Глава 8. Улица — девятьсот шагов
В те апрельские дни Гитлер готовил свое политическое завещание. Он заявил, что немцы не заслуживают дальнейшей жизни, если будут побеждены.
Двадцать первого апреля вождь нации в бункере рейхсканцелярии скромно отметил свой день рождения, ему исполнилось пятьдесят шесть лет. Контузия после покушения, катившийся к своему краху «тысячелетний Рейх», нарушенная психика — все это состарило и надломило его.
Очевидцы вспоминали, что фюрер в те дни не потерял аппетит. Ел торопливо и неряшливо свою вегетарианскую пищу. Безалкогольное шампанское расплескивалось из бокала. Пятна вина и тушеной капусты пачкали костюм.
У Гитлера сильно тряслись руки, но внешне он не терял уверенность. Показывал на карте места, откуда идут на помощь войска, перечислял корпуса и армии, которые уже прекратили свое существование под ударами Красной Армии. Генералы, окружавшие его, знали, что этих войск уже нет. Однако молча соглашались со своим вождем, любые возражения могли вызвать приступ гнева.
Его подруга Ева Браун, красивая женщина, сыгравшая в истории гораздо меньшую роль, чем ей иногда приписывали, спокойно, без колебаний, приняла решение остаться до конца с фюрером. Она улыбалась, дарила женщинам, работавшим в рейхсканцелярии, свои вещи, драгоценности, и, кажется, близкая смерть ее не заботила. Она безоглядно верила Адольфу.
Двадцать пятого апреля состоялась знаменитая встреча на Эльбе американских и советских солдат. Они обнимались и хлопали друг друга по спине. Мы сделали это! Мы победили фашизм!
В этот же день правительства СССР, США и Великобритании в своем заявлении коротко и веско напомнили германским комендантам, служащим лагерей, тюрем и гестапо о личной ответственности за жизнь всех союзных военнопленных, находящихся в их ведении.
Кого-то это напугало. А в многочисленных зарешеченных подвалах и в тюремных дворах продолжали греметь выстрелы, направленные в затылок борцам с фашизмом. Тонущие тянули за собой живых.
А в Берлине шли ожесточенные бои. Не зря эти боевые действия остались в истории под названием «Битва за Берлин». К 25 апреля 1945 года силы, оборонявшие столицу рейха, занимали площадь 300 квадратных километров. Наши войска непрерывно теснили врага.
Группе капитана Ольхова вместе со стрелковой ротой и батареей пушек «ЗИС-3» предстояло выбить немцев с улицы длиной около девятисот метров.
Поспать удалось чуть больше часа. Казалось, только заснул, а его уже теребил ординарец Николай Антюфеев.
— Пять тридцать, Василий Николаевич. Разбудил, как вы просили.
— Хорошо… сейчас встану.
Ординарец вышел. Капитан надел бушлат, набросил портупею. Положив голову на стол, дремала медсестра Шура. Проходя мимо, Василий обнял ее за плечи. Девушка подняла голову.
— Ой, я проспала…
— Все нормально.
Он вдруг поцеловал ее в губы. Девушка не оттолкнула его, только вздохнула.
— Опять война. Я бы с тобой, Шурочка, лучше побыл.
— Доживите до вечера.
— А что вечером будет?
— Посмотрим.
Шурочке нравился капитан. Их разговор прервали вошедшие в комнату Петро Шевченко, Савелий Грач, Борис Антипов и другие офицеры. Уточняли детали предстоящего наступления.
Улица всего девятьсот шагов или около того. Но не всем суждено пройти ее до конца.
Разведчики осторожно шагали мимо развалин, где в подвале находились гражданские. Возле следующего дома, тоже большей частью разрушенного, они ночью взяли «языка», а неподалеку погиб их товарищ.
Артиллерийская подготовка была недолгой, но интенсивной. До этого здесь уже поработали тяжелые гаубицы, не считая бомбежек, которые регулярно обрушивали на Берлин союзники.
Два десятка домов вдоль улицы, множество построек во дворах, сотни окон от подвалов до чердаков. Поди угадай, где находятся огневые точки.
Разведвзвод и саперы шли смешанными группами под командой Грача и Шевченко. Два танка двигались, прижимаясь к домам, третий — посреди улицы. Пехота охватывала дома с разных сторон, шагая через дворы. Кое-где уже начиналась перестрелка, хотя большинство огневых точек в домах и подвалах пока молчали.
Сторожевое охранение, похоже, сняли. В арке лежало тело немецкого солдата, убитого в ночной стычке Иваном Шугаевым. Оружие забрали, а лицо накрыли тряпкой.
— Надо бы наверху глянуть, — сказал Шугаев. — Вдруг оставили пару смертников, лупанут в спину из пулемета.
— Там скорее двери заминировали, — предположил сапер Шмарев Матвей. — Я первым пойду, остальные поодаль.
Так и оказалось. В полутьме лестницы разглядели тонкую проволоку. Она перегораживала ступени и шла к одной из дверей. На проволоку набросили стальную кошку и потянули. Грохнули несколько ручных гранат, прикрепленных к растяжкам. Вынесло двери в двух квартирах, подъезд окутался дымом и взвесью размолотой штукатурки.
