Тайное оружие рейха

…У профессора Генриха фон Айзенбаха имелась тайная страсть. Нет, он не был картежником, бездумно просаживающим в табачном угаре родительское состояние. Не был и горьким пьяницей, ибо ученый дорожил своим главным достоянием – мозгом. По этой причине не увлекался профессор и столь модными в нацистской партии стимуляторами вроде кокаина, который так радовал господ из СС и гестапо. Генрих фон Айзенбах любил.

Место для установки объекта было выбрано не случайно. Путем долгих, сложных расчетов профессор со своим ассистентом сумели определить географическую точку, откуда они могли бы максимально воздействовать на территорию врагов рейха. Фон Айзенбах вздохнул, вспомнив, каких трудов стоило ему убедить однопартийцев в целесообразности своего оружия, в его действенности. Потребовалось вмешательство личного астролога фюрера, близкого знакомца профессора, который сумел добиться аудиенции у вождя арийского народа…

Ее точеная фигурка, обтянутая черным мундиром войск СС, мучила профессора. Когда плеть в ее прекрасной ручке со свистом опускалась на спину какому-нибудь славянскому рабу, фон Айзенбах чувствовал себя обделенным и мечтал оказаться на его незавидном месте. Лейтенант СС Фрида Костер была старой знакомой фон Айзенбаха. Она ходила на его лекции по геофизике, еще когда ей было пятнадцать, а он, перебиваясь с хлеба на воду, устраивал показательные эксперименты по разным кабаре и театрам на потеху публике. Именно тогда белокурый ангелочек по имени Фрида навсегда пленил сердце Генриха фон Айзенбаха, ради повышенных кассовых сборов титуловавшего себя профессором. Потом, когда нацисты пришли к власти и евреев выжили из академической науки, Генриху, с его чисто арийским происхождением, уже не составляло труда стать профессором и преподавать на престижнейших кафедрах Германии. Фрида была неизменным спутником, то появляясь в его жизни, то исчезая вновь.

Слово «покорять» не было для нее пустым звуком. Она обожала смотреть на чужую боль, физическую и моральную. Стала любовницей бригаденфюрера СС только для того, чтобы попасть в войска, получить власть над другими. Немолодого уже профессора, окруженная молодыми блестящими офицерами-любовниками, Фрида не забывала. Растрепанная, такая прекрасная в черном мундире, слегка навеселе, она врывалась в его жизнь и бросала в полном смятении обессилевшим.

«Моя ведьма!» – восхищенно думал о ней профессор, глядя в окно, как Фрида Костер охаживает плетью по спине изможденного раба, и вспоминая о полных страсти вечерах. «Плеть – вот ключ к сердцу мужчины», – говорила Фрида, глядя горящими глазами на фон Айзенбаха…

– …Как идут дела, господин профессор? – неожиданно раздался голос штандартенфюрера, который тихо подошел к задумавшемуся ученому. – Надеюсь, мы успеем к приезду высокой комиссии?

– О, не сомневайтесь, мой дорогой Руди, – фон Айзенбах рассеянно вертел в руках карандаш. Эротические фантазии настолько увлекли его, что он и думать забыл о расчетах. – Все будет хорошо. Я полагаю, что с такими помощниками, как вы и ваши подчиненные, у нас не возникнет никаких проблем.

– Так вон оно какое, это тайное оружие Великого Рейха, – с пафосом произнес Штуце. Он подошел к окну и махнул рукой на несколько десятков вышек, уже установленных в зоне объекта. – Знаете, все эти излучатели, вся эта электрическая белиберда казались мне чем-то несерьезным, не способным причинить хоть какой-то урон противнику. Но теперь каждый раз, когда я вижу уничтоженный вашими восхитительными молниями грузовик, я верю, что мы сумеем покорить весь мир.

– Молнии – лишь косвенный, побочный эффект моего прибора, – профессор говорил рассеянно, сейчас его куда больше занимал другой вопрос – придет ли к нему сегодня Фрида? – Дорогой Руди, представьте себе, что станется с русскими, если дожди, ливни со всей планеты внезапно соберутся вместе и устремятся к ним. И будут поливать большевиков непрерывно в течение, ну, скажем, двух месяцев? Или наоборот – устроить им иссушающую засуху, от которой иссякнут запасы питьевой воды? Молния же, как вы успели заметить, не является точным оружием.

