Глава 24
…И УЗНАЮТ, ЧТО Я — ГОСПОДЬ

Когда лодка вернется в базу, точно не знает никто. У нее может быть сотня причин. Папа изменил первоначальную задачу, технические неполадки, навигационные трудности, все, что угодно, не считая плена и смерти. Рассказывали, как одна из лодок пришла в Сен-Назер под парусами — закончилось топливо. Сам Ройтер этого не видел, но все, кто говорил — чуть ли не лично знали командира и помогали ставить паруса. О том, что лодка скоро прибудет, узнают за сутки-двое. Веронике, уж во всяком случае, не первой сообщили. Но сообщили. Это удивительно, как все военные секреты на следующий день становятся известны всему Бресту, сначала немецкому гарнизону, затем французам, а еще через сутки и англичанам. В Ля-Рошеле, по крайней мере, меньше бомбили, и ремонтные мастерские были не так загружены, как в Бресте. В Брест же постепенно стаскивалось все, что было у немцев в Атлантике. «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Принц Евгений». Эсминцы, тральщики, подлодки. Здесь работала уже половина персонала верфей Вильгельмсхафена. И все это в менее чем двухстах милях от английского берега. Полчаса лета «Ланкастеров».

За каждый налет британцы теряли с десяток своих, преимущественно от главного калибра линкоров. (Гениальное изобретение было использовать против самолетов шрапнель на таких калибрах!) Но не унимались. Подлодкам эти налеты не причиняли никакого вреда. Крыши бетонных бункеров надежно защищали акул Дёница от британских бомб. Хуже было с городом. Над всем Брестом не получалось поставить бетонный щит.

Библиотеку и архив эти налеты пока миловали, и Вероника отправлялась на службу, чувствуя себя в относительной безопасности. Каждый вечер она выходила к заливу и долго вглядывалась в узкую полоску воды между глубоко вдающимися в бухту мысами. Вероника была беременна. Осматривавший ее штабс-медик посоветовал обратиться к гражданскому доктору. Сильный токсикоз не оставлял сомнений — дело нешуточное.

— Роды будут непростые… Нужен хороший гражданский медик… Моя практика последние шесть лет, боюсь, тут будет бесполезна. Не припомню случая, чтобы матросы рожали.

А гражданский доктор — получается француз… Доверить такое, можно даже сказать, политическое событие, как рождение нового арийца — французу… Это, знаете ли, как повернуть… Француз, конечно, не еврей, но все-таки… как-то двусмысленно выглядит…

Сюрприз, преподнесенный Вероникой, был действительно неожиданным. Видимо, Господь всерьез полагал скоро окончить войну, как минимум в январе 42-го года. Наверное, США ожидала судьба Атлантиды. Как Создатель собирался покончить с Россией, оставалось только гадать. А с другой стороны, если это будет такой же молодчик, как и Ади, почему нет? Это же еще два командира подлодок. О том, что может родиться дочь, Ройтер как-то не думал. После такого сообщения ему было совершенно все равно, что сейчас говорит ему по телефону из Бреста командир флотилии. Мысли его были далеко. Как будто карьера его больше не интересовала совсем…

— Ройтер! Ну объясните мне, какого черта… Ну хорошо, вы прорвались в Специю. Ну и сидели бы там! Но за каким хреном вы поперлись обратно! — неистовствовал Кохауш. — Вы хоть понимаете… — вдруг понизил он голос до шепота. — Вице-адмирал столько сил потратил на то, чтобы доказать, что лодки через Гибралтар обратно прорваться не могут… и тут вы такой замечательный, вот он я! Вице-адмиралу таких усилий стоит бороться с берлинскими бюрократами. Он засыпает министерство докладными, где доказывает нецелесообразность распыления сил то на север, то на юг, а вы дали такой козырь в руки противников…

— Лодка встала на капитальный ремонт. Это чудо, что мы спаслись…

— Тем более! Ради чего вы рисковали жизнью 50 человек? Ради жалких 12 БРТ?

— Мы планировали нарушить судоходство…

— У вас это не получилось. Наши наблюдатели передают: «томми» уже через четыре дня смогли взорвать надстройки. Всерьез пострадали только местные рыбаки. В бухту вылилось 3000 тонн мазута.

М-да… то-то рыбаки порадуются, когда проржавеет весь корпус. Но война есть война.

Вечером 26 января «Гнейзенау» вышел в море для проверки механизмов и артиллерийских учений. Утром 9 февраля Ройтер получил возможность выехать в Брест. Две недели отпуска можно было провести с Вероникой. Но судьба смешала карты. Вечером того же дня Веронику срочно отправили в госпиталь. Врачи посчитали ситуацию опасной, по мнению штабс-медика, имелась опасность преждевременных родов.

