Глава 9
Спускаясь вниз в грузовом лифте, я по-новому взглянул на Спри, пытаясь рассмотреть, что там за идеальным фасадом. Она, несомненно, была достаточно умна. Возможно, мне предстоят еще новые, не менее ошеломляющие открытия.
Как ни прискорбно это сознавать, но мы, мужчины, бываем порой до странности слепы, однобоки, прямолинейны, примитивны, как неандертальцы с их каменными топорами. Мы зачастую уверены, что если женщина необыкновенно красива, значит, у нее мозг, способный поместиться в скорлупу ореха, тогда как в жизни нередко убеждаемся в обратном, наживая себе если не новые рога, то уж шишки обязательно. Кто бы ни создавал эту современную суперплоть, он непременно одухотворяет ее и наделяет разумом, который по изворотливости намного превосходит мужской. Куда бы, к черту, годился Создатель, если бы он, скажем, построил великолепные комнаты, в которых бы "ехала" или текла крыша. С мужчинами же он более небрежен и зачастую позволяет им думать кишками или другой известной частью их анатомии, отнюдь не приспособленной к мыслительному процессу.
И что только женщины находят в нас, мужчинах?
Пока спускался лифт, я ласкал взглядом нежные губы Спри, другие детали ее лица, восхитительные золотистые волосы. Потом встряхнулся и спросил:
– Откуда ты понабралась этих финансовых премудростей? Вот уж не ожидал, что в твоей прелестной головке могут так быстро крутиться все эти цифры.
– Я шесть месяцев проработала в одной небольшой брокерской фирме, не могу сказать, чтобы эта работа мне очень нравилась, но я кое-что узнала об имущественном праве, разновидностях промышленных объединений, переводе на общественный статус, то есть из закрытого типа в открытый, и способах получения прибылей. В этих делах правит Его Величество Процент. Значительную роль также играют хитроумные комбинации: умный выбирает глупого и наивного, давит слабого. Мать рассказывала, что отец был силен в этих трюках. Только давай поговорим об этом, когда отъедем от этого места на несколько километров. Знаешь, ты убедил меня, Шелл. А может быть, меня убедили те двое парней, которые поджидали нас возле лифта. И... я очень тебе благодарна за твое "джентльменство" и осмотрительность.
– Всегда пожалуйста, дорогая. Взглянула бы ты на меня, когда я иду вразнос.
Она улыбнулась мне милой кроткой улыбкой.
– Я думаю, что видела. – Неожиданно она замолчала и меж ее красиво очерченных бровей легла складка. – Ты действительно думаешь, что эти парни, которых ты отделал, или их сообщники, могут за нами охотиться?
– Уверен. Но их не было у черного выхода, когда мы подъехали. Надеюсь, и сейчас нет. Но даже если и есть, все будет нормально, Спри. – Я многозначительно похлопал себя по левой стороне груди. – Теперь у нас два этих отвратительных пистолета.
Она очень слабо улыбнулась уголками губ. Лифт остановился на цокольном этаже. Первым вышел я, держа наготове свой смит-и-вессон. Внизу все было тихо. Через пару минут мы вышли через запасной выход Манчестера через Джиллингэм и поспешно сели в "крайслер-лазер". А еще через десять минут мчались на приличной скорости до Кэмелбэк-роуд на север к Скоттсдейлу.
По дороге Спри рассказывала мне о том, чем занимается в настоящее время – составляет программы для небольшой компании по обслуживанию компьютерной техники "Омега Узер" в Лос-Анджелесе. Потом вдруг резко изменила тему и ушла в сторону, чем немало меня заинтриговала. Я свернул на Линкольн-драйв, и мы уже въезжали в Парадайз Вэлли, когда она вдруг призналась:
– Шелл, ты не поверишь, я так нервничаю, даже трушу.
– Верно. Это нестандартная ситуация.
– Надеюсь... он окажется не очень отвратным и понравится мне. Звучит несколько странно, согласись. Надеяться, что тебе понравится собственный отец. Но у меня такое ощущение, как будто я знакомлюсь с ним впервые.
