Глава 10
Корделия медленно проснулась, потянулась и забралась поглубже под огромное, подбитое пухом шелковое одеяло. Другая сторона кровати была пуста и — она потрогала вмятину на подушке — уже остыла. Должно быть, Эйрел удалился из спальни на цыпочках еще рано утром. Корделия блаженствовала: наконец-то она чувствовала, что выспалась, а, проснувшись, не ощутила цепенящей усталости, которая так давно не отпускала ее разум и плоть. Уже третью ночь кряду она спала прекрасно, согретая теплом тела Эйрела, и оба они были счастливы избавиться от так раздражавших кислородных трубок в носу.
Нынче утром их спальня — угловая комната на втором этаже старого здания, перестроенного из бывших казарм, — была прохладной и очень тихой. Широкое окно выходило на ярко-зеленую лужайку; ее дальнюю часть сейчас скрывал туман, окутавший и деревню, и холмы на дальнем берегу. Это сырое утро было таким приятным, правильным, таким чудным контрастом с уютом пухового одеяла. Когда она села, свежий розовый шрам на животе лишь заныл.
В дверь просунула голову Друшнякова. — Миледи? — тихо окликнула она, но тут увидела, что Корделия сидит, спустив босые ноги с краю кровати и крутит ступнями, пытаясь оживить застоявшуюся кровь. — О, отлично, вы уже проснулись.
Дру боком протиснулась в дверь, неся в руках большой и многообещающий поднос с едой. На ней было одно из самых удобных платьев, с широкой трехслойной юбкой, а поверх надет стеганый вышитый жилет. Ее шаги звонко простучали по широким половицам, потом сделались бесшумными, когда она ступила на тканый вручную половик возле постели.
— Я есть хочу, — удивленно заметила Корделия, обоняния которой достиг аромат еды с подноса. — Наверное, в первый раз за три недели. — Три недели с той жуткой ночи в особняке Форкосиганов.
Улыбнувшись, Дру поставила поднос на столик у большого окна. Корделия накинула халат, нашарила тапочки и направилась прямиком к кофейнику. Дру стояла поблизости, готовая подхватить ее, если она пошатнется, но сегодня Корделия не ощущала себя слабой. Она уселась и потянулась за истекающей паром кашей, маслом и кувшинчиком с горячим сиропом, который барраярцы варят из прокипяченного древесного сока. Чудесная еда.
— Ты уже ела, Дру? Хочешь кофе? Сколько сейчас времени?
Телохранительница покачала белокурой головой. — Я сыта, миледи. Около одиннадцати.
Дру была неизменной частью окружающего мира Корделии в последние ее несколько дней Форкосиган-Сюрло. Но лишь сейчас, в первый раз с тех пор, как покинула госпиталь, Корделия взглянула на девушку внимательно. Дру была бдительной и собранной, как обычно, но было в ней какое-то скрытое напряжение, та же неловкость, что и у оплошавших охранников. Наверное, дело было в том, что Корделия выздоравливала, но ей так эгоистично хотелось сейчас, чтобы и люди вокруг нее были счастливыми, а не тянули ее обратно к отчаянию и горю.
— Сегодня мне настолько легче! Вчера я говорила с капитаном Ваагеном по комму. Они считает, что у маленького Петера Майлза появились первые признаки молекулярного известкования. Очень обнадеживающе, если понимать, что и как говорит Вааген. Он не дает ложных надежд, но на то малое, о чем он говорит, можно положиться.
Дру подняла взгляд; на ее печальном лице застыла точно приклеенная вежливая улыбка. Девушка покачала головой: — Маточные репликаторы — для меня это так странно. Так чуждо…
— Не страннее того, что навязала нам эволюция, будь этот способ сколь угодно проверен на опыте, — усмехнулась в ответ Корделия. — Благодарение богу за технологию и продуманное устройство. Теперь-то я знаю, о чем говорю.
— А как вы поняли, что беременны? У вас не пришли месячные?
— А, менструальный цикл? Вообще-то, не так. — Она вернулась мыслями к прошедшему лету. Та самая комната и даже смятая кровать. Скоро они с Эйрелом смогут возобновить близость, хотя с отсутствием такой цели, как продолжение рода, пикантность несколько пропадает. — Летом мы думали, что прочно обоснуемся здесь. Эйрел был в отставке, я тоже… ничто нам не мешало. Я вот-вот должна была выйти из возраста, пригодного для органического деторождения, а на Барраяре, казалось, других вариантов нет; да и Эйрел хотел поторопиться. Так что через пару недель после того, как мы поженились, я пошла и удалила свой контрацептивный имплантат. Я себя чувствовала ужасно безнравственной, ведь дома, чтобы это сделать, мне сперва требовалось бы купить лицензию.