– Действительно! – Штандартенфюрер Штуце расхохотался. – Это страшное оружие. О, я знаю, как теперь будут называть вас – покорителем молний! Все это время, слушая разговоры про наше тайное оружие, я, не сочтите меня непатриотичным, думал, что у нас ничего нет в рукаве, кроме добрых немецких штыков, зато теперь я вижу, что у нас есть прекрасные немецкие мозги.

– Знаете ли, – продолжил профессор, несколько отходя от темы разговора, – я полагаю, что на сегодня, кроме меня еще только один или два человека на всей планете обладают информацией о нашей работе, но я уверен, что они далеки от наших результатов. Не это железо, генераторы и аппаратура решают задачи, ставят на колени врагов рейха. Это делаем мы, простые, скромные немецкие работяги. Мы с вами, Руди, и есть тайное оружие Великого Рейха…

Профессор снова посмотрел в окно на Фриду. Та курила, изящно зажав мундштук дамской сигареты двумя пальцами, поставив ножку, обутую в блестящий сапог, на скамеечку, и приветливо беседовала с несколькими молодыми офицерами. «Сегодня я опять буду один», – обреченно подумал фон Айзенбах, но неожиданно Фрида повернула свою прелестную головку в его сторону и радостно улыбнулась. В груди у профессора симфонический оркестр заиграл «Оду Радости»…

…Лагерь был пуст. Не было ни часовых в секретах, ни дозорных. Никого. Абсолютная тишина на подходах поначалу озадачила парней, затем они почувствовали неладное. Николай схватил товарища за рукав.

– Ванюша, подожди, не ломись. Давай хоть осмотримся.

Они подходили к полянке с оружием на изготовку, чуть рассредоточившись, памятуя о присказке их любимого старшины – «чтоб одной гранатой не убило». Тишина вокруг казалась какой-то неестественной: не было слышно даже птиц.

Подойдя к самой полянке, остановились, не решаясь выйти из леса. Внезапно оба почувствовали на себе чей-то пристальный взгляд. Поглядев чуть в сторону, они увидели, как поросший травой земляной холмик чуть сдвинулся в сторону, из образовавшегося отверстия показались чьи-то горящие глаза. Не сговариваясь, оба легли на траву и поползли к превосходно замаскированному входу в землянку…

…Много позже, когда оба сидели в чистых рубахах и кальсонах, вымытые и как следует пропаренные в крохотной, сооруженной Садуллоевым баньке и пили обжигающе горячий черный чай, заедая его сухарями, явился Гогачев.

– К командиру, на разбор, – лаконично бросил им «правая рука командира», но, увидев растерянно-испуганное выражение на лицах ребят, смягчился: – Да не переживайте вы, парни! Информацию доставили, к врагу не переметнулись. Мишку вот жалко. Такой вояка пропал!..

Торопливо оделись, держа в уме десятки вопросов, но не решаясь задавать их Павлу. Пробрались по узкому лазу в командирскую землянку. Там, за сколоченным из ящиков столом, на котором были разложены карты и какие-то бумаги, сидело несколько человек: сам командир Отряда, контрразведчик майор Назаров, прозванный «инквизитором» за свою профессиональную страсть задавать людям вопросы, и еще двое, десантировавшиеся вместе с остальными, но так и не назвавшие себя остальным членам группы.

Личности этих двоих, за глаза прозванных «Очкариком» и «Бородачем», давно мучили любопытного Ивана, который до десанта видел обоих в учебном центре лишь однажды, на стрельбище. «Бородач», названный так курсантами естественно за главное украшение мужчины – солидную окладистую бородку, всего за пять минут сумел объяснить даже самым тупым курсантам, как можно метнуть любой острый предмет, и лично воткнул вилку в торчавшую из земли шагах в двадцати жердь. Даже сейчас, когда за время, проведенное в лесу, весь Отряд порос бородками и бороденками, перещеголять «Бородача» никому не удалось.

