Глава 8

Заметив перемену в моем лице, за которой последовали странные манипуляции с туфлями, Спри округлила рот в вопросе. Но я приложил палец к ее губам. Она со страхом уставилась на меня, осознав, что я не шучу. Наклонившись к ней, я шепнул ей на ухо:

– Там те двое, что поджидали нас в аэропорту. Догадываешься, зачем они здесь?

Мне вовсе не хотелось ее пугать. В ее расширившихся зеленых глазах застыла масса вопросов, которые она так и не отважилась задать.

– Я открою дверь, а ты придержи. Понятно? Сейчас я жажду тишины, хотя бы на ближайшие тридцать-сорок секунд.

Она понимающе кивнула, отсалютовав мне огромными глазищами.

Если вдруг услышишь выстрелы, дуй отсюда что есть мочи. И лучше не смотри, а слушай. – Я действительно подумал, что ей не стоит смотреть предстоящий спектакль быстроменяющегося жанра.

Когда я снял свои огромные штиблеты, она автоматически приняла их от меня и прижала к груди, как дорогую реликвию. Я бесшумно раскрыл двери. Ожидавшие меня парни и рылом не повели. Все так же продолжали пялиться на двери лифтов. Я протиснулся в дверь с поднятой ногой. Ковбой зашевелился, но, как оказалось, он всего лишь сунул руку в карман, извлек из него пачку сигарет, сунул одну в рот и захлопал себя по карманам в поисках спичек. Прикурил и вновь замер.

Сейчас они находились метрах в пятнадцати от меня, но мне эти метры показались километрами. Однако я упорно и достаточно быстро продвигался вперед. Толстые носки скрадывали звуки шагов. Десять метров, пять... Если только кто-нибудь из них вдруг повернется...

Но они не повернулись. Три метра... два... один. Я замер позади ковбоя-жлоба, который был на пару сантиметров выше меня. Сжал неслабый кулак и занес его, готовый в любой момент опустить его на самое уязвимое место между шеей и предплечьем. И тут я гаркнул во всю мощь своих легких: "Замри!"

Обоих моих противников подбросило в воздух, как из катапульты. Негр, опиравшийся спиной о стену, так и подскочил по ней на целый, клянусь Богом, метр и начал медленно оседать вниз.

– И не думайте! – все так же громко приказал я. – Одно движение – и я размажу ваши мозги по стене! Уборщицам долго придется соскабливать их со стены.

Едва приземлившись, ковбой вжал голову в плечи и схватился за левую сторону груди, в то время как его темнокожий напарник так и прирос к стене, выбросив вперед руку с растопыренными пальцами. Зачем он это сделал, я так и не понял, да он и сам вряд ли мог это объяснить. Их шейные мускулы рефлексивно дрогнули, но страх удержал головы в заданном мной положении.

Я слегка разжал побелевшие от напряжения пальцы, но занесенной руки не опустил.

– Лайл, – властно говорил я в сторону, – держи этих говнюков на мушке, пока я заберу у них игрушки. Спайна, тебя это тоже касается. Только не подстрели меня, если они вздумают дергаться.

После этого я спокойно обошел "чайник с усами", грубо сбросил вниз его сжимавшую сердце правую руку и спокойно вытащил из его наплечной кобуры увесистый "смит-и-вессон" 38-го калибра. Потом таким же макаром извлек кольт 45-го калибра из поясной кобуры чернокожего, который стал белее глисты в обмороке.

– После пятнадцатиметрового "па-де-де" по отполированному полу адреналин продолжал вливаться в мою кровь колоннами по четыре, и я автоматически продолжал делать то, что было нужно в данный момент. Не спеша поднял руку с зажатым в ней тяжелым кольтом и призадумался на мгновение, некстати вспомнив нотацию Спри.

Конечно, я мог без труда пристрелить этих недружелюбных типов, встретивших нас не цветами, как положено, а смертельным оружием. К тому же у меня ничего не было под рукой, чем бы я мог их связать. Так ведь развяжутся, подлецы, не успеет заика сосчитать до трех. Передать их в руки правосудия я тоже не мог. Себе дороже, тем более, что веских доказательств их преступного замысла у меня не было.