Это словно послужило сигналом. Из ближайших домой хлестнули пулеметные очереди, открыли огонь наступавшие бойцы и танковые орудия. С обеих сторон торопливо хлопали минометы.
«Тридцатьчетверки» вели огонь с места, дожидаясь, когда пехота очистит два ближних дома. Экипажи танков больше всего опасались гранатометчиков с «фаустпатронами». Из глубины улицы открыли огонь 75-миллиметровые пушки.
Немецких артиллеристов заставили вскоре замолчать. На их позиции густо сыпались мины и вели огонь «тридцатьчетверки». Приземистую пушку прятавшуюся за мешками с песком, подбросило взрывом снаряда. Часть расчетов была перебита, другие спрятались в защитных щелях.
Одна из «семидесятипяток» упрямо стреляла по танкам. Снаряд, выпущенный Борисом Антиповым, взорвался рядом, вышиб колесо и накрыл веером осколков орудийный расчет.
Разведчики вместе с саперами и пехотинцами штурмовой группы забросали подъезды и окна четырехэтажного дома гранатами. Затем ворвались внутрь. Гарнизону этого дома хорошо досталось при артподготовке. Одно из орудий «ЗИС-3» всадило в окна не меньше двух десятков снарядов.
Большинство немецких солдат укрывались в дальних помещениях, что спасло многим из них жизнь. Но шестикилограммовые фугасно-осколочные снаряды, влетая в окна, проламывали и рушили перегородки. Обваливались потолки, оставляя под грудой обломков убитых и тяжелораненых солдат.
Другие были контужены или оглушены. На первом и втором этаже сопротивление оказалось сравнительно слабым.
Сергей Вишняк увидел солдата, который, шатаясь, брел по коридору. Автомат он держал в одной руке, а другой опирался о стену. Будь сержант менее опытным, он попытался бы взять немца в плен. Но здесь, в укрепленном доме, выстрела можно было ожидать с любой стороны.
Сергей замер, держа палец на спусковом крючке «ППШ». За спиной тяжело дышали двое бойцов из его отделения. Их топот наверняка услышали. Из распахнутой двери высунулся ствол автомата. Длинная очередь прошла рядом.
Оба бойца открыли ответный огонь, из косяка брызнули щепки. Сергей выдернул кольцо «лимонки» и, подбежав к двери, бросил ее внутрь. Когда отшатнулся, увидел, что контуженый немец поднимает свой «МП-40».
Взрыв внутри комнаты и очередь за спиной раздались одновременно. Немец осел на подломившихся ногах. Внутри комнаты клубилась известковая пыль, а из другой комнаты вылетела граната-колотушка.
Вишняк и один из бойцов успели отпрыгнуть за косяк. Второй разведчик споткнулся, упал и замер, глядя на катившуюся по полу гранату. В последнюю секунду догадался заслониться автоматом. Бой в квартире из нескольких просторных комнат проходил стремительно. На помощь прибежали трое саперов во главе с Матвеем Шмаревым. С ходу бросили гранаты в комнаты.
Взрывы сотрясали потолок, волна дыма заполнила прихожую. Из комнаты выполз на четвереньках молодой немец в каске, с залитым кровью лицом.
— Нихт шиссен!
Крик оборвался. Такой же молодой сапер, но уже усвоивший жестокие законы ближнего боя, стрелял в него сверху вниз из автомата «ППС». Из дымовой завесы открыли огонь наугад еще два автомата. Пули крошили штукатурку и рикошетили от пола.
— Бросайте гранаты!
Новые взрывы оглушили Вишняка. Рядом с ним медленно сползал по стене сапер, зажимая простреленную грудь. На штукатурке тянулась вслед за ним полоса крови.
Его пытались перевязать, но он истекал кровью. В сапера угодили три пули. Разведчику, который прикрывался автоматом, повезло. Граната-колотушка взорвалась хоть и рядом, но, кроме автомата, парня защитила упавшая на пол, выбитая из дверной коробки массивная деревянная планка.
Большинство осколков ушли вверх. Несколько мелких кусочков металла расщепили планку, приклад автомата, вошли в кисть левой руки. Бойца торопливо перевязали.
— Шагай в санчасть, — приказал сержант Шугаев. — Только гляди по сторонам. Возьми с собой трофейный автомат.
— Я с вами! — выкрикивал парень.
Но, кроме осколочных ранений, он получил контузию от близкого взрыва и почти ничего не слышал.
— Иди, иди, без тебя довоюем, — подтолкнул его в спину сержант.
Пехотная рота, выделенная для усиления штурмовой группы, двигалась по левой стороне улицы, окружая дом с трех сторон.
Из окон и амбразур, заложенных кирпичами подвала, вели сильный встречный огонь. Командир взвода из «шестимесячных» младших лейтенантов, недавно закончивший училище, стрелял из автомата по ближней амбразуре. Вокруг нее клубилось облачко раскрошенного бетона.
Дом был крепко побит снарядами. Посредине змеилась широкая трещина от взрыва авиабомбы, вывалился кусок стены. Но все четыре этажа продолжали держаться, а с крыши гулкими короткими очередями огрызался крупнокалиберный пулемет.
Взвод младшего лейтенанта прокладывал путь по лестничной клетке первого подъезда. Остальная рота замедлила продвижение. Кроме пулеметов, с чердака вел огонь немецкий снайпер.