– Не волнуйся, не ты одна. Я тоже толком его не знаю, за исключением пары телефонных звонков и того, что о нем сказал Бентли. Знаешь, когда я разговаривал с ним по телефону сегодня утром, он показался мне очень простуженным, так что пусть это не будет для тебя неожиданностью, если он будет выглядеть этаким огурчиком.
– Понимаю. – Она подалась вперед, сцепив руки на коленях. – Долго еще?
– Почти приехали.
Романель жил на Дэйзерт Фаруэйз-драйв, названной так потому, что ее окружали несколько лужаек с великолепными площадками загородного гольф-клуба Парадайз Вэлли. Это был престижный район, в котором жили представители верхнезажиточного класса и даже богачи-миллионеры. На переезде Татум-роуд горел зеленый, и мы успели проскочить до того, как загорелся красный.
– Сейчас за Татум-роуд повернем налево, свернем в спокойную тихую улочку, которая и будет Дэйзерт Фаруэйз. Две-три минуты – и мы на месте.
– Так скоро?
Я глянул на часы, когда мы сворачивали с Линкольн на Кэмелбэк Инн, затем выехал на Дэйзерт Фаруэйз-драйв. Было ровно девять вечера. Через пару кварталов на левой стороне должен показаться нужный нам дом. А вот и он – одноэтажная вилла, сложенная из каменных блоков и щедро отделанная деревом, приземистая и просторная, она была расположена на фоне модного "пустынного" ландшафта, который для калифорнийца покажется отвратительным сочетанием песка и кактусов. Название улицы и номер дома были выложены мелкими мраморными квадратиками на лицевой стороне двух каменных столбов, вытянувшихся по стойке смирно по обе стороны въезда на асфальтированную подъездную дорожку. Над парадным входом горел большой стеклянный шар, который, казалось, висел в воздухе и то ли приветливо подмигивал, то ли наоборот отпугивал неожиданных посетителей. Нижняя его часть была сделана из красного стекла, и алые блики отражались от плиток ступеней и пола веранды, подобно всполохам зарниц или пятнам крови.
Я не спеша объехал виллу по шедшей вкруговую подъездной дорожке, осветив фарами место для стоянки автомашин, прямо за которым начиналась зеленая лужайка для гольфа. Не заметив ничего настораживающего, я въехал на стоянку и припарковал "крайслер" сбоку от дома Романеля.
Кругом стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь пением цикад. Я вылез из машины, не выключая двигателя, и предупредил Спри, напряженно сжавшуюся на переднем сиденье:
– Когда я сейчас захлопну дверцу, вторая тоже автоматически заблокируется. Стекла подняты. Пересядь за руль и будь начеку. Я пойду гляну, что там и как. В случае... непредвиденных обстоятельств, ну там, мало ли что... уматывай отсюда на второй космической и вези сюда полицейских. Поняла?
– А, может быть, следовало начать с полицейских?
– Нет пока оснований, я имею в виду – достаточных оснований, которые они приняли бы во внимание. А так они подумают, что мы чудаки. До сего момента за нами только наблюдают, не приступая к активным действиям. Но чует моя душа, это продлится недолго. Дело может обернуться против нас, в частности меня. С формальной стороны, это я недавно перевел двоих ублюдков из состояния ходячих в состояние лежачих, и они даже имеют право заявить о том, что на них напал какой-то тип и надавал им по рогам. Правда, доказать это им вряд ли удалось бы, поскольку они меня не видели. И я вовсе не шучу. Такие вещи происходили со мной и раньше, в частности, в Лос-Анджелесе, где я зачастую вставал полиции как кость поперек горла. Но это уже тема другого разговора.
– Может быть, есть какой-то другой способ?
– Я пока что такового не изобрел.
– Но ты идешь... в открытую, и это меня пугает.
Что вы на это скажете? Я-то полагал, что Спри вся изнервничалась из-за предстоящей встречи с отцом. Я явно недооценил эту крошку. Она постоянно была на моей стороне, может даже чуть-чуть впереди.
– Ты думаешь, наши знакомые засели где-нибудь в кустах?
– Не исключено. Так что, пожалуйста, поосторожнее.
– Это я тебе обещаю.
– Еще один маленький нюансик, Шелл. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, беги обратно к машине, взяв ноги в руки. Обещаю, что я открою дверцу только тебе и никому больше.