И я разрешил свою дилемму наипростейшим способом: саданул ковбоя рукояткой пистолета по затылку – тот рухнул на пол и вырубился без единого возражения.

И тут у меня вновь мелькнула мысль, которая подсознательно, помимо увещевающей Спри, удержала меня от расправы над этими "чайниками".

– О, Боже! – сказал я самому себе. – А что, если эти парни полицейские?

Как правило, они зачастую работают в паре: черный плюс белый. Но я тут же отмел эту мысль. Что-то непохоже, чтобы эти двое были блюстителями порядка, хотя в данный момент было сложно за что-нибудь поручиться. Как бы то ни было, я уже перешел свой Рубикон, сжег мосты, и будь ковбой даже мэром Финикса, воскрешать его и извиняться было поздно. Да и вряд ли он бы принял мои извинения.

И еще одна мысль промелькнула у меня: правильно или неправильно поступил я в этот момент, я не мог оставить работу сделанной лишь наполовину. Поэтому я вновь занес руку с револьвером, примеряясь к черной курчавой голове.

И тут произошли еще два события, быстро одно за другим, которые меня немало озадачили и даже встревожили. Во-первых, "расслабившись", ковбой издал звуки, которые могли приветствоваться лишь в известном месте общественного пользования или же производились интимным шепотом в "местах задумчивости", которыми снабжена каждая квартира и дом. Словом, скопившиеся в его обмякшем теле газы вырвались наружу через ближайшее отверстие. Однако меня беспокоил не сам неприятный факт, как таковой. Просто мне вспомнилось, что подобный "выдох" производит человек перед тем, как отправиться в мир иной. Но ведь я же намеривался его только "выключить". Неужели не рассчитал силу удара?

Другим озадачившим меня фактором явился еще один звук, куда более громкий, чем первый.

Я только было примерился усыпить негра, использовав в качестве наркоза рукоятку кольта, как какая-то женщина – а это могла быть не кто иная, как только Спри – протяжно и гулко вскрикнула: "Не-е-е-т! Не делай этого-го-го!"

Рука у меня невольно дрогнула, и вместо того, чтобы садануть его в намеченную точку за ухом, я почти нежно опустил пистолет на его шею, чего, однако, вполне хватило для того, чтобы он тоже рухнул на пол.

Сейчас оба моих недруга мирно посапывали на полу у моих ног. Я резко повернулся и неодобрительно взглянул на Спри, стоявшую в полуметре от меня с широко раскрытыми глазами. Она перевела взгляд на валявшихся без сознания полицейских, фу ты, черт, я хотел сказать, уголовников. Все же дурацкое сомнение зацепилось за мое подсознание, не желая его покидать.

Вопль Спри оглушил меня, и некоторое время я не мог собрать разбегающиеся мысли и не мог сразу сообразить, что мне делать дальше.

Я был зол на Спри, но не преминул отметить, что она оставалась очень хорошенькой даже с разинутым ртом и переместившимися на лоб глазищами.

– Черт тебя подери, Спри, – начал я. – Тебе же было сказано...

– Не бей меня! Только не бей! – взвизгнула эта глупышка, когда я протянул к ней руку с револьвером, намереваясь успокаивающе обнять ее за плечи.

– Не бить? Тебя? Сделай милость, замолчи, пожалуйста. Что за маразм? Да я скорее умру, чем причиню тебе зло!

– Ты... ты уверен?

– Уверен ли я? Какая чушь! Да... я же сказал тебе не смотреть, чтобы здесь не происходило.

– А я не удержалась и посмотрела.

– Я понял это, когда ты завопила, как пожарная сирена. Что это у тебя, а? Кажется, мои туфли?

Наверно, она их уронила, когда пыталась удержать меня от акта насилия над бедным негритосом, который, не колеблясь, прошил бы нас обоих из своего "сорок пятого".