Он был опытным стрелком. Кроме Железного креста, имел несколько медалей, а недавно получил звание обер-фельдфебеля, хотя командовал лишь одним человеком, своим напарником.
За этот утренний час снайпер уложил наповал русского офицера (это был командир второго взвода), трех или четырех красноармейцев и пулеметчика.
В пехотной роте был свой снайпер, младший сержант. Но он закончил курсы недавно, большим опытом не обладал, хотя и имел на счету около десятка уничтоженных врагов. Он стрелял по амбразурам и, кажется, заставил замолчать один из пулеметных расчетов. Когда определил, что на крыше находится снайпер, переключился на этого опасного противника.
Снайперские поединки происходят гораздо реже, чем считают люди, незнакомые с этой профессией. И тем более какой может быть поединок в маневренном наступательном бою.
С крыши, из окон верхних этажей и чердака сверкали многочисленные вспышки. Снайпер, да еще целившийся снизу вверх, не мог определить позицию врага. Младший сержант сделал несколько выстрелов. Командир роты крикнул ему:
— Куда ты целишься? Выбирай редкие одиночные вспышки.
— Выбираю… только тут ничего не поймешь.
— Ищи, ищи. Этот гад на выбор бьет, люди боятся голову высунуть. Прикончи его!
К командиру роты подбежал низкорослый рябой ефрейтор. Козырнув, ДОЛОЖИЛ:
— Товарищ старший лейтенант…
Договорить не успел. Пулеметная очередь ударила рядом, кроша кирпичи полуразрушенной трансформаторной будки, из-за которой вел огонь молодой снайпер. Ротный пригнул голову ефрейтора.
— Ложись, здесь пули летают. Что тебе, Рябков?
— Старшего сержанта, командира «горюнова» убили. В лоб пулей. Второй номер меня послал доложить.
Ефрейтор был третьим номером станкового пулемета системы Горюнова. Скорострельный «горюнов» с хорошей прицельной дальностью остался единственным станковым пулеметом в роте и крепко поддерживал атаку.
— Вы что, вдвоем не справитесь?
— Я справлюсь. А сержанта, второго номера, в руку зацепило, да и опыта у него мало. Просит прислать подмогу.
Ротный глянул на ефрейтора. Хоть и мелкий, невидный, но проявил себя рядовым бойцом неплохо. Поэтому поставили третьим номером. Наверняка справится!
— Бери «горюнова» на себя. Отныне ты первый номер. Будет передышка, найдешь лычки. Теперь ты сержант. Патроны есть?
— Так точно. Четыре полных ленты и в цинковом ящике штук пятьсот.
— Беги, Рябков, дай им просраться. Чаще позиции меняй.
— Есть! Дадим гадам жару.
Маленький ефрейтор убежал, а старший лейтенант снова повернулся к снайперу:
— Активнее ищи фрица! Ты должен его прикончить.
Между тем обер-фельдфебель удачным выстрелом свалил русского автоматчика, швырявшего гранаты в подвальные амбразуры.
— Там офицер, — показал ему новую цель помощник, отрываясь от бинокля.
Младший лейтенант, командир взвода связи, что-то объяснял своему подчиненному. С катушками на груди и спине, тот кивал, готовый выполнять приказ. Чертовы азиаты! На этой улице вы все и останетесь. Пуля, выпущенная из винтовки «маузер», угодила младшему лейтенанту между лопаток. Он словно проглотил последнюю фразу, дернулся и упал под ноги связисту.
Боец не сразу понял, что произошло, хотя пуля прошла навылет и, пробив шинель бойца, рванула кожу на ноге повыше колена. Грохот пулеметных очередей и свист пуль словно били по голове, вызывая растерянность.
— Товарищ лейтенант, — растерянно окликнул своего девятнадцатилетнего командира связист и наклонился над телом взводного. Боли в раненой ноге он не чувствовал.
Вторая пуля, выпущенная немецким снайпером, прошла над головой склонившегося связиста. Он услышал ее свист и удар об асфальт. Бросился на тротуар, уткнувшись головой под мышку мертвому лейтенанту. Теплая кровь, разлившаяся по асфальту, вызвала приступ тошноты.
Связист попытался отползти, невольно поднимая голову, чтобы не дышать парным кислым запахом крови. Ладонь угодила в липкую лужу, и в тот же момент что-то с силой ударило его в спину.
Катушка с большим мотком провода, более толстым и тяжелым, чем немецкие телефонные провода, спасла парню жизнь. Пуля застряла в катушке, а связист, с усилием выдохнув, пополз прочь.
Обер-фельдфебель, двинув затвором, выбросил стреляную гильзу. Хорошо протертый блестящий патрон скользнул в ствол. Пулеметная очередь снизу с грохотом пробила крышу. Помощник снайпера глянул на аккуратные круглые пробоины, светившиеся на фоне неба, и с тревогой проговорил:
— Юрген, надо менять позицию. Ты увлекся…
— Вижу. Сейчас прикончу этого Ивана с катушками. Он меня раздражает. Своего командира вытащить пытается.
Снайпера раздражал не связист, а то, что он истратил две пули, и не убил его. фретий выстрел был точным. Пуля вошла связисту в затылок, пробив каску и голову навылет.
— Теперь уходим.