За сутки до этого из Шербурга вышла группа из четырех тральщиков. Им не объясняли, зачем они чистят канал от английских мин. Просто давали квадраты, в которых работать. Британцы постоянно патрулировали воздушное пространство над каналом. Но облачность не давала им засечь что-либо стоящее. В полночь 10 февраля пара «Харрикейнов» напоролась на вооруженный траулер «Альбатрос» и попыталась его атаковать. Ответным огнем был поврежден один англичанин, но пилот сумел дотянуть до базы и посадить машину. Координаты тральщика передали по инстанции. Были подняты бомбардировщики, однако в указанных координатах цель не была обнаружена. Британцы поняли, что траление канала началось. Береговые батареи Дувра были приведены в повышенную боевую готовность. Их залп накрывал любую цель, вплоть до французского берега.

Ройтер с большим удивлением нашел пустой квартиру Вероники. Вроде бы уже седьмой месяц, какие тут ночные дежурства. Да и какие могут быть ночные дежурства в архиве штаба? Значит, началось? Оставив чемодан в квартире, Ройтер побежал в госпиталь, который находился на другом конце города. Подальше от стратегических объектов, в Лавало. У Мулен-Блана его подобрала попутка.

На рассвете британцы совершили налет на Шербург, но не потопили ни одного корабля. Истребители Галланда сумели вынудить «томми» высыпать бомбы в воду. С немецкой стороны поврежден один самолет. Англичане потерь не имели (по крайней мере по немецким данным). Пока летчики обменивались выпадами, на кораблях шла активная подготовка. Официальная версия — выходим в Атлантику, рейд крупных сил флота на коммуникациях противника.

В ту же ночь англичане засекли эсминцы, шедшие в сторону Бреста. Все говорило о том, что немецкая эскадра собирается выходить в море. Из Портсмута вышла подлодка «Силайон», командиру которой предписали непрерывно наблюдать за вражескими кораблями. Пока лишь наблюдать. Казалось, учтено было все. Эскадра из таких монстров просто не может пройти незамеченной, а там — вопрос времени. Дуврские батареи приведены в боевую готовность, проведены плановые учебные стрельбы, подвоз снарядов и все такое… Все ждут, когда прозвучит заветное «Пли!».

— Ничем не могу вас обрадовать, герр оберлейтенант. Ищите хорошего гинеколога. Может быть, это возможно в этой дыре. Французы же здесь как-то рожают…

— Что, есть опасность?

— Есть… — штабс-медик тяжело вздохнул. — У вашей жены все-таки начались роды… слишком слабые потуги. Насколько я могу судить, началось отслоение плаценты. А у меня… Черт! — стукнул он по столу кулаком. — А у меня даже нет акушерских щипцов. Берите машину, я вам дам на всякий случай санитара. Поезжайте в город и найдите нормального гинеколога… Хоть в отеле «Наполеон», но он же должен быть.

Да, «Наполеон» это то, что нужно. По крайней мере он хотя бы немец… Это недалеко, тем более на машине. С дороги открывался вид на порт. И в дымке февральского утра было видно, как на порт наползали клубы белого дыма, похожие на кучевые облака. Начиналась операция «Цербер».

За час до этого с аэродрома под Гавром поднялись два самолета, оборудованных передатчиками РЛ помех, и начали излучение с целью дезориентировать английские РЛС. К ним присоединились береговые станции. Их действие было настолько эффективно, что часть британских РЛС пришлось выключить, а функционирующие станции начали изменять рабочие частоты. Британцы еще долго считали, что имеют дело с каким-то неизвестным атмосферным явлением. Около 10 часов утра одна из британских РЛС перешла на такую высокую частоту, что немцы не смогли создать ей помеху. С нее поступило сообщение о немецких самолетах, летающих над проливом на малой высоте.

От Хельстона до Бреста «Бофорт» на крейсерской скорости летит 40 минут. Столько же летит 110-й «Мессершмит» от Гавра до Бреста. Может быстрее, но сегодня у них задача совсем другая. Они подняты, чтобы осуществлять проводку. Брест остался только под прикрытием зениток и слабого авиаподразделения ПВО.

