Я поставил машину в неосвещенном уголке у извилистой дороги, идущей мимо главной части отеля, и пошел, высматривая номера коттеджей, пока не увидел номер 27. Я был в некотором затруднении: не могу же я просто постучать в дверь. В моем воображении возник возможный .разговор: «Хэлло, Джорджи, я хотел бы поболтать немного с вашей женой. Не стреляйте!»

Я могу войти в главный вестибюль и оттуда позвонить по телефону, но всегда есть опасность, что вас подслушает кто-то, кому не надо слышать. Может быть, даже в «Лас Америкас» телефон был снабжен подслушивающим устройством. Собравшиеся здесь гангстеры — настоящие: профессионалы в таких делах и очень осторожны, так что, возможно, они установили целую: подслушивающую систему. Но хуже всего, если муженек дома. Ну да, я могу заглянуть в окно. На миг мне вспомнился восхитительный момент, когда однажды мне пришлось заглянуть в окно одной спальни в Лас Вегасе. Я тут же стал искать окно. В коттедже горел свет, так что кто-то наверняка был дома, но шторы на окнах были опущены. Я решил обойти коттедж и обследовать окна на задней стороне дома. И тут же столкнулся с досадным препятствием.

Этот коттедж был расположен на одной из вершин, которая со стороны океана представляет собой отвесную скалистую стену. Большинство коттеджей имеют маленькие террасы, с которых открывается прекрасный вид на океан, но под ними крутой обрыв в двести футов, а внизу — волны, бьющиеся о скалы. На террасы чаще всего можно попасть только из комнат коттеджей. А мне очень не хотелось ради одного взгляда в окно лететь двести футов на острые скалы.

Все-таки я зашел за коттедж и приблизился, насколько мог, к отвесному скалистому краю. Терраса выдавалась над бездной пустоты, но, по крайней мере, я мог перелезть через перила, которые были с трех сторон. Сделав это, я постоял с минуту, оценивая обстановку. Вот неудача! Терраса захватывала лишь часть дома, и единственное окно, которое было открыто и освещено н куда можно было бы заглянуть, отстояло от края фута на три-четыре. А под ним не было ничего, на чем можно было бы стоять, кроме воздуха. Однако на воздухе, как известно, вы стоять не сможете.

Над перилами террасы со всех сторон проходил узкий деревянный карниз. Если перелезть через перила на этот карниз и, ухватившись одной рукой за перила, перегнуться и достать до окна, вися над бездной, можно заглянуть в комнату. Внизу было слишком темно, чтобы увидеть белые гребешки волн, но я слышал их слабый, глухой шум и шипение прибоя среди камней.

Я не мог долго стоять там, глядя вниз в черноту, поэтому перебрался на карниз и, укрепившись На его четырех дюймах, которые, казалось, съежились и превратились в один, крепко ухватился за перила и дотянулся до окна. Хотя моя голова едва поднималась над подоконником, я ясно видел интерьер маленькой комнаты, вероятно, гостиной. И в ней сидела Глория. Изящная, зеленоглазая Глория, загорелая, с изогнутыми бровями, обладательница отвратительных друзей. Джорджа не было видно, и я тихо сказал:

— Хэлло, Глория!

Она читала книгу. Оторвавшись, она ногтем отметила то место в книге, где остановилась, и оглядела комнату. Слегка поеживаясь, как от внезапного холода, она вернулась к чтению. Я почувствовал, что моя рука начала уставать. 

— Хэлло, Глория! — повторил я свистящим шепотом.

Она замерла. Оглянувшись, отбросила книгу, не отметив места на странице, поднялась и вышла из комнаты. Рука моя страшно устала держаться за перила.

Через полминуты она вернулась, и вид у нее был озадаченный. Я не слышал, чтобы она разговаривала с Джорджем, поэтому рискнул. Обычным тоном я сказал:

— Здесь я, Глория. Это я.

На миг она оцепенела, потом медленно повернула голову. Она посмотрела на меня прямо, увидела мою голову на вытянутой шее, склонившуюся набок над подоконником, и не издала ни звука. Ничего даже не изменилось в ее лице, только одна бровь поднялась. Она явно не верила своим глазам.

Я сказал снова:

— Хэлло, Глория! — И она лишилась чувств.

Черт возьми, что я мог сделать в таком состоянии! Окно было слишком далеко от террасы, так что я, если бы даже и дотянулся до него, влезть в комнату не мог. Поэтому я просто висел и ждал, пока она придет в себя. Я начал говорить, объясняя ей, что это не одна моя голова, и я не привидение, а я весь тут, и что все прекрасно, и что Джорджа, очевидно, нет дома? Понемногу она оправилась, и мне удалось убедить ее, что я — это я и действую сознательно и серьезно.

Все еще сидя на полу, она повернулась ко мне и спросила:

— Ради бога, что вы там делаете, за окном?

— Джордж дома?

Я, правда, не сомневался в его отсутствии, иначе уже не висел бы здесь под окном.

— Нет,— ответила она и хотела что-то добавить, но я прервал ее:

— Я подумал, что он, может быть, дома, да еще с пистолетом, поэтому не постучался в дверь. В следующий раз постучусь. Впустите же меня и погасите свет.

Она встала, выключила свет и приблизилась к окну. При слабом свете огней из отеля ©на некоторое время смотрела на меня, потом спросила:

— Вы пили?