Но снайперскую пару уже засекли. Выстрелил младший сержант, ротный снайпер, и дал длинную очередь новый пулеметчик Рябков. У него был малый рост и узкие плечи, однако он имел крепкие узловатые руки плотника. Сошки пулемета были забиты в землю, и, несмотря на отдачу, очередь пошла ровно, пробивая новую строчку отверстий в жестяной крыше.
Помощника немецкого снайпера ударило в плечо и скулу. Он свалился, зажимая пальцами раздробленные лицевые кости. Обер-фельдфебелю повезло. Пуля перебила ложе винтовки и вырвала клок кожи из ладони. Еще одна прошла рикошетом по каске, на минуту оглушив снайпера.
Сбросив каску, он подполз к своему помощнику. Они воевали вместе уже полгода. Фельдфебель не хотел терять хорошего напарника. Достал индивидуальный пакет, но не знал, как подступиться к мычавшему от боли камраду — на разбитое пулеметной пулей лицо было жутко смотреть.
— Убери руки, — попросил он. — Я тебя перевяжу. Ты меня слышишь?
Помощник, мало что понимая от боли, дергался, разбрасывая сапогом мелкий шлак, которым был утеплен чердак.
Рядом вел огонь расчет крупнокалиберного пулемета. Грохот бил по ушам. Они стреляли по русской пушке, которую выкатывали из-за дома. Пулеметчики, их было двое (третий, убитый, лежал с накрытым курткой лицом), торопились опередить артиллеристов.
Снайпер выглянул наружу. Метрах в трехстах (пистолетная дистанция!), прячась за высоким щитом, русские быстро поднимали ствол пушки с массивным дульным тормозом.
Это было знаменитое трехдюймовое орудие, которое немецкие солдаты прозвали «раш бум». Снаряд из него вылетал с большой скоростью, и взрыв следовал почти сразу после выстрела.
Пулеметчики сумели достать своими тяжелыми пулями двоих артиллеристов, но четверо других уже загнали снаряд в ствол. У снайпера была мгновенная реакция, а у русской пушки (это была знаменитая «ЗИС-3» конструкции Грабина) точный прицел и высокая скорострельность.
Пулеметчики, смелые, но туго соображавшие ребята, продолжали стрелять, даже когда увидели вспышку. От вспышки до взрыва снаряда на таком расстоянии проходит всего полсекунды. Спастись не сумеет даже человек с мгновенной реакцией.
Снайпер уже отбежал на десяток шагов и, ощущая всем телом, что сейчас будет взрыв, бросился лицом в мелкий шлак, закрыв голову ладонями. Повезет ли ему на этот раз?
Грохнуло так, что он снова оглох. Фугасный снаряд весом шесть килограммов взорвался, угодив в кирпичный выступ, на котором крепились чердачные балки.
Взрывной волной проломило в крыше трехметровую дыру. Ствол пулемета вырвало из креплений и отбросило в глубь чердака вместе с половинкой тела одного из пулеметчиков. Второй номер расчета, переломанный динамическим ударом, лежал, как мешок, возле тела снайперского помощника.
Тот был еще жив и пытался подняться. Обер-фельдфебель никогда бы не бросил товарища. Но прилетевший через три минуты новый снаряд добил в этом углу все живое. Разорванные, как бумага, листы жести взлетали и кружились в воздухе. Чердак заполнился дымом и угольной пылью. Стараясь не вдыхать ядовитую гарь взрывчатки, снайпер торопливо полз прочь.
Командир орудийного расчета, старшина, вставший за наводчика, выпускал снаряд за снарядом, сметая с крыши и чердака одну за другой огневые точки.
— Это вам за Ваську! Это за все хорошее… Еще снаряд!
Его злость усиливалась при виде двух погибших от пулеметного огня товарищей, лежавших в нескольких шагах.
— Ствол греется, — обжигаясь о казенник орудия, предупредил заряжающий. — Надо бы передышку.
— Ни хрена, не сгорим. Еще снаряд!
Снайпер нашел чердачный лаз и спускался вниз по лестнице. Подобрал винтовку одного из убитых, проверил обойму. После оглушительного грохота хотелось забиться в какое-то укромное надежное место. Но бой шел повсюду. Русские наступали.
Спустя час после начала атаки штурмовая группа сумела очистить первый по счету дом, который оборонял довольно многочисленный гарнизон. Но со вторым домом дело сразу не заладилось.
Из глубины улицы открыли огонь уцелевшие противотанковые пушки. Их подавили, заставили замолчать тяжелые полковые минометы и батарея орудий «ЗИС-3». Затем перенесли огонь на дом, который по стилю постройки отличался от предыдущих.
Здесь были более толстые стены, забетонированные полуподвалы, а гарнизон на треть состоял из солдат войск эсэс. «Ребята Гиммлера», так называли эти сплоченные, хорошо подготовленные части. Остальные солдаты были из какой-то элитной дивизии, переброшенной на защиту столицы рейха. Воевать они умели и сразу доказали это.
Гарнизон переждал обстрел, а когда началась атака, дружно огрызнулся огнем из десятков стволов. Приблизиться к дому-крепости, чтобы броском ворваться внутрь, не удалось.
Василий Ольхов видел тела своих бойцов, лежавшие на тротуаре и среди построек во дворе. Тяжелораненых немцы не трогали. Но когда двое санитаров попытались вытащить одного из них, пулеметная очередь накрыла всех троих.