– Спасибо, что принесла. Придешь домой, скушай конфетку.

Но она не восприняла мой тонкий юмор. Продолжала таращиться на меня, как на говорящего таракана. Я не спеша обулся и проверил оружие, экспроприированное у отдыхающих теперь гангстеров. Барабан "тридцать восьмого" был полностью снаряжен, в то время как в "сорок пятом" оставалось всего три пули – две в барабане и одна в стволе. Щелкнув барабан "сорок пятого", я почувствовал себя гораздо лучше. Офицеры полиции, как правило, не пользуются автоматическими револьверами 45-го калибра, тем более с полупустыми барабанами. На всякий случай я проверил содержимое их бумажников. Никаких удостоверений личности или полицейских жетонов. Высокого ковбоя звали Джсй Гроудер. Сорока одного года, проживает в районе "Аркадия" между Финиксом и Скоттсдейлом. Худощавого, почти симпатичного негра звали Эндрю Г. Фостер. Он оказался уроженцем Тусона, штат Аризона. Тридцать два года. Рост метр семьдесят восемь.

Я засунул бумажники в карманы их курток, подумал, не перетащить ли их куда-нибудь в сторону, с глаз подальше, но потом решил, что сойдет и так. Выпрямился и взглянул на Спри, напряженно следившую за каждым моим движением.

– Думаю, нам следует поторопиться в офис Уортингтона, пока не приключилось еще чего-нибудь. С этими разберемся позже. Не удивлюсь, если у них есть сообщники.

Она проигнорировала мое глубокомысленное замечание и произнесла с неприкрытой неприязнью:

– То, что ты сделал с этими бедными парнями, было ужасно, отвратительно.

Вот тебе и благодарность за четкие оперативные действия. Все, что я заслужил, это отвращение, полное падение в ее глазах. Видите ли, я напал и бил до бессознательного состояния двух невинных овечек, перекуривавших в коридоре.

– Знаешь, детка, я сначала хотел пригласить их на танец, но потом решил, что стукнуть их по темечку будет куда как более весело, – сказал я с горькой иронией. Сейчас не время для диспутов на эстетические темы. Могут подгрести их сообщники, такие же любители "изящных манер".

– Но Шелл, они же тебе ничего не сделали.

– Только потому, что я их опередил, – отрезал я.

Наконец до нее, кажется, дошло, что я пытаюсь ей втолковать.

– Сообщники? – повторила она. – Ты имеешь в виду Лайла и Спайну?

– Нет, глупая, это были мои люди. Моя команда. – Я ткнул большим пальцем вверх. – Я их взял с потолка, короче, выдумал, чтобы произвести большее впечатление на этих двоих. Хватит об этом, пошли к Уортингтону.

Я решительно взял Спри под локоть и повел ее к массивной полированной двери светлого дерева, на которой была привинчена табличка с выведенной золотой вязью надписью: Уортингтон, Кеймен, Фишер, By энд Хью.

Прежде чем войти, я засунул кольт сзади ремня и попытался приладить "смит-и-вессон" в свою наплечную кобуру, которая так и оставалась на мне. Однако она была сделана по специальному заказу точно под мой полицейский кольт и, хотя оба револьвера были одного и того же калибра, с одинаковыми курносыми пятисантиметровыми дулами, "смит-и-вессон" вошел в кобуру недостаточно плотно и мог в любой момент выпасть, если бы мне пришлось совершать неожиданные кульбиты. Но, как бы то ни было, теперь я чувствовал себя гораздо увереннее.

Я открыл дверь, но вместо того, чтобы галантно пропустить даму вперед, сперва сам засунул в нее голову и позволил себе войти, лишь убедившись, что за этими дверями Спри ничего не грозит. Мы очутились в просторной, несколько помпезной приемной, в которой находились массивный темный полированный стол и белое кожаное кресло за ним. Мягкий свет тускло отражался от отделанных темными дубовыми панелями стен, украшенных двумя картинами в тяжелых золоченых рамах. У стены стояло два пустых мягких стула, на полу толстый ворсистый ковер. Двойная обитая кожей дверь слева была открыта. Я заглянул через нее в еще более просторный и дорогой кабинет, и тут на пороге материализовался розовощекий улыбающийся Бентли X. Уортингтон.