Оберфельдфебель санитарной службы, работавший на «Наполеон», был пьян. Оживить его не представлялось возможным. Да и смысла особого не было. В таком состоянии он мог только напортить… Надо искать француза…

Над холмом показались несколько черных бусинок. Тройка «Бофортов» заходила с моря. За ними еще и еще… Небо над холмом покрылось дымными плевками разрывов. Это встречали гостей зенитчики 1-й и 4-й батарей. Отозвалась 3-я с противоположного берега залива. Британцы шли, не рассыпая строя, прямо на кучевое облако в бухте. Дымовая завеса оказалась как нельзя кстати. Постепенно гавканье зениток наполнило все вокруг. Уже нельзя было определить, какая батарея работает, просто трескотня со всех сторон. Груз бомбардировщиков сработал где-то в порту на нижнем уровне. Что-то полыхнуло у стоянки малых судов. Но само облако, которое висело уже вровень с холмами, пока оставалось нетронутым. Внутри облака тяжело ухнул залп двух башен «Шарнхорста». Оно осветилось изнутри короткой оранжевой вспышкой. Над строем британцев расцвел черно-красный цветок, мгновенно превращаясь в дым. Один из «Бофортов» качнулся, как будто задумался, затем еще, яркая вспышка разорвала фюзеляж на куски, и он рухнул в белое облако, разметывая вокруг куски обшивки, похожие на горящие тряпки. «У-х-х!» — отозвался главный калибр «Принца Евгения». И еще несколько цветков поменьше вспыхнули над бухтой. Наконец-то строй британцев рассыпался. Они стали уходить на запад, поднимая за собой по антрацитовой глади яркие, режущие глаза своей белизной, столбы воды.

— На Альберт Руасель вроде есть врач, — крикнул санитар.

— Черт, под самые бомбы… Ладно, поехали…

Машина рванула по набережной в сторону, откуда появлялись британцы и где из облаков выныривала вторая волна «бусинок».

«Тшва-тшва-тшва»… — шипели зенитные автоматы линкоров.

Через час двор госпиталя представлял собой пространство, запруженное санитарными машинами, людьми в белых халатах, людьми в бинтах, людьми без бинтов в крови, кто-то лежал, кто-то сидел прямо на земле, было несколько счастливчиков, которые приковыляли сами. Им нужны были только перевязки. Авианалет обошелся гарнизону в сотню с лишним раненых, из них половина тяжелых. Что на кораблях — пока неизвестно. Скоро придут шлюпки, и будет ясно. Англичане потеряли 7 самолетов из 26.

По запруженным людьми коридорам госпиталя Ройтер проталкивал лысоватого чернявого француза с растопыренной во все стороны щеткой усов. Он был в домашнем халате, поверх которого накинули пальто. Французский доктор глупо улыбался и раскланивался со всеми, с кем встречался взглядом, стараясь не поворачиваться ни к кому спиной. В спину ему сейчас упирался ствол пистолета Ройтера. После того как француз исчез за белыми дверями операционной, Ройтер понял, что почти двое суток не спал. Он рухнул на кресло и мгновенно погрузился в тяжелый сон, который постоянно пересекался с явью…

Сны подводника — это волшебная сказка. Неизвестно, кто еще на земле видит такие сны. Говорят, только заключенные в одиночных камерах. Яркие краски, четкие зримые образы, но в этот раз было все не так. В этот раз все было смешано, смазано. Вероника, штабс-медик, французский гинеколог, пикирующий «Бофорт» и гулко ухающие стволы «Шарнхорста», снова Вероника. Он же ни разу так и не видел ее с пузом. Отсутствовал четыре месяца. Образ Вероники как будто состоял из клубов дымовой завесы, она темнела, приобретала естественный цвет человеческой кожи, и внизу, под этим клубящимся существом, теплилось два маленьких комочка… Комочки посветлели, начали подниматься вверх, клубясь и редея, а затем превратившись в прозрачный пар, который рассеялся, поднимаясь выше и выше.

Пробуждение было мгновенным. Он все понял. Он видел то, что было сейчас за стенкой. Только что он потерял кого-то. Он это почувствовал. Это ощущение он очень хорошо знал. «Нет ее!» Да-да… именно так… Сейчас выйдет штабс-медик и скажет что-нибудь в духе «Мужайтесь, оберлейтенант!»…

Ройтера удивила звенящая тишина, царящая вокруг. Ему казалось, что он отключился на минуту, а прошло несколько часов. Дверь скрипнула. На пороге стоял французский доктор в халате, забрызганном кровью, и с окровавленными по локоть руками. Медленно он прошел мимо, глядя сквозь Ройтера. В общем, все было ясно. У нас потери. Предстояло лишь установить размер потерь.

Следом за ним вышел штабс-медик. «Мужайтесь, оберлейтенант…»

— У вас могла бы быть двойня… — вздохнул он. — Мы использовали все, глюкозу, кислород — бесполезно. Извините, оберлейтенант.

— Мать жива?

— Да. Ее жизнь вне опасности.

— Я должен ее видеть.

— Да, конечно… думаю, через час она придет в себя… Постарайтесь найти слова…

Постараться найти слова… Доктор их не нашел. Как их может найти он?