— Правда?! — Дру слушала, завороженно открыв рот.
— Да, таковы бетанские законы. Сперва надо сдать экзамен на родительскую лицензию. Имплантат у меня стоял с четырнадцати лет. Помнится, менструальный цикл у меня до этого был только один раз. У нас принято останавливать цикл, пока он не потребуется. Так что мне поставили имплантат, разрезали плеву и прокололи уши, а потом мы это отпраздновали…
— Но вы же… не занимались с сексом с четырнадцати лет, правда? — шепотом выговорила Дру.
— Могла бы. Но, видишь ли, для этого требуются двое. Любовник у меня появился гораздо позже. — Корделии было стыдно признаться, насколько позже. В то время она была такой неловкой, совершенно не знала, как себя вести… «И с тех пор мало переменилась», — с сухой усмешкой призналась она себе.
— Я не думала, что все случится так скоро, — продолжила рассказ Корделия. — Полагала, нам предстоит несколько месяцев энергичных и восхитительных экспериментов. Но ребенок у нас получился с первой попытки. Так что на Барраяре менструального цикла у меня так и не было.
— С первой попытки, — эхом отозвалась Дру. Она сжала губы, явно в каком-то внутреннем смятении. — А как вы узнали что… залетели? По тошноте?
— Усталость пришла раньше, чем тошнота. Но вообще-то, я узнала по синим пятнышкам… — Она осеклась, вгляделась в смятенное лицо девушки. — Дру, это теоретический вопрос или у тебя здесь личный интерес?
Дру чуть не плакала. — Личный, — выдавила она.
— Вот как. — Корделия откинулась в кресле. — А… хочешь об этом со мною поговорить?
— Нет… Не знаю…
— Полагаю, это означает 'да', - вздохнула Корделия. О, да. Все равно, что играть роль заботливой мамочки-капитана для шестидесяти бетанских ученых в астроэкспедиции; хотя как раз вопросы насчет беременности они выясняли друг у друга, а не вываливали ей на колени. Но если принять во внимание, что за Большие Глупости подкидывало ей время от времени ее сообщество избранных интеллектуалов, то дикие барраярские варианты должны быть просто… — Ты знаешь, я рада буду тебе помочь всем, чем смогу.
— Это было в ночь солтоксинового нападения, — плача, объяснила Дру. — Мне не спалось. Я пошла на кухню чего-нибудь поесть. А по пути вниз заметила свет в библиотеке. Там был лейтенант Куделка, он тоже никак не мог заснуть.
«Ку, да? О, хорошо, очень хорошо. В конце концов, все может обернуться к лучшему». Корделия подбодрила Дру искренней улыбкой. — Да?
— Мы…я… он меня поцеловал.
— Надеюсь, ты ответила на поцелуй?
— Вы говорите так, словно одобряете.
— Конечно, одобряю. Я люблю вас обоих, и тебя, и Ку. Если бы вы только разобрались с тараканами в своей голове… Но продолжай, это же не все? — Если только Дру не невежественна в этих вопросах больше, чем Корделия способна вообразить.
— Мы… мы… мы…
— Переспали? — с надеждой предположила Корделия.
— Да, миледи. — Уже совсем пунцовая Дру судорожно сглотнула. — Ку казался таким счастливым… несколько минут. И я была так за него рада, так взволнованна, и было вовсе не важно, что это больно.
Ах, да: варварский барраярский обычай знакомить женщин с сексом через боль дефлорации без анестезии. Хотя если учесть, какую боль требует вынести их репродуктивный метод потом, так это честное предупреждение. Но Ку, насколько она его видела за эти дни, не выглядел счастливым новоиспеченным любовником. Что же эти двое делают друг с другом? — Продолжай.
— Мне показалось, через стеклянную дверь я заметила движение в саду за домом. А потом начался переполох наверху… ох, миледи, как я виновата! Если бы я вас охраняла, а не занималась этим…
— Ша, девочка! Ты была не на дежурстве. Если бы ты не занималась, как ты говоришь, «этим», то бы спала в своей кровати. Солтоксиновое нападение — не ваша вина, не твоя и не Ку. И вообще, не будь вы в тот момент внизу, более или менее одетыми, то несостоявшийся убийца мог бы уйти. — «И мы бы не ждали сейчас очередной казни через отсечение головы, или что там с ним сделают. Боже, помоги нам». Корделия испытывала противоречивое желание, чтобы прошлое изменились, и Ку и Дру были тогда заняты друг другом, а не смотрели в это чертово окно. Но сейчас Дру не до того — у нее иные заботы, нежели мысли о смертельных последствиях ее поступка.