– Я не сомневался в том, что тебе это удастся, – произнес он сочным хорошо поставленным баритоном, всегда производившим благоприятное впечатление как на жюри из двенадцати присяжных, так и на его, как правило, могущественных клиентов.

– Решил пару незначительных проблем, – откликнулся я, – одну из которых, кстати, мне предстоит завершить в ближайшую минуту. – Я шагнул в кабинет, поддерживая Спри под локоть, и пожал протянутую руку Бентли. – Это адвокат твоего отца и твой тоже, Спри. Бентли Уортингтон, прошу любить и жаловать. Не буду расписывать, насколько он хорош, но тот факт, что он пользует всех самых больших шишек в штате, говорит сам за себя. Но главное то, что ты можешь полностью ему доверять, как доверяешь мне. Бентли, знакомься. Это Спри, или мисс Мишель Эспри Романель.

Адвокат показал свои тридцать два безупречных зуба, бережно взял руку Спри в свои холеные руки и с чувством произнес, глядя ей в лицо:

– Боже, да вы просто ангел, спустившийся с небес на нашу грешную землю.

– Спасибо, мистер Уортингтон, – улыбнувшись, сказала она, и я понял: Бентли готов.

Неожиданно севшим голосом он произнес: – Боюсь, что, – он откашлялся, – мне придется взять с вас баснословный гонорар, чтобы компенсировать временную потерю головы, мисс Романель.

– Сейчас она мисс Уоллес, прежде была Романель, – попытался вернуть его к действительности я.

Он отсутствующе посмотрел на меня, опять забулькал какой-то замысловатый комплимент, но я резко его перебил:

– Бентли, у меня вопрос, не терпящий отлагательств. На подходе к твоей цитадели мы встретили у лифтов двух типов, которые явно явились не для того, чтобы проконсультироваться у тебя по поводу развода. Я их временно нейтрализовал. У тебя есть какое-нибудь закрытое помещение, ну там, скажем каморка, шкаф в стене, где бы их можно было надежно запереть хотя бы на то время, пока мы закончим наши дела?

– Да, конечно. Каптерка, склад для хранения документации... Но, Шелдон, эта обворожительная леди утверждает, что ее зовут мисс Уоллес, а прежде мисс Романель. У тебя имеется подтверждение этому факту? Прежде чем мы приступим к формальностям, мне хотелось быть на сто процентов уверенным, что...

– Об этом можешь не беспокоиться. Положись на мое слово. Она точно единственная дочь Клода Романеля.

Бентли удовлетворенно кивнул.

– О'кей! Раз ты так говоришь, у меня больше нет вопросов. Входите, располагайтесь.

– Присаживайся, Спри, – подвел я ее к креслу, в котором можно было утонуть и не выплыть. – Я присоединюсь к тебе через минуту.

Бентли и Спри остались в кабинете, а я устремился на место недавнего побоища. Первое, что я заметил, была смена светящихся цифр на табло над лифтом: сейчас вместо "4" горела "3". Второе – то, что площадка перед лифтом была абсолютно пуста. Наклонившись над тем местом, где должны были лежать мои "приятели", я заметил две неровные полосы на полу, идущие к третьему лифту. Несомненно, это были следы каблуков, оставленных по мере того, как один из них тащил бесчувственное тело другого к дверям лифта. Скорее всего это Эндрю Фостер тащил ковбоя. Я стукнул негра недостаточно сильно после того, как Спри подняла шум, с которым могло сравниться разве что землетрясение в скобяной лавке.

Когда я вернулся в офис Бентли, Спри все так же сидела, утонув в кресле, а Бентли доставал из металлического шкафа с выдвинутыми запирающимися ящиками объемистую коробку размером под стандартные документы.