Я начал было возражать, но, увидев непреклонность в ее прекрасных глазах, понял, что спорить с ней бесполезно.
– О'кей, милая. Держи ушки на макушке.
Выбравшись из машины, я поднял защелку и захлопнул дверцу. Снаружи было жарко и темно, как у негра в заднице. Я достал "смит-и-вессон", снял с предохранителя и прижал револьвер к правому бедру. В воздухе пахло цветами апельсиновых деревьев. Странно, подумал я, этот запах явно не для октября месяца. Может быть, ложное цветение?
Я настороженно продвигался вперед по асфальтированной подъездной дорожке, расслабленный внешне и собранный внутренне, как всегда в минуты опасности. Преодолел половину пути, но, как ни странно, ничего не произошло. На пути попался гараж, двери его были открыты, изнутри поблескивал хромированный металл. Ни единой живой души. Я миновал одиноко стоявший "крайслер", который, казалось, прикорнул на парапете из цемента и бетона возле Дэйзерт Фаруэйз-драйв. Ничего! Ни шороха, ни звука, разве что пекло подметки от нагревшегося за день под жарким аризонским солнцем асфальта.
Подойдя к машине с другой стороны, я легонько постучал пальцем по стеклу. Спри вздрогнула от неожиданности, но, увидев меня, повернула ключ зажигания, вырубив мотор, и вылезла из машины со своей стороны. Я обнял ее за плечи свободной левой рукой, и мы направились к освещенной кроваво-красным светом веранде.
Поднялись по ступенькам, подошли к двери, и я нажал звонок, отозвавшийся мелодичной трелью где-то в глубине дома. После довольно продолжительной паузы я наклонился, приложил ухо к двери, и в этот момент она открылась. На пороге стоял строгий с виду тучный мужчина лет пятидесяти в золотом пенсне из прошлого века. Красный свет фонаря отражался на его большой лысой, как яйцо, голове.
– Мистер Скотт? Мисс Уоллес? Неужели это в самом деле та маленькая Спри? Мы думали, что вы предварительно позвоните... – Он продолжал говорить рублеными фразами резким командирским голосом, привыкшим к беспрекословному послушанию: "Входите, входите. Что это мы стоим на пороге. Клод в Аризонской комнате. Ждет не дождется... Но я его не слушал. Этот деловой жирнячок не подозревал, насколько был близок к смерти, поскольку револьвер в моей правой руке уже начал нервно подрагивать. Я опустил руку и незаметно сунул его в карман брюк.
– Вы кто такой? – жестко спросил я.
– Что? – блеснул он поросячьими глазками из-под пенсне. Когда он поднял голову, чтобы заглянуть мне в лицо, я заметил тонкий шрам на его левой щеке и подбородке.
– Ну да, конечно. Вы же меня не знаете. Я – доктор Симпсон, Роберт Симпсон. Я тут присматриваю за Клодом... э... мистером Романелем.
– Что-то я не слыхал, чтобы врачи поощряли столь поздние визиты, да еще и открывали дверь. – Впрочем, он действительно был доктором, и мое замечание задело его за живое. Обиженно поджав пухлые губы и горделиво вскинув подбородок, он сухо заметил:
– Клод не просто мой пациент, но еще и мой друг.
Симпсон развернулся на одних каблуках, и мы последовали за ним через просторный холл, в котором горела добрая дюжина ламп. Краем глаза я отметил роскошные низкие диваны и кресла в темно-вишневых набивных цветах, массивные стоячие светильники в восточном стиле, пушистый ковер на полу, в котором ноги утопали по щиколотку. Мы прошли еще через какую-то комнату и дальше через арочный переход, пока не попали в помещение, которое доктор Симпсон обозвал Аризонской комнатой. В Калифорнии некоторые называют такую комнату "патио", а проще – "конура". Располагалась она, как это принято в Аризоне, на задней стороне дома, рядом с примыкающей лужайкой, за которой простиралось одиннадцатое поле гольфклуба Парадайз Вэлли.