— Но если только…
— Последние недели я то и дело слышу «если только». Честное слово, пора сменить пластинку — например, на «живем дальше». — Наконец-то мозги Корделии заработали в нужном темпе. Дру — барраярка, следовательно, контрацептивного имплантата у нее нет. И не похоже, чтобы этот идиот Ку принял иные меры предосторожности. Значит, все три недели девочка спрашивала себя… — Хочешь попробовать мои синие пятнышки? У меня еще несколько штук осталось.
— Синие пятнышки?
— Ну да, я же начала тебе рассказывать. Это диагностические полоски, у меня их целая упаковка. Я купила ее в Форбарр-Султане прошлым летом в магазине импортных товаров. Писаешь на полоску, и если появляются синие пятнышки — ты беременна. Но прошлым летом я использовала всего три штуки. — Корделия подошла к комоду и принялась рыться в старых припасах. — Вот, — протянула она одну полоску Дру. — Облегчись. И облегчи душу.
— А они срабатывают так рано?
— После пяти дней. — Корделия сжала ее руку. — Честное слово. — Обеспокоенно уставившись на полоску бумаги, Дру скрылась в ванной при спальне Корделии и Эйрела. Появилась она через пару минут. Лицо ее было мрачным, плечи поникли.
И что это значит? Корделия взволнованно спросила: — Ну, что?
— Она белая.
— Значит, ты не беременна.
— Наверное, нет.
— Понять не могу, рада ты или огорчена. Поверь, если ты хочешь иметь ребенка, лучше подожди пару лет, пока сюда не проникнет и не распространится нормальная медицинская технология. — «Хотя какое-то время органический метод казался столь захватывающим…»
— Я не хочу… то есть хочу… я не знаю. С той ночи Ку со мной почти не разговаривает. Я не хотела ребенка, для меня это был бы конец, и все же думала, что, может, он… будет этому так же рад, как радовался сексу. Может, он вернется и… Ох, все шло так хорошо, а теперь разладилось! — Дру сжала руки, стиснула зубы, лицо ее было бледным.
«Поплачь, девочка, тогда я снова смогу дышать». Но Друшнякова справилась с собой. — Извините, миледи. Мне не следовало выплескивать всю эту глупость на вас.
«Глупость, да, но обоюдная. Такого рода путаница требует совместных усилий.» — Так что же Ку? Я-то думала, он просто винит себя за солтоксиновое нападение, как и все вокруг. — «Начиная с Эйрела и меня».
— Не знаю, миледи.
— Ты не пробовала пойти на решительные меры, например, поговорить с ним?
— Когда он видит, что я иду, то прячется.
Корделия вздохнула и сосредоточилась на одевании. Сегодня она наденет настоящую одежду, а не больничную пижаму и халат. В глубине гардероба Эйрела нашлись на вешалке бежевые брюки от ее старой астроэкспедиционной формы. Ради любопытства они их примерила. Не просто не тесны, но даже свободны. Она действительно была больна. С каким-то вызовом она решила остаться в этих брюках и выбрала в пару к ним блузу в цветах с длинным рукавом. Очень удобно. Она поглядела в зеркало и улыбнулась своему бледному и тощему отражению.
— А-а, милый капитан. — в дверь спальни заглянул Эйрел. — Ты встала. — Он поглядел на Друшнякову. — Вы обе здесь. Тем лучше. Знаешь, Корделия, а мне нужна твоя помощь. Точно нужна. — Глаза Эйрела светились весьма странным выражением. Юмор, смущение, беспокойство? Эйрел вошел в комнату. На нем была одежда, которую он обычно носил в Форкосиган-Сюрло, вне службы — старые форменные брюки и гражданская рубашка. За ним плелся напряженный, несчастный Куделка в аккуратной черной полевой форме с сияющими на воротнике красными лейтенантскими кубиками. Он опирался на трость. Дру прислонилась к стене, скрестив руки.
— Лейтенант Куделка сказал мне… сказал, что хочет сделать некое признание. И я подозреваю, он надеется на отпущение грехов, — добавил Эйрел.
— Я его не заслуживаю, сэр, — пробормотал Куделка. — Но не могу больше держать это в себе. Я должен признаться. — Он уставился в пол, избегая чьего-либо взгляда. Друшнякова смотрела на него, затаив дыхание.
Эйрел чуть расслабился и присел на край кровати рядом с женой.
