Драм лезет на рожон

Кора Моуди сидела, ссутулившись, на скамейке в коридоре перед палатой неотложной помощи в больнице на Лома-Драйв.

Я подошел к ней, и она подняла на меня глаза. Вид у нее был совершенно несчастный — отекшее лицо, красные от слез глаза, дрожащие губы.

— Почему он?! — вопрошала она. — Почему это случилось с ним?!

Полицейский в форме, меривший шагами палату неотложной помощи, осведомился:

— Вы кто, мистер?

Я показал ему свои документы.

— О, Дэн, Дэн! — снова зарыдала Кора. — Боже Всевышний, почему это случилось именно с ним?!

— Сейчас можно уже успокоиться, миссис Моуди, — сказал полицейский, проявляя грубоватое сочувствие. Это был толстый коротышка с сержантскими нашивками на рукаве мундира. — Врачи делают все возможное.

Я отвел копа в сторонку:

— Он очень плох?

— Дорожный патруль подобрал его на шоссе в Санта-Монике. Видимо, его бросили там умирать.

— Он выкарабкается?

Сержант повертел ладонью — жест, означавший «серединка на половинку».

— Никому не дано предугадать свою судьбу. Он пришел в сознание. Но у него сильное сотрясение мозга и травма черепа. Рана длиной в восемь дюймов. Сломано несколько ребер, вывихнуто правое плечо. К тому же шок, конечно. И они ему все кишки выпустили.

— Он говорил с вами?

— Как бы не так! Думаю, ему пришлось иметь дело с продажным полицейским. — Горький тон сержанта красноречиво свидетельствовал о том, что он думает о продажных полицейских. — Он и близко нас не подпустил. Но спрашивал о вас.

— Могу я поговорить с ним прямо сейчас?

— Мы попытались это сделать, но врач не разрешил. Даже жену не пускают.

Я сунул в рот сигарету. Из палаты неотложной помощи вышел молодой врач в белом халате. Когда дверь за ним захлопнулась, Кора Моуди вскочила на ноги. Голос ее был таким же ровным, как «лысая» автомобильная шина.

— Со мной уже все в порядке, доктор. Можете мне сказать. Мой муж умрет?

— Ну что вы, миссис Моуди! Вы же знаете, мы делаем все, что в наших силах.

— Это только слова. Одни слова!

Молодой человек был из числа врачей, живущих при больнице, или, возможно, студентов-практикантов. Он вздохнул:

— Если он протянет ночь, у него будет шанс.

Сержант спросил у меня:

— Вы не знаете, зачем он вас звал?

— Могу только предполагать. Вам имя Рекс Маркер о чем-нибудь говорит?

— Маркер? Шишка в профсоюзе дальнобойщиков?

— Верно. Хартселльская комиссия проводит проверку «Национального братства грузоперевозчиков» по всей стране. Как вы знаете, я тоже работаю по заданию Хартселльской комиссии. Как и Дэн Моуди.

— Мы сейчас доставим сюда Маркера, — сказал сержант, а потом спросил у медсестры: — Где тут телефон?

Она объяснила, и тот пошел звонить. Вернулся он минут через десять, и мы стали ждать. Вскоре санитар принес нам сандвичи и кофе. Мы с сержантом закусили, а Кора Моуди, даже не прикоснулась к еде. Она лишь медленно отхлебывала кофе из дымящейся чашки.

Вскоре в конце коридора мы заметили направлявшегося к нам полицейского.

— Мы не нашли Маркера, — доложил он сержанту. — Дома его не оказалось. Мы проверили еще пару мест, где он мог быть. Наверняка забился в какую-нибудь щель и затаился там.

Ночь тянулась медленно. Сержанта дважды подзывали к телефону. Рекса Маркера так и не нашли.