Санитар с перебитым бедром пытался уползти, загребая рыхлую землю руками. Сил хватило лишь продвинуться метров пять по кругу. Потом он замер, видимо, потеряв сознание.
Снайпер Михаил Маневич, укрывшись на третьем этаже отбитого дома, стрелял в оконные проемы и амбразуры.
Белоруса заметили. Два снаряда из легкой 50-миллиметровой пушки взорвались, развалив перегородки. Маневич едва успел выскочить на лестничную клетку. Взрывная волна, догоняя его, вышибла массивную дверь, которая с грохотом рухнула на площадку.
Пулеметному расчету «максима», который вел огонь из соседней квартиры, повезло меньше. Снаряд весом два килограмма прошел над щитком пулемета и взорвался, ударившись о стену. Осколки и взрывная волна смяли старый «максим», дошедший до Берлина.
Расчет из двух человек лежал на полу, оба тяжелораненые. Сержант поднялся на колени, потрогал тело помощника, изрешеченное осколками. Он умирал. Сержант достал индивидуальный пакет, но для перевязки требовалось разрезать одежду.
В окно влетел еще один снаряд и добил обоих бойцов. На лестничной площадке Михаил Маневич протирал винтовку. Убедившись, что она не повреждена, дослал в ствол патрон и направился искать новую позицию.
У сержанта-белоруса был слишком большой счет к немцам. Останавливаться он не собирался, а собственная смерть не пугала его.
Все три танка сосредоточили огонь на этом доме. Сложенный из темно-красного огнеупорного кирпича, он выделялся своим цветом. Когда лучи солнца пробивались сквозь дым, цвет приобретал зловеще-кровавый оттенок.
«Тридцатьчетверка» командира взвода Антипова удачно вложила снаряд в амбразуру. Взрыв опрокинул пушку, раскидал расчет. От частой стрельбы башня танка заполнилась пороховой ядовитой гарью.
Наводчик открыл люк. Пулеметная очередь, как отбойным молотком, ударила по броне.
— Может, закрыть? — спросил он у старшего лейтенанта.
— Не надо, задохнемся. А этот пулемет мы сейчас прикончим.
У Бориса Антипова был опытный экипаж Выпустив два снаряда, танкисты разнесли пулеметное гнездо. Третий снаряд ударил в стену. Огнеупорный каленый кирпич держал удары. Фугасный снаряд весом десять килограммов лишь выбил несколько лопнувших кирпичей.
В ответ получили подкалиберный снаряд. Вольфрамовый сердечник вошел в лобовую броню башни, но не сумел пробить ее до конца. Машину встряхнуло, а сноп мелких кусочков брони хлестнул наводчика в грудь, горло и нижнюю часть лица.
Сержант, вскрикнув, согнулся на своем сиденье. Его сняли и стали торопливо перевязывать. Место наводчика занял Борис Антипов. Заметив, что механик отогнал танк за угол дома, крикнул:
— Прячешься? А ну, вперед.
— Подождите минуту… дайте от удара отойти, товарищ старший…
— Я говорю, вперед!
Заряжающий встал на сторону механика. Показал на извивающегося от боли наводчика, с перебинтованным лицом и шеей.
— Надо Сашку спасать. Грудь и горло пробиты, а здесь толком не перевяжешь.
Наводчика вытащили на тротуар. Разрезали комбинезон. Из мелких ран под горлом толчками вытекала кровь. Комбинезон и гимнастерка были также сплошь пропитаны кровью.
— Сашка, терпи, — бормотал заряжающий.
— Ребята… умирать не хочу…
Сержант хотел сказать что-то еще, но сил хватило на единственную фразу. Закончив перевязку, стали звать санитаров. Подбежал Ольхов.
— Чего здесь прячетесь? Вперед, и огонь по дому. Пока снаряды не кончатся.
— Раненый, — заикнулся было механик.
— Без вас в санчасть доставят.
— Его срочно надо. Доходит парень.
В эту минуту подбежал ординарец Антюфеев. Переводя дыхание, доложил:
— Там еще один танк подбили. Горит.
— Слышишь, Антипов? Вперед.
— Слышу… сейчас двигаем.
«Тридцатьчетверка» Павла Ускова вела огонь по красному дому. Они разбили пушку, которая вогнала снаряд в танк старшего лейтенанта Антипова.
Второй танк из их взвода получил снаряд в колесо, пробивший его насквозь. В поврежденной ходовой части что-то заклинило. Двигатель ревел, машина отступала рывками, правая гусеница то натягивалась, как струна, то обвисала.
— Прикрываем ребят! — кричал лейтенант Усков.
Его орудие и пулеметы работали как отлаженный механизм. Но подбитый танк практически оставался на месте. Рядом плясали разрывы мин. Два заряда «фаустпатронов» взорвались с недолетом, рассыпав веер огненных брызг.
Солдат в серо-голубом френче с закатанными рукавами высунулся из окна третьего этажа. Прицелившись, сделал еще один выстрел из «фаустпатрона». Описав дугу, раскаленный шар врезался в борт машины.
Кумулятивная струя прожгла броню, убив наповал механика. Люки танка были приоткрыты, что ослабило динамический удар. Но уже горел промасленный комбинезон погибшего механика, вспыхнуло машинное масло в поддоне.