— Ну, теперь держись, — прошептал он ей уголком рта. — Даже я такого не ожидал.
— Думаю, я смогу тебя обставить.
— И не в первый раз. — Он заговорил громче. — Давай, лейтенант. Если тянуть, легче не станет.
— Дру… мисс Друшнякова, я пришел с повинной. И извинениями. Нет, это звучит банально, но поверьте, я не думаю, что в происшедшем есть что-то банальное. Вы заслужили не просто извинение, вы можете требовать расплаты. Все, чего пожелаете. Я так раскаиваюсь, что я… что изнасиловал вас.
У Друшняковой на целых три секунды упала челюсть, а потом захлопнулась так резко, что Корделия услышала, как лязгнули зубы. — Что?!
Куделка содрогнулся, но глаз не поднял. — Простите… простите, — пробормотал он.
— Ты. Думаешь. Что ты. Что?! — выдохнула Друшнякова, в ужасе и ярости. — Ты думаешь, что мог… о-о! — Она стояла, напрягшись всем телом, стиснув кулаки и тяжело дыша. — Ку, ты осел! Идиот! Кретин! Ты… ты… — Ей не хватало слов. Ее трясло.
Корделия не могла отвести глаз от этой картины. Хотя Эйрел тоже прикусил губу…
Широкими шагами Дру подошла к Куделке и пинком выбила у него из руки трость. Тот пошатнулся с изумленным возгласом, попытавшись подхватить трость, но не успел, и та покатилась по полу. Дру грамотно припечатала его к стене и парализовала решительным ударом в солнечное сплетение. Ку задохнулся.
— Болван! Ты думал, что мог меня хоть пальцем коснуться без моего согласия? Ох! Какой же ты, какой… — Ее смятение вырвалось гневным воплем, прямо в ухо Ку. Тот содрогнулся.
— Пожалуйста, не ломай моего секретаря, Дру: ремонт стоит дорого, — мягко попросил Эйрел.
— О-ох! — Она вихрем развернулась на месте, выпустив Куделку. Тот пошатнулся и упал на колени. Прижав ладони к лицу, прикусив пальцы, Дру вылетела за дверь, громко захлопнув ее за собой. Лишь тогда она разрыдалась — они услышали удаляющиеся резкие всхлипы. Хлопнула еще одна дверь. Тишина.
— Извини, Ку, — разбил долгую паузу Эйрел, — но не похоже, чтобы суд поверил твоему самооговору.
— Не понимаю. — Ку покачал головой, подполз к твоей трости и с ее помощью, дрожа, поднялся на ноги.
— Я верно поняла, что вы оба говорили о происшедшем между вами в ночь солтоксинового нападения? — спросила Корделия.
— Да, миледи. Я был в библиотеке. Не спалось; думал, я лучше над данными посижу. Зашла она. Мы сидели, разговаривали… Тут я понял, что… ну, оказался состоятелен как мужчина, в первый раз после нейробластера. Я подумал, может, пройдет еще год или вообще никогда… и я запаниковал, просто запаниковал. Я взял ее… прямо там. Не спросив, не сказав ни слова. А потом сверху донесся шум, и мы оба выбежали в сад за домом, и… назавтра она так и не обвинила меня, а я все ждал…
— Но если это не было насилием, почему она так разъярилась? — спросил Эйрел.
— Она и прежде ужасно злилась, — подтвердил Куделка. — Так смотрела на меня все эти три недели…
— Она так смотрела, потому что боялась, Ку, — подсказала Корделия.
— Я так и подумал.
— Боялась, но не тебя, а того, что беременна, — просветила его Корделия.
— Ох… — Куделка осекся.
— В конце концов, выяснилось, что нет, — это сообщение Ку прокомментировал еще одним «ох!». — Но она сейчас очень на тебя зла, и я за это не могу ее винить.
— Но если она не считает, что я… то почему?
— Не понимаешь? — Она нахмурилась, глядя на Эйрела. — И ты тоже?
— Ну-у…
— Потому что ты открыто оскорбил ее, Ку. Не тогда, а прямо сейчас, в этой комнате. И не только тем, что пренебрежительно отнесся к ее боевому искусству и способности постоять за себя. Твои слова впервые открыли ей глаза на один факт: той ночью ты так был сосредоточен на себе самом, что ее толком и не увидел. Скверно, Ку. Очень скверно. Ты ей должен самые глубокие извинения. Она так по-барраярски отдалась тебе целиком, а ты так мало оценил ее поступок, вовсе его не заметил.
Ку внезапно вздернул подбородок. — Она одарила меня из милости?