«Очкарик» – невысокого роста, худощавый мужчина, в очках с роговой оправой, поразил курсантов своим умением стрелять. И, откровенно говоря, умение это граничило с волшебством. Иван вспомнил, что темой занятий была стрельба с двух рук, или по-македонски. Стреляли ребята не очень хорошо, без энтузиазма, честно не понимая принципа стрельбы и прицеливания. Кто-то вполголоса высказал мысль, что так стрелять вообще невозможно, потому что невозможно в принципе. Тогда, тихо наблюдавший за стрельбой «Очкарик», подойдя к столу, на котором лежало оружие, выбрал себе два стареньких нагана. Подошел к рубежу и, не целясь, быстро отстрелялся с двух рук. Результат ошеломил и курсантов и проверяющих, в то время как командир лишь тихо посмеивался в кулак. В общем, мужики были любопытные, загадочные и весьма колоритные. И молчаливые в придачу…

– Значит, непосредственно, как погиб сержант Оол, вы не видели?! – еще раз настойчиво повторил Назаров надоевший уже ребятам вопрос.

– Никак нет, товарищ майор, этого мы не видели, – почти одновременно ответили оба. Конкин не выдержал и добавил: – Повторение – мать учения!

– Конкин, не паясничать! – строго сказал командир. – Отвечайте по уставу. Мы прекрасно понимаем, что вы вышли из тяжелой ситуации, с боями прорвались к нам, сумели вскрыть противника и добыли ценную информацию. Но это еще не повод нарушать субординацию.

– Виноват, – покраснев, пробормотал Иван.

…Допросом это назвать было нельзя, но и на светскую беседу происходящее походило с трудом. Контрразведчик спрашивал иронично, иногда откровенно срываясь на издевательский тон, командир спрашивал коротко, строго. «Очкарик» и «Бородач» в беседе участия не принимали, в какой-то момент Николаю показалось даже, что они спят, но, глянув искоса, убедился в обратном – загадочная парочка слушала и внимательно наблюдала за реакцией собеседников.

– А как вы сумели уйти от эсэсовцев? – пристально, как змей, уставившись на ребят, спросил Назаров. Он хлопнул рукой по исписанным листам бумаги, на которых прибывшие изложили историю своих лесных похождений. – В ваших показаниях об этом не написано ни слова. Просто взяли и ушли от этих матерых волков, как их там?..

– Оборотни… – упавшим голосом сказал Удальцов.

– Угу, вот-вот. – Назаров торжествующе посмотрел на него. – Ну-ка, братец, повернись спиной, та-ак, крыльев не наблюдаю. Значит, улететь вы не могли… – внезапно контрразведчик сорвался на крик: – Да вы только посмотрите на этих субчиков, заврались, извертелись! А вы, часом, не шнапс ли там распивали вместе с оборотнями этими? А сами вы не оборотни, часом?!

Ребята с горящими лицами вскочили из-за стола. На крик, отодвинув занавеску, в помещение ворвался Гогачев, но, увидев гневный взгляд командира, моментально ретировался. В землянке нависла звенящая тишина.

– Ну вот что, товарищ майор, – решительно сказал подполковник Ерошкин. – Орать у меня на совещании никому не позволено, так что вы эти свои московские замашки бросьте! Ребята, садитесь. А вы, товарищ майор, покиньте, пожалуйста, помещение. И зарубите себе на носу, я ребятам верю. Недоговорки, естественно, присутствуют, но с этим мы разберемся…

– А я вам не подчиняюсь, – нагло ответил Назаров. – И покидать совещание не намерен. И учтите, что о вашем преступном содействии этим двоим мной незамедлительно будет доложено руководству.

– Ну-ну, – неожиданно вмешался в разговор тихо сидевший в углу «Очкарик». Он подошел к столу и не мигая уставился на майора. – Вы, Михаил Валерьевич, зря так расшумелись, в самом-то деле. Вы вот товарищу подполковнику, может, и не подчиняетесь, кхм, а нас слушать обязаны, так значит. И радиостанцией вам никто без разрешения пользоваться не даст, это вам понятно, товарищ майор? Так что встали и вышли отсюда!