Он поставил ее на свой необъятный, как площадка для гольфа стол и извлек несколько листков плотной гербовой бумаги, скрепленных металлическим защипом.

Я сел в стоящее рядом со столом кресло и объявил, что парни, которых я оставил в коридоре в горизонтальном положении, оклемались и скрылись в неизвестном направлении. Бентли молча кивнул и, передавая бумаги Спри, сказал:

– Этот документ я подготовил в соответствии с пожеланиями мистера Романеля. Прочтите его внимательно, хотя бы первые две страницы, а затем я объясню вам его значимость. Возможно, вам захочется еще раз его перечитать, прежде чем вы его подпишете. Начиная с третьей страницы, идет перечень собственности мистера Романеля, которую он хотел бы передать в совместное владение с вами, его дочерью. Его активы и состояние очень значительны, как вы сами в этом убедитесь.

Спри пробежала глазами первые две страницы, мельком взглянула на остальные и с сомнением покачала головой. После этого она передала документ мне, вопросительно взглянув при этом на Бентли.

– Да, вы правы. Я думаю, Шелдону следует ознакомиться с этим документом, поскольку его миссия еще не окончена.

Я прочитал его стряпню, озаглавленную "Доверенность Inter Viva Клода Романеля", начисто запутавшись в обилии юридических терминов, призванных напустить туману и скрыть смысл, чтобы простому смертному не было понятно, о чем идет речь. И все же, как мне показалось, я докопался до сути, во всяком случае, до ее половины. Вслед за параграфом, посвященным "немедленному совладению обоими подписантами, перечень активов, указанных в прилагаемом Списке А с учетом возможных поправок, добавлений или усечений общей суммы выше перечисленных активов в результате инфляции или дефляции, снижения рыночной стоимости или непредвиденных стихийных бедствий, или ниспосланных Богом эпидемий, голода или нашествия саранчи, или термитов", следовал отдельный подпункт, оговаривающий особое положение, что в случае смерти Клода Романеля по любой из причин, будь то смерть естественная или насильственная, его дочь, Мишель Эспри Романель становится единственной владелицей всего состояния согласно данной доверенности. В случае же смерти доверенного лица – как я понял, Спри – все состояние автоматически переходит благотворительной организации, некоему Фонду Омарак, о котором я впервые слышал, что будет означать прекращение действия данной доверенности.

Несмотря на деловую завесу юридических вывертов и непостижимой для нормального человека казуистики, смысл документа, по моему размышлению, сводился к следующему.

Поставив свою подпись на последней странице рядом с уже имеющейся размашистой подписью Клода М. Романеля, Спри станет, и в то же время не станет богаче на половину общей оценочной суммы состояния Клода Романеля, которая согласно выведенной на последней странице цифре равнялась на день подписания документа 23 миллионам долларов с мелочью.

Я поведал свою интерпретацию Уортингтону, и он с энтузиазмом ответил:

– Очень хорошо, Шелл. Ты понял почти все правильно. Но в нашем деле именно эти "почти" приводят к недоразумениям и несусветной путанице, которую приходится устранять нам, адвокатам. Естественно, данная доверенность еще не раз будет подвергнута тщательнейшему анализу на предмет ее законности и с честью выдержит все проверки. Ты правильно уяснил и то, что мисс Ром... мисс Уоллес станет богаче на энное число миллионов, если подпишет эту бумагу. Но, в то же время и не станет. Во всяком случае, не сразу и с большими оговорками. Все компоненты состояния, перечисленные в этом документе, – Бентли кивнул седовласой головой в сторону Спри, которой я вернул доверенность, – станут юридическими субъектами полноправного совместного владения мисс Уоллес и ее отца, мистера Клода Романеля, с того момента как она поставит свой автограф. Однако с этого момента и далее ни доверитель, ни доверенное лицо не смогут воспользоваться перечисленным состоянием без одобрения другой стороной, оформленного в письменном виде как приложение к имеющемуся документу и подписанного обеими сторонами в присутствии адвоката доверителя и доверенного лица, а именно Бентли X. Уортингтона и никого больше.