Кризис наступил в два часа дня в пятницу. После завтрака с Корой Моуди в кафетерии через дорогу от больницы я по ее просьбе позвонил к ней домой. Она была не в состоянии говорить по телефону. Мама Джуди Джаффе сказала, что забирает детей Моуди к себе, пока Кора не вернется домой. И мы отправились в больницу. Сержант как раз должен был смениться с дежурства. Он выглядел изможденным, как, впрочем, и врач, сообщивший нам, что состояние Дэна Моуди остается по-прежнему тяжелым.

— Он выкарабкается? — спросил сержант, прежде чем уйти.

Доктор был лаконичен:

— Пока не знаю.

Кору уложили в сестринской комнате, а мне предоставили кровать, предназначенную для дежурного врача. Было уже десять часов. В маленькой комнатке, куда препроводили меня, я сбросил ботинки и растянулся на кровати, повесив свою наплечную кобуру на спинку стула.

Очнувшись от сна, я увидел стоящего посреди комнаты врача. Его взгляд был прикован к моей кобуре.

— И вы никогда не расстаетесь с этой штукой? — спросил он, заметив, что я проснулся.

— А вы когда-нибудь расстаетесь со своим скальпелем, доктор?

Я взглянул на часы. Было два часа дня. Во рту у меня пересохло, и вкус был такой, словно мне заткнули его грязным носком.

— К нему вернулось сознание. Сейчас у него находится жена. Он хочет поговорить с вами.

Это была палата на двоих, в которой сейчас находился один Дэн Моуди. Из-за опущенных жалюзи здесь царил полумрак.

Кора как раз собиралась уходить, когда я вошел.

— Я знаю, Чет, — сказала Кора с дрожью в голосе. — С ним будет все хорошо.

Когда она проходила мимо меня, я заметил слезы у нее на щеках.

— Я буду за дверью, милый.

— Теперь иди домой, — донесся слабый голос с кровати, — и позаботься о детях.

Я придвинул стул к кровати и сел.

— Мне нравится ваш головной убор, — сказал я.

— Последний крик моды. — Дэн Моуди попытался улыбнуться. Губы его были разбиты в кровь и страшно опухли. Левый глаз затек и напоминал большую лиловую сливу. Правая рука, лежавшая поверх одеяла, — в гипсе от плеча до запястья.

— Значит, вы и есть Чет Драм. Проследите, чтобы Кора поехала домой, ладно?

— Попытаюсь.

Он вздохнул, потом сказал:

— Рекс Маркер. Я загнал его в угол. Рейген задумал... перебраться в Вашингтон и занять место Майка Сэнда, если сенат строго осудит деятельность последнего. Маркер счел, что его прочат на место Рейгена — начальником филиала в Южной Калифорнии. Но Рейген невзлюбил его — за что, уж не знаю.

И Маркер рассвирепел. Стал заигрывать с Гедеоном Фростом.

Обещал передать Фросту какие-то материалы, которые способны не оставить камня на камне от профсоюза. Вот почему... понимаете?.. Маркер решил отделаться легким испугом, когда сенат будет принимать меры. В противном случае ему придется разделить участь остальных, а поскольку Рейген его уже списал, ему терять нечего. Черт, если бы он не стал сотрудничать с Фростом, ему пришлось бы туго! Рейген решил сделать Маркера козлом отпущения. Потому что в этих бумагах содержались совершенно убийственные факты... о деятельности профсоюза. Поэтому Маркер и решил сотрудничать с комиссией, чтобы извлечь для себя выгоду. Я встретился с ним в его меблированных комнатах в центре Лос-Анджелеса, сразу за Мэйн-стрит. Мексиканский район. — Губы Дэна Моуди скривились в горькой усмешке.

— И что произошло?

— Мы так и не успели поговорить. Появилась парочка рейгеновских громил.

— И Маркер дал деру. Он туда больше не вернется, верно?

— Черт, нет! Но судя по жилью... кто-то присматривает за его домом. — Он назвал мне адрес.