С растущим удивлением Удальцов и Конкин заметили, как вытянулось лицо у вечно надменного майора. Он вскочил, не встал, а именно вскочил из-за стола. Пробормотал «прошу прощения» и, схватив в охапку доклады разведчиков, двинулся к выходу. Но «Очкарик», к которому ребята моментально прониклись симпатией и уважением, дожал ситуацию:

– Доклады, Михаил Валерьевич, обратно на стол положите, пожалуйста, – и добавил: – Показания будете у преступников снимать…

Только когда вызванный командиром Гогачев подтвердил, что Назаров ушел к себе, «Очкарик» повернулся к ребятам:

– Ну а теперь, мальчишки, давайте поговорим как свои, откровенно и без лапши на уши. – Он неожиданно снял очки. – Зовут меня Георгий, Георгий Михайлович, без званий и прочего. Я хочу, чтобы вы рассказали нам все, что с вами произошло в лесу, как бы невероятно это ни было. Не на бумагу…

Выслушав рассказ ребят о святом, о затерянной деревушке, переправе и о том, как двое московских пацанов «срубили хвост» преследовавших их бойцов элитного спецподразделения СС, подполковник Ерошкин восхищенно присвистнул и с горящими глазами заявил:

– Ну что, товарищи, победителей не судят? – улыбаясь сказал он. – Будь на вашем месте кто другой, нипочем не поверил бы. Но вам верю. Особенно убедительно подкрепляют ваш рассказ трофеи. – Подполковник махнул рукой в сторону сложенных в углу землянки немецких рюкзаков, затем подавил улыбку и вновь стал серьезным командиром. – Но всю эту дурь не вздумайте сообщать больше никому. Особенно про святого. Вы – комсомольцы и вам… не к лицу.

– Меня больше беспокоит другой аспект ситуации, – неожиданно пробасил «Бородач». – Мальчишки сильно наследили. Эти ваши герои забыли главный принцип разведки – скрытность! – Он со значением посмотрел на Удальцова и Конкина. – Было бы куда лучше, если бы дело обошлось без погонь и перестрелок. Ладно, будем иметь дело с результатом. Товарищи! Могу сделать выводы: расположение секретного объекта вскрыто, мы примерно знаем, какими силами обеспечивается его безопасность, и мы уже имели возможность наблюдать эффект действия объекта. Каковы будут наши дальнейшие планы? Вам слово, товарищ подполковник. Как вы знаете, мы с… Георгием Михайловичем были прикреплены к Отряду для координации и поддержки, мы можем консультировать и помогать, но решение остается за вами.

Все замолчали, командир с задумчивым видом повертел в руках карандаш, внимательно посмотрел на карту.

– Выходит, что до этого загадочного объекта по прямой меньше ста километров, – подполковник почесал лоб. – Я предлагаю организовать налет своими силами и связаться с Центром. Надо попросить у них хорошую бомбардировку для прикрытия…

– Исключено, – резко сказал «Бородач». – Помощи не будет. Мы можем рассчитывать только на свои силы.

– Ну, тогда мы организуем налет самостоятельно, – Ерошкин пошевелил губами. – Взрывчатки не так много, как хотелось бы, но нам хватит. Будем рвать узловые точки этого пресловутого объекта. Жаль, что никто, кроме Оола, обустройство объекта в глаза не видел.

Почувствовав в голосе Ерошкина укор, ребята ощутили угрызения совести, будто именно они и были виноваты в гибели снайпера…

– На данном этапе операции я уполномочен поставить вас в известность еще об одной цели операции, – Георгий Михайлович поднялся и, порывшись за пазухой, достал пожелтевшую от времени фотокарточку. – Нам приказано обеспечить захват и транспортировку этого лица в Центр. В крайнем случае, только в самом крайнем, его предписано уничтожить…

С базы снялось больше половины Отряда. Собирались люди тихо, проверяли оружие, облачались. Осталось только человек двадцать – охранять и поддерживать радиосвязь с Центром. Остальные тихо собрались, вышли из-под земли и растворились в огромном лесу. Все вооруженные, многие с тяжелыми тюками за спиной, они построились в походный порядок и молча выдвинулись вперед, растворяясь в лесном массиве.

Проводив командира, дозорные снялись на отдых. И потому не заметили, как из леса, как раз оттуда, куда всего полчаса назад ушли люди, появилась лохматая тень. Она бесшумно приблизилась вплотную к полянке и принялась изучать местность.

Пристально и неторопливо.