— Больше похоже на дар богов, — пробормотал Эйрел, задумавшийся о чем-то своем.
— Я не… — Куделка мотнул головой, указывая на дверь. — Говорите, мне нужно за ней бежать?
— Будь я на твоем месте, то пополз бы, — посоветовал Эйрел. — Быстро пополз. Просочился бы в щель под ее дверью, упал пузом кверху и позволил бы себя топтать, пока она не передумает. А потом извинился бы еще раз. Дело еще можно поправить. — Взгляд Эйрела сверкал открытым весельем.
— И как это называется? Полностью сдаться? — с негодованием выпалил Ку.
— Нет. Я называю это победой. — Теперь его тон сделался прохладнее. — Я видел, как война между мужчиной и женщиной не оставляла ничего, кроме выжженной земли. Пожары гордости. Ручаюсь, этот путь не придется тебе по вкусу.
— Вы… Миледи! Вы смеетесь надо мной! Прекратите!
— Тогда прекрати вести себя смешно, — отрезала Корделия. — Вытащи голову из задницы. Хоть шестьдесят секунд подумай о ком-нибудь, кроме себя самого.
— Миледи. Милорд. — Напустивший на себя ледяное достоинство Куделка стиснул зубы. Он поклонился и вышел, хлопнув дверью. Но в коридоре повернул не в ту сторону, куда сбежала Друшнякова, с топотом слетевшая вниз по ступеням.
Когда шаги Куделки затихли вдали, Эйрел беспомощно помотал головой. Он едва сдерживал смех.
Корделия мягко стукнула его по плечу. — А ну хватит! Им-то не смешно. — Их взгляды встретились, она хихикнула, но решительно подавила веселье. — Боже правый, по-моему, ему хотелось оказаться насильником. Странное желание. Уж не переобщался ли он с Ботари?
Нехорошая шутка отрезвила обоих. Эйрел сказал задумчиво: — Полагаю… Ку самоуничижение льстило. Но его раскаяние было искренним.
— Искренним, но слегка самодовольным. Думаю, мы достаточно долго потакали его слабости. Может, пора быть с ним пожестче?
Плечи Эйрела устало поникли. — Он перед нею в долгу, спору нет. Но что мне было, приказывать? Если эта плата не дается добровольно, она ничего не стоит.
Корделия ответила согласным хмыканьем.
* * *
Только к обеду Корделия заметила, что в их маленьком мирке кого-то недостает.
— А где граф? — спросила она Эйрела, когда они увидели, что домоправительница накрыла стол только на двоих. Окно столовой выходило на озеро. День выдался холодным. Ранний туман поднялся с земли лишь затем, чтобы собраться в низкие, гонимые ветром ледяные тучи. Корделия накинула поверх своей цветастой блузы черную куртку от старой полевой формы Эйрела.
— Я думал, он пошел на конский двор. Еще один сеанс выездки, по этой его новой задумке, — удивился Эйрел, с таким же беспокойством оглядывая стол. — Он мне говорил, что собирается.
Домоправительница, наливавшая им суп, подсказала: — Нет, м'лорд. Граф рано утром уехал на лимузине вместе с двумя оруженосцами.
— О-о! Извини, — Эйрел кивнул Корделии и, поднявшись, вышел из столовой в задний холл. Одна из полуподвальных кладовых с тыльной стороны дома, врезанной в склон, была сейчас переделана в центр связи, где стоял комм-пульт с дважды шифрованным каналом и у дверей которого был выставлен постоянный пост СБ. Судя по звуку шагов, Эйрел двинулся именно туда.
Корделия сделала глоток супа, прокатившегося по пищеводу жидким свинцом, отложила ложку и принялась ждать. В тишине дома она могла расслышать голос Эйрела и искаженные электроникой незнакомые голоса отвечавших, слишком приглушенные расстоянием, чтобы можно было разобрать слова. Прошла, казалось, целая вечность — хотя на самом деле и суп не успел остыть, — как вернулся Эйрел, мрачнее тучи.
— Он поехал туда? — спросила Корделия. — В госпиталь?
— Да. Он был там и ушел. Все в порядке. — Тяжелая челюсть Эйрела была напряжена.
— То есть с ребенком все в порядке?
— Да. Ему запретили войти, он какое-то время спорил, потом ушел. И ничего худшего. — Он принялся мрачно прихлебывать суп.