– Насколько я тебя понял, Бентли, мисс Уоллес не сможет потратить ни цента из оговоренной суммы без согласия ее отца, Клода Романеля, оформленного письменно и в твоем присутствии.

– Точно. Однако это же самое ограничение распространяется и на мистера Романеля. Отныне и он сам не сможет распоряжаться своим состоянием.

– Ну и ну! Это все равно, что подарить коробку конфет, предварительно вынув их и заперев в буфете. Или вообще лишь подразнить свою маленькую дочурку, показав ей конфеты на недосягаемом расстоянии.

– Наоборот, Шелдон. И мисс Уоллес. – Он посмотрел на Спри, всем своим видом демонстрируя самое искреннее расположение. – В тот момент, как вы подпишете этот документ, вы сможете осуществлять полный, негативный контроль над огромным состоянием вашего отца, обеспечивая его неприкосновенность. Вы не сможете без одобрения второго подписанта распоряжаться своей долей – это правда. Но в то же самое время вы можете быть совершенно спокойными за сохранность активов, так как вправе наложить вето на любые траты со стороны отца, просто не ставя вашу подпись под соответствующим документом-приложением. И поверьте, это вам только на руку, учитывая возраст и состояние здоровья мистера Романеля.

Уортингтон умолк, поняв, что в запале сболтнул лишнее. Но Спри, казалось, не придала его последним словам особого значения. Она задумчиво произнесла:

– Кажется, мне понятны причины столь сложной в юридическом плане комбинации, мистер Уортингтон. Если разобраться, то отец не знает, какая я и чего от меня можно ожидать. Я угадала?

– Абсолютно, – сияя, ответил Бентли. – Вы попали в самую точку. Условия, которые мы тут обсуждаем, беспрецедентны, даже, я бы сказал, парадоксальны. Поразмышляем на эту тему дальше, если не возражаете.

Спри не возражала, я тоже.

– Мистер Романель, – продолжил адвокат, – неважно себя чувствует, к тому же недавно в него стреляли какие-то негодяи. – Он замолчал и спросил Спри: – Полагаю, вас информировали о столь прискорбных фактах?

– Да. Шелл рассказал мне все, что знает об этом деле, перед тем, как мы покинули Лос-Анджелес. Но он располагает довольно скудной информацией, к тому же очень скуп на слова. Я была бы вам очень благодарна, мистер Уортингтон, если бы вы посвятили меня в детали.

– К данному моменту, милая леди, Шелдон знает гораздо больше о сложившейся ситуации, нежели я. Однако продолжим наши рассуждения. Я убежден, что мистер Романель искренне желает, чтобы его дочь воспользовалась плодами его многолетних трудов. Чтобы она унаследовала его состояние в случае его смерти, или вкусила от этих плодов, пока он жив. Однако не следует забывать, что в данном случае речь идет о многих миллионах и его осторожность вполне понятна. Естественна, он не может доверить даже половину состояния кому попало, то есть ему нужны твердые гарантии, что дело его жизни не пойдет прахом.

Спри понимающе кивнула.

– Именно об этом я и говорил минуту назад. Я полностью разделяю вашу точку зрения на то, что было бы глупо и крайне неосмотрительно со стороны моего отца подписывать такие важные обязательства, когда он не видел меня двадцать лет. Это мог сделать только глупец, а я его таковым не считаю.

– Вот именно, мисс Уоллес! – воскликнул Уортингтон, озаряя кабинет улыбкой шесть на девять. – Именно поэтому составленный мной документ изобилует всем этим "если", обставлен многими, казалось бы, на первый взгляд противоречивыми ограничениями. Согласитесь, это была бы настоящая катастрофа, если бы его дочь вдруг оказалась каким-нибудь монстром – современной Ма Баркер, или Тифозной Мери, или...

– Медузой Горгоной, – подсказал я.

– Меду... – Уортингтон прервался и с любопытством взглянул на меня: – Медузой? Почему именно Медузой?

