Книга: Штурмовая группа. Взять Берлин!
Назад: Глава 8. Улица — девятьсот шагов
Дальше: Глава 10. Дойти до Победы

Глава 9. Поединок с «тиграми»

Сержант Сергей Вишняк шел по ночной улице. Полчаса назад он обратился к командиру взвода Савелию Грачу:
— Я схожу гляну как обстановка.
— Не надо тебе ничего смотреть. Отдыхай.
Старший лейтенант догадался, куда собирается Вишняк.
— Мало башку под пули подставлял? Теперь из-за бабы, хрен знает, куда лезешь.
— Из-за женщины… она не баба.
В полутьме комнаты, при свете двух свечей, на лице сержанта перемещались глубокие резкие тени. Они знали друг друга давно, вместе служили в полковой роте разведки.
Савелия двинули вверх, в дивизионную разведку, уже стал старшим лейтенантом, а Вишняк, хоть и считался одним из лучших разведчиков, только недавно «сержанта» получил. Своевольный, упрямый, правду режет в глаза, за что его штабное начальство недолюбливает. Грач понял, что отговаривать Сергея бесполезно, уйдет самовольно.
— Здесь недалеко, через час вернусь.
— Возьми с собой бойца. Не вернешься через час, подниму весь взвод, пойдем тебя искать. Ты этого хочешь?
— Пусть полтора. Ничего со мной не случится. В собственный тыл иду.
— В Берлине тыла нет. Из любой подворотни пулю словишь. Чужой город, чужая земля. Ладно, шагай. Только с патрулями ни в какие свары не лезь.
Эта ночь не отличалась от прошлой. Багровое зарево не давало сомкнуться темноте. Где-то продолжалась стрельба, ухали орудия разных калибров. Разведчик из молодых вопросов не задавал.
— Шагай молча сзади, — предупредил его сержант.
В карман бушлата он сунул банку сгущенного молока, во фляжке имелся ром. Запоздало пожалел, что не захватил еще что-нибудь из продуктов. Со спины одного из убитых немецких солдат сдернул ранец. Там наверняка что-то найдется. Пробираясь среди развалин, напомнил бойцу:
— Лишнего не болтай. Просто посидишь.
— Конечно. Я не из болтливых.
— Откуда призвали?
— Из Алатыря. Городок такой на Суре, в верховьях Волги.
— Знаю. Красивые там места.
— Все бы отдал, чтобы домой вернуться. После победы, конечно. У нас дом над рекой стоит, полста шагов.
— Вернешься…
— Дай-то бог, — вздохнул боец. — Нас в январе призвали, сразу пятеро земляков в один полк попали. Я в разведку попросился, лес хорошо знаю, следы умею читать.
— А земляки твои?
— Одного убили, двое в госпиталь угодили. А провоевали — нет ничего. Жестокая война. В эшелоне ехали дураки дураками. Фрицы драпают, а мы их добивать спешим, боялись, что не успеем.
— Скоро все кончится.
— Дожить бы…
В знакомом подвале ничего не изменилось. Как и вчера, поднялись оба пожилых мужчины и кивнули, давая понять, что узнали русского сержанта. И женщина, к которой шел Сергей, усмехнулась, словно знала, что он вернется.
— Возьмите ранец, возможно, там имеется еда, — сказал Вишняк.
Достал из кармана бушлата сгущенку, отстегнул фляжку с ромом. В ранце из еды обнаружились лишь две банки консервов. Зато из теплого свитера выпали несколько пачек сигарет, которым обрадовались старики.
— Отойдем, поговорим? — предложил женщине Сергей.
— Поговорим…
Но разговора не получалось, а женщина после короткого молчания негромко сказала:
— У меня есть муж Вы напрасно пришли.
— Вчера вы сказали, что муж погиб.
— Мы боимся русских.
— Тогда, может быть, выпьем?
— Если я откажусь, вы, наверное, разозлитесь, а соседи посоветуют не дразнить вас.
Старики действительно что-то сказали ей. Из двух коротких фраз Вишняк понял, что женщину зовут Марта. Ром разливал по чайным чашкам пожилой мужчина в теплом колпаке. Другой вскрыл ножом мясные консервы и сгущенку.
Хлеба не было. Марта достала с полки пачку галетного печенья, позвала молодого разведчика, который сидел на ступеньке.
— Присаживайтесь с нами. Вам не обязательно караулить вход. Как я поняла, Красная Армия заняла окрестности и теперь здесь тыл.
— Война не кончилась, — солидно заметил парень из Алатыря, невольно засматриваясь на женщину.
Марта была одета в теплый джемпер и узкие спортивные брюки. Светлые волосы были собраны на затылке в пучок. Угадывалась стройная фигура, а губы были слегка подкрашены. Перехватив взгляд Вишняка, она отвернулась от парня и торопливо спросила, обращаясь к сержанту:
— За что выпьем?
— За скорую победу, — хмуро сказал Сергей. — Каждый день война уносит слишком много жизней.
— Да, да, — закивали старики. — Война — это плохо.
Сергей и его спутник сразу выпили свои порции. Оба старика и женщина лишь отхлебнули. Подошла проснувшаяся девочка, посмотрела на солдат, затем на еду.
— Покормите ее, и пусть она наденет свитер, — сказал Вишняк. — Он хоть и велик ей, но, кажется, шерстяной.
Снова повисло молчание. Девочка грызла галету, аккуратно зачерпывая маленькой ложкой сгущенное молоко.
— Давайте еще, что ли, выпьем. Чего, как на похоронах, сидим?
Сергей разлил остатки рома. Себе больше всех. В эту минуту дверь открылась. На пороге стояли двое солдат из стрелковой роты. Оба были хорошо выпивши.
— Ого, место занято. Славяне уже здесь!
— Кого-то ищете? — резко спросил сержант.
— А ты нам, кто, командир? Ищем не ищем…
Солдат, вошедший первым, держался более уверенно. Его спутника шатнуло, выпил он крепко.
— Шли бы вы, ребята, к себе, — посоветовал Вишняк.
— Мы за эту хренову улицу сегодня треть роты потеряли. Имеем право глянуть, кто в подвалах скрывается.
Неизвестно, чем бы закончилась перепалка с двумя пьяными солдатами из стрелковой роты, но появился третий, тоже, как и Вишняк, сержант. Он сразу оценил обстановку, даже козырнул вроде в шутку.
— О, разведка, штурмовой батальон! Я тебя сегодня видел.
— А я тебя — нет. Забирай своих орлов, не видишь, что людей только тревожат.
— Это какие тут люди? Фрицы, что ли? Ребята погреться зашли, а ты их гонишь.
— В подвале не согреешься, на улице теплее. Шагайте, чего ждете?
Вишняк встал. Поднялся и молодой разведчик. Автомат Сергея был прислонен к столу, хвататься за него он не собирался. Пехотный сержант, выпивший меньше других, понял, что перед ним стоит человек, много чего повидавший и умеющий за себя постоять. Несмотря на полумрак, это ясно читалось на лице разведчика.
— Ладно, уходим, — примирительно проговорил он.
— Когда уйдете, больше сюда не возвращайтесь.
— Мы не земляки, часом? Ты откуда? — пытался с достоинством отступить пехотный сержант.
— Из Сталинграда. Тебя там не было.
— Понятно… я в других местах воевал.
Догадываясь, что разведчик из штурмовой группы сейчас взорвется, поспешно прикрыл за собой дверь.
— У, волчара, — бормотал, выходя из подъезда, сержант. — Такой, не задумываясь, очередь всадит, если что не по нему..
— Да мы ему… — начал было пьяный пехотинец, но сержант подтолкнул его в спину.
— Идем от греха подальше. Ротный обнаружит, что мы по городу шляемся, такую вонь поднимет.
На этот раз в подвале все выпили до дна. Сергей заметил, что у старика в ночном колпаке сильно трясется рука. Девочка прижалась к матери. Молодой разведчик с хрустом грыз галету.