— Женщина, вы хотите сказать? Она не настолько глупа, чтобы отправиться туда сейчас.

— Не знаю. Бандиты Рейгена слишком заняты поисками Маркера и подготовкой... наезда на доктора Фроста. Они заскочили туда всего на минутку. Но этого было достаточно, чтобы Маркер выпрыгнул в окно и убежал, а меня они забрали с собой и как следует отделали. Возможно, они не поняли, что с ним живет какая-то баба. Черт, они же не детективы! — Он горестно вздохнул и добавил: — Иногда я задаюсь вопросом: а сам-то я детектив?

— Не нужно судить себя так строго. Вы дали нам наводку, в которой мы так нуждались.

— Проследите, чтобы Кора позаботилась о детях, ладно?

Дверь приоткрылась, и дежурный врач напомнил мне, что пора уходить.

Я осторожно похлопал Дэна Моуди по здоровому плечу и направился к двери.

— Драм? — окликнул он меня.

Я повернулся.

— Я... нет, ничего. Все в порядке.

С Корой Моуди в коридоре сидела медсестра.

— Вы собираетесь домой? — спросил я ее.

— Да. Мне просто хотелось еще раз взглянуть на него. Можно, доктор?

Врач кивнул.

— Что вы узнали? — спросил меня сержант.

Я рассказал, и тогда он обратился к полицейскому, стоявшему поблизости:

— Кто за рулем?

— Миллер, сержант.

— Нормально. Ты остаешься. Капитан хочет, чтобы охрана находилась здесь круглые сутки, на всякий случай. Хотите порхать с нами, Драм?

Я кивнул и отдал ключи от «форда» Коре Моуди. Потом мы с сержантом вышли на улицу и направились к патрульной машине.

Мы добрались до меблированных комнат незадолго до трех часов. Миллер медленно вел патрульную машину по забитой транспортом Мэйн-стрит вдоль тротуаров, по которым вальяжно расхаживали юные мексиканки с глазами-сливами в сопровождении своих низкорослых крепких парней; они облюбовали для прогулок центр разросшегося города, простирающегося теперь до каньонов.

Дом был одной из печальных реликвий, символизирующих предпринятое в двадцатые годы массовое переселение в эти места жителей Среднего Запада. С остроконечной крышей из гонта, с огороженным крыльцом и слуховыми окошками. Его вполне мог перевезти сюда из Иллинойса или Айовы какой-нибудь приверженец Хораса Грили как символ ностальгии по прошлому.

В маленьком, поросшем травой дворике имелся указатель — деревянная дощечка с облупившейся белой краской, когда-то покрывавшей ее, на которой значилось: «Меблированные комнаты». Доски деревянного крыльца были ветхими и прогибались под ногами. Дверь открыла толстющая мексиканка. Очевидно, хозяйка меблированных комнат.

— Маркер? — спросил сержант.

Женщина покосилась на его форму и покачала головой:

— Никакого Маркера я не знаю.

Сержант по-испански описал внешность Маркера. Женщина слушала настороженно, подозрительно щурясь.

— Да, да, он живет здесь.

— В каком номере?

— В четвертом. Я могу вас проводить.

— Не надо. Где находится его комната?

— На первом этаже. В тыльной части дома, — сказала мексиканка на чистейшем английском. — Мне не нужны неприятности.

В торцовой стене коридора была всего одна дверь, на которой белой краской значилась цифра "4". Сержант жестом приказал Миллеру встать у двери справа, а сам встал слева, там, где стоял я. Это был классический прием входа в незнакомое помещение, прямо-таки из полицейского устава. Мы прислушались. Поначалу ничего не было слышно. Потом мне показалось, что я слышу женские всхлипы.

Громко постучав костяшками пальцев в дверь, сержант потребовал:

— Откройте! Полиция.

Ответом, который за этим немедленно последовал, была очередь приглушенных выстрелов. В двери образовалось две пробоины.