– Или Ксантиппой.

– А... вот ты о чем, – наконец дошло до Бентли. – Правильно, что, если дочь в глазах отца, конечно, оказалась бы еще хуже, чем ее мать? Впрочем, вы, слава Богу, далеко не такая, – заключил Уортингтон. – Не знаю, что на самом деле думает мистер Романель. Возможно, гадает. А что, если его дочь – какая-нибудь страхолюдина? – Адвокат вновь расплылся в широченной улыбке. – Но я уверен, что он будет приятно поражен. Как и я, мисс Спри. Такой красивой и сообразительной девушки я не встречал за всю свою многолетнюю практику. Редкое сочетание в женщинах...

Спри мило улыбнулась, подтверждая, что не относится ни к одной из категорий, только что перечисленных адвокатом.

– Итак, – подытожил Уортингтон, – мистер Романель разумно рассудил, не без моей помощи, что ему следует подстраховаться на тот случай, если его дочь вдруг окажется... недостойной его щедрости. Такое безответственное чадо могло умыкнуть половину его состояния и скрыться с каким-нибудь хахалем, надрывая животик от смеха над своим незадачливым, выжившим из ума папашей-маразматиком. – Бентли с усилием оторвал взгляд от приятного лица Спри и перевел его на мое, менее приятное. – Прокутила бы их где-нибудь в Беверли-Хиллз...

– Я знаю, где это, Бентли, – перебил его я, – так что не стоит отвлекаться.

– Теперь у меня не осталось ни малейшего сомнения в том, – закончил адвокат, пожирая глазами Спри, – что когда вы встретитесь с мистером Романелем, все его страхи и опасения развеются, как утренний туман. – Его явно тянуло на лирику.

– Да разве может быть иначе? Мисс Уоллес, вы... вы... что-то особенное... н-да...

– Бентли, – строгим голосом вернул я его из заоблачных высот. – Значит, можно надеяться, что когда мистер Романель убедится в том, что его дочь – не женский вариант Аттилы царя гуннов, он возможно снизит свои драконовские ограничения, замурованные с твоей подачи в этом документе?

– Ну... да... конечно... Думаю, что да. И мисс Уоллес сразу станет очень богатой женщиной.

– Мы не обсудили еще один аспект, – прервала его Спри, – о котором я говорила с Шеллом. Я... не уверена в том, что захочу получить эти деньги, то есть половину его состояния. Я и сейчас не знаю...

– Не захотите?

Розовое пышущее здоровьем лицо Бентли X. Уортингтона мигом увяло от неожиданно возникшего осложнения. Но он тут же овладел собой и, выдавив отеческую улыбку, наклонился к Спри:

– На данном этапе ваша реакция мне вполне понятна, дорогая. И это еще раз подтверждает, что вы – не какая-то там пустозвонка и вертихвостка. Однако я считаю, что самым разумным сейчас было бы подписать эти бумаги, а уж потом, в спокойной обстановке, решить, как вам следует поступить, предварительно встретившись и поговорив с вашим отцом, конечно. У вас же сохранились о нем лишь смутные детские воспоминания. Прошло столько лет, а с годами люди меняются и необязательно в худшую сторону.

– Я с вами согласна, но лишь частично, – ответила Спри. – Если я вас правильно поняла, то после подписания документа, смогу изменить свое решение в любой момент? Аннулировать свою подпись, если мне вдруг что-то не понравится?

– Ну конечно же! – всплеснул пухлыми ручками Уортингтон. – В любой момент. Для этого вам достаточно отозвать свою подпись, написав заявление об отказе от своей доли состояния в присутствии меня и мистера Романеля.

– Я так и решила, читая эти бумаги, – призналась Спри. Она помолчала некоторое время, покусывая губку, потом решительно сказала: – Хорошо. Я подпишу. Только сначала прикиньте, пожалуйста, общую сумму, в которую оценивается состояние отца. А то я не обратила внимания на цифры.