Когда мы вошли в комнату, в моем мозгу зафиксировались несколько, на первый взгляд, несвязных моментов. Первое, что Клод Романель не вскочил на ноги, чтобы поприветствовать нас, не бросился, как того можно было ожидать, обнять свою "маленькую Спри", или хотя бы пожать мне руку. Он оставался сидеть в дальнем конце длинной низкой софы справа от нас, вперив взгляд в темноту внутреннего двора, в котором через высокие стеклянные двери угадывались очертания пальм, высившихся кучерявыми телеграфными столбами на зеленом газоне, окружавшем овальный бассейн с неестественно голубой водой, подсвечиваемой снизу.
Романель был одет в роскошный блестящий черный халат, окантованный ярко-желтой тесьмой. Он лениво повернул к нам голову в благородной седине, оперся на софу левой рукой и начал медленно подниматься, что стоило ему значительных усилий. Я увидел моего клиента воочию, однако сразу узрел по описанию Уортингтона высокий лоб с большими залысинами, сужающееся книзу лицо с острым подбородком и выступающим кадыком на худой шее. Ему и точно было где-то между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью. Лицо его было бледно, с нездоровым землистым оттенком. Когда он наконец встал в полный рост, то мне показалось, что он несколько ниже упомянутых в описании метра восьмидесяти трех.
Он окинул меня безразличным взглядом, сдержанно кивнул и, переведя взгляд притушенных глаз на Спри, произнес мягким хрипловатым голосом:
– Это действительно ты? Неужели ты, моя маленькая бедная девочка?
Момент был очень патетический: ни дать ни взять кульминационная сцена из какой-нибудь "слезовыжималки". Казалось, никто не знал, как продолжить эту душещипательную немую сцену, от которой вместо того, чтобы увлажнились глаза, у меня почему-то зачесалась задница. Романель стоял, засунув руку в карман просторного халата, протянув вторую Спри ладонью вверх, как будто предлагал ей бесценный дар. Я прошел дальше в комнату и скромно отошел в сторону, давая родственникам возможность "обнюхаться" и излить свои давно забытые чувства. Доктор Симпсон задержался где-то сзади. Спри сделала несколько шагов к отцу и замерла.
После долгой драматической паузы она произнесла:
– Да, папа. Я Мишель... Спри.
Она сделала еще пару шагов вперед, и Романель порывисто взял ее руки в свои, произнес что-то нежное, чего я не расслышал. Судя по слезоточивым мелодрамам, это должно было быть что-то типа: "Как я долго искал тебя, доченька", или что-то в том же духе.
Счастливый отец нерешительно обнял дочь за плечи свободной рукой, и на минуту они замерли, то ли, как наконец-то соединившиеся родственные души, то ли, как бойцы перед началом схватки.
Я глянул через стеклянные двери на зеленый внутренний двор и ярко-голубой бассейн. В стекле огромных, во всю стену, аркадских скользящих дверей отразилась идиллическая картина обнимающихся отца и дочери, доктор безмолвным изваянием застыл позади меня на пороге комнаты. Я почувствовал какую-то фальшь в этой затянувшейся мизансцене и внутренне подобрался.
Я никак не мог понять, что меня беспокоило, но странное предчувствие не покидало меня. Оно происходило не из того, что я не был абсолютно уверен в том, что передо мной действительно Романель, и не из-за присутствия толстяка за спиной, назвавшегося доктором Симпсоном. Мой внутренний дискомфорт основывался на другом факторе, возможно, даже нескольких.
Во всяком случае, я не вынимал из кармана руку, сжимавшую рукоятку пистолета, с указательным пальцем на спусковом крючке. Все замедлилось, почти остановилось. Кроме свербящей мозг мысли.
Во время нашего второго утреннего разговора Романель не попросил к телефону Спри, с которой не говорил 20 лет и по которой "страшно соскучился". Странно... Противоестественно, но не противозаконно. Возможно, просто растерялся.
И второе, что на протяжении всей беседы он ни разу не назвал меня просто "Скотт", только "мистер Скотт". Так во время нашего первого телефонного разговора он обращался ко мне исключительно в моменты скрытой обиды, раздражения, угрозы. А тут чересчур официально – вежливое "мистер Скотт". Непонятно.