— Ладно, пошли мы, — поднялся Вишняк. — Ты, что, все никак не наешься? Оставь детям.
— Нет, подождите, — почти выкрикнули оба старика. — Побудьте еще хотя бы полчаса. Вы так резко говорили с этими пьяницами. Мы боимся, вдруг они вернутся.
— Это не пьяницы, а солдаты. Сегодня было много смертей. У кого-то не выдерживают нервы. У меня, наверное, тоже.
— Простите, мы не хотели никого обидеть. Останьтесь, мы вас просим. Если бы вы знали, как страшно простым людям посреди этого ужаса. У ваших солдат накопилось столько ненависти.
Они произнесли эти фразы по-немецки, перебивая друг друга, но смысл сказанного Сергей понял. Глянул на часы и согласно кивнул:
— Им не за что любить вас. Полчаса мы еще побудем. Не больше. Меня отпустили не надолго.
Старики вполголоса что-то говорили, обращаясь к Марте. Затем достали бутылку вина и разлили по чашкам. Вино оказалось кисло-сладким.
— Яблочный сидр, — пояснила женщина. — Вам он не очень понравился? В России больше привыкли к водке.
— К водке, спирту, самогону. А еще мы в лаптях ходим и солому жуем. Непонятно, чего вы такие культурные к нам полезли и всю Европу четыре года грабили.
Сергей снова глянул на часы, а молодой разведчик закончил протирать тряпочкой затвор автомата.
— Не надо, — попросила Марта. — Не злитесь. Вы получите то, за чем пришли.
Прежде чем Сергей успел как-то отреагировать, она обменялась несколькими фразами с пожилой женщиной, сидевшей на диване у стены. Та кивнула, а Марта подвела к ней свою дочь, посадила рядом и, успокаивая, погладила по голове.
— Мне надо забрать наверху кое-что из теплых вещей, — обратилась она к сержанту. — Проводите меня, пожалуйста.
И не дожидаясь ответа, пошла к выходу из убежища. Вишняк последовал за ней, приказав молодому разведчику:
— Оставайся здесь. Я скоро вернусь.
Наверху сохранились лишь несколько квартир. Женщина на секунду остановилась, затем открыла дверь одной из них.
— Повезло, — сказала она. — Моя квартира уцелела, правда, вряд ли в ней можно жить.
Вишняк увидел потрескавшиеся стены, покосившийся потолок. Пол был усыпан битым стеклом. Они прошли в спальню. Марта достала из шкафа тонкое покрывало и застелила смятую кровать.
Сергей продолжал стоять у окна. Догорал дом-крепость, с которым они провозились полдня, по-прежнему обменивались короткими очередями дежурные пулеметчики.
— У нас немного времени, — сказала женщина. — Дочка будет беспокоиться.
Он обернулся и увидел, что Марта сидит на кровати. На ней был только легкий халат, одежда лежала на столике. Сергей поставил автомат у кровати и сел рядом. Халат, под которым ничего не было, распахнулся. Он увидел обнаженную грудь. Женщина слегка тронула его пальцы.
Спустя полчаса, когда они одевались, Вишняк спросил:
— Твой муж действительно жив?
— Я хотела бы этого. Но последнее письмо пришло от него почти год назад. А осенью получила извещение, что он пропал без вести.
— Возможно, находится в плену.
— Пусть будет так. Хотя из вашего плена мало кто возвращается.
— Не говори глупостей, Марта. Военнопленных у нас не расстреливают, и они не умирают от голода.
— Фельдмаршал Паулюс в Сталинграде сдал девяносто три тысячи своих солдат и офицеров. К весне две трети из них умерли.
— Я воевал в Сталинграде. Когда вашим солдатам разрешили капитуляцию, они дошли до точки от дистрофии и болезней.
Он обнял и прижал женщину к себе.
— Дурацкое окончание нашего свидания. Не будем об этом. Война всем принесла беду.
— Это не свидание, — отстранилась Марта. — Я тебе приглянулась. Ты пришел и взял меня, как вещь, зная, что не посмею отказать.
— Пошли, — коротко отозвался Сергей. — И возьми теплые вещи, за которыми мы сюда поднимались.
Внизу, в подвале их возвращение встретили, делая вид, что ничего особенного не произошло. Но когда Вишняк и его спутник уходили, один из стариков попросил:
— Навещайте нас иногда, господин офицер. Здесь бывает страшновато по ночам.
А Марта догнала Сергея у выхода и, на секунду прижавшись к нему всем телом, шепнула:
— Не злись на меня. У нас у всех нервы на пределе. Приходи еще. Я буду тебя ждать.
Вишняк молча кивнул.
— Почему молчишь?
— Я приду… если смогу.
— Сможешь. Ты будешь думать обо мне.
Немецкие саперы еще с вечера взорвали пристройку, возвышавшуюся над одним из домов. Теперь улица была перекрыта развалинами сразу в двух местах.
Танковый взвод Антипова пополнили еще одной «тридцатьчетверкой». Ночью подвезли боеприпасы, а Ольхов вместе с пополнением получил взвод бронебойщиков, который запрашивал еще вчера в штабе дивизии.
Их командир, рослый старшина с двумя медалями и орденом Славы, доложил:
— В наличии одиннадцать расчетов противотанковых ружей и станковый пулемет «максим».
— Ваша цель — пушечные и пулеметные амбразуры, — сказал Ольхов. — В каждом доме десятки огневых точек, артиллерия гасить их не успевает. Старший лейтенант Грач покажет вам позиции.
Еще до рассвета была проведена артподготовка, и штурмовая группа двинулась вперед. На этот раз два ближних дома обстреляли из фугасных огнеметов. Некоторые бойцы впервые видели их действие.
Специалисты из химической роты установили баллоны с горючей смесью и сжатым воздухом. По команде все четыре установки одним залпом выпустили сразу восемьдесят литров горючей смеси.
Зрелище было впечатляющее. Стены домов, крыши и оконные проемы горели, внутри раздавались крики. От детонации взрывались ящики с минами и ручными гранатами, срабатывали «фаустпатроны». Их заряды огненными шарами разлетались в разные стороны. Немецкие гарнизоны ответили пулеметными очередями, сыпались мины.
Бронебойщики, пристроившись среди развалин, вели беглую стрельбу из своих длинных противотанковых ружей. Оба горящих дома очистили довольно быстро, без больших потерь. Затем продвижение замедлилось. Штурмовую группу прижали плотным огнем пулеметов.
Через перегороженную грудами битого кирпича улицу с трудом перетащили две пушки «ЗИС-3». Одна сразу попала под минометный огонь и вышла из строя. Вторая всаживала снаряд за снарядом в окна. Вскоре к ней присоединились «тридцатьчетверки».
Десяток саперов Петра Шевченко и отделение разведчиков во главе с Сергеем Вишняком перебежками двигались через дворы. На карте был обозначен канал, но какая у него ширина и уцелел ли мост, было непонятно.
Чтобы прикрыть подход к домам, превращенным в укрепления, немцы вырыли кое-где траншеи боевого охранения. Одну из траншей вовремя заметили и остановились возле развалин котельной.
Сюда угодила авиабомба, полностью развалив строение. Рухнула и раскололась на несколько частей высокая труба. Возле нее лежал труп немецкого солдата. Кто-то хотел пошарить в его карманах, но запах разложения не дал бойцу приблизиться.
— Назад, — махнул ему рукой Шевченко. — Хочешь под пулемет из траншеи угодить? Будешь рядом с тухлым фрицем валяться.
Вишняк курил, вспоминая резкий разговор, который состоялся ночью. Савелий Грач, встретив его, отвел в сторону и спросил:
— Нагулялся? Сколько времени отсутствовал, знаешь? Два с половиной часа. И молодого с собой таскал.
— Извини, Савелий. Так получилось.
— В пехотной роте бойцы перепились, пинками пришлось в чувство приводить. Ты исчез. Ольхов про тебя спрашивал. Я ответил, что послал глянуть обстановку.
— Спасибо, что прикрыл.