Граф вернулся пару часов спустя. Корделия услышала тихий вой лимузина, проехавшего по подъездной дорожке и вокруг северного крыла дома. Тишина, затем хлопнута открывшаяся и вновь закрывшаяся дверца, и машина поехала дальше в гараж, выстроенный за гребнем холма рядом с конюшнями. Корделия с мужем сидели сейчас в гостиной, в передней части дома. Эйрел пролистывал на ручном считывателе какой-то правительственный доклад, но при звуке закрывающейся кабины поставил устройство на «паузу». Они оба в ожидании вслушались в звук твердых шагов по дорожке вокруг дома и ступеням крыльца. Эйрел плотно стиснул губы в предчувствии неприятного разговора, взгляд у него был мрачным. Корделия сжалась в кресле и собрала всю свою решимость.
Граф Петр ворвался в комнату и застыл посреди. Он был официально одет в свой старинный мундир с генеральскими нашивками, — Вот вы где! — Оруженосец, следовавший за графом по пятам, беспокойно покосился на Эйрела с Корделией и ретировался прежде, чем граф разрешил ему идти. Петр этого даже не заметил.
Сперва он обрушился на сына. — Ты! Посмел опозорить меня прилюдно! Заманить в ловушку.
— Боюсь, вы сами опозорились, сэр. Если бы вы не пошли этим путем, то не попали бы и в западню.
Тесно сжатые челюсти графа напряглись, перемалывая сказанное; морщины на его лице сделались глубже. Гнев и смущение боролись в нем с самоуверенностью. Смущение — удел тех, кто поступил неправильно. Он сомневается, поняла Корделия. Ниточка надежды. «Не потерять бы эту ниточку — только она одна может вывести нас из лабиринта».
Самоуверенность взяла верх. — Я и не должен был заниматься этим, — огрызнулся Петр. — Это дело женщины, охранять генофонд.
— Было делом женщины во времена Изоляции, — ровным голосом поправил Эйрел. — Когда единственной реакцией на мутацию было детоубийство. Теперь у нас есть другие средства.
— Как странно, должно быть, чувствовали себя беременные женщины, не зная, завершится все жизнью или смертью, — проговорила Корделия. Она отпила лишь глоток из этой чаши, и его ей хватило на всю жизнь, но барраярки опустошали ее до дна раз за разом… удивительно не то, что в культуре их потомков царит хаос, а то, что она не безумна вконец.
— Ты подводишь нас всех тем, что не можешь ее контролировать, — заявил Петр. — Как ты намереваешься править планетой, если не можешь навести порядок в собственном доме?
Уголок рта Эйрела чуть дрогнул в улыбке. — О да, контролировать ее трудно. Она сбегала от меня дважды. И то, что она вернулась по доброй воле, до сих пор изумляет меня.
— Вспомни о своем долге. Передо мной как перед графом, если не как перед отцом. Ты присягал мне как сюзерену. А теперь предпочитаешь повиноваться этой инопланетнице, нежели мне?
— Да — Эйрел взглянул ему прямо в глаза. Голос его упал до шепота. — Это должный порядок вещей. — Петр передернулся. Эйрел сухо добавил: — И не пытайтесь перевести разговор с детоубийства на послушание, сэр, это вам не поможет. Вы сами меня учили, как отсекать ложные доводы.
— В прежние времена ты бы не вел себя с подобной наглостью.
— Да, нынче у нас все по-особому. Как графский наследник, я вложил свои руки в ваши, но как Регенту — вы присягали мне. Патовая ситуация. В старые добрые времена такой мертвый узел разрешали бы с помощью маленькой удобной войны. — Он усмехнулся, или оскалился, в ответ. У Корделии ум за разум заходил. «Спешите видеть, только один день. Непреодолимая Сила встречает Несокрушимое Препятствие. Пять марок за билет».
Дверь из коридора приоткрылась, и в нее заглянул нервничающий лейтенант Куделка. — Сэр? Извините, что прерываю. У меня проблемы с комм-пультом. Он снова не в порядке.
— Какие проблемы, лейтенант? — спросил Форкосиган, отвлекаясь с явным усилием. — Помехи?
— Просто не работает.
— Пару часов назад он был в полном порядке. Проверь питание.
— Уже сделано, сэр.
— Вызови техника.
— Без комм-пульта не могу.
— Ах, да. Тогда прикажи начальнику охраны вскрыть пульт — может, поломка окажется очевидной. Затем вызови техника по его открытому комм-каналу.
— Слушаюсь, сэр. — Куделка кинул опасливый взгляд на троих человек, замерших на месте в ожидании его ухода, и ретировался.
Граф разговор не закончил. — Клянусь, я отрекусь от него. От этого существа в госпитале. Полностью лишу его наследства.