Мне опять почудился слабый запах апельсинового цвета. Откуда бы ему взяться? Ведь в это время цитрусовые не цветут, разве что в оранжерее. Но точно такой же запах я ощутил в то время, когда обходил дом. Тогда я не заметил ничего подозрительного, что само по себе уже настораживало. Учитывая утреннюю стычку в Хол-Манчестер-билдинг, я вполне логично ожидал засады где-нибудь в кустах. Но нас никто не поджидал. Во всяком случае, снаружи. Следовательно, опасность подстерегала...
В стекле отразилось какое-то быстрое движение, и что-то блеснуло, как глаз змеи, там, где стояли Романель и Спри. Но я уже начал движение, не думая, чисто автоматически. Выхватил револьвер и резко повернулся к застывшей в напряженной позе паре.
Короткий ствол "смит-и-вессона" был направлен в пол, готовый в любую минуту взлететь на линию огня. Романель крепко прижал Спри к себе, в то время как его вторая рука была вытянута и направлена на меня, а в ней, словно змея, поблескивал тяжелый револьвер, из которого в следующий момент вырвалось пламя выстрела.
Спри пыталась высвободиться из железного объятия, и только потому он промахнулся. Пуля просвистела у меня над головой, пробив стеклянные двери. На меня посыпался град осколков, которые меня, однако, не потревожили.
Я вскинул руку, однако выстрелить не смог, поскольку нападавший прикрывался отчаянно сопротивлявшейся Спри. Он выстрелил еще раз, пуля царапнула меня по левому плечу, развернув на 90 градусов. А я все еще не мог стрелять. В эти решающие моменты я понял, насколько мне дорога Спри, и как она сейчас меня выручала. Грохнул еще один выстрел, пуля прошла мимо – Спри не позволяла ему прицелиться. Она отчаянно боролась за мою жизнь. Вот она изловчилась и резко ударила острым каблуком по ноге удерживавшего ее мужчину. Он взвыл от боли, дернулся, на какой-то миг отвел от меня смертоносное оружие, но в следующий момент вновь направил его на меня. И тут Спри саданула его локтем в живот и вывернулась, оттолкнув Лжероманеля на полметра в сторону.
Для меня этого было вполне достаточно. Я всадил в сукиного сына три пули. Одну, вторую, третью. В его атласном халате одно за другим обозначились два дымящихся отверстия: одно в паху, другое – в левой стороне груди, третья пуля впилась точно в острый кадык, перебив каротидную артерию. Кровь фонтаном брызнула из его горла и мгновенно залила белоснежный ковер, пока он медленно падал лицом вниз.
Как в замедленной съемке наблюдал я за тем, как подкосились его ноги, словно кто-то разом перерезал ему все сухожилия, он упал на колени, потом плюхнулся носом в ковер. Последней на него опустилась рука с крепко зажатым в ней револьвером. Он так и лежал лицом вниз, широко раскинув конвульсивно подрагивающие руки и ноги. Мне даже показалось, что он пытается встать. Но скорее всего это отлетала его черная душонка. Вот он затих, вцепившись когтистыми пальцами в ворс ковра.
Я подошел к нему, вернее, к мертвому телу и с отвращением отшвырнул ногой револьвер, который он все же отпустил в момент смерти. Спри испустила истошный вопль. Куда-то побежала. Меня же душила такая ярость, что я едва сдержался, чтобы не всадить в этого подонка еще пулю. Однако вместо этого я принялся ругать его последними словами, которые являются первыми в среде морских пехотинцев. Правда, вместо этих слов у меня из глотки вырывалось лишь глухое рычание и зубовный скрежет.
Казалось, время остановилось. Выговорившись, я почувствовал, как мной овладела безграничная апатия. Видимо, это была реакция организма на только что испытанный нервный стресс. Я не спеша спрятал револьвер в кобуру, что, возможно, было не совсем осмотрительно с моей стороны. Но почему-то я уверовал в то, что все кончено. По крайней мере, на сегодня.
В комнате стоял едкий запах порохового дыма. Я сделал шаг к разбитой двери и глотнул свежего воздуха. Плечо саднило, и я почувствовал, как липкая горячая струйка стекает по моему бицепсу.
Истошные крики затихли где-то в глубине дома, но их отголоски все еще продолжали звенеть в моей голове. Обернувшись, я не увидел ни Спри, ни "домашнего доктора" Лжероманеля. Вокруг стояла странная тишина. Даже топота ног не было слышно, только звуки работающей помпы в районе бассейна.