– С удовольствием. Ну, во-первых, это два банковских счета на кругленькие суммы. Один на 100.000, второй – на 65.000. Резиденция мистера Романеля в "Парадайз Вэлли" оценивается в 560.000. Вилла Монтери в Скоттсдейле, также полностью выкупленная, оценивается в 90.000. "Мерседес-бенц" – 60.000. Обстановка, ювелирные украшения, золотые монеты, серебряные изделия и тому подобное оценивается примерно в 250.000. Плюс 1.700.000 акций компании "Голден Финикс Майнз, Инкорпорейтед", текущий курс которых – 14 долларов 50 центов, то есть на общую сумму 24 миллиона долларов.

– То есть, если их продать все разом, не считая оптовой цены, – уточнила Спри. – У меня еще один вопрос, мистер Уортингтон. – Сколько их всего было выпущено?

– Хм... Одну минутку. – Уортингтон покопался в красной коробке и извлек из нее какую-то справку, испещренную колонками цифр. – Всего официально зарегистрировано 15 миллионов акций. В свободное обращение выпущено 12 миллионов, пятью миллионами из которых владеют основные держатели, то есть ваш отец и его компаньоны.

– Значит, 3 миллиона держатся в резерве, а 5 миллионов составляют основной пакет, который контролирует отец с компаньонами, – спокойно констатировала Спри. – Таким образом, практически используются лишь 7 миллионов акций, возможно, меньше. Не могли бы вы уточнить, каковы компаньоны отца и сколько им принадлежит акций? А также владеют ли они этими акциями в течение трех лет и более?

– К сожалению, в данный момент я не располагаю подобного рода информацией. Но я раздобуду ее для вас, если это вас так интересует.

– Я была бы вам очень благодарна, мистер Уортингтон. Что вы знаете об этой компании? "Голден Финикс Майнз"?

– Только то, что сообщается в официальных сводках и бюллетенях. А также в годовых отчетах. Однако я попытаюсь разузнать о ней больше, если вы ставите такую задачу.

– Да уж, пожалуйста. Итак, из общего состояния отца эти акции составляют... сейчас прикинем. Общая сумма оценки: 24 миллиона 925 тысяч. Максимальная стоимость принадлежащих ему акций: 23,8 миллиона. Таким образом, акции составляют где-то девяносто пять – девяносто шесть процентов общей оценочной стоимости состояния.

– Совершенно верно. – Восхищенный взгляд Бентли сменился удивленным, но я был поражен еще больше.

Спри "пытала" Уортингтона еще минут пять, проявив при этом недюжинные финансовые способности, которых я в ней и не подозревал. Наконец она подписала документ. Бентли проставил дату и заверил его своей красивой подписью, поставив под ней свое полное имя и указав все свои регалии и юридический адрес своей адвокатской фирмы.

Когда Спри и вслед за ней я поднялись, собираясь уходить, Бентли сказал, обращаясь ко мне:

– Когда я говорил сегодня утром по телефону с мистером Романелем, он просил позвонить ему сразу после того, как будут закончены все формальности. Один момент.

Он потянулся к трубке, но я опередил его и сказал:

– Не звони ему пока, Бентли. О'кей?

– Это почему?

– Я рассказал тебе о том, что произошло в последние несколько часов. Здесь явно что-то нечисто. Эти двое парней, которых я уложил баиньки в коридоре были вооружены. Что-то они чересчур быстро сдернули, не дождавшись побудки. Позвони Романелю, ну, скажем, через час.

– Ну... хорошо, раз ты так считаешь. Через час так через час.

– Вот и отлично. Сейчас мы отправимся к Романелю и увидим его впервые. Не сочти за труд описать нам его подробнее.

Он выполнил мою просьбу, дав точный словесный портрет нашего с ним клиента. После этого я сказал:

– Спасибо, Бентли. Ну, мы пошли. Я буду держать тебя в курсе.

– Позвони мне утром, Шелдон. – Он вздохнул и с затаенной грустью взглянул на Спри. – Сегодня вечером я веду жену в клуб.