В палате пахло камфорным спиртом. Бледное лицо Вероники почти сливалось с белоснежным накрахмаленным покрывалом. Сиделка смахивала пот с ее лба, глотая слезы… Да… это их война, их, женщин… И на этой войне, оказывается, тоже бывают потери. За два с половиной года в экипаже Ройтера никто не был даже ранен, за исключением оглохшего акустика. Но тот оклемался. Акустиком, конечно, не будет, но наверняка сможет обходиться без слухового аппарата. А что сказать здесь?

Он потерял друга, но Шепке был сам себе командир, и никакой ответственности Ройтер за него не чувствовал. Скорее, наоборот, Шепке был старшим и «главным». А здесь совсем другое.

Он тронул за плечо сиделку. Она кивнула и быстро исчезла за ширму. Оттуда донеслись приглушенные всхлипывания.

Ройтер провел по щеке Вероники. Она, до сих пор лежавшая неподвижно, прижалась к его руке.

— Я все испортила, — прошептала она.

Ройтер положил ладонь ей на губы. «Молчи!»

— Я все испортила. Я — плохая немка… Ты вернулся, а я не смогла…

Ройтер отрицательно покачал головой.

— Ты смогла…

В глазах ее промелькнула искорка, от которой внутри зажглось бледное голубое пламя, чем-то похожее на пламя ацетиленовой горелки. Подобное пламя загоралось в нем, когда он был с Анной. Но больше — никогда и ни с кем.

— Ты чудо… — прошептала Вероника — она провела губами по его ладони. — Знаешь, ты, конечно, настоящий солдат, ты человек войны… Такими были солдаты Наполеона… И за тобой идет война… но это пепел…

Брестская эскадра вышла в море в 20 часов 45 минут, с часовым опозданием из-за очередного воздушного налета на порт. Видимо, британцы решили стереть город с лица земли. Повторный налет не произвел сколь-либо значительных разрушений в порту. Зато досталось Росканвелю — поселок на противоположном берегу залива — все, что не удавалось высыпать в порт из-за плотного зенитного огня и дымовой завесы, которую жгли не переставая уже вторые сутки, отправлялось туда. Ночь была безлунной, над водой висела дымка. Но командир «Силайона» не заметил противника отнюдь не по этой причине. Во время бомбежки он принял решение уйти с позиции, чтобы подзарядить аккумуляторы.

Не видел эскадры и патрульный самолет, который вернулся на базу из-за поломки бортового локатора. Другая машина, высланная в тот же квадрат двумя часами позже, врага, естественно, уже не застала. Семиузловым ходом эскадра уходила на восток. «Мессершмиты» Галланда роем неслись над проливом навстречу. На рассвете произошел контакт. Эскадра получила надежное воздушное прикрытие.

Около 11.00 два британских «Спитфайра», преследуя самолет противника, неожиданно вышли на группы крупных кораблей в проливе. Однако доклад об этом поступил позже, чем следовало бы. Английские штабы пришли в движение. «Томми» поняли, что их опередили. Они ринулись наверстывать упущенное. Против немецкой эскадры были посланы «Свордфиши». Их встретили. И встретили хорошо. Скорость Bf 110 едва ли не вдвое выше тихоходного английского биплана. Не достигнув ни одного попадания и понеся значительные потери, британцы ретировались. Первая неудача породила цепную реакцию паники в английском командовании. Последовали серии скоропалительных, часто взаимоисключающих приказов. Эскадру командора Пайзи, два лидера и четыре эсминца, проводившую учебные стрельбы в проливе, послали атаковать немецкие линкоры через минные поля. Чудом эсминцы не понесли потерь, но, выйдя на дистанцию торпедного выстрела, были накрыты мощным огнем с «Гнейзенау» и, лишившись эсминца «Вустер», вынуждены были отвернуть. Дуврские батареи, не имея точных координат целей, лупили по площадям, не жалея снарядов. Рыбой, которая в результате их усилий всплыла на поверхность кверху брюхом, можно было бы, наверное, кормить все население Лондона несколько недель. Но они не сумели повредить даже тральщик. В атаках на соединение участвовало три сотни британских самолетов, из которых на цель смогла выйти лишь десятая часть. За ночь 12–13 февраля британские летчики совершили более 740 самолето-вылетов. Без результатов. Из стартовавших 242 машин 188 вообще не обнаружили эскадры Цилиакса. 15 бомбардировщиков были сбиты. И только 39 самолетов атаковали германские корабли, но не добились ни единого попадания. Вдобавок часть бомб была сброшена на возвращающиеся эсминцы Пайзи.

Подсчет потерь окончательно утвердил победу в этом сражении за Кригсмарине. Даже если прибавить к ним две так и не начавшиеся жизни, баланс все равно оставался в пользу немцев.