— Господи, Миллер! — пролаял сержант. — Окно! Быстро обеги дом сзади!

Он вытащил свой револьвер и дважды выстрелил в дверь, целясь под дверную ручку. Пригибаясь, Миллер помчался по коридору. Я услышал, как хлопнула входная дверь.

Тогда сержант уперся ногой в дверь под дверной ручкой и навалился на нее всем своим телом. Дверь поддалась и с размаху ударилась о стену внутри комнаты. Мы с сержантом сразу же кинулись внутрь.

Первое, что мне бросилось в глаза, — окно прямо напротив двери. Оно было широко распахнуто, и грязные тюлевые занавески выдуло сквозняком наружу. Я увидел Миллера, бегущего по густым, по колено высотой зарослям сорняков.

— Стойте, или я буду стрелять! — закричал он и выстрелил в воздух.

Мужчины продолжали бежать. А Миллер споткнулся и упал, исчезнув на мгновение в высокой траве. Потом я увидел, как он приподнялся и, опершись на локоть, дважды выстрелил. Беглецы тем временем обежали дом и скрылись за ним. Миллер вскочил на ноги и продолжил преследование.

Я быстро оглядел небольшую комнатку, обставленную дешевой разнородной мебелью. На постели сидела испуганная до полусмерти женщина в комбинации. Сержант вылез в окно, и я последовал его примеру.

Когда мы подошли к тротуару перед фасадом дома, там уже собралась толпа. Какой-то «мерседес» отъезжал от обочины десятках в двух ярдов от полицейской машины. Миллер с сержантом бросились к машине, и Миллер завел двигатель еще до того, как успел захлопнуть дверцу. Один короткий миг я видел улепетывающий «мерседес», потом он свернул на забитую транспортом Мэйн-стрит. Сержант с Миллером гнались за ним изо всех сил. Даже отсюда я мог слышать визг их шин.

Мексиканка стояла на крыльце своего дома и кричала:

— Расходитесь! Ничего не случилось! Вы, все, расходитесь! — Потом пробормотала: — Чертовы копы, устроили здесь перестрелку! — и громко захлопнула за собой дверь.

Постепенно толпа разошлась. Я стоял на тротуаре и курил сигарету. Я мог бы вернуться и побеседовать с женщиной в комнате Рекса Маркера, но не стал. Решил, что она долго там не пробудет. Ведь у нее не было причины убегать через окно. Она выйдет из парадной двери. Так что я подожду ее на улице.

В конце квартала я увидел свободное такси и уселся на его заднее сиденье. Шофер откусил еще раз от своего бутерброда, а остаток завернул в вощеную бумагу и бросил рядом с собой.

Затем, повернувшись ко мне, спросил:

— Куда едем?

— Пока — никуда. Просто стоим и ждем.

Он пожал плечами:

— Если вы за это заплатите.

Он включил счетчик, и мы стали ждать.

Десять минут спустя интересующая меня женщина вышла на крыльцо, постояла, настороженно озираясь по сторонам, словно маленькая девочка, которой впервые предстоит самостоятельно перейти дорогу, и направилась вверх по улице. Женщина была довольно приятная, если вам нравятся толстушки. Она шла быстро, покачивая бедрами.

— Это она, — сказал я. — Не упустите ее.

Мы двинулись за ней следом. Женщина дошла до угла и свернула на Мэйн-стрит. Не пройдя и полквартала, она села в стоявший у обочины «плимут». Мы ехали на второй скорости, когда она завела мотор.

— Что дальше? — поинтересовался таксист.

— Сбавьте скорость. В таком транспортном потоке легче преследовать машину, обогнав ее.

«Плимут» проследовал за нами несколько кварталов по Мэйн-стрит, затем свернул налево.

— Эй! — воскликнул таксист.

— Разворачивайтесь! Быстрее!

Он проворчал что-то себе под нос, но сделал разворот в неположенном месте. Водителю огромного трейлера на противоположной стороне Мэйн-стрит пришлось надавить на тормоза.