— За что спасибо? Что другу в лицо врал, тебя прикрывая. А ты к немке на случку умчался. Забыл про свое отделение и то, что война идет.
Видя, что Вишняк не оправдывается, а лишь мрачно сопит, спросил, смягчая тон:
— Нормально все?
— Чего нормального? Одурел я, наверное, от этой войны. Понравилась женщина, забыл про все.
Оба понемногу успокоились, покурили. Чего воду в ступе толочь? Завтра снова бой, и неизвестно, кто до вечера доживет.
— Мимо траншеи незамеченными не пройдем, — сказал Шевченко. — На соседней улице тоже бой идет, туда нечего соваться.
— Фрицев человек пять всего, — втаптывая в землю самокрутку, отозвался Сергей. — Возьму двоих ребят и обойду справа.
— Легко у тебя все. Раз-два и в дамки.
— Ну не толпой же на пулемет лезть!
— Грехи отработать торопишься, — усмехнулся Шевченко.
— Ты откуда знаешь?
— Ладно. Двигай помалу, как решил. Если что, мы тебя огнем прикроем.
— Только не высовывайтесь раньше времени. Мы потихоньку подползем и гранатами эту компанию прикончим.
Удивительно, но даже в те минуты, пока полз во главе своей маленькой группы, вспоминал про Марту. Вот ведь заноза! И загадывал, если останется жив, пойдет к ней опять. Взяв себя в руки, шепнул помощнику, тому парню, который сопровождал его в ночную самоволку:
— Я поближе подползу. Когда услышите взрывы, поднимайтесь и бейте из автоматов.
Ужом проскользнул еще метров семь. Отцепил от пояса две «лимонки». Готовя гранаты к броску, явственно услышал голоса, даже разобрал смысл. Один немец (наверное, в возрасте) жаловался другому, что сильно болят суставы. Скоро май, а земля холодная, сырая.
«Сейчас я вас вылечу, — с неожиданно нахлынувшей злобой подумал Сергей. — Это вам за братишку а это за отца».
С гранатами Вишняк обращаться умел. Наловчился в Сталинграде и позже, в упорных уличных боях в польском городе Познани. Обе «лимонки», брошенные с секундной задержкой, взорвались над траншеей.
Вместе с грохотом сдвоенного взрыва почувствовал, как обожгло левую руку. Кажется, собственный осколок угодил. С опасного расстояния бросал шестисотграммовые оборонительные «Ф-1», которые раскидывают осколки на две сотни метров.
Пулеметчик и его помощник, стоявшие возле станкового МГ-34, успели дать очередь, когда увидели летевшие в их сторону темные мячики, и запоздало пригнулись. Помощник ахнул и закрыл лицо ладонями. Тяжелые квадратные осколки и чугунное крошево ударили сверху. Пробивая плечи, руки, с силой врезаясь в прочный металл толстых немецких касок, которые, несмотря на свою прочность, от близкого взрыва не защитят.
Из пятерых человек боевого охранения во главе с унтер-офицером один был убит, другой тяжело ранен, а трое контужены и получили мелкие ранения. Разведчики, увидев, что из траншеи никто не поднимается, бросились вперед. Вишняк крикнул им, предупреждая об опасности.
— Стойте! Не приближайтесь туда.
Но двое разведчиков уже сгоряча вскочили на бруствер и открыли огонь сверху вниз. Они полагались на быстроту и свои скорострельные «ППШ».
Унтер-офицер, воевавший с сорокового года, находился за выступом траншеи. Он успел прижаться к земле. Крупный осколок догнал его, пробил каску но прошел вскользь.
Удар был сильный, перед глазами плыли круги. Унтер поднял голову и увидел двоих русских на бруствере с их громоздкими автоматами. Вспышки пламени плясали на концах дырчатых кожухов. Они добивали его отделение. Через несколько секунд доберутся и до него, изрешетят, как остальных.
Немец вскинул свой «МП-40», это удалось с трудом. Палец надавил на спуск, патрон был в стволе. Очередь получилась короткая, автомат засыпало землей, и затвор заклинило. Но и этих двух пуль хватило, чтобы один из разведчиков ахнул и осел на бруствер.
Унтер-офицер не дергал затвор, сразу сообразив, что это бесполезно — автомат заклинило наглухо. Желание выжить подсказало единственный вариант. Он схватил лежавшую в нише ручную гранату «М-34», похожую на металлический стакан, и выдернул кольцо.
Бросить ее не успел. Вишняк, подбежавший к траншее, дал такую же короткую очередь. Разглядев в руках немца гранату, отпрыгнул назад, успев крикнуть уцелевшему разведчику:
— Ложись!
Взрыв добил унтер-офицера и обрушил окоп. Но разведчик, в которого угодили автоматные пули, был убит. Тело подхватили на руки и побежали прочь от траншеи. Из соседнего дома уже стреляли вслед. Пули взбивали под ногами фонтанчики влажной земли. Когда добрались до укрытия, долго не могли отдышаться. Доставая из кармана товарища документы, Вишняк с вызовом посмотрел на младшего лейтенанта:
— А по-другому не получалось. Они здесь до последнего воевать будут.
— Тебя никто не винит, — отозвался Петр Шевченко.
Погибшего разведчика оставили возле разрушенной котельной, накрыв тело плащ-палаткой. Через какое-то время увидели канал. Он был узкий, шириной метров семь. Пешеходный мостик связывал его с другим берегом.
Осторожно перебрались через канал. Немцев поблизости не было. Шевченко оставил для защиты перехода троих саперов с ручным пулеметом. Оглядел мутную стоячую воду, в которой плавал разный мусор, обрывки бумаг.
— Пехота здесь пройдет. Для танков, если понадобится, настил соорудим. Возвращаемся.
Но если разведка завершилась относительно благополучно, то штурм улицы длиной девятьсот шагов снова застопорился.
Сильный огонь из окон и амбразур не давал продвинуться вперед. Бойцы залегли среди развалин или укрылись в отбитых домах. В батарее трехдюймовых пушек «ЗИС-3» осталось в строю лишь одно орудие. Оно продолжало посылать снаряды, но темп замедлился — двое артиллеристов были ранены.
Взвод бронебойщиков вел беглую стрельбу. В свое время рассчитанные на борьбу против танков, бронебойные ружья неплохо проявили себя в начальный период войны. Усиленная броня немецких «панцеров» стала им уже не по зубам. Зато хорошая прицельность позволяла точно попадать в узкие окна и амбразуры.
Пули калибра 14,5 миллиметра, летящие со скоростью тысяча метров в секунду, пробивали броневые заслонки, щиты легких пушек, выламывали кирпичи. Раны, которые получали пулеметные и орудийные расчеты, были тяжелые, а чаще — смертельные.
Пролетая даже на расстоянии двадцати сантиметров от человека, пули сбивали динамическим ударом пулеметчиков и артиллеристов, наносили тяжелые контузии.
Старшина, командир взвода ПТР, вел огонь из самозарядного ружья Симонова. Поймав в прицел пушечную амбразуру, выпустил в нее пять пуль. Помощник быстро вставил запасную обойму.
Короткоствольная немецкая пушка молчала. Пули пробили откатник и разворотили плечо наводчику. Но взвод ПТР, при всей своей активности, не мог заменить артиллерию. Кроме того, минометный огонь и пули снайперов уже вывели из строя едва не половину бронебойщиков.
«Тридцатьчетверки» застряли перед обломками взорванного немцами дома, перегородившими улицу. Саперы под огнем торопливо расчищали проход.
Позади была еще одна груда развалин, которые танки с трудом преодолели. Сейчас они находились на узком пятачке, не в состоянии продвигаться вперед или временно отступить. Достать их из пушек немцы не могли, зато вели беглый огонь минометы. Артиллерийские наблюдатели корректировали наводку с верхних этажей.
Мины сыпались густо, взрываясь по две-три штуки сразу. «Тридцатьчетверка» Бориса Антипова получила удар в башню, спустя минуту еще одна мина взорвалась возле правого борта. Осколки с лязгом хлестнули по броне.
— Командир, надо искать укрытие! — кричал механик-водитель. — Перебьют гусеницу мы ее натянуть не сможем. Гляньте, что творится.
Очередная мина рванула перед люком механика. Машина Павла Ускова тоже получила прямое попадание. Заряжающий Карпухин сжался в комок. Не лучше чувствовал себя остальной экипаж.
По приказу Ольхова пулеметчики и снайперы стреляли по верхним этажам и крышам. Михаил Маневич искал отблески стереотрубы или бинокля. Но дым мешал обзору. Он забрался на третий этаж отбитого дома и пристроился возле окна.
Понял, что артиллерийские корректировщики вполне могли обойтись без оптики. На расстоянии трехсот метров они и так хорошо видели передвижение танков.
Через комнату от него вел огонь станковый пулемет Горюнова. Расчет, не жалея патронов, всаживал очереди в места, где сверкали вспышки чужих выстрелов. Затем пулеметчики сменили позицию, а Маневич поймал в прицел вспышки немецкого пулемета.
Он выстрелил два раза, кажется, попал. Огонь прекратился, но через минуту скорострельный «МГ-42» ожил. Михаил хорошо видел пулеметчика в знакомой за годы войны массивной немецкой каске.
Подвел перекрестье прицела и плавно нажал на спуск. Немец исчез, а Маневич, двинув затвором, дослал в ствол новый патрон. В сумятице боя, среди грохота взрывов, клубящегося дыма сержант не заметил немецкого снайпера.
Обер-фельдфебель с Железным крестом потерял вчера напарника. Снайперская винтовка была разбита, а сам он едва выбрался из-под артиллерийского огня. Снаряды разнесли крупнокалиберный пулемет вместе с расчетом, находившимся рядом с ним. Обер-фельдфебель был оглушен, хотел уйти в лазарет, но командир роты его не отпустил.
— Юрген, ты один заменяешь целое отделение. Останься, если сможешь.
— Винтовку разбило, да и головой крепко приложился. Гудит, как колокол. Не будет с меня толку, надо отлежаться.
— Выпьешь, поспишь. А винтовку мы тебе найдем.
За столом в подвале сидел еще один офицер. Это был эсэсовец. Он сверлил снайпера взглядом упрятанных в подлобье глаз.
— Ты ведь, кажется, не ранен? — ровным голосом спросил эсэсовец.
— Меня контузило. Снаряд разорвался в пяти шагах.
— Я тоже сегодня был контужен. Но если начнем прятаться по лазаретам, русские нас быстро сомнут.
Юргена покормили, он сменил порванную одежду, а утром получил новую винтовку с оптическим прицелом. Он успел увеличить свой личный счет еще на двух человек, когда поймал в прицел русского снайпера. Точнее, это был белорус, но обер-фельдфебеля национальность не интересовала.
Он дал ему отстреляться по пулеметному расчету, проследил до новой позиции, а затем поймал в кольцо своей трехкратной оптики. Хотя винтовка была новая, Юрген вел огонь по-прежнему без промаха.
Пуля ударила Михаила Маневича под горло. За секунду до этого он почувствовал смерть. Даже сделал движение, пытаясь уйти от вражеского выстрела. Но опередить пулю, летящую со скоростью девятьсот метров в секунду, не успел.
Михаил лежал на полу полуразрушенного немецкого дома и с тоской думал о том, что он так и не успел ничего узнать о судьбе своей семьи.
Его деревня, как и сотни других белорусских деревень, была сожжена карателями. А на письма, отправленные им, пришел лишь ответ из военкомата, что сведений о семье пока нет.
— Снайпера убили, — сказал пулеметчику Райкову его помощник.
— Забери документы и награды. Винтовку не забудь. Пригодится.
Помощник, восемнадцатилетний парень из недавнего пополнения, снял с гимнастерки погибшего три медали и орден Красной Звезды. Со вздохом подумал, что сам он уже не успеет заслужить наград. Война к концу идет.
Вытащил из карманов документы, стопку писем и зеленую записную книжку. Из любопытства бегло перелистал. На последней странице Михаилом Маневичем был подбит итог снайперской работы, будто он предчувствовал смерть. Стояла цифра 119 — наверное, столько фрицев убил сержант, строго глядевший в потолок незрячими глазами.
Боец неумело прикрыл застывающие веки, подобрал винтовку с оптическим прицелом. Вернувшись, доложил низкорослому командиру пулеметного расчета Рябкову, вчерашнему ефрейтору, а теперь сержанту:
— Снайпер-то заслуженный. Сто девятнадцать фрицев на счету имеет. А почему Героя не получил?
— Потому, — неопределенно ответил сержант Рябков. — Бери ленты, меняем позицию.
Спустя несколько минут ПОЯСНИЛ:
— Звезд на всех не хватает. А может, послали, а он получить не успел.
В окно влетела пулеметная трасса. Оба бойца бросились на пол. Пули врезались в перегородку, оставив строчку мелких отверстий.
— Засекли, сволочи. В этом Берлине ухо востро держи, — рассуждал сержант Рябков. — Башку в момент снесут. Ладно, пошли дальше. Вон в ту угловую комнату.
Старший лейтенант Антипов понимал, что крутиться на пятачке и ждать, пока саперы, спрятавшиеся от мин, снова продолжат разбирать завал, становится смертельно опасно.
В одном из домов немцы втащили наверх 50-миллиметровую пушку и открыли огонь прямой наводкой. Успели выпустить с полдесятка подкалиберных снарядов.
Два раза приложились точно. В танк Бориса Антипова вольфрамовый наконечник угодил снова рядом с орудием. Спасло лишь то, что мелкий калибр не смог пробить толстую броню орудийной подушки.
«Тридцатьчетверка» Павла Ускова получила удар под брюхо. Снаряд отрикошетил, а механик-водитель Долгушин вскрикнул от боли. Ему показалось, что рычаги переломали ступни. Пальнули наугад, но позицию скорострельной пушки разглядеть не успели. Пять снарядов она выпустила меньше чем за полминуты.
— Прорываемся, — дал команду лейтенант Усков.
— И то верно, — бормотал механик, направляя машину в узкий, расчищенный саперами коридор.
— Не пролезем, — выдохнул заряжающий Филя Карпухин.
— А здесь нас пришибут. Как-нибудь протиснемся.
Как-нибудь получалось с трудом. Правым бортом уткнулись в стену дома, отскочил смятый подкрылок. Левая сторона танка поднялась на метр, из-под гусеницы вылетали куски лопнувшего кирпича, двигатель ревел на предельных оборотах.
Машина весом тридцать две тонны втискивалась в узкий коридор, разрывая правое крыло о стену, подминая всей массой кирпичи и обломки перегородок.
— Так, так, — смотрел в перископ Павел Усков. — Пролезем.
— С дури можно и хрен сломать, — реагировал младший сержант Карпухин. — Слышь, Лукьяныч, пальни, что ли. Я снаряд уже зарядил.
— Пальни, — кивнул наводчику Усков.
Орудие гулко ухнуло, Карпухин выбросил стреляную гильзу и зарядил новый снаряд. Танк, словно подстегнутый собственным выстрелом, наконец протиснулся в узкий проход.
Следом за ним, досадуя, что не сделал это первым, последовала «тридцатьчетверка» Бориса Антипова. По накатанным кирпичам вырвалась на простор и третья машина взвода. Рассредоточившись, открыли огонь.
Три танка «Т-34-85» с сильными орудиями калибра 85 миллиметров и двумя пулеметами каждый — мощный таран в наступлении. Расплачиваясь за мины, которые безнаказанно сыпались на пятачке и глушили экипажи, танкисты вели беглый огонь.
К ним присоединились уцелевшие бронебойщики, расчеты станковых пулеметов, минометчики. Снаряды, мины и град пуль, влетая в окна и амбразуры, сметали немецкие огневые точки.
Большинство солдат, оставляя убитых и вытаскивая на плечах раненых, бросились в глубину зданий. Со стороны дворов напирала пехота, забрасывая окна и амбразуры гранатами.
Иван Шугаев, Сергей Вишняк и два десятка бойцов очистили два первых этажа в крайнем подъезде. Саперы, поджигая дымовые шашки, кидали их в подвал. Выбегавшие оттуда немцы кричали, что сдаются. Кого-то сгоряча застрелили, человек десять взяли в плен. Их согнали в кучу. Немцы затравленно смотрели на стволы автоматов, напряженно ожидая, что будет дальше.
Парторг Яков Малкин, проявляя неожиданную для него расторопность, командовал:
— Этих под конвоем в штаб. Сдаются, гады. Чуют, что конец приходит.
Из окна четвертого этажа обер-фельдфебель приметил шустрого лейтенанта.
— Тебе, жид, сейчас точно конец придет, — бормотал обер-фельдфебель, наводя снайперскую винтовку на лейтенанта.
Якова Малкина спасла собственная суетливость. В тот момент, когда снайпер нажимал на спуск, он метнулся в другую сторону, чтобы отдать какую-то новую команду.
Пуля прошла мимо, а двое-трое бойцов открыли огонь из автоматов. Пришлось менять позицию.
В этом доме места для снайпера уже не оставалось. Танки перенесли огонь на другой объект, а вверх по лестницам растекались штурмовые группы русских солдат, расстреливая и вытесняя гарнизон.
Обер-фельдфебель, бросаясь из стороны в сторону, добежал до следующего дома. За время снайперских «охот» он приобрел звериное чутье и умел уклоняться от пуль.
Те, кто бежали следом, такого чутья не имели. Их безжалостно расстреливали в спины, и они падали один за другим. Снайпер, младший сержант, срезал на бегу пулеметчика, который тащил на плече свой «МГ-42». Второй номер расчета наклонился, чтобы поднять пулемет. За утерю оружия строго наказывали даже в эти последние дни.
Сапер Матвей Шмарев выпустил в него очередь, ранил. Закончился диск. Пока он его менял, раненый немец торопливо доковылял до угла дома и исчез.
Пехотная рота захватила дом на другой стороне улицы. К трем танкам Антипова присоединились еще два. Их появление и усилившуюся стрельбу встретили радостными криками.
Несколькими минутами ранее Борису Антипову сообщили из штаба танкового полка:
— Принимай еще две коробочки, теперь ты — командир роты. Очищай улицу до конца. Ольхов несет большие потери, наращивай удар! Дави, не жалей гадов, Антипов! Ты это умеешь. Только не лезь в лоб, действуй из укрытий.
Эти слова самолюбивый командир танкового взвода (а теперь роты!) воспринял как разрешение действовать самостоятельно. Капитан Ольхов медлит, и вся надежда на него. Разве пехоту сравнишь с танкистами! Это они проламывают оборону.
— Так точно, — бодро выкрикнул Борис Антипов. — Дадим гадам жару. Теперь есть чем ударить.
Пять машин, стреляя на ходу, двинулись вперед. Пехота от них не отставала. Но в конце улицы, за которую дрались уже второй день, занимали исходное положение два тяжелых немецких танка.
Это были «тигры». Причем один из них был «Тигр-2», или, как его чаще называли, «королевский тигр». Их успели выпустить около пятисот штук, и к концу апреля сорок пятого года большинство были уничтожены в боях.
Однако в разных концах Берлина среди развалин прятались в засадах эти мощные машины весом семьдесят тонн, с броней толщиной 10–15 сантиметров.
В условиях города не требовались такие монстры, способные поражать наши «тридцатьчетверки» на расстоянии двух километров. Но их размеры, шестиметровое орудие калибра 88 миллиметров, должны были морально поддерживать солдат вермахта.
Немецкий капитан, командир взвода тяжелых танков, принял решение, что откроет огонь его машина, а второй «тигр» вступит в бой позже, по мере необходимости. Расстояние до русских танков составляло менее четырехсот метров, а скорострельность орудия достигала пятнадцати выстрелов в минуту.
Бронебойный снаряд, выпущенный из длинноствольного орудия «королевского тигра», преодолел это расстояние менее чем за полсекунды. Скорость снаряда, выпущенного с большой точностью, была столь велика, что болванка пробила башню одной из «тридцатьчетверок» насквозь.
Смертельно раненная машина продолжала медленно катиться вперед. В башне уже не оставалось живых танкистов, а механик-водитель был оглушен и бессильно сполз с сиденья. На него текла кровь из разорванного тела наводчика.
Уцелел лишь молодой стрелок-радист, который рвался к полуоткрытому водительскому люку. Он теребил механика — тот не приходил в себя. Тогда девятнадцатилетний парень с усилием перелез через него и попытался вытащить товарища.
Капитан не стал рисковать и выстрелил в подбитый русский танк еще раз. Второй снаряд ударил в основание башни, из открытого люка пошел дым, а стрелка-радиста бросило на асфальт.
Танк Антипова двигался вторым. Наводчика в его машине не было, за прицелом сидел сам командир. Поймав цель, нажал на педаль спуска. В стволе был осколочно-фугасный снаряд, которыми все пять танков обстреливали укрепленные дома.
Снаряд отрикошетил от наклонной брони и взорвался в воздухе. Секундой позже выстрелила «тридцатьчетверка» Ускова. Наводчик Никита Лукьянов тоже не промахнулся. Снаряд рванул, ударившись в выступ брони над гусеницей, смял подкрылок и ствол пулемета.
Эти взрывы пробить бы броню не смогли, но встряхнули «королевский тигр» крепко. Кумулятивный заряд, предназначенный для машины Антипова, прошел в метре от башни и огненным шаром врезался в груду развалин. Танковый бой сразу принял ожесточенный характер. В шлемофонах перемешались команды, ругань, крики.
— Заряжай подкалиберный!
— Сволочи, Витьку подбили!
— Куда ты мне фугасный суешь! — орал на заряжающего наводчик Лукьянов.
— Сейчас, сейчас, — быстро сменил снаряд Филипп Карпухин.
Две «тридцатьчетверки», присланные в помощь, отстрелялись также безрезультатно. Одна из них успела зарядить подкалиберный снаряд и даже выпустить его. Вольфрамовое жало, способное пробить четырнадцать сантиметров брони, застряло в башне «тигра». Удар был крепкий. Капитана-танкиста встряхнуло и едва не сбросило с сиденья.
Он был опытным бойцом. Командуя «тигром» еще в боях на Днепре, уничтожил со своим экипажем более десятка русских танков, горел, снова воевал, увеличивая счет своих побед.
Наводчик по его команде взял на прицел «тридцатьчетверку», едва не пробившую броню. На этот раз стреляли кумулятивным снарядом, который сразу прожег русский танк.
— Теперь назад, — приказал капитан. — Не будем подставляться под их снаряды.
— Снаряды у них сильные, — подтвердил наводчик. — Под такой лучше не попадать.
Головная «тридцатьчетверка», из экипажа которой успел спастись лишь стрелок-радист, горела вовсю. Внутри взрывались снаряды, сотрясая машину. Выбило один из верхних люков. От сильного жара полыхавшего двигателя вспучило решетку жалюзи.
Через минуту начал детонировать боезапас во второй машине. Взрыв подбросил и перекосил башню. Из широкой щели под ней взвился ревущим жгутом язык пламени. Из щели, как из трубы, вылетали горящие обрывки брезента и обшивки кресел, крупные хлопья пепла. Новый взрыв подбросил в воздух смятую орудийную гильзу.
Все три уцелевшие «тридцатьчетверки» прижались к стенам домов. Вести огонь мешал густой маслянистый дым. Горящая солярка из разорванных баков залила асфальт. Старший лейтенант Антипов, вытирая слезящиеся глаза, на секунду оторвался от прицела. Его рыжеватые усы стали черными от копоти.
— Съезжай с тротуара, я не вижу цели, — приказал он.
— Куда? — запротестовал механик-водитель. — Нас только стена и защищает. На открытом месте через минуту прикончат.
Как и весь экипаж, он кашлял и задыхался в дыму. Но, разглядев махину длиной десять метров с огромной пушкой, за минуту уничтожившую два танка, понял, что лезть вперед — самоубийство.
— Пошлите кого-нибудь глянуть, — предложил механик.
— Кого? У нас экипаж и так не полный.
— С лейтенантом Усковым свяжитесь. Он шустрый парень, пусть глянет, что к чему.
Но события развивались стремительно. Немецкий капитан торопился уничтожить оставшиеся русские танки. Тем более в его сторону летели двухпудовые мины полковых минометов. Взрывы плясали вокруг. В любую минуту можно было ждать прямого попадания, способного заклинить башню или разорвать гусеницу. Он вызвал второй «тигр».
— Становится жарко, — кричал в рацию капитан. — Надо кончать с танками и врезать по минометам.
— Еще один «тигр»! — воскликнул наводчик в машине Павла Ускова. — Вон там, на другой стороне улицы.
— Бей, чего смотришь.
— Дым, видимость плохая…
Снаряд прошел мимо, прорезав в дыму светящуюся полосу.
— Заряжай подкалиберный, — командовал лейтенант. — Никита, спокойнее. Здесь всего четыреста метров.
Лобовая броня обычного «тигра» составляла десять-двенадцать сантиметров. Подкалиберный снаряд 85-миллиметрового орудия был способен пробить ее, если не промахнешься или тебя не опередит «тигр» с его первоклассной оптикой.
Никита Лукьянов не подкачал. Отдача тяжелого орудия встряхнула танк, звякнули медали на груди наводчика. Ярко-фиолетовая вспышка полыхнула на броне «тигра».
Раскаленная вольфрамовая стрела пробила броню и влетела внутрь танка, круша и поджигая все подряд. Командир «тигра» дотянулся до огнетушителя. Пламя лизнуло комбинезон, обожгла ноги. Струя пены уже не могла погасить огонь. Второй снаряд ударил под брюхо и убил механика, там тоже что-то вспыхнуло.
Два человека из экипажа выпрыгнули и отбежали в сторону. Они увидели, как из дыма посреди улицы выскочила русская «тридцатьчетверка» и на ходу выстрелила в танк капитана.
Борис Антипов шел напролом. Снаряд не взял броню «королевского тигра». В казеннике пушки был уже второй. Оба танка выстрелили одновременно.
— Амба! — успел ахнуть механик в машине Бориса Антипова.
Двадцатидвухлетний командир танковой роты Антипов не успел ощутить собственную смерть. Он продолжал нажимать на педаль спуска, когда бронебойная болванка прошла сквозь него, мгновенно погрузив мир в темноту. Погиб и заряжающий.
Снаряд «тридцатьчетверки», пройдя вскользь по наклонной поверхности башни «королевского тигра», ушел рикошетом в небо. Немецкий капитан, наблюдавший за боем в перископ командирской башенки, запоздало пригнулся. Этот снаряд пролетел в полуметре и мог снести ему череп.
Танковый бой подходил к концу. Горели три советских танка и «тигр». Вокруг «королевского тигра» взрывались тяжелые мины, был контужен наводчик.
«Тридцатьчетверка» Павла Ускова получила удар в боковую часть башни. Снаряд пропахал борозду и врезался в груду развалин. Заряжающего Филиппа Карпухина отбросило к другой стенке башни. Лукьянов сгоряча выпустил два снаряда, но «королевский тигр» исчез. Пехота захватила еще два дома и тоже временно затихла.
Требовалось хоть немного прийти в себя.
Капитан Ольхов сидел на стуле, а медсестра Шура выстригала волосы на его голове вокруг небольшой раны от осколка.
— Ой, у вас две макушки, Василий Николаевич, — засмеялась она. — Значит, два раза будете женаты.
— С меня одного раза хватило.
— Это все война виновата. Встретите хорошую девушку, и все наладится.
Медсестре Шуре было двадцать лет, а Ольхову двадцать шесть. Ей была известна невеселая семейная история капитана. Вчера вечером они немного посидели вдвоем, обнимались, но на большее не хватило времени. Было много раненых, Шура занималась с ними, а Ольхова дважды вызывали в штаб.
Сегодня капитан снова попал под разрыв мины. По укоренившейся привычке он носил каску. В декабре под Варшавой она спасла ему жизнь. Осколок мины пробил тонкий металл, шапку и, частично потеряв убойную силу, застрял в черепной кости. Тогда он поймал сразу полдесятка осколков и больше месяца пролежал в госпитале.
На этот раз осколок был мельче и лишь скользнул по затылку. Два других порвали рукав бушлата. Шура собиралась наложить плотную повязку, но капитан осторожно придержал ее руку:
— Не нужно. Чего я, как герой Гражданской войны, с перемотанной головой ходить буду? Не такая уж серьезная там рана. Царапина. Налепи какой-нибудь пластырь, этого достаточно.
Шура молча кивнула, а Ольхов, не дожидаясь, когда закончится перевязка, продолжил короткое совещание, которое собрал прямо на улице за одним из разбитых домов.
Улица была на две трети очищена. Но сделать последний бросок мешал «королевский тигр». Осталась всего одна пушка «ЗИС-3» и две «тридцатьчетверки».
Лейтенант Усков, назначенный командиром танкового взвода (или остатков роты), сообщил, что у него ограничен поворот башни и тяжело ранен заряжающий.
Ольхов понимал, что без поддержки артиллерии и танков взять укрепленные дома будет стоить таких потерь, что штурмовая группа просто прекратит существование.
— Мои ребята сейчас загружаются снарядами, — докладывал лейтенант Усков. — Но эта зверюга нам и ста метров не даст продвинуться.
— Так уж и зверюга, — покачал головой Малкин. — У вас орудия практически такого же калибра.
— Зато броня вдвое тоньше…
— Что с полковыми минометами? — перебил его Ольхов, обращаясь к Кондратьеву.
— В батарее остались два ствола. Третий ремонтируется. Мин пока хватает.
— Если на полминуты выманим «тигр», сумеете его накрыть?
— Попробуем, — пожал плечами старший лейтенант. — Только он полминуты ждать не будет. Да и чем его выманивать? «Тридцатьчетверкой»? Он ее с ходу расшлепает — и снова в укрытие. Ничего мы не успеем сделать.
Павел Усков облизал пересохшие губы. Речь шла о его машинах. Лейтенанта крепко приложило головой о броню, из-под танкошлема тянулась струйка засохшей крови.
Сегодняшний день был самый тяжелый. На его глазах сгорели, взорвались три танка, спаслись всего четыре человека из пятнадцати. Экипажи не успевали покидать горящие машины. Старому товарищу, заряжающему Филиппу Карпухину сломало несколько ребер и ударило с такой силой, что, наверное, повредило внутренности. Спасут ли Карпухина в санбате, куда его срочно отвезли вместе с другими тяжелоранеными?
— Я готов, — хрипло выдохнул Усков. — Высажу часть экипажа, сяду за прицел, и попробуем выманить…
— Брось, — отмахнулся Ольхов. — Пустая затея в героя-одиночку играть. Сгоришь, как свечка.
— Я в героев играть не обучен, — обиженно поджал спекшиеся губы лейтенант.
— Ладно, не обижайся.
Минуты две капитан молчал, потом заговорил. Уже тоном приказа, коротко, жестко.
— Поединки устраивать не будем. Савелий, возьмешь два десятка бойцов, «фаустпатроны». Ты дорогу знаешь, подберешься поближе и прикончишь немецкий танк. Шевченко, через полчаса зажжешь дымовые шашки. Кондратьев, выпусти с полсотни мин, и начинаем штурм.
— А мне что делать? — спросил Усков.
— Ждать зеленой ракеты. Сигнал, что «тигр» уничтожен. Твоя задача — бить по окнам и амбразурам. Кроме того, в конце улицы остался бронеколпак. Сковырнешь его, у тебя калибр подходящий. Все, по местам.
— Не так просто «тигр» уничтожить, — с сомнением покачал головой Усков. — Он три наших танка за минуту подбил, вон догорают.
— Это мое дело, — резко отозвался Савелий Грач. — Танков у нас мало осталось, буду действовать «фаустпатронами» из засады.
Василий Ольхов на минуту придержал Малкина.
— Возглавишь третий взвод. У меня офицеров не хватает, там младший сержант командует. Поведешь людей в бой.
Яков Малкин невольно сглотнул слюну. Белобрысый капитан с непокрытой перевязанной головой сверлил его расширенными зрачками. Парторгу показалось, что командир сорвется на крик. Куда-то делась обычная ироничность Ольхова. Два дня непрерывных боев и тяжелые потери в штурмовой группе измотали его.
— Короткое собрание с коммунистами и комсомольцами… перед последним броском, — заикнулся было Малкин.
— Какое собрание? Шагай, Яков, — все же сдержался капитан, — и не ищи уловки. Возглавишь в атаке взвод. Своим примером покажешь… без лишней болтовни.
А Усков вернулся к двум своим «тридцатьчетверкам». Механик Долгушин нервничал и сразу обрушился на лейтенанта.
— Снова вперед? Глянь, что от трех машин осталось. Горелым мясом даже здесь пахнет. А нам как по башне врезали! Почти насквозь броню просадили.
— Проверь сцепление, — перебил его Усков и подозвал командира второго танка, младшего лейтенанта. — У тебя все в порядке?
— Так точно.
— Готовься к бою.
— Подкалиберный заряжать?
— Подожди. Если увидишь зеленую ракету, зарядишь фугасный. Огневые точки выбивать будем.
— А «тигр»? — спросил наводчик Лукьянов. — Который «королевский»?
— Пойдем лучше башню провернем разок-другой.
— Я уже смотрел. Там один зубец выбило. Вращается башня, только спешить не надо, осторожнее поворачивать.
— Карпуху живым до санбата довезли?
— Наверное, довезли, — снова встрял механик Долгушин. — А что толку? Весь переломанный, и мы в эту мясорубку снова лезем. «Тигр», он насквозь нашу броню прошивает. Сколько ребят погибло, Карпухина почти насмерть зашибло.
Фельдшер Ульян Злотников, перевязывавший бронебойщика, поднял голову.
— У тебя язык как помело. Чего хоронишь мальчишку? Ну, ребра сломаны, ушиб сильный. Не устраивай раньше времени поминки. Жить будет. Молодой, выдюжит.
— Дай Бог, — вздохнул наводчик Лукьянов. — Карпуха недавно от матери письмо получил, химическим карандашом написано. Половина строчек слезами размыта. У них в семье отец и брат без вести еще в сорок первом пропали. Мать с сестренкой да старым дедом остались. Филька — одна надежда.
Звенели, набирая высоту, мины. Затем обрушились вниз. Грохнуло раза четыре подряд. Кто-то истошным голосом выкрикивал:
— Где там фельдшер? Человека поранило!
— Слышу, иду.
Ульян Злотников, кряхтя, поднялся и, перебросив через плечо санитарную сумку, зашагал к месту взрывов. Еще несколько мин взорвались в глубине улицы, осколки звякнули о брусчатку. Фельдшер лишь слегка пригнулся. За две войны он научился различать опасность.
Стрелок-радист, самый младший в экипаже Ускова, молча курил. Три сгоревших танка навевали тоскливые мысли.
Старший лейтенант Грач с сержантами Вишняком, Шмаревым, отделением разведки и несколькими саперами перебежками двигались через дворы. Раза два их обстреляли, ранили сапера.
— Доберешься сам? — спросил Савелий.
— Доберусь…
— Дал бы кого в провожатые, но людей не хватает.
Сапер понимающе кивнул и, держа раненую руку на весу, осторожно двинулся в обратный путь. Остальные добрались до узкого мутного канала. Воды здесь заметно прибавилось. Никто из бойцов не знал, что немцы затопили несколько станций Берлинского метро, чтобы русские не прорвались под землей к центру города.
В мутной, отдающей плесенью воде с пятнами мазута течение крутило труп какого-то гражданского. Мокрые крысы ловко взбирались по отвесным стенкам и скрывались в кустах. На поверхности плавала женская шляпка, остатки соломенной корзины, яблоки.
Пост из трех человек с ручным пулеметом, оставленный накануне, оказался на месте. Старший доложил, что через узкий мост пыталась пробиться группа фрицев, но, встретив отпор, в бой ввязываться не стали.
— Одного подстрелили, вон там лежит. А вода прибыла. Приложишь ухо к плитам, гул слышится, словно плотину прорвало. Даже человеческие крики вроде раздавались.
Затопленное метро, где погибли сотни (если не тысячи) жителей Берлина, стало одним из последних подарков своим соотечественникам, посланным по приказу Гитлера из подземного убежища.
Всем вместе подобраться к «тигру», который, по прикидкам старшего лейтенанта, находился где-то неподалеку, было невозможно. С верхних этажей дома в разных направлениях велась стрельба.
— Сергей, бери полтора десятка бойцов, — приказал Грач сержанту Вишняку. — Обойдешь дом и открывай стрельбу. Бросайте гранаты, из «фаустпатронов» пальните раза три. Отвлечешь на себя внимание.
— Огонь мы на себя отвлечем, а не внимание, — пробормотал один из бойцов. — Сверху нас хорошо видно будет.
— Выполняйте. Когда наши начнут атаку, поддержите ее. Я со Шмаревым и двумя саперами попробую проскользнуть поближе к «тигру». Отделение пулеметчиков остается на месте. Присоединитесь ко мне после зеленой ракеты.
— А если ее не будет? — спросил младший сержант с «Дегтяревым», который дежурил у мостика через канал.
Савелий Грач не ответил. Он высматривал в бинокль немецкий танк.
«Королевский тигр» выполз из капонира, сделал два торопливых выстрела и снова нырнул в яму. Виднелась верхушка башни и ствол орудия с массивным дульным тормозом. Неизвестно, чем бы закончилась вылазка, но возле дома начали взрываться тяжелые мины полковых минометов.
Под прикрытием дымовой завесы все четверо бросились вперед. Частично их группу защищали деревья и кустарник, хоть и побитые осколками, но уже с распустившейся молодой листвой.
— Как у нас в деревне, — кивнул Матвей Шмарев. — Вон, яблоня…
Открыла стрельбу группа Вишняка. Патронов не жалели. Создавалось впечатление, что там прорвался целый взвод. До танка оставалось метров сто. С верхних этажей застучал пулемет.
— Бежим вон к той будке.
Прежде чем добежали, очередь перехлестнула одного из саперов. Он тяжело ворочался, гимнастерка на спине набухла кровью. Матвей Шмарев на секунду остановился, его подтолкнул старший лейтенант.
— Парню уже не поможешь. Вперед, не отставай!
Тяжелые минометы продолжали вести огонь по укрепленному дому. Капитан, командир «королевского тигра», чувствовал себя в относительной безопасности. Он знал, что на параллельной улице находятся такие же дома-крепости, а значит, тыл прикрыт.
Неделю назад его взвод из двух «тигров» расстрелял из засады танковую роту. Кроме пяти «тридцатьчетверок», они подожгли тяжелую русскую самоходку «зверобой» с шестидюймовой гаубицей и броней в девять сантиметров.
Сегодня, в критический момент боя, капитан нанес внезапный удар, и в считаные минуты уничтожил три танка «Т-34-85», которые не так просто взять. Русские сожгли второй «тигр» вместе с экипажем, который возглавлял старый товарищ. Машина капитана тоже получила повреждения, но их частично устранили.
Русские временно прекратили атаку и вели интенсивный огонь из занятых домов. Капитану-танкисту надоело бездействие, и он решил ударить со двора в ближний полуразрушенный дом. Там особенно часто сверкали пулеметные вспышки, вели огонь минометы.
Часть стены обрушилась. В бинокль были видны снующие расчеты, подносчики боеприпасов. Стреляли из длинных противотанковых ружей. Русских бронебойщиков капитан не любил особенно. С ними были связаны неприятные воспоминания.
Летом сорок второго, в степи под Сталинградом, танк «Т-3», которым он командовал, угодил в гущу боя. Капитан носил тогда лейтенантские погоны и не имел достаточного опыта.
Длинные неуклюжие ружья не произвели на него впечатления, и он смело шел вперед. Метрах в семидесяти от окопов пуля этого ружья перебила гусеницу. Затем пули посыпались градом, некоторые пробили броню.
Запомнилось, как зажимал огромную рану на груди наводчик. Русские что-то орали, бросали гранаты, которые не долетали до танка, а тяжелые пули лязгали о броню и подожгли машину. Он выбрался тогда чудом, раненный в ногу — помог заряжающий. Остальной экипаж сгорел.
Русских оттеснили, в то время вермахт уверенно наступал. После боя лейтенант видел, как вытаскивали из люков обгорелые останки, некоторые рассыпались на части, их торопливо собирали в плащ-палатки. В голове вертелись мысли, что он сам мог превратиться в такую же головешку. Накатывал запоздалый страх.
Затем он привык к смертям, сгоревшим танкам, застывшим в бескрайней раскаленной степи, крестам на могилах своих товарищей. Впереди была Волга, близилась победа. Как быстро все перевернулось!
Капитан очнулся от ненужных воспоминаний и связался с командиром батальона:
— Как дела?
— Прекрасно, сам видишь, — раздался в трубке ироничный голос приятеля, который тоже прошел путь от Волги и недавно получил вместе с очередным крестом майорское звание. — Иваны, правда, зашевелились. Ведут такой огонь, что головы не поднимешь. Тут еще одна группа через дворы прорвалась.
— Тебе не кажется, они готовят атаку?
— Возможно. Представляю, как им не терпится добраться до рейхсканцелярии и глянуть на нашего вождя.
— Живым он им не достанется, — сказал капитан.
— Кто бы о нас позаботился. Ничего не слышно о танковой армии генерала Венка?
— Сражаются отдельные батальоны, а на приход его армии можешь не рассчитывать. Русские ее добивают, сил у них более чем достаточно.
Оба помолчали. Затем капитан заявил:
— Будем сражаться. Что толку кого-то ждать? Я открываю огонь по крайнему дому который заняли Иваны. Заставлю их поджать хвост. Русских танков не видно?
— Только сгоревшие.
В те минуты, когда «королевский тигр» выползал из капонира, группа Сергея Вишняка заняла одну из траншей, выбив из нее солдат, защищавших дом-крепость с тыла. Капитан заметил:
— Без нас пехотному батальону, пожалуй, не обойтись. Русские непрерывно наступают.
Наводчик согласно кивнул, а механик-водитель вывел машину на ровную площадку, откуда в случае необходимости можно было уйти в любую нужную сторону. Наводчик уже знал, какие цели следует уничтожить, и ловил в прицел открытые террасы этажей, не защищенные стеной. Первым выстрелом обрушил потолок и накрыл минометный расчет.
В казенник вогнали следующий снаряд, захлопнулся хорошо смазанный затвор.
— Выстрел! — дал команду капитан.
— Русские прорвались!
Голос механика, внимательно следившего за местностью, был заглушен грохотом выстрела. Матвей Шмарев и разведчик, лежавшие в воронке, выпустили два заряда «фаустпатронов».
Не таким уж неуязвимым был этот немецкий тяжелый танк «Т-У1В», которого в германской армии поторопились окрестить «королевским тигром». Бортовая броня, куда целились оба бойца, была толщиной восемь сантиметров. Ее вполне могли пробить орудия «тридцатьчетверки» и «фаустпатроны». Однако заряды, выпущенные с предельной дистанции, не поразили цель.
Один не долетел, а другой взорвался в трех шагах левее. От жара вспыхнула и погасла камуфляжная краска на броне. Капитан отреагировал мгновенно. Следуя его команде, машина развернулась лобовой частью к воронке, а из люка высунулся заряжающий.
С высоты трех метров он хорошо видел двоих русских солдат (наверное, смертников) и открыл огонь из автомата. Разведчик был убит пулей в лицо.
Шмарев, более опытный, сполз на дно воронки, готовя к выстрелу запасной «фаустпатрон».
Савелий Грач дал очередь из своего легкого «ППС», промахнулся, но пули заставили заряжающего пригнуться. Тем временем башенный пулемет стегал длинными очередями (второй был смят часом раньше), а шестиметровый ствол опускался по вертикали вниз.
Пули густой трассой шли над воронкой. Сержант находился в мертвой зоне. Ему стоило больших усилий не высунуться. Но когда грохнуло орудие и снесло динамическим ударом бруствер (снаряд пролетел выше), у сапера не выдержали нервы. Он высунулся и выпустил заряд «фаустпатрона» почти не целясь.
— Задний ход! — дал разумную команду капитан.
Он не хотел рисковать своей мощной машиной. Поглощенный этим нелепым поединком с русскими смертниками, которые с тупой настойчивостью пытались атаковать самый неуязвимый танк вермахта, капитан не заметил, как мимо кустов бежит долговязый офицер в бушлате с «фаустпатроном» в руках.
Это был момент, которого долго ждал старший лейтенант Савелий Грач, со всей его ненавистью и не утихшей болью от потери старшего брата и сестры с ребенком. Один он остался, плакать будет некому. Разведчик прицелился и, сдерживая тяжелое, прерывистое дыхание, выстрелил с расстояния полусотни метров.
Заряд пробил борт пониже массивной башни. Машина массой семьдесят тонн даже не вздрогнула и продолжала уходить. Но уже через несколько секунд открылись люки, из которых шел дым. Что происходило внутри, непонятно. Наверное, те, кто уцелел, боролись с огнем.
«Тигр» остановился, а из воронки с противотанковой гранатой и автоматом выскочил Матвей Шмарев. Его поразили огромные размеры машины, которую вряд ли возьмешь «фаустпатроном, тем более гранатой. Но сапер уже не владел собой и бросил противотанковую гранату. Жри, сволочь!
Она взорвалась, не долетев до «тигра». Матвей Шмарев, которого ждали дома трое детей, жена и мать, расстреливал самый мощный немецкий танк из автомата, выкрикивая ругательства и угрозы.
Вместе с дымом из открытых люков показалось пламя, выскочил один, другой танкист. Механик угодил под очередь «ППШ», а заряжающий выпустил сверху остаток магазина в русского сержанта. Командиру танка оторвало ступню и оглушило. Заряжающий, упираясь, тянул обвисшее тело.
— Очнитесь… господин капитан.
Это были его последние слова. Савелий Грач сбросил заряжающего с брони длинной очередью. Хотел добежать до «тигра» и бросить в люк «лимонку». Но из дома-крепости по нему открыли огонь.
Старший лейтенант добежал до Матвея Шмарева, тот уже умирал, гимнастерка была залита кровью. Савелий, пригибаясь, бежал дальше. Прижавшись к трансформаторной будке, перезарядил автомат.
Огромный танк, в котором осталось мало что от «королевского», горел ярким бензиновым пламенем. Внутри взрывались снаряды, орудие дергалось от ударов, но толстая бронированная коробка выдерживала эти удары, хотя все механизмы были искорежены и смяты.
Затем разом рванули несколько снарядов в кормовой башенной нише. Из отверстия в лопнувшей броне вылетели горящие гильзы, мелкие обломки.
Савелий выпустил зеленую ракету но атака уже началась. Двинулись две уцелевшие «тридцатьчетверки», бронетранспортеры, штурмовые взводы и отделения.
К вечеру второго дня улица в девятьсот шагов была очищена. Медленно затихал бой.
Назад: Глава 8. Улица — девятьсот шагов
Дальше: Глава 10. Дойти до Победы