— Пустая угроза, сэр. Наследства вы можете лишить только меня. Императорским указом. О котором вам придется подавать смиренное прошение… э-э, мне же. — На губах Эйрела мелькнула жесткая улыбка. — И я вам, разумеется, это разрешение дарую.
На челюсти у Петра заходили желваки. Это не непреодолимая сила и несокрушимое препятствие, это непреодолимая сила — и ускользающее, текучее море; удары графа приходились в воду, бесполезно обращаясь тучей брызг. Мысленное дзюдо. Граф был выведен из себя и молотил по этой воде — отчаянно терпя неудачу. — Подумай о Барраяре! О примере, который ты подаешь.
— О-о, — выдохнул Эйрел, — именно это я и делаю. — Он помолчал. — Мы никогда не командовали боем из тыла, ни вы, ни я. Где пройдет Форкосиган, там и другим путь не покажется непроходимым, и люди последуют за ним. Такой небольшой личный… вклад в переустройство общества.
— Может, для инопланетников это сгодилось бы. Но наше общество не в силах позволить себе такой роскоши. Мы едва держимся такие, какие мы есть, и не можем позволить себе тащить еще мертвый груз миллионов калек!
— Миллионов? — поднял бровь Эйрел. — Теперь вы экстраполируете единицу на бесконечность. Слабый аргумент, сэр, и недостойный вас.
— Разве, — добавила Корделия негромко, — каждый не сам решает, какое бремя ему — или ей — по силам вынести?
Петер переключился на нее. — Да, а кто за это все будет платить, а? Империя. Лаборатория Ваагена получает средства из бюджета на военные разработки. Весь Барраяр платит за то, чтобы продлить жизнь твоему чудовищу.
Туше. — Возможно, это окажется более выгодным вложением, чем вы думаете, — защищалась Корделия.
Петр фыркнул, упрямо склонил голову, его костлявые плечи напряглись. Корделию он больше не замечал, глядя на Эйрела словно сквозь нее. — Ты все-таки решил навязать это мне. Моему дому. Переубедить я тебя не могу, приказать тоже… что ж. Ты так хотел перемен, вот тебе перемены. Я не желаю, чтобы это существо носило мое имя. В этом уж я вправе отказать, если в другом не могу.
Губы Эйрела сжались в ниточку, ноздри раздувались. Но он не шевельнулся в кресле. В его руках светился забытый считыватель; кисти были спокойны и лежали ровно, он контролировал их, не давая пальцам гневно сжаться. — Хорошо, сэр.
— Тогда мы назовем его Майлзом Нейсмитом Форкосиганом, — сказала Корделия с притворным спокойствием, хотя ее подташнивало и внутри все тряслось. — Мой отец не пожалеет ему своего имени.
— Твой отец мертв, — отрезал Петр.
Растаял в облаке плазмы при аварии катера больше десяти лет назад… Иногда Корделии казалось, что когда она закрывает глаза, то еще видит отпечатанный на сетчатке малиновый и зеленый контур той картины. — Не окончательно. Он есть, пока я живу и помню.
Похоже, этот удар пришелся барраярскому графу под дых. Здешние церемонии по отношению к мертвых граничили с настоящим культом предков, точно память давала их душам жизнь. Не пробежало ли сейчас по венам графа холодком напоминание о собственной смертности? Он зашел слишком далеко и понимал это, но повернуть назад уже не мог. — Тебя ничем не проймешь! Ну так получай. — Он остановился перед Эйрелом, широко расставив ноги, и воззрился на сына. — Прочь из моего дома. Из обоих домов. Забирай свою женщину и убирайся. Сегодня же!
Эйрел лишь скользнул взглядом по дому, где прошло его детство. Он аккуратно отложил считыватель и встал. — Что ж, хорошо, сэр.
В голосе графа смешались гнев и страдание. — Ты бросишь свой дом ради… этого?
— Мой дом — это не место, а человек, сэр, — мрачно произнес Эйрел. И неохотно поправился: — Люди.
Под этим «люди» он имеет в виду отца точно так же, как саму Корделию. Она подалась вперед с таким напряжением, что было больно. Старик что, каменный? Даже сейчас Эйрел предлагает ему шанс к примирению, и от этой обходительности сердце щемит.
— Тебе придется вернуть свою ренту и доходы в казну провинции, — отчаянно бросил Петр.
— Как вы пожелаете, сэр, — Эйрел шагнул к двери.
Петр сбавил тон. — И где ты будешь жить?
— Иллиан не раз настаивал на том, чтобы я по соображениям безопасности переехал в императорский дворец. Ивон Форхалас убедил меня в том, что Иллиан был прав.