Успели выскочить трое. Из дома-крепости стреляли по «тридцатьчетверке» из всех стволов. Младший лейтенант, командир машины, был убит сразу, а двое других танкистов сумели пробежать лишь несколько шагов.
Спустя минуты в горевшей машине стали взрываться снаряды, затем вспыхнула солярка в баке. Башню свернуло набок, сорвав с погона, а из полукруглой щели с ревом выбивался жгут пламени, выталкивая клубы тяжелого маслянистого дыма.
Экипаж лейтенанта Ускова на какое-то время замер, глядя, как гибнут товарищи. Наводчик Никита Лукьянов заорал, глядя на высунувшегося в люк заряжающего Карпухина.
— Филька, убери башку… прибьют.
Несколько крупнокалиберных пуль ударили в верхнюю часть башни, зазвенел от попаданий открытый люк. Пули в основном рикошетили, а одна, сплющившись от удара в люк, горячим комочком упала за воротник заряжающему. Тот вскрикнул от боли и мгновенно убрал голову.
— Ранили, Филипп? — спросил Усков.
— Не… пуля за шиворот упала. Обожгла.
— Дурак! Давай снаряд.
Карпухин, не пришедший в себя, сунул бронебойный. Лукьянов выстрелил. Раскаленная болванка врезалась в забетонированное полуподвальное окно, по бетону пошли трещины.
— Бей туда снова бронебойным. Танков поблизости не видать.
Бетонную стенку проломили третьим снарядом, брызнули куски бетона и обломки кирпичей. Затем таким же способом развалили еще два окна. Последний выстрел оказался удачным. Расчет «семидесятипятки» не успел отскочить.
Бронебойные болванки тяжелее обычных снарядов. Летят с раздирающим душу воем со скоростью девятьсот метров в секунду. Немецкие артиллеристы этот звук услышать не успели.
Светящаяся от жара болванка влетела в амбразуру пробила, как лист картона, двойной щит и тело наводчика. Отскочила от подвальной стены и врезалась в ящик, где лежали штук восемь снарядов.
В лопнувших от удара гильзах вспыхнул артиллерийский порох, прожигая соседний ящик с фугасными зарядами. Через минуту они сдетонировали, разнесло пушку и забетонированное окно. Двое артиллеристов, задыхаясь в дыму, тащили под мышки третьего. Половина расчета погибла.
К «тридцатьчетверке» Ускова присоединилась машина Бориса Антипова. Ее появление встретили радостными криками, хотя экипаж не слишком жаловал своего взводного.
Но сейчас, когда снаряды летели в цель, а в доме-крепости начался пожар, настроение экипажа поднялось. Мстили за погибших товарищей и стреляли без передышки.
— Ствол сильно раскалился, — предупредил лейтенанта Павла Ускова наводчик Лукьянов.
— Охладить!
Заряжающий Карпуха быстро выбрался на броню. Не обращая внимания на вспышки выстрелов, обливал массивный ствол водой из одной, затем другой объемистой фляги.
Вода шипела, вскипая на раскалившемся металле. Полведра воды не охладят длинный массивный ствол, но хоть немного понизят температуру. Младший сержант Карпухин, сделав свое дело, также молодецки нырнул в люк. Танк продолжил стрельбу.
Подключились к обстрелу дома-крепости три тяжелых полковых миномета. Пудовые мины, влетая в окна, крушили перегородки. Крупные и мелкие осколки заполняли пространство жутким смертельным свистом, разлетаясь со скоростью винтовочной пули.
Командир взвода эсэс, двадцатилетний шарфюрер (звание, равное лейтенантскому), обходил позиции взвода в третьем подъезде, подбадривая подчиненных.
— Как дела, Макс?
— Нормально, — поднял голову от дымившегося «МГ-42» пулеметчик. — Пока мы живы, Иваны не пройдут.
В эсэсовских частях не было принято козырять официальным обращением по званию, с обязательной приставкой «господин». Боевое, спаянное боями братство. Камрад, товарищ!
Эсэсовцы знали, что их не берут в плен, а красиво умереть за фюрера считалось честью. Самому старшему во взводе было двадцать шесть лет, а самому молодому — семнадцать.
Все они воевали смело, но те, кто постарше и опытнее, видели, что русских не остановить. Во взводе имелось пять пулеметов «МГ-42», эффективное и скорострельное оружие, способное выкосить целый русский батальон.
Большинство из сорока человек были вооружены новыми автоматами «МП-43» с прицельной дальностью восемьсот метров. Цинки с патронами и коробки с лентами громоздились повсюду. «Фаустпатронов» и ящиков с гранатами имелось также в избытке.
Запас продовольствия состоял из банок с консервами (паштет, сосиски, сардины), копченой колбасы и грудинки. Вместо воды «ребята Гиммлера» пили красное вино и ликер. Ликер был сладким, а половине взвода не исполнилось и девятнадцати. Они любили сладкое.
Если начало боя было для них довольно успешным, то сейчас положение менялось. Два русских танка вели непрерывный огонь, и нечем было заткнуть им глотки. Почти вся артиллерия в доме была уничтожена, а для «фаустпатронов» расстояние оставалось слишком велико.