— Ни капли. Впустите меня.

— Лучше уходите, Шелл. Джорджа еще нет, но я жду его с минуты на минуту. Что вам нужно?

— Поговорить с вами. Боюсь, что телефон могут подслушать. Что-нибудь узнали новое?

— Угу. Но лучше уходите. Джорджу это может не понравиться.— Она усмехнулась.— Ах, если бы он сейчас был в вашем положении!

Я взглянул вниз, в черноту, и понял ее намек. Ей не пришлось бы даже разводиться.

— Ну, хорошо,— сказал я,—- встретимся в другом месте, более комфортабельном.

— Отлично. Одна из идей Джорджа в том, что, раз вы мной заинтересовались, я должна поддержать этот интерес и выкачать вас.

— Выкачать? То есть как это — выкачать?

— Выведать у вас, что вы делаете в Акапулько. Кажется, Торелли вас подозревает. Что-то случилось у них на совещании.

— Это все мне известно.

Мы поговорили еще немного, совсем немного, потому что моя рука совершенно онемела. К тому же все сводилось к уже упомянутому поручению Торелли: Джордж должен был велеть Глории выведать у меня мои планы и подвести меня под монастырь. Такова ситуация, если она меня не обманывает. Тогда будет неплохо, если нас увидят вместе. Не так, конечно, как сейчас. Мы договорились встретиться в клубе отеля «Эль Фикантадо», где сможем поговорить в более удобной обстановке.

Мы решили, что Глория скажет Джорджу, будто я позвонил ей в его отсутствие, но потом я вспомнил про подслушивающие устройства и сказал, что позвоню ей через несколько минут и разыграю страстного Ромео, который приехал сюда и жаждет свидания.

С каждой минутой она казалась мне все интереснее и симпатичнее, но в моем затруднительном положении я не мог этим воспользоваться.

— Шелл, подумать только, на что вы пошли, лишь бы поговорить со мной!

— Ну, я также...

— По-моему, это ужасно мило с вашей стороны, Шелл. Джордж никогда бы на такое не решился.

Я начал было объяснять ей, что, как Джордж ни глуп, у него есть доля здравого смысла, но ее лицо было всего в нескольких дюймах от моего, и ей достаточно было высунуться из окна еще на два дюйма, чтобы заставить меня замолчать. Именно это она и сделала, поцеловав при этом меня в губы и чуть не заставив меня умолкнуть навеки. Я не возражал, но все-таки порадовался, что поцелуй был скорее нежным, чем страстным.

 Хороший поцелуй отправил бы меня на двести футов вниз.

— Шелл,— сказала она,— вы — прелесть! — и снова поцеловала меня.

Даже на твердой почве от такого поцелуя можно закачаться. Одни ее губы действовали сильнее, чем все ухищрения большинства женщин, и я бы получил истинное наслаждение, если бы не болтался над пропастью.

 И все-таки это было более чем приятно. Я вытянулся еще немного и ухватился свободной рукой за подоконник, а потом разжал пальцы, сжимавшие перила, и перенес на подоконник и вторую руку. Теперь я буквально повис над бездной, но клянусь богом, теперь я стал ближе к ней. Я готов был предпринять рискованную попытку влезть в окно, но Глория отстранилась и сказала:

— Шелл, не глупите. Я же вам сказала, что Джордж вот-вот вернется.

— Вернется? Ха, пусть возвращается. К черту Джорджа! Я влезу в это окно, и плевать мне на Джорджа!

— Он уже должен быть здесь,—- сказала она.— Шелл, встретимся в баре.

Ну, во всяком случае, мои руки были на подоконнике. Я мог держаться и на одной руке, а это оставляло вторую руку свободной.

— О, Шелл,—сказала она;—перестаньте, Шелл!

И она еще раз поцеловала меня. По сравнению с этим поцелуем, предыдущий показался Мне поцелуем сестры. Теперь я не висел, а парил над бездной, и, уверен, оторвись я от подоконника, не упал бы, а продолжал бы все так же парить в воздухе. И все-таки одной рукой за подоконник я держался — на всякий случай. Это было прекрасно, но в конце концов я убедился, что мое намерение неосуществимо. Я совсем забыл о Скоровестимом Мэдисоне, как вдруг услышал стук входной двери. Я даже не заметил, как он подъехал. Но зато, черт его возьми, я отчетливо услышал его тяжелые шаги уже внутри коттеджа, и все ближе и ближе.

— Глория! —завопил он.— Где ты, Глория? Ты здесь? Что со светом — почему темно?

Это был момент моей бешеной активности. Дьявольским усилием я удержался, ухватившись за подоконник обеими руками и нагнув голову как можно ниже, как раз в то мгновение, когда в комнате вспыхнул свет. Больше всего на свете мне хотелось вновь очутиться на террасе, но я не мог перебраться туда, не подняв головы, а тогда Джордж меня бы заметил. У меня возникло чувство, будто я не смогу это сделать ни при каких обстоятельствах. Мои ноги где-то позади меня нащупали карниз, руки, вытянутые в другую сторону, вцепились в подоконник, сердце, казалось, билось в горле, а тело висело в пустоте, начиная прогибаться посередине. Прогибаться в опасном направлении. Говоря совершенно откровенно, я был в критическом положении.