Глава 10. Дойти до Победы
Война, набравшая свои страшные обороты, не сбавляла их и в эти последние апрельские дни. Гигантская машина вермахта, подчиняясь приказам, продолжала ожесточенное сопротивление.
Крысы уже бежали с тонущего корабля. Исчезали генералы и крупные промышленники, растворялись во всеобщей неразберихе коменданты концлагерей, высшие чины эсэс и гестапо.
Двадцать восьмого апреля вместо обещанных танковых корпусов и дивизий в помощь обреченному гарнизону Берлина были переброшены на транспортных самолетах три роты курсантов морской школы из Ростока. Подавленные непрерывным грохотом тяжелой артиллерии и видом разрушенного города, восемнадцатилетние моряки шагали к месту своего последнего боя.
— Это и есть чудо-оружие? — с горечью пересмеивались бывалые солдаты, глядя на юнцов в новеньких касках. — Теперь-то мы русским точно вломим!
В этот же день в рейхсканцелярии стало окончательно ясно, что 12-я армия генерала Венка, которая вот-вот должна прорваться к Берлину и нанести мощный удар по советским войскам, разгромлена и уже не существует. Для большинства офицеров ставки это не стало новостью. Однако сам Гитлер ходил потерянный и повторял:
— Как такое могло случиться? Этого не может быть. Свяжитесь с Венком еще раз.
Почти одновременно с этим Гитлер узнал, что итальянские партизаны расстреляли верного соратника Бенито Муссолини вместе с его любовницей Кларой Петуччи. Тела казненных были повешены вниз головой на одной из площадей Рима.
— Какая жестокость! — возмущенно воскликнул Гитлер.
Остальные из его окружения промолчали. В ночь на 29 апреля из нацистской партии по приказу Гитлера были исключены, как предатели, его ближайшие сподвижники Геринг и Гиммлер. На следующий день был подписан акт о капитуляции немецких войск в Италии.
Сознавая, что положение безнадежно, комендант Берлина генерал Вейдлинг предложил Гитлеру план прорыва войск из города на запад. Гитлер отверг этот план и приказал обороняться до конца.
— Берлин мы не сдадим, — несколько раз повторил он.
В ночь на 29 апреля передовыми частями 150-й стрелковой дивизии после напряженных боев был захвачен единственный уцелевший мост через реку Шпрее. Наши войска отделяло от рейхстага, центра сопротивления немецких войск, расстояние в один километр.
Один из наиболее доверенных офицеров охраны Гитлера по его просьбе подробно инструктировал фюрера, как безболезненно и надежно совершить самоубийство:
— Пистолет держите вот так, чтобы пуля поразила наиболее важные участки мозга. Неправильный выстрел пробьет височные кости и только лишит вас зрения. Когда пистолет будет взведен, раскусите ампулу с ядом, а затем нажимайте на спуск.
Адольф Гитлер слушал инструкцию внимательно и задал вопрос:
— Я успею надавить на спуск?
— Вполне, — заверил его офицер. — Яд подействует через полторы-две секунды.
Вождь согласно кивал. У него по-прежнему сильно тряслась голова и руки.
Битва за Берлин продолжалась. Штурмовая группа капитана Ольхова получила короткую передышку. В который раз она пополнялась людьми, вооружением. Из штаба дивизии прибыл начальник политотдела и, очень торопясь (у политработников всегда много важных дел), вручал награды.
Павел Усков, Петро Шевченко получили ордена Красной Звезды. Кроме того, саперу Шевченко наконец присвоили звание «лейтенант». Сержанты Иван Шугаев и Сергей Вишняк были награждены медалями «За отвагу». Василию Николаевичу Ольхову вручили орден Отечественной войны.
— Старший сержант Михаил Маневич! — нетерпеливо постукивал по столу коробочкой с орденом полковник. — Долго ждать?
— Долго, — подал голос Савелий Грач, в своем прожженном бушлате, с коротким автоматом «ППС» за плечом. — Убили нашего снайпера. Сто двадцать фрицев на счету имел.
— Я вам говорил, вы забыли, — суетился Яков Малкин.
— Аты чего такой ободранный явился? — продолжая крутить коробочку, оглядел разведчика полковник. — Как кот мартовский.
Война подходит к концу — чего бы не пошутить! Засмеялись остроумной шутке товарища полковника два отутюженных инструктора политотдела с начищенными орденами-медалями на кителях. Растерянно заулыбался лейтенант Малкин, которому стало неловко за своего начальника.
Набравшись смелости, он доложил:
— Командир взвода разведки товарищ Грач вчера уничтожил тяжелый немецкий танк «королевский тигр».
— Какой еще «королевский»? «Тигры» они и есть «тигры». Мало мы их били? — Полковник победно оглядел собравшихся, помолчал и изменил тон. — Молодец, товарищ Грач. Представить к ордену.
— Служу трудовому народу! — козырнул долговязый разведчик.
— Ну, засиделся я тут у вас, — поднялся со стула полковник. — А Красную Звезду перешлите семье снайпера…
— Маневича, — снова подсказал Малкин.
— Вот именно. Семье героя Маневича.