Стряхнув оцепенение, я крикнул: "Спри!" Ни ответа, ни привета. "Спри!" Я бросился через комнаты к входной двери и выскочил на веранду.
В дальнем конце подъездной дорожки визжал тормозами и жег покрышки черный "линкольн-седан". Вот он резко вырулил на Дейзерт Фаруэйз-драйв. Мой взятый напрокат "лазер" стоял там, где мы его оставили... как давно это было? Двадцать минут? Пятнадцать? Я глянул на часы. Прошло всего четыре минуты.
Спрыгнув с крыльца, я обежал виллу, заглянул в пустой уже теперь гараж и вернулся в покинутый дом. Обследовал все комнаты, выскочил на задний двор и принялся метаться среди виноградных лоз и сросшихся олеандровых кустов, исступленно призывая: "Спри! Спри!". Неужели они ее похитили, пока я там "телился"?
Я отогнал от себя упрямо преследовавшую меня мысль о том, что Спри могла быть в том умчавшемся "линкольне", с тем представителем самой гуманной профессии, тоже вполне заслужившим свои один, второй, третий плюс еще один в голову выстрелы. Нет! Она должна быть где-то здесь. Просто страшно перепугалась, бедная девочка. И куда-то забилась, не веря больше никому и ничему.
Озадаченный, я вернулся к своему "крайслеру", сел за руль и подумал, что же дальше делать. Хотел было уже посигналить...
– Шелл? – приглушенно раздалось у меня за спиной. Я подумал, что мне почудилось.
– Спри? – неуверенно проговорил я.
– О, Шелл. Боже! Как я перепугалась! – Она поднялась с пола и взобралась на заднее сиденье. – Я... думала, умру от страха... Меня чуть не стошнило.
– Тс-с-с! Успокойся, малышка. Все уже позади.
Она обняла меня сзади горячими руками и уткнулась мне в шею мокрым от слез лицом. Я повернулся и обнял ее, чувствуя, как она дрожит. Ее дрожь передалась и мне, хотя дрожал я вовсе по другой причине.
– Господи! Это был какой-то кошмар! Я видела, как он стреляет в тебя. А потом, как он медленно падает на пол. И вот тут-то мне и сделалось дурно. Вся эта кровь. Я не переношу вида...
– Знаю, милая. Ну, будет, будет... Теперь все о'кей. Обошлось...
Откинув правое сиденье, я пересадил ее к себе на колени и крепко прижал к груди. Мне не хотелось ее отпускать, она проникла в мое тело, душу, сознание... Так прошло несколько сладостных мгновений, и она перестала дрожать, успокоилась. Потом легонько отстранилась и заглянула мне в лицо.
– Теперь со мной все в порядке, Шелл. Нам бы надо где-нибудь укрыться, ты не находишь?
– Ты права, дорогая. Именно об этом я сейчас и думаю.
Я включил зажигание. Полицейских сирен пока не было слышно, но они не заставят себя ждать. Может быть, у нас есть еще пара минут.
– Ты побудешь здесь минутку?
– Хорошо, а в чем дело?
– Мне необходимо вернуться в дом. Я быстро.
– Ладно... если недолго.
Я хотел выяснить, кто этот тип, который только что чуть меня не прикончил и которого я пришил тремя выстрелами из чужого револьвера. Если это действительно был Клод Романель, в чем я очень сомневался, то это одно дело. Значит, я убил своего клиента и отца Спри. Если не Романель, тогда кто? И кто злой шутник, который подсадил его сюда, чтобы убрать меня. Впрочем, не исключался и вариант, что он действовал по собственной инициативе, пытаясь при первой возможности всадить мне пару пуль между лопаток и увезти Спри. Куда? К кому? Зачем?
И наконец, если в Аризонской комнате сейчас остывает тело не Клода Романеля, а сыгравшего под него наемного убийцы, тогда где же в данный момент находится настоящий Клод Романель?
Пока у меня скопилась уйма вопросов и ни одного ответа.
Я вышел из машины в душную влажную аризонскую ночь, пропитанную апельсиновым запахом. И услышал отдаленный вой полицейской сирены.