Корделия поднялась со своего места вместе с мужем, а теперь подошла к окну и уставилась на унылый серо-зелено-бурый пейзаж. На серо-свинцовой поверхности озера гуляли волны с барашками белой пены. Барраярская зима будет такой холодной…
— Что, императорские амбиции наконец-то взыграли? — подхватил Петер. — Честолюбие?
Эйрел в крайнем раздражении скривился. — Напротив, сэр. Если у меня не останется доходов, кроме пенсии в пол-адмиральского жалования, я не смогу позволить себе роскошь оказываться от дармового жилья.
Какое- то движение на фоне легких облаков привлекло взгляд Корделии, она беспокойно прищурилась. — Что-то с этим флайером не так, — пробормотала она практически самой себе. Странно дергающееся из стороны в сторону пятнышко росло на глазах. За машиной тянулся хвост дыма. Она, рыская, летела над озером, прямо на них. — Боже, а что, если он набит бомбами?
— Что?! — хором воскликнули Эйрел и Петр. Они оба бросились к окну, застыв рядом с Корделией: муж справа, свекор слева.
— На нем эмблемы СБ, — сказал Эйрел.
Петр старчески прищурился. — Да?
Корделия мысленно прикинула, как рванет из дома через коридор и черный выход. С другой стороны подъездной дорожки есть канава; если туда залечь плашмя, может… но флаер в конце своей траектории замедлил полет и, вихляясь, дотянул до посадочной площадки на лужайке перед домом. Его с опаской обступили оруженосцы в форкосигановских ливреях и СБшники в зеленой или черной форме. Теперь было наглядно видно, насколько машина повреждена: выжженная плазмой дыра, черные потеки сажи, погнутые ули… просто чудо, что она вообще летела.
— Кто?… — вопросил Эйрел.
Прищур графа сделался острее, когда сквозь стекло помятого колпака тот разглядел пилота. — Боги правые, это же Негри!
— Но кто же с… скорей туда! — бросил Эйрел через плечо, устремившись к двери. Петр и Корделия кинулись вслед за ним: через холл, на улицу и вниз по зеленому склону.
Покоробившийся фонарь машины охранникам пришлось взломать. Негри выпал им на руки. Его положили на траву. Вся левая сторона его тела и нога была чудовищно обожжена, зеленая форма сгорела и расплавилась, обнажая кровоточащие белые волдыри ожогов, растрескавшуюся плоть. Раненого неудержимо трясло.
Маленькая фигурка, пристегнутая ремнями к пассажирскому сиденью, оказалась императором Грегором. Пятилетний мальчик всхлипывал в ужасе, негромко, почти приглушенно, глотая слезы и давя рыдания. Такой самоконтроль у столь юного человечка показался Корделии пугающим. Ему бы следовало сейчас реветь в голос. Ей самой хотелось завопить. На нем была обычная детская одежда — темно-синего цвета мягкая рубашка и штанишки. Одной сандалии не было. Охранник СБ отстегнул ремень безопасности и вынул мальчика из флайера. Тот отпрянул от солдата и уставился на Негри в крайнем ужасе и смятении. «А ты думал, малыш, что взрослые неуязвимы?» с болью подумала Корделия.
Возле них материализовались Ку и Дру, выскочившие с разных сторон дома. Как и охрана, они оцепенели в потрясении. Грегор увидел Друшнякову и, стрелой кинувшись к ней, крепко вцепился в ее юбку. — Друши, помоги! — Наконец-то он позволил себе заплакать вслух. Дру обняла его и подхватила на руки.
Эйрел опустился на колени возле тяжелораненого шефа СБ. — Негри, что случилось?
Негри, потянувшись, вцепился в отворот его куртки неповрежденной правой рукой. — Он устроил путч… в столице. Его войска заняли здание СБ, центр связи… почему вы не отзывались? Генштаб окружен, там много его людей… во дворце тяжелые бои. Мы его раскусили — готовились арестовать… он запаниковал. Ударил слишком рано. Кажется, у него Карин.
— Кто, Негри, кто? — допытывался Петр.
— Фордариан.
Эйрел мрачно кинул. — Да…
— Ты… возьмешь мальчика, — прохрипел Негри. — Они у нас на хвосте… — Дрожь перешла в конвульсии, глаза закатились. Дыхание прервалось удушливым хрипом. Внезапно взгляд карих глаз стал осмысленным, настоятельным. — Сказать Эзару… — Капитана снова охватила судорога, раздирающая его плотное тело. Затем конвульсии прекратились. Все кончилось. Он больше не дышал.