Один танк горел, русскую пехоту тоже удержали на расстоянии. Но вступили в бой несколько тяжелых минометов. Поставленные на минимальный угол вертикальной наводки сорок пять градусов, они действовали, как гаубицы.
Мина разнесла противотанковую «пятидесятку». Четверых артиллеристов из ее расчета разорвало, смешало с обломками и грудой битых кирпичей. Острый, как нож, осколок почти напрочь перерубил руку заместителю командира взвода. Вряд ли его донесли до лазарета.
Несколько минут назад мина влетела в комнату, откуда вели огонь два пулеметчика. Когда рассеялся дым, туда заглянул семнадцатилетний солдат-эсэсовец и выскочил с побелевшим лицом.
— Чего там? — спросил шарфюрер.
Одного пулеметчика раскидало по кускам, второй, с оторванными ногами, был расплющен о стену. Потолок и стены, заляпанные кровью, напоминали помещение скотобойни. Молодому шарфюреру с трудом удалось сохранить хладнокровие. Он закричал на юнца.
— Ты что, крови никогда не видел? Забыл, как тебя посвящали в «ваффен эсэс»?
Чтобы получить заветные «молнии» на петлицы, каждый кандидат проходил испытание. Расстреливали заключенных в концлагерях или тюрьмах, принимали участие в казнях дезертиров и предателей рейха. Тем, кто проявлял малейшую слабость, приказывали добивать обреченных людей.
Иногда вместо пистолета вручали штык или приказывали действовать эсэсовским стилетом. Некоторым становилось дурно, но затем привыкали. Парней со слабым характером, склонных к интеллигентной болтовне, в эсэсовские войска не брали. Струсившего в бою могли сразу прикончить свои же товарищи. Здесь всячески показывали презрение к смерти, хотя в последнее время не всем это удавалось.
Очередной взрыв потряс стены. Шарфюрер приказал молодому:
— Обойди этажи, посмотри, как обстановка. Через четверть часа доложишь. Русские скоро опять полезут.
Сам связался по телефону со штабом батальона и доложил:
— Ведут огонь тяжелые минометы. Я уже потерял девять человек. И еще эти два танка. Они бьют на выбор по каждой вспышке.
— Сам не справишься? — спросили его.
— Попробую. Но соседи в других подъездах теряют боевой дух.
— Ты сам его не потерял? — насмешливо спросил по телефону командир батальона.
— Нет. С этой позиции мы не уйдем.
— Ладно. Попробую помочь.
Командир батальона, тоже молодой, тридцати двух лет, приказал адъютанту:
— Свяжись с нашими танкистами. Они что, спят там?
Затем он позвонил в дивизион реактивных минометов и объяснил ситуацию. Там тоже обещали помощь.
Тяжелые минометы прекратили огонь. Обе «тридцатьчетверки» и один из бронетранспортеров вели плотный пулеметный огонь по окнам третьего и четвертого этажа. В полуподвале и на первом этаже уже шел бой. Штурмовая группа захватывала все большее пространство.
Савелий Грач со своими разведчиками ворвались во второй подъезд. Взрывы нескольких гранат уничтожили пулеметный расчет. Отделение немецких пехотинцев отступало, оставляя на лестничной клетке убитых.
Сергей Вишняк догнал автоматной очередью унтер-офицера, который отступал последним. Он упал в дверном проеме, выронив из рук свой «МП-40» с пустым магазином.
Бросили в квартиру сразу три-четыре гранаты и, непрерывно стреляя, ворвались в нее. На полу лежали мертвые и тяжелораненые. Двое солдат, забежав в кухню, что-то выкрикивали.
— Сдаетесь, что ли? — крикнул им Вишняк.
В ответ вылетела граната. От нее едва успели отскочить за простенок. Когда ворвались в кухню-столовую, один из солдат уже выпрыгнул в окно, а другой стрелял от пояса, торопясь выпустить магазин автомата.
Разведчик из молодых угодил под пули, ахнул и упал вниз лицом. Солдат уже вскочил на подоконник, собираясь тоже прыгать вниз, но его пробила навылет трасса из «ППШ».
Взмахнув руками, автоматчик вывалился на улицу. Все услышали, как тяжело шлепнулось тело. Кто-то выглянул наружу. Солдат лежал неподвижно, а тот, который выпрыгнул первым, быстро полз вдоль стены. Видимо, при ударе об асфальт он сломал ноги. Услышав голоса наверху, он замер и обернулся с широко раскрытыми глазами.
Его добили выстрелом из соседнего окна.
Второй подъезд быстро зачищали. В некоторых квартирах вспыхивали рукопашные схватки. Сбившись на третьем и четвертом этаже, солдаты пехотного взвода упорно оборонялись и несли большие потери. Их командир, унтер-офицер (лейтенанта убили), кричал эсэсовцам, оборонявшим третий подъезд:
— Нас теснят! Помогите, если сможете.
Молодой шарфюрер приказал пятерым эсэсовцам взорвать стену на первом этаже и помочь пехотинцам. Саперы под командованием Петра Шевченко опередили их.
Заряд взрывчатки разнес входные двери третьего подъезда дома-крепости. Частично развалил баррикаду из мешков с песком, кирпича и обломков мебели. Двое эсэсовцев угодили под завал. Но когда саперы и штурмовой взвод ворвались внутрь, их встретили пулеметным огнем и гранатами.