Я увидел «плимут» в полутора кварталах от нас после того, как мы сделали правый поворот. Мы преследовали его минут десять по бульвару Олимпик. Когда «плимут» добрался до угла Альварадо, то сбавил скорость почти до минимума у большого низкого одноэтажного здания. Пальмовые посадки отделяли здание от дороги. Над двустворчатой стеклянной дверью крупными буквами было написано: «Национальное братство грузоперевозчиков. Южно-калифорнийский филиал».

Но женщина, видимо, передумала и не свернула на подъездную дорожку. Мы оказались совсем рядом с ее машиной и услышали лязг, когда она переключила скорость и помчалась вперед. Испугалась, решил я, и какие бы чувства она ни питала к Рексу Маркеру, в данный момент Маркер одержал верх.

Пятнадцать минут спустя женщина въехала в торговый центр.

Когда она припарковалась, я приказал шоферу остановиться за один квартал оттуда.

Я выкурил полпачки сигарет и имел удовольствие лицезреть закат, пока она три с половиной часа прихорашивалась в салоне красоты. Время двигалось медленно, словно раненое животное. Когда она вышла, волосы ее были уложены тугими локонами.

Дамочка уселась в «плимут», включила фары и завела двигатель. Судя по всему, она неспроста провела в салоне красоты три с половиной часа — наверняка собирается на свидание.

Это был один из роскошных новых мотелей, воздвигнутых на всем протяжении скоростной автострады Сан-Бернардино.

Огромное здание подковообразной формы из стекла и красного дерева с зеленой площадкой внутри. Женщина припарковалась рядом с длинным сверкающим «линкольном», поспешно вышла из автомобиля и постучала в дверь одного из отдельных домиков мотеля. Дверь широко распахнулась, женщина проскользнула внутрь и захлопнула ее за собой.

— Ну, теперь я свободен? — с надеждой спросил меня таксист.

— Нет еще. Не уезжайте.

— Конечно не уеду, вы ведь должны мне двенадцать пятьдесят.

Я протиснулся между «плимутом» и «линкольном». В домике было большое окно, но оно было закрыто наглухо, а жалюзи опущено. Вероятно, в домике имелся кондиционер. Таксист высунул голову из окошка автомобиля и заговорщически улыбнулся мне. Вдохновленный его улыбкой, я подошел к двери, сделал глубокий вдох и постучал.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Управляющий, — сказал я. — Мне очень жаль, но я вынужден вас побеспокоить. Видите ли, наши дети поиграли регистрационными карточками и потеряли вашу, — Я заполню ее завтра, — пообещал мужчина.

— Власти требуют, чтобы они хранились у нас. У меня могут быть большие неприятности.

Мужчина что-то буркнул себе под нос, скорее всего некое ругательство из четырех букв, но дверь все-таки открыл. Моему взору предстал человек с волевым квадратным лицом, выдающейся челюстью и черными волосами, начинающими редеть на макушке. На нем была белая рубашка с расстегнутым воротом. Правая рука, которой он придерживал дверь изнутри, мне не была видна, а из того, что мне удалось разглядеть сквозь приоткрытую дверь, можно было заключить, что человек этот силен, как бык, и настроен не слишком-то дружелюбно.

— Ладно, давайте, — сказал он.

Мужчина протянул левую руку — в правой, вероятно, у него был пистолет. Я нацелился плечом ему в грудь, просунул колено в дверь и оттолкнул его, одновременно выхватив из-под пиджака свой «магнум».

Парень от неожиданности попятился, отступив на пару футов. Этого мне было достаточно, чтобы войти, что я немедленно и сделал. Он держал пистолет в правой руке и целился в меня. Я в свою очередь наставил на него ствол триста пятьдесят седьмого.

— Давай, Маркер, — сказал я, — давай продырявим друг дружку!