, посылая поток крови по телу в последний раз, и что через несколько секунд он умрет.

Так все и случилось.

Он опрокинулся на спину и умер. Пистолет выпал из его ослабевших пальцев. Я поднял его и несколько секунд сидел рядом с ним, стараясь справиться с дыханием и унять охватившую меня дрожь. Над нами с криком кружились чайки. Некоторые спускались на землю и прыгали вокруг, производя странные, комичные движения.

Я огляделся, потом посмотрел на мертвое тело на песке, думая, какая это странная могила для человека и как легко она могла стать моей могилой. Когда я покину этот берег, чайки слетятся вниз, как мерзкие белые грифы, а потом остров примет свой прежний вид. Чайки могут проявить любопытство к человеку, лежащему без движения. Но любопытство скоро угаснет, и они станут игнорировать это неподвижное существо и будут летать над ним и вокруг него и, может быть, садиться на его окоченевшее тело и восковое лицо. А потом, со временем, он станет частью почвы, на которой сейчас лежит.

К черту его. Большего он не заслужил.

Я поднялся, подошел к валявшемуся на земле черному чемоданчику, поднял его и вернулся к Джорджу. Обыскав его, я нашел серебряный ключик, который в точности соответствовал замку, положил его в карман и направился к своей лодке, засунув пистолет в карман брюк. С моим коленом в.се было о’кей, пока я ступал на ногу осторожно, почти не сгибая ее. Но бок чертовски болел, и вообще я чувствовал себя так, будто я весь — одна сплошная рана.

Я прошел мимо лодки Джорджа и добрался до своей, влез в нее и стал отталкиваться от берега, а потом случайно посмотрел на водную гладь.

Я совсем забыл о них, сражаясь с Джорджем. И вот они появились, рассекая волны и устремляясь в мою сторону: армия Торелли.