— Иваны прорвались!
Шарфюрер сбежал по лестнице вниз. Наступавших отбросили. В подъезде остались четыре убитых бойца, в том числе один из последних сержантов саперного взвода.
Петр Шевченко, обозленный, зажимая окровавленную ладонь (угодил небольшой осколок), приказал:
— Вперед не лезть. Хватит с нас мертвых.
Огнеметчик с баллоном за спиной, пустил по лестничной клетке струю шипящего пламени. Сверху стреляли из автоматов, взорвались две гранаты, ранив осколками одного из бойцов. Взвод открыл ответный огонь.
— Выжигай всех к черту!
Лестница горела, клубился ядовитый дым. Прорезая его, огнеметная струя ударила в стену. Вспыхнули сразу несколько дверных проемов. Пламя, подхваченное сквозняком, заполнило лестничную клетку.
Бронетранспортер непрерывно стрелял из двух своих пулеметов, не давая эсэсовцам высунуться из окон. Ольхов дал команду подтянуть остальные пулеметы.
Михаил Маневич, прячась за стволом вяза, ловил в прицел вспышки выстрелов и посылал пулю за пулей. Его заметили и обстреляли из пулемета. Толстый узловатый ствол принимал удары, в стороны летело древесное крошево. Снайпер не знал, что одной из своих пуль он ранил шарфюрера. Двадцатилетний эсэсовец терпеливо ждал, пока санитар перевяжет простреленное плечо.
— Ну вот, Карл, теперь все в порядке. Кость не задета, ты еще повоюешь.
Санитар был из приписного состава, морщинистый добродушный старик, лет за пятьдесят. Но, как и все в батальоне, он носил эсэсовские «молнии». Кажется, он начинал свою санитарную карьеру еще в прошлую войну и наловчился в этом деле. Умело перевязывал раны, останавливал кровь и накладывал шины на перебитые кости.
Санитар, не спеша, собрал свою сумку и поднялся с продавленного дивана. А дальше произошло страшное и неожиданное. Голова старика вдруг разлетелась на части. По крайней мере, так показалось шарфюреру Карлу.
Это было не совсем так. В окно влетела очередь крупнокалиберного «браунинга», установленного на бронетранспортере. Тяжелая пуля угодила санитару в ухо и пробила голову, вывернув височную кость. Бурые комки брызнули на стену, а старик свалился на пол.
Шарфюрер невольно попятился. Какое-то время он был отвлечен болью, переживал за свою руку. Сейчас он отчетливо слышал, как все вокруг заполнено яростной стрельбой и взрывами гранат. В комнату вбежал его помощник.
— Русские пустили в ход огнеметы. Огонь перекинулся на второй этаж Нас выкуривают.
— Перейдем в другой подъезд и будем прорываться.
Он произнес эти слова, стараясь оставаться спокойным. Помощник глянул на санитара.
— Господи, ему вышибло мозги.
— Прекрати панику.
Остатки взвода эсэс бросились через пролом в стене в соседний подъезд. Там творилось непонятное. Русские загнали пехотинцев на четвертый этаж, забрасывали гранатами и вели огонь из всех стволов.
Шарфюрера сразу контузило. На его глазах был убит автоматной очередью помощник. Кто-то кричал, что они обречены. Надо сдаваться.
— Поздно! — возразил другой. — Они нас прикончат.
Оставалось только лезть на крышу. Но пехотная рота, взяв дом на другой стороне улицы, обстреливала крышу и чердак сразу из нескольких пулеметов.
Да и чердака, как укрытия, уже не существовало. Мины сделали свое дело, изорвав в клочья цинковые листы.
— Сдаемся! Эй, русские, вы слышите?
— Кто там решил сдаваться?
Двадцатилетний шарфюрер сделал шаг вперед, чтобы расправиться с трусом. Это был последний шаг в его короткой жизни. Откуда-то потянулась светящаяся в дыму строчка пуль и мягко, почти без боли, уткнулась в него.
Он лежал лицом вниз, не в силах пошевелиться. Словно сквозь вату доносились выстрелы, автоматные очереди и крики. Ближний бой превратился в рукопашную схватку.
Русские, увидев среди защитников дома-крепости солдат войск СС, уничтожали всех без пощады. О сдаче в плен речи уже не шло. Кто-то наступил тяжелым сапогом на пальцы двадцатилетнего эсэсовца, он вскрикнул.
Его добили выстрелом в голову и, перешагнув через труп, бросились преследовать тех, кто искал спасения на крыше.
Улицу длиной девятьсот шагов удалось пройти лишь наполовину. С наступлением темноты штурмовая группа и остатки пехотной роты закрепились в отбитых домах. Некоторые гарнизоны, потеряв большую часть людей, оставили свои позиции и отошли. Часть солдат сдалась в плен, но таких было немного.
Последним аккордом в этом ожесточенном бою стал залп шестиствольных минометов. С полсотни тяжелых двухпудовых мин обрушились на захваченную часть улицы.
Рухнула стена одного из домов, перегородив дорогу. В батарее Кондратьева накрыло два миномета вместе с расчетами. Крупный осколок со звоном врезался в борт бронетранспортера, застряв в броне.
Бой понемногу затихал.