— Нет у него семьи. Погибла в Белоруссии, — не удержался Савелий.
— Решите этот вопрос сами, — с заметной ноткой раздражения проговорил полковник и сунул коробочку с орденом Якову Малкину.
Уходя, сделал замечание Василию Ольхову:
— Расслабился ты. Дисциплина падает, а война еще не кончилась. Тебя комбатом хотят поставить, так что держи вожжи крепче. Таких анархистов, как твой начальник разведки, распускать нельзя. Нам комбаты вот какие нужны!
Полковник сжал и показал небольшой кулак. Василий Ольхов уточнил:
— Я представление на Красное Знамя за подбитый «тигр» подготовлю. — Догадываясь, что начальник политотдела может возразить, поспешил уточнить: — Сам командир дивизии приходил на сгоревший «тигр» глянуть. Хвалил, что такую махину сумели завалить. Орден Красного Знамени как раз будет.
Начальник политотдела никак не отреагировал и молча удалился в сопровождении своих начищенных помощников.
Награды решили обмыть позже. Ольхова вызвали в штаб дивизии, а Сергей Вишняк подошел к Савелию:
— Я схожу, гляну.
— Иди. Через пару часов возвращайся.
Но Сергей вернулся раньше. Вчера немцы снова обстреливали улицу из реактивных минометов. Вход в знакомый подвал был завален. Обрушились уцелевшие квартиры, в том числе та, в которой жила Марта и где состоялось их единственное свидание.
Обойдя развалины, натолкнулся на женщину лет пятидесяти и двух мальчишек. Они грузили на тележку домашние вещи, которые извлекали из груды кирпичей и рухнувших перегородок.
— В подвале прятались жители, — пытался объяснить он женщине ситуацию. — Мужчины, фрау Марта, дочь, еще кто-то. Где они?
Женщина знаками показала, что не знает о судьбе жителей, жива ли Марта или нет. Затем кивнула на несколько клочков бумаги с надписью по-немецки. Вишняк видел подобные послания в освобожденных советских городах.
Уцелевшие жители, вынужденные покинуть свои разрушенные дома, сообщали родственникам, где их можно найти. Полного имени Марты он не знал, и клочки бумаги ничего не могли ему сказать. Подошел старшина-сапер и, догадавшись, о чем идет речь, сообщил:
— Завалило подвал, землячок. Здесь сразу две реактивных мины шарахнули. Если кто и был внизу, наверняка погибли. А у тебя там кто остался?
— Знакомая…
— Немка, что ли? Нет ее в живых. Наших вон сколько побило.
Старшина кивнул на тела, укрытые с головой брезентом и плащ-палатками. Кое-где проступали засохшие бурые пятна. Сквозь ткань было заметно, что некоторые тела разорваны на части.
— Пехотную роту накрыло, — закуривая, объяснял сапер. — Сидели, отдыхали, а тут налет. Надо было сразу ложиться, а многие побежали укрытие искать. Двадцать с лишним человек погибли, да еще под развалинами некоторые лежат. Откапываем.
— А подвал нельзя раскопать?
— Там метров пять кирпичей и обломков. День работы. Да и ни к чему это. Своих спасать не успеваем, а тут какие-то фрицы. Пусть себе лежат, может, родственники откопают и похоронят.
Сергей кивнул и направился к себе. Нельзя сказать, что он испытывал сильную печаль. Понравилась ему женщина, встретились, даже близость была. Ну и что из этого? Однако накатывала тоска.
Сколько друзей за войну похоронил! Брат без вести пропал, второй без ноги вернулся. Двоюродные братья погибли, невеста не дождалась. Подвернулся хороший парень, ну и дай Бог им всего! Даже родного дома не осталось.
Разбомбили их район в Воронеже, да и фронт два раза взад-вперед прокатился. Дом новый построить можно. Мать, сестренка, брат без ноги его возвращения ждут. Нельзя Сергею погибать, надо вернуться. Только на войне своей судьбой не распорядишься.
Странным мог показаться со стороны одиноко шагавший сержант, в затертой гимнастерке и сбитых кирзовых сапогах. За спиной висел автомат, на поясе пистолетная кобура и нож в чехле. Кажется, сержанта покачивало.
Патруль во главе с лейтенантом из комендантского взвода остановился. Лейтенант посмотрел вслед:
— Пьяный, что ли? Надо бы проверить.
— Чего его проверять? — отозвался помощник начальника патруля, старший сержант. — Это Сергей Вишняк из дивизионной разведки. Орден, три медали имеет, в Сталинграде воевал. Его командир дивизии лично знает. Наверное, друзей помянул, отдыхать идет.
— Непорядок, — строго сказал лейтенант.
— Пойдемте лучше вон тех немцев проверим. С узлами куда-то шлепают. Наверное, мародеры?
— Где мародеры? — встрепенулся молодой лейтенант.
…Капитана Ольхова срочно вызвали в штаб дивизии. Начальник оперативного отдела тыкал карандашом в крупномасштабную карту города, где оранжевым прямоугольником выделялось здание рейхстага:
— Наши войска ведут бой на левом берегу Шпрее. Здесь крупный узел обороны, здание МВД. Гестапо и прочие службы Гиммлера. По нашим сведениям, там сосредоточены пять тысяч солдат и офицеров, в основном эсэсовцы. Далее идет сплошная линия укреплений и Кенингс-Платц, то бишь Королевская площадь, от которой до рейхстага остается всего ничего. Я имею в виду расстояние. Но каждый метр придется брать с боем. Нашей дивизии предстоит нанести удар, чтобы отвлечь часть сил на себя. Ты получил пополнение?
— Так точно, — отозвался Ольхов. — В наличии двести тридцать человек, два танка, минометный взвод. Из артиллерии всего одно орудие «ЗИС-3».
— Для штурмовой группы этого достаточно. Кенингс-Платц будут брать другие дивизии. Нам предстоит пройти парковый участок в Тиргартене, перемахнуть через шоссе и занять примыкающие к площади дома и укрепления.
Ольхов кивнул, хотя не до конца понял конкретную задачу своей штурмовой группы.
— Парк — это тот же лес, — продолжал показывать карандашом объекты начальник оперативного отдела. — Продвижение техники затруднено. Некоторым деревьям по двести лет, есть и густые молодые посадки. Здесь хорошо поработали «катюши», парк частично выгорел, но места для обороны удобные. По сведениям разведки, основные части отошли за шоссе и там укрепились. Твоя задача — пройти парковый участок, проложить путь остальным частям и танковому батальону. Возле шоссе соединишься с основными силами дивизии, которые будут двигаться несколькими маршрутами. Задание понятно?
— Понятно.
— Через лес, то бишь парк, называй, как хочешь, гаубицы, грузовики и прочее хозяйство не пройдут. Завязнет. Но и удара в спину я не хочу. Так что прорывайся и уничтожай все, что там осталось.
Вернувшись к себе, капитан собрал офицеров. Объяснил поставленную задачу.
— Из города в лес, — удивился старший лейтенант Усков. — То за улицу два дня дрались, а теперь в заросли уходим.
— Это участок природного парка, от которого, кстати, до Кенингс-Платц и рейхстага всего километра два.
— Значит, мы рейхстаг будем брать?
— Успокойся, Паша, — сказал Савелий Грач. — К шоссе живыми выйти — и то удача. А на рейхстаг с полдесятка дивизий нацелены. Кстати, когда выходим?
— Долго нам прохлаждаться не дадут. Через час двинемся. Петро, саперы понадобятся в первую очередь.
— Где они, мои саперы? — грустно отозвался лейтенант. — Из старичков и десяток не наберу. Молодежь в основном. Матвей Шмаре в, какой специалист был! Погиб геройски. Но есть и другие грамотные ребята, мы свою задачу выполним.
Итак, саперы вместе с разведкой идут во главе группы. Следом остальные. В том числе две «тридцатьчетверки» и бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом. В него можно погрузить один из минометов и вести огонь на ходу.
Капитан оглядел единственное орудие «ЗИС-3» с вмятинами от осколков. А совсем недавно была полная батарея. Крепко прорежена штурмовая группа, хотя ее не раз пополняли. Командир орудийного расчета, старший сержант, хлопая ладонью по стволу, заверил:
— Послужит еще. Снаряды получили, в том числе подкалиберные. Людей хватает, «фаустпатроны» имеются, пулемет трофейный.
Остались в строю три батальонных миномета, к ним присоединили два захваченных немецких. От батареи тяжелых 120-миллиметровых минометов Степана Кондратьева остались два ствола. Ольхов с сомнением покачал головой:
— Очень тяжелые штуковины, двести семьдесят килограммов каждая. Однако наверняка понадобятся.
— Наша тяжелая артиллерия, без нее не обойдемся. Лошадки дотащат, — сказал лейтенант Кондратьев. — Где вязко, мы поможем, подтолкнем.
Как и ожидал Ольхов, приказ выступать получили через час. Прислушиваясь к усилившейся канонаде, капитан определил, что ведут огонь тяжелые гаубицы. Над головой пронеслась одна и вторая эскадрилья штурмовиков «Ил-2».
— Савелий, на рожон не лезь. Петро Шевченко — впереди. Смотреть в оба.
В общем-то это были лишние слова. Оба помощника понимали ситуацию и согласно кивнули.
Такого парка Петр Шевченко еще не видел. Все напоминало страницы с иллюстрациями к детской сказке о заколдованном мертвом лесе. Многометровые дубы и вязы тянули к задымленному небу обугленные переломанные ветви.
Висели ленты отслоившейся коры. Когда к ней прикасались, она рассыпалась в пепел. От сильного жара некоторые деревья, наполненные весенним соком, лопались. Теперь, когда огонь ушел, загустевший сок затягивал трещины, спасая дерево от гибели.
Молодая поросль, такая же обгорелая, во многих местах была повалена взрывной волной. Местами небольшие тополя и осины, вырванные с корнем, громоздились кучами, сплетаясь ветвями. Вязы, более стойкие, упорно поднимались. И, несмотря на полученные ожоги, в разных местах набухали почки и вновь пробивались мелкие листья.
— Фашистский лес, а жалко, — оглядывался по сторонам пулеметчик Рябков. — Ничего, потихоньку выживет.
Обширные плешины такой же обгорелой земли чередовались с островками пробивающейся молодой травы. Сержант разглядел даже несколько мелких желтых цветков. В низине стояла талая и дождевая вода, мутная, с плавающими на поверхности обломками веток.
Парк был изрыт траншеями и орудийными капонирами. Виднелось множество больших и малых воронок. Возле некоторых валялись стабилизаторы реактивных снарядов — здесь поработали «катюши». Небольшие воронки чередовались с глубокими ямами от попаданий тяжелых гаубичных снарядов.
Авиабомбы оставляли целые котлованы, заполненные до половины затхлой водой. Многие траншеи были разрушены, в капонирах стояли разбитые орудия разного калибра.
Часть техники пытались вывезти. Виднелись остовы гусеничных тягачей, автомашин, обломки лафетов. Что могло гореть, сгорело. Ободья колес, лишенные резины, глубоко врезались в почву. Валялось множество сплющенных закопченных гильз от снарядов. Судя по всему, их не успели отстрелять, они взорвались от детонации.
Тяжелое штурмовое орудие наполовину выползло из капонира и застыло, уткнувшись массивным стволом в земляную стенку.
Рубка была вспучена от взорвавшихся внутри машины снарядов. Гусеницу и колеса с левой стороны, угодившие под гаубичный фугас, разворотило и смешало в металлическую груду, кисло пахнущую окалиной.
Лежало довольно много трупов. Видимо, собирать и хоронить их не оставалось времени, хотя в этом отношении немцы обычно проявляли аккуратность. Стрелковое оружие большей частью собрали, но в траншеях оставались ящики со снарядами и патронами, множество ручных гранат.
— Почему они отступили? — спросил Яков Малкин. — Неплохое место для обороны.
— Насыщают войсками центр Берлина, — сказал Петр Шевченко. — Укрепляют главные узлы обороны.
— Осторожнее, мины! — закричали впереди.
Мины, видимо, ставили наспех, покидая позиции. Саперы извлекали противотанковые «тарелки» и небольшие противопехотки. То в одном, то в другом месте натыкались на туго натянутую тонкую проволоку. Почти незаметную над землей и среди кустов.
Саперы осторожно перекусывали ее, придерживая ручные гранаты и связки тола, к которым вели проволочные ловушки.
Молодой сапер осторожно обкопал «прыгающую мину» с торчавшими усиками, вывинтил взрыватель. Шевельнул корпус размером с килограммовую консервную банку и потянул его из земли. Вышибной заряд хлопнул приглушенно, но Шевченко услышал звук, хотя находился шагах в десяти:
— Ложись!
Бойцы бросились на землю. Молодой сапер запоздало отшатнулся. Шансов уцелеть, когда такая мина, взлетев, взрывается прямо перед тобой, не остается. Металлические шарики и осколки изрешетили сапера, еще двое были ранены.
Другие группы саперов и разведчиков, пытавшихся обойти опасное место, тоже натыкались на мины. Оставался один выход — разминировать участок прорыва. Ольхов приказал танкистам и минометчикам быть готовыми открыть огонь, подозревая, что впереди засада. Можно было только догадываться, какие еще сюрпризы приготовил мертвый, но смертельно опасный лес.
Пока же саперы распутывали мешанину мин, часть из которых были установлены с расчетом на неизвлекаемость. Приходилось спешить. Штурмовая группа сбилась на небольшой территории. Минометный и артиллерийский огонь мог привести к большим потерям.
Взорвался на мине еще один сапер. Петр Шевченко извлекал в этот момент пластмассовую противопехотку нового образца. Осколок врезался в ствол дерева, другой продырявил верх каски и разодрал шапку которую по привычке надевал лейтенант — она защищала от мелких осколков.
Шевченко оглушило, из-под шапки текла кровь. К нему подбежал фельдшер Ульян Злотников.
— Тебе что здесь надо? — оттолкнул его Шевченко. — Взорвешься, к чертовой матери.
— Дай гляну, у тебя может, башка пробита.
— Нет там ничего, оглушило маленько.
Неподалеку грохнуло с такой силой, что с дерева полетели крупные и мелкие ветки. Погиб кто-то еще. Но заминированная полоса, преграждающая путь к шоссе и городским улицам, не могла быть широкой. Не желая терять людей, Ольхов приказал прокладывать дорогу противотанковыми гранатами и связками тротиловых шашек.
Взрывы вызывали детонацию мин. Стоял сплошной грохот, взлетали комья земли и обломков деревьев, ядовитый дым стелился над влажной землей. В некоторых местах горел сушняк. Ни о какой внезапности речи уже не шло. Наверняка немцы подтягивали силы. Как только группа приблизится к краю минного поля, ее встретят артиллерийским и пулеметным огнем.
Обе «тридцатьчетверки» и минометные расчеты готовились ответить залпом. Лейтенант Шевченко с непокрытой головой и запекшейся на щеке кровью помогал своим саперам. Савелий Грач увидел его круглое лицо с носом-нашлепкой и крупными оспинами на лбу.
Затем все исчезло в оглушительном грохоте, который по мощности превосходил все остальные взрывы. Взлетел огромный столб земли, окутанный шапкой дыма. Старый вяз, с его твердой узловатой древесиной, подбросило вверх, разламывая на куски. Кувыркалось человеческое тело, рядом еще одно, с непокрытой головой, в изодранном бушлате.
Неужели погиб Шевченко? Ольхов лежал рядом с ординарцем Антюфеевым, наблюдая, как оседает пелена, падают вниз подброшенные камни, куски человеческих тел.
— Фугас взорвали, — прошептал капитан. — Сейчас начнется.
Возможно, фугас был не один. Десятки килограммов тротила, гаубичные снаряды, мины наверняка готовили для танков. Но они сдетонировали раньше времени. Погибли несколько саперов, в том числе старый товарищ Петро Шевченко и фельдшер Ульян Злотников.
Клубящуюся пелену прорезали вспышки противотанковых орудий, ударили несколько пулеметов. Зазвенели, набирая высоту, мины. Мгновенно ответили стволы, имевшиеся в распоряжении штурмовой группы.
В течение четверти часа длилась ожесточенная перестрелка. Взрывы снова заволокли все вокруг дымом. Степан Кондратьев объединил в одну батарею тяжелые полковые и 82-миллиметровые батальонные минометы.
Накрыли противотанковые 75-миллиметровые пушки. Из четырех орудий два вскоре замолчали, остальные стреляли реже — была выбита часть расчетов. Лейтенант Усков, стараясь перекричать грохот взрывов, убеждал Ольхова:
— Давай команду на прорыв. В этом дыму мы проскочим и сомнем заслон.
— Вас из «фаустпатронов» сожгут. Стой на месте… пока.
Перебежками продвигались вперед разведчики, саперы и пехота. Требовалось захватить и уничтожить минометы, которые вели беглый огонь из глубины вражеской обороны. Маленький сержант Рябков выкатил свой «горюнов» под защиту рухнувшего вяза и ровными очередями бил по вспышкам ближнего к нему пулемета.
На войне люди быстро показывают, чего они стоят. Невидный из себя колхозный плотник Игнат Рябков имел отсрочку от призыва по состоянию здоровья. На фронт попал летом сорок четвертого. В своей деревне, как и в собственной семье, веса не имел, подчиняясь жене и начальству.
— Пропадешь ты, Игнашка, на этой войне, — плакала на проводах подвыпившая жена, баба толстая, в два раза крупнее Игната. — Девчонки сиротами останутся, никому не нужные.
Девок в семье было трое. Самой старшей шестнадцать.
— Ниче, пробьемся, — храбрился Игнат.
А сейчас считался лучшим пулеметчиком в роте, разумно командовал расчетом, а на груди мерцала серебряная медаль «За отвагу». Замолк немецкий «МГ-42», который вместе с расчетом прикончил сержант Рябков. Сменив позицию, торопливо затягивался самокруткой, высматривая новую цель, не забывая напоминать третьему номеру расчета:
— Ленты набивай. Шевелись…
Ольхов, оторвавшись от бинокля, похвалил сержанта и показал на вспышки с краю траншеи.
— Еще один «МГ» работает. Бери его в оборот.
— Сейчас, — разворачивал Рябков хорошо смазанный, надежный пулемет Горюнова.
Атака захлебывалась. Не таким уж большим был вражеский заслон, но пулеметов и новых автоматов «МП-43» в нем хватало. Кондратьев хоть и сумел заглушить часть минометов, но мины продолжали сыпаться. В самый неподходящий момент проявился бронеколпак, откуда повел огонь 15-миллиметровый пулемет.
Пули весом семьдесят граммов: бронебойные, зажигательные, разрывные, пробивали кочки, деревья, пулеметные щитки и наносили смертельные раны.
И хуже всего, что нельзя было обойти этот узкий коридор, проложенный в минной заградительной полосе. Оставалось ползти или атаковать в лоб, как делали всю войну, проламывая оборону людской массой, телами солдат.
По бронеколпаку вели огонь два расчета противотанковых ружей. Поединок длился недолго. Одно ружье перебило надвое и прошило пулей первого номера. В другом расчете очередь из колпака тяжело ранила обоих бронебойщиков.
Медсестра Шура, сумев добежать до воронки, перевязывала их, разрывая все новые индивидуальные пакеты. Кровь из ран размером с пятак не удавалось остановить ни жгутами, ни бинтом. В отчаянии рыжая двадцатилетняя девчонка заплакала. Кинулась было за помощью, но ее взяли на прицел — пули расшибали бруствер, жутко свистели над головой. Шура снова сползла на дно воронки к своим раненым.
Расчет орудия «ЗИС-3» сумел попасть двумя снарядами в бронированный колпак, но не пробил его. Снаряды рикошетили. А затем на пушку посыпались трехкилограммовые мины, расчет частью погиб, другие были контужены, разнесло оптику.
— Долго мы в этом сраном лесу людей терять будем? — матерился Савелий Грач. — Надо пускать танки. Слышишь меня, Василий? Пехота ничего не сделает, только людей погубим.
Капитан хорошо слышал старого друга. Крикнул подружке Шуре, все пытавшейся вылезти из воронки:
— Сиди там, Шурка. Никуда не лезь, мать твою. Пришибут!
Вызвал Павла Ускова и Якова Малкина.
— Яков, быстро формируй два десантных отделения по десять человек. Одно возглавишь ты, второе — Сергей Вишняк. Отобрать людей поможет Савелий Грач.
Затем повернулся к Ускову:
— Паша, нет другого выхода. На полной скорости вперед. Один танк впереди, ты — следом.
— Я впереди, второй — следом, — с легкостью распоряжался своей жизнью красивый двадцатилетний орденоносец Павел Усков, командир роты из двух машин.
— Ты ротный командир, пойдешь вторым, — оттолкнул его Василий Ольхов. — Тебе управлять танковой атакой.
Два десантных отделения уже сформировали. Бойцы стояли возле работающих на малом ходу «тридцатьчетверок». Было заметно, что нервничал и пытался что-то сказать Яков Малкин.
— Ребята, пойдете в прорыв под огнем, — хрипло объявил капитан Ольхов. — Только не вздумайте прыгать раньше времени. Без вашей помощи танки уничтожат «фаустпатронами». Броня многим спасет жизнь. Если начнете соскакивать на ходу, вас постреляют, как куропаток. Пробиваться будете не одни, следом пойдет в атаку вся штурмовая группа, включая меня с ординарцем и старшину.
— И повар побежит? — хохотнул кто-то.
Смех не поддержали. Савелий Грач теребил Ольхова за рукав и шептал:
— Ты зачем Малкина посылаешь? Толку от него! Я возглавлю десант, там тяжко придется. Я…
— Ты — мой заместитель, — оборвал его капитан. — Будешь там, где укажу. А парторга посылаю, чтобы все видели.
Ольхов запнулся, подбирая нужные слова.
— В общем, прорываться будем любой ценой. Атакуем в лоб не от хорошей жизни. Времени для обхода и фланговых ударов нет. Десанту занять свои места! Движение начинаем по зеленой ракете. Сигнала к отступлению не будет. В этом коридоре дорога только в одну сторону.
«Тридцатьчетверки» с десантом на броне, набирая скорость, неслись вперед. Вели огонь орудия, пулеметы, стреляли десантники, сидевшие на броне. Головная машина проскочила противотанковую мину, которая рванула метрах в трех позади.
Взрывной волной сбросило на землю сразу двоих десантников, а в танк выстрелили из «фаустпатрона».
Заряд прошел мимо. Сергей Вишняк дал длинную очередь вдоль траншеи, откуда показались несколько массивных касок.
На бруствере мостили еще одну трубу с набалдашником. Гранатометчик выстрелить не успел. Пули угодили ему в голову звякнула пробитая каска.
Командир танка, молодой лейтенант, действовал расторопно. Он круто развернул машину и погнал ее вдоль траншеи, навстречу опасности. Еще один неосторожно поднявшийся гранатометчик свалился, пробитый пулями. Вишняк понял, что теперь можно спрыгивать и вести бой самостоятельно.
— Ребята, прыгай! Гранаты к бою.
Команду заглушил взрыв противотанковой гранаты. Но головному танку пока везло, граната не долетела.
Отделение Вишняка, хоть и не в полном составе, расстреливало с брустверов находившихся в траншее немецких солдат. Сергей сумел опередить пулеметчиков, которые шарахнулись прочь от русского танка, а теперь снова разворачивали станковый «МГ-42». Очередь опрокинула командира расчета, пробило плечо второму номеру.
Бежавшие следом десантники угодили под автоматный огонь. Один сорвался с бруствера и тяжело рухнул в глубокую траншею. Второй выронил «ППШ» из пробитой руки и успел уйти от трассеров, прорезавших задымленную пелену.
Машина лейтенанта Ускова летела на бронеколпак. Пули калибра 15 миллиметров звенели о броню, вспыхивали фиолетовыми огоньками. Шлепок о живую плоть сбросил с брони десантника, до последнего стрелявшего из автомата. Снаряд, выпущенный наводчиком Лукьяновым, отрикошетил от верхушки бронеколпака.
Якова Малкина ударило в лодыжку. От сильной боли он на секунды потерял сознание, его удержал сержант-десантник. Он поглядел на ногу лейтенанта. Яловый сапог разорвало, ступня была вывернута. Из разлохмаченного отверстия текла кровь. Малкину требовалась срочная помощь.
Танк лейтенанта Ускова встряхнуло. Заряд «фаустпатрона» врезался в лобовую броню. Запасные звенья гусениц, старательно закрепленные механиком Антоном Долгушиным чуть ниже его люка, ослабили удар и спасли жизни части экипажа.
Но не спасли механика. Его тело прожгло, разорвало на уровне пояса, а смерть была мгновенной. Наводчик Лукьянов не чувствовал ног, внизу что-то горело. Его подхватил лейтенант Усков, помог добраться до люка.
Контуженый стрелок-радист задыхался в густом дыму и тщетно рвался наружу. Ядовитая гарь душила его, прерывая дыхание. Павел Усков и Никита Лукьянов успели выбраться прежде, чем огонь заполнил машину и начали детонировать снаряды.
Они отползали прочь, а Никита в отчаянии крикнул:
— Где мои ноги? Слышь, Паша?
— На месте. Сапоги малость обгорели.
Кумулятивная струя за доли секунды (она сгорает мгновенно) обуглила кирзачи наводчика, кое-где прожгла комбинезон. Но обоим танкистам повезло. Их не покалечило взрывом, а пулеметные очереди прошли выше. Мимо горевшей «тридцатьчетверки» промчался на полном ходу бронетранспортер, бежала наступающая пехота.
— Никита, сумеешь встать? — спросил товарища Павел Усков. — Мы тут как на майдане.
— Сумею, — кряхтя, поднялся наводчик. — Сапоги только жмут.
Над головами пронеслась пулеметная очередь. Оба поспешили под защиту деревьев.
«Тридцатьчетверка» младшего лейтенанта неслась на минометную батарею. Четыре 80-миллиметровых миномета прятались в двойных окопах. Мины продолжали вылетать, даже когда русский танк был уже в полусотне метров.
Он спускался с бугра и поэтому имел возможность вести огонь. Фугасный снаряд разворотил один из окопов, пулеметные очереди прижали к земле остальных минометчиков. Но смелому экипажу не могло везти до бесконечности.
«Фаустпатрон» врезался в башню рядом с орудием. Погибли командир танка, наводчик и заряжающий. Оглушенный, находившийся в ступоре механик, продолжал давить на педали. Дымившая машина, с выбивавшимися из люков языками огня, завалилась в минометный окоп.
Стрелок-радист, девятнадцатилетний сержант, очень хотел жить. Его ждали мать с отцом, младшие братья и сестры, невеста, которая посылала письма и фотографии.
Он с усилием вытолкнул в люк так и не пришедшего в себя механика, выбрался сам, держа наготове пистолет. Сержант наступил на тело контуженого немецкого минометчика, тот притворился мертвым.
Второй солдат вскинул карабин, но сержант его опередил, выстрелив три раза подряд.
Спину обжигал огонь, рвущийся из переднего люка. Он подхватил механика-водителя и потащил из окопа. Вместе с ним выбирался контуженый немецкий минометчик. Они не обращали друг на друга внимания. Каждый старался быстрее вылезти из окопа, который наполнялся огнем и дымом.
Затем стали взрываться танковые снаряды и мины в ящиках. Двое русских танкистов и ефрейтор-минометчик лежали на траве, тяжело дыша, не отрывая глаз от ямы, где бушевало пламя, раздавались взрывы и вылетали горящие обломки.
— Погиб командир-то наш, — прошептал, приходя в себя, механик.
Немецкий ефрейтор тихо, как мышь, полз в сторону обгоревшего кустарника. Кажется, про него забыли.
Бронеколпак забросали гранатами. Проломить толстую броню они не смогли, но пулеметчики закрыли заслонку и прекратили огонь. Двое саперов, не желая оставлять за спиной опасное бронированное гнездо с крупнокалиберным пулеметом, подтащили к узкой дверце противотанковую мину. Закрепили изолентой несколько тротиловых шашек и подожгли бикфордов шнур.
Почуяв неладное, внутри бронеколпака завозились. Приоткрылась дверца, высунулась голова немца:
— Сдаемся… мы не фашисты!
— Конечно, не фашисты. Братья по классу! Лупили из своего пулемета, сколько ребят побили.
У саперов, потерявших за какой-то час половину взвода, уже не оставалось места для жалости. Они не стали гасить шипящий шнур, а немцы медлили.
Оба пулеметчика вылезли в тот момент, когда воспламенился запал. Оглушительный взрыв восьмикилограммовой мины поглотил в мгновенной ослепительной вспышке тела пулеметчиков. Смешал и подбросил их вместе с землей, смял стальную дверцу бронеколпака.
Атаку штурмовой группы остановить уже было невозможно. Все понимали, что промедление обернется для большинства смертью. Люди бежали, стреляя, матерясь, торопясь быстрее преодолеть расстояние до немецких траншей и окопов.
Продолжали вести огонь два или три пулемета, многочисленные автоматы. Но взводы и отделения, не обращая внимания на потери, уже подбегали к траншеям.
Некоторые бросали гранаты, другие, расстреляв диски автоматов, кидались врукопашную. Немецкий обер-лейтенант, командир заслона, бежал к замолкнувшему пулемету «МГ-42». Расчет контузило гранатой, а пулемет на станке-треноге с заправленной лентой был готов к стрельбе. Офицер перехватил приклад, рука сжала рукоятку.
Он успел дать лишь одну очередь, которая свалила двоих русских солдат, бежавших впереди. Опытный обер-лейтенант смахнул бы из скорострельного «МГ» все отделение пехотинцев, но забежавший сбоку старшина Калинчук выстрелил в голову офицера из своего старого потертого нагана.
Пуля пробила каску и черепную кость. Офицер, смертельно раненный, но еще способный двигаться, разворачивал ствол в сторону старшины.
— Куда, сучонок! — орал старшина. — У меня четверо детей…
Наган в его руке посылал пулю за пулей, пока не опустел барабан.
— Вот так, — бормотал немолодой старшина, отходя от напряжения атаки, свиста пулеметных очередей, которые в любой миг могли оборвать его жизнь, которая была так нужна семье.
— Живой, ей-богу, живой, — бормотал он, перезаряжая старый наган, который прошел с ним всю войну.
Бойцы добивали остатки немецкого заслона. К командному пункту возле чудом уцелевшего бронетранспортера, выносили раненых. Их было много.
Санитары разрезали голенище добротного сапога лейтенанта Малкина и отбросили его в сторону. Медсестра Шура наложила еще один жгут. Она не знала, что делать с почти напрочь оторванной ступней, которая висела вместе с остатками сапога на обрывках кожи и сухожилиях.
— Что делать?
— Резать, — подступил с блестящим, остро отточенным ножом ординарец Антюфеев. — Ступня уже оторвана, а култышку перевязать надо, так ведь?
— Так, — кивнула Шура, оглушенная боем и множеством раненых, окровавленных людей, требующих помощи.
— Убери нож, — закричал Яков Малкин. — К хирургу меня…
Но сержант сделал короткое быстрое движение и, подхватив отделившуюся стопу, отложил ее в сторону.
— Перевязывай, Шура.
Тяжелораненых, оказав первую помощь, погрузили на бронетранспортер. Яков Малкин позвал Ольхова:
— Ну вот, без ноги я теперь, товарищ капитан. Отвоевался.
— Без ступни. Нога на месте, бегать еще будешь.
— Василий Николаевич, вы напишите представление…
— На орден, что ли? У тебя один уже есть — Отечественной войны второй степени. У нас в полку и десяток таких престижных орденов не наберется. Хватит, наверное. Тем более медали имеешь.
— Не надо никакого ордена. Просто укажите, что я с оружием в руках воевал, а не языком болтал.
— Езжай, Яша, — пожал ему руку Ольхов и махнул механику: — Трогай помалу.
Побитый осколками, единственный уцелевший бронетранспортер, переваливаясь на ухабах, выруливал к шоссе, до которого оставалось метров сто. Легко раненные двинулись своим ходом..
— Лукьяныч, ты как? — спросил наводчика лейтенант Уско в. — С ними пойдешь или с нами останешься?
Сержант Лукьянов шевелил босыми ногами, тер их о траву. Обгоревшие сапоги стояли рядом.
— С ними… с вами. Сапоги бы новые. Куда мне идти? Я с коллективом.
Мимо штурмовой группы по пробитому коридору проследовал танковый батальон. У шоссе остатки отряда Ольхова соединились с одним из полков дивизии.
На следующий день штурмовали дома, примыкающие к Кенингс-Платц. Хотя комдив и торопился, но людей под пули не гнал. Вели огонь самоходки, орудия, тяжелые минометы.
Тяжелые гаубицы калибра 203 миллиметра на гусеничном ходу вели размеренный огонь, откатываясь от сильной отдачи. Стокилограммовые снаряды рушили стены домов-крепостей, разбивали доты.
— А где рейхстаг? — спросил один из бойцов.
— Вон там, — показал артиллерист на громоздкое здание с высоким куполом.
— Чего ж вы в него не стреляете?
— Разуй глаза! Там уже красные флаги на крыше. Взяли рейхстаг. Но еще другие узлы обороны остались.
Василий Ольхов, Савелий Грач и Павел Усков наблюдали за огнем артиллерии. Стоял сильный грохот.
— Отойдем подальше, — сказал капитан. — Оглохнуть можно.
Закурили. Ординарец Антюфеев и Сергей Вишняк стояли чуть поодаль.
— Подходите ближе. Перекурим.
Савелий щедро оделял всех папиросами «Казбек» из пачки, подаренной начальником разведки дивизии.
— Куда дальше двинем? — спросил Антюфеев.
— Куда прикажут. Война еще не кончилась, — ответил капитан Ольхов.
Город по-прежнему застилало дымом, продолжалась стрельба. Ветер местами разгонял его, и тогда показывался затененный солнечный диск.
— А воздух-то весенний, теплый, — втянул носом Савелий Грач. — Хоть и с дымком.
— Заметил только! Завтра первое мая.
Гарнизон Берлина капитулировал спустя два дня, второго мая 1945 года. В ночь с восьмого на девятое мая была подписана безоговорочная капитуляция фашистской Германии.
Берлинская стратегическая операция продолжалась согласно официальным документам с 16 апреля по 8 мая. В ходе ее погибли 78 тысяч советских солдат и офицеров, а также 2800 бойцов Войска польского.
Точные данные о потерях со стороны немецко-фашистских войск до сих пор не определены. Документально установлено, что в ходе Берлинской операции были разгромлены 70 пехотных и 23 танковые дивизии вермахта, захвачены в плен 480 тысяч немецких солдат и офицеров.
Назад: Глава 9. Поединок с «тиграми»
На главную: